Мария Волощук Махоша
Рефлекс свободы
XIV
Новая жизнь налаживалась с трудом. Суета! Никто ничего не понимал. Надо ли на работу? Когда магазины откроют? Когда долги спишут? Можно ли с детьми гулять? Как за квартиру платить? Школы и детсады когда заработают? Когда транспорт пойдёт? У телевизора на всё один ответ: «Мы работаем над разрешением ситуации, ждите информации», и стоял народ в «Оплоты выживания», чтобы хоть что-то узнать.
Чуть не каждый день показывали нового спасшегося и вернувшегося на родину бывшего «предателя». Их прилюдно прощали и с распростёртыми объятиями принимали «обратно в семью». И каждый день добавлял новых видеооткровений: «Мировые элиты присвоили себе планету и живут припеваючи. “Золотой миллион” купается в суперроскоши, а люди-рабы пашут на износ и умирают от переработки прямо на рабочем месте. Старики и дети бедствуют в лагерях. Домашних животных всех уничтожили. Наблюдается подозрительная активность на военных объектах».
Военные самолёты и вертолёты по-прежнему летали низко над домами. Народ по-прежнему прыгал из окон от безнадёги. В подъездах гудел всё тот же плохо организованный шалман в сочетании с детской площадкой. Сетевые игры были недоступны. Интернет подвисал. В видеохостингах – один трэш. В новой соцсети Поговорим и точка банили за каждый неверный шаг. Народ стонал: ни задницу голую не выложить, ни матом не ругнуться, даже в зашифрованном виде, ни недовольство ситуацией выразить, а тем более сомнение в правдивости происходящего. Не просто банят, а ещё и рейтинг социальный сразу понижают, подлюки. Дополнения в «Закон о фейках» внесли незамедлительно, установив уголовную ответственность за распространение заведомо ложной информации о ситуации, связанной с особым положением, а также за публичные действия, направленные на дискредитацию органов власти. Народ прикусил языки и перешёл на переписку исключительно смайликами, на всякий случай. Мат заменили на галочки по количеству букв, и, что удивительно, все легко понимали, какое слово за ними скрывается. Эту песню не задушишь, не убьёшь!
Люди находили друг друга в мессенджере и соцсети по номерам телефонов, по фамилиям, по паспортным данным. Те, кого знали только под выдуманными именами, потерялись безвозвратно. Бывшие супермены, волки, кошечки, заменённые в аватарках14 на фото с паспорта, превратили сеть в сборище уродцев. Одним из самых популярных поисковых запросов стал «Как поменять фотографию в паспорте».
Регионы понемногу начали подключать к интернету, и оказалось, что у них всё совсем несладко: ни пожрать, ни полечиться. К тому же есть деревни по десять домов, где до единственного на тысячу человек «Оплота выживания» надо сотню километров отмахать. Сообщения про бардак всплывали то тут, то там – только успевай читать, пока модераторы не заблокировали. Государству тотальное стукачество добавило хлопот. Полиция по квартирам каталась: Агафьи чуть заметят домашнее насилие или ругань в сторону руководства страны – тут же сообщают куда надо, приходится реагировать. Блюстители порядка и врачи сбивались с ног, мужики спивались, бабы истерили, дети от домашнего заточения ныли, а что поделаешь – новая жизнь!
Оказалось, что и к уровню доверия «бери сколько хочешь, чего хочешь, потом расплатишься» народ ещё морально не готов. Запасы сахарного песка, макарон и туалетной бумаги на складах быстро рассосались. Пришлось вводить норму отпуска в одни руки.
Чтобы народу было чем заняться кроме создания продуктового запаса по шкафам и коморкам, закинули опрос: «Как назвать новые денежные единицы страны». Удобная штука опросы! Заодно все сразу поняли, что в стране будут новые денежные единицы. Вроде как, у кого какие сбережения есть, все в новые единицы пересчитают. Вроде как… Но чтобы это случилось, нужно всей страной название утвердить. Предложили на выбор из четырёх, якобы особо приемлемых: «грош», или «золотник» – как бы возвращение к истокам; или «патр» (патриот), или «эта» (эталон) – из новояза. Всеобщее ощущение плюрализма создалось успешно – бросились обсуждать. «Патр» всех повеселил. Тут же придумали скороговорку: Клеопатра, патриций и патриарх патрулируют непатриотичных репатриантов, и к тому же патребительские кредиты, импатр и экспатр в новых условиях, и патрёпанную экономику. Разошёлся патр на мемы, после чего не судьба ему стала в конкурсе участвовать. Нельзя же вводить национальную валюту, над которой все ржут? «Золотник» не поняли и разглядели в нём «зло», потому что настроение у людей плохое. «Эта» тоже не особо зашла – непонятное идиотское какое-то слово, даже дебильное. С большим отрывом в опросе победил старый проверенный «грош», потому что «жили на гроши, на гроши и жить будем». Теперь все ждали, как менять будут, а пока так в долг и жили. Каждый день жили и ждали, что же дальше будет. И поначалу никому скучно не было.
XV
Наив отдраил свою берлогу до блеска – игрушек компьютерных сносных нет пока, тоска, хоть бытовухой себя занять. Даже турник повесил, который лет пять на шкафу валялся. Из офиса звонили, велели работать на удалёнке – какое-то развлечение, конечно, но с оплатой непонятно как будет. В переписке коллеги по работе ожидаемо паниковали и выясняли отношения. Те, что раньше казались друзьями, теперь таковыми не виделись. Каждый ныл сам за себя, ни одного предложения «цецечницы» от бывших приятелей Наив не получил. Взвесив все кандидатуры знакомых по принципу «с кем бы я пошёл в разведку», понял, как он на самом деле одинок. Это пиво пить и на корпоративах в караоке орать можно с кем угодно, а в особое время к доверенным людям – особые требования!
К маме всё ещё не попасть – перезванивались и говорили ни о чём, понимая, что говорить о важном по телефону нельзя, разве что Бармалея ругали, который не пройдёт. Транспорт пока только для работников предприятий непрерывного цикла доступен; бары, рестораны, кино, театры, музеи закрыты. Агафья-Слат ещё подсматривает за ним и лезет всё время со своими советами: чем мыть, чем сверлить, чем заменять матерные слова, как расслабляться с помощью аутотренинга, как часто душ принимать, чтобы соблюсти баланс между экономией воды и гигиеной. Приходится её регулярно ссылать на антресоли в жестяную коробку. Наив пытался с ней договориться, чтоб не лезла, предупреждал, убеждал – всё равно не унималась. Когда в первый раз психанул и сослал «в темницу», орала битый час как подорванная. Она, видите ли, прибор особого контроля, пользователь не имеет права её отключать, так как она важнейший источник оперативной информации, экстренной связи, хранитель добродетели, и он своими безрассудными действиями понижает себе социальный рейтинг. А потом, когда телефон почти сел, похрюкивала что-то неразборчивое и снова «сдыхала». К ночи хозяин (а не пользователь) её реабилитировал, телефон зарядил и для острастки заставил надзирательницу изучать статьи на тему «Как восстановить телефон, который утонул в унитазе». На день ей урока хватило, и снова за своё. Как начнёт приставать, так не остановишь. Видимо, алгоритм в них заложен, чтобы выводить «пользователей» из себя. Но как слышит грохот жестяной коробки, так замолкает и покорно отправляется «остыть в темноте». Устройство хуже нелюбимой жены!
У Наива с Веар всё не по хрестоматии получается. Болтают каждый день, он ей помогает с телефоном разбираться. Надо от виртуальных встреч к реальным переходить, а как? Куда девушку пригласить? Погулять вокруг домов, грязный снег помесить, на собачьи свадьбы полюбоваться в минус пятнадцать, поболтать с Вечным Дедом? Уже чувствуется между ними напряжённость – пора встречаться. Каждая буква в мессенджере искрит, того гляди поссорятся.
– Не понимаю я, как настроить, чтобы эта лопата по ночам экраном не светила. Как поставишь её на зарядку – лампочкой горит! – жаловалась Веар.
– Меню – настройки – экран пробовала? – уточнил Наив.
– Пробовала. Скриншот кидаю, посмотри.
– Ловлю. Засада. Непонятно, что тут нужно отключать. Мне надо в руках это чудо инженерной мысли подержать. Что ни вопрос, то ногу отбить можно! – сказал Наив расстроенно и решился, наконец: – Веар, не сочти за наглость. Раз всё вокруг закрыто, приходи ко мне, на месте разберёмся.
Недолгое молчание в ответ, и потом:
– Я думала, ты никогда не позовёшь! Адрес точный пиши.
«Вот я мачо-переросток! Чуть время не упустил!» – обругал себя мысленно Наив и срочно кинулся бриться и менять полотенца в ванной. А вдруг что? Он изрядно нервничал: «Как это будет? Обычно же после ресторана, сытые-пьяные… Чаю попьём? Что у меня есть к чаю? Ничего женского. Пустого чаю, б^˅^ь? Вот я дебил! Надо было хоть шоколадку заказать заранее! Вино… Да, есть бутылка красного. А если она пьёт белое? Если она пьёт белое, то только чай! Что к вину? Сыр… Сыра маленький кусочек, заветренный. Сука! И почему я такой дебил! В морозилке пельмени. Та-дам! Пельмени с пустым чаем – лучшее начало долгих счастливых отношений! Булочки! Вкусные булочки и вино есть в оплоте, и, скорее всего, шоколад! Как туда прорваться без очереди? Как-нибудь!» Зазвонил телефон.
– Слушай, я по дороге в оплот зайду, в магазинчик. Взять что-нибудь к чаю? – спросила Веар.
– А давай я к тебе спущусь, там на месте и решим, что взять, – ответил Наив, а сам подумал: «Моя идеальная!»
Слат вякнула было что-то о нецеломудренности внебрачных отношений, но Наив так на неё рявкнул, что та немедленно заткнулась.
Когда-то всё бывает впервые, и свидание в очереди тоже. Она была накрашена, со стильной укладкой волос и одета в каракулевый полушубок. Он был выбрит и опрятен. Они с трудом узнали друг друга и рассмеялись. Наив не знал, с чего начать. Веар сказала:
– Смеёмся в унисон – уже хорошо!
Наив кивнул и ответил:
– В унисон – это вообще хорошо!
Подумал, что спошлил невзначай, мысленно себя обругал и попробовал смягчить:
– Я имею в виду… Ну, ты понимаешь…
– Надеюсь, понимаю, – ответила Веар и немного смутилась.
Как эта пара недель сделала из него, профессионального бабника-холостяка, такого лопуха? Что с ним происходит? Наив недоумевал. Или она ему просто слишком понравилась? Или он давным-давно не приводил девушек к себе домой трезвым? О чём с ней говорить в этой конкретной исторической ситуации, когда нет ни прошлого, ни будущего и вообще всё неважно? Говорили про настройку телефона. Вернее – старались говорить про настройку телефона, но оба волновались, путались, чувствовали себя неловко.
В магазине у них потребовали объяснить причину посещения «Оплота выживания» в неурочное время. Они растерялись, переглянулись. Человек в костюме космонавта пришёл на помощь:
– В связи с непредвиденной необходимостью. Так и запишем.
Накупили сладостей и ушли. В напичканном видеокамерами лифте молчали и дышали. Разбежались по разным углам крохотного лифта, спиной к зеркалу, и терпеливо дышали. Потом он открыл дверь в квартиру, вежливо пропустил её вперёд, закрыл дверь, убрал оба их телефона в холодильник. Всё.
Утром Слат пожелала ему доброго утра и сообщила, что сегодня суббота. Суббота! В прихожей ждал сиротливо стоящий в углу пакет с булочками и шоколадкой. Наив подобрал его и пошёл варить кофе. Кофе для двоих. Веар ещё спала. Он не хотел входить в комнату, не хотел смотреть не неё, не хотел верить, что всё это с ним теперь происходит. Стоял, прислонившись лбом к холодному стеклу, и пялился на красную крышу ненавистного оплота, на красную крышу прекрасного оплота, познакомившего его с самой «насущной необходимостью» на свете. Или ему всегда так казалось на первой встрече? Нет… Когда это у него было, чтобы и он, и она трезвые? В юности только. Если бы он знал, что трезвость добавляет столько сил, то, пожалуй, раньше бы так делал. Или не делал, потому что с большинством женщин по трезвяку он бы никогда… И зачем сейчас думать про никогда, когда у тебя в комнате…
– Доброе утро! – послышалось за спиной.
– Доброе! – он обернулся. Веар стояла, завернувшись в полотенце, растрёпанная, ненакрашенная и от этого невыносимо прекрасная. – Дать тебе зубную щётку? У меня есть новая!
– Что, уже? Вот так сразу? – засмеялась она.
– Откажешься? – спросил он.
– Пожалуй, нет – зубная щётка поважнее кофе будет!
«Бинго! – торжествовал в мыслях Наив. – Значит, ночью я точно не облажался!», а вслух спросил: —
Тебе кофе крепкий или…
– Мне с молоком, булочкой и шоколадкой, – ответила Веар и скрылась в ванной.
– Идеальная женщина, и к тому же голодная! – тихо сказал Наив себе под нос.
За завтраком они наконец смогли немного поговорить.
– Ты не подумай только, я не такая, просто сейчас… – начала Веар.
– …такое время, когда всё иначе. Когда ценишь каждую минуту, каждую секунду и нет времени на условности, – закончил за неё Наив.
Она улыбнулась и кивнула.
Разлучиться в этот день они так и не смогли.
XVI
Автобусы пошли. Перемещение стало доступным по QR-кодам. Объяснили это «временными ограничениями для поддержания общественного порядка и эпидемиологической обстановки». Наив выбил себе на работе разрешение на неограниченное пользование транспортом и первым делом поехал к маме.
Они обнялись и молча плакали. Так уж у них было устроено, что говорить не нужно – зачем лишний раз воздух сотрясать, если без слов понятно. Когда он жестом предложил маме убрать телефон в холодильник, она наморщила лоб, помотала головой, жестом же пригласила его в комнату, включила телевизор погромче и положила аппарат у самой колонки. «Это моя мама!» – с гордостью подумал Наив и показал ей палец вверх. Мама недовольно помотала головой, показала, что этот жест теперь под запретом, собрала пальцы вместе, поднесла их к губам, поцеловала и тут же раскрыла ладонь. Получилось итальянское «идеально». Наив с удовольствием повторил жест.
Мама увела его на кухню, подальше от стукачек, и, как обычно, стала кормить: пирожки, салат, икра из баклажанов и свои солёные огурцы.
– У нас сегодня праздник? – спросил Наив.
– Да. Мы сегодня прощаемся с жизнью, – печально улыбнулась в ответ мама.
– Тогда не чокаясь, – сказал Наив и поднял стакан с компотом. Мама ответила тем же.
– Не думала, что доживу до такого. Столько всего было пережито – казалось, на три жизни и так хватит, и вот тебе сюрприз под гробовую доску!
– Не люблю, когда ты так говоришь, – поморщившись, сказал Наив.
– А я не люблю так говорить, но что сделаешь – живём то, что нам жить дали. Ты окна затянул фольгой?
– Нет. Что за дичь?
– Затяни.
– Мама! Зачем? Ну правда!
– За-тя-ни! Молодые вы, глупые, не понимаете, что каждое незатянутое окно орёт своей прозрачностью: «Я не верю в ваши сказки». Затяни обязательно! И мне затяни, пока не ушёл. И в поликлинику срочно иди.
– Это ещё зачем?
– Все свои болячки предъявляй, выдуманные и реальные. Скажись больным и немощным. Хоть ногу волочи, хоть идиотом прикидывайся. Требуй обследований!
– Зачем?
– Опять «зачем»? Считай, ради маминой прихоти. Просто потому, что мама так хочет! Капризы у старушки такие!
– Хорошо. Я тут подумал… – начал было сын, но мать прервала:
– Переезжать ко мне не надо. И мысль о том, что обо мне надо заботиться, как наседка о цыплёнке, оставь сразу! Ты же меня знаешь.
– Знаю. Но мне было бы так спокойнее.
– Эгоист! – рассмеялась мама.
– Кого вырастила, – улыбнулся Наив.
– Нет, сынок. Тебе сейчас нужно очень резво крутиться, повсюду совать свой нос, чтобы быстро разобраться, как выживать. Тебе выживать! – мама посмотрела на него очень пристально и добавила: – И, судя по всему, не тебе одному!
– Как ты всё видишь? Просто лазером просвечиваешь! – деланно возмутился Наив.
– Так ты всё время мысленно от меня к ней сбегаешь. Я же вижу, не слепая. Скажешь хоть, кто она?
– Женщина, мам. Молодая, красивая, умная женщина. Теперь мы все просто мужчины и женщины и больше никто.
– Совсем никто? А на работе как дела? Будет работа-то? – забеспокоилась мама.
– Неизвестно. Пока по инерции всё как-то продолжается, но на генеральном лица нет. Вряд ли кому-то в этом мире понадобятся теперь зарубежные туры. Придумывает, как дальше зарабатывать в новом Мире Мечты Му^˅^˅в.
– Да. Теперь совсем другое понадобится.
– Что?
Мама молча принялась строить горку из салата в миске, явно не горя желанием отвечать на этот вопрос. Наив настаивал:
– Скажи! Я хочу понимать, как ты думаешь! Мы все ищем решение, куда податься, чтобы во всём этом выжить.
– Клетки. Оружие и железные клетки – вот что теперь понадобится, – ответила мама резко и тут же осеклась: – Зря я тебе это сказала.
– Ты тоже так думаешь?
– А кто ещё так думает?
– Вечный Дед. Помнишь, с лысой собакой который гуляет?
– Жив ещё, зануда-физик! Привет ему передавай, когда увидишь. Что-что, а думать он хорошо умеет! – сказала мама с затаённой улыбкой, показывающей её осведомлённость и о том, что Вечный Дед умеет плохо.
Наив ради приличия не стал углубляться в тему. Ему от всего происходящего вокруг сейчас было тошно. Очень хотелось, чтобы раз – и всё закончилось, по щелчку пальцев. Вдруг проснуться в прошлом, до «Всем внимание. Мы все в опасности!», и просто жить как жили. Провожая его, мама сказала:
– Пообещай мне кое-что…
– Мама, нет, – попробовал сопротивляться Наив.
– Ты должен. Пообещай! Если наступит «край», думай о спасении себя. Только себя. Мне очень важно, чтобы ты жил! Нет, ты не обещаешь. Я по глазам вижу, что ты собрался мне соврать, а сам будешь думать обо мне. Так не пойдёт. Ты же знаешь меня… Я на многое готова, чтобы гирей не висеть на твоих ногах!
– Мама! Нет! – теперь уже закричал Наив, поняв, что она имеет в виду.
– Пообещай мне, что, когда наступит «край», будешь думать о себе, а не обо мне, и тогда я просто поживу, наблюдая за происходящим столько, сколько смогу это вынести.
– Мне больше понравилось, когда ты сказала «если наступит край», чем «когда наступит край»…
– Не сползай с темы, хитрец! Клянись! – засмеялась мама.
– Ты просишь от меня невозможного! – упирался Наив.
– Я прошу у тебя гарантии моей нынешней жизни. Я дала тебе когда-то жизнь, теперь ты можешь дать ещё пожить мне. Обещай!
Наив прижал её к себе, уткнулся в седые волосы и шёпотом сказал:
– Обещаю.
– Вот так-то лучше, – сказала мама, отстраняясь.
Она всучила сыну телефон и пакет с недоеденной едой «на недельку» и выпроводила домой, чтобы не видел, как она плачет.
XVII
Бусина за бусиной нанизывались на новую «политику партии» свежие постулаты. Каждый день добавляли понемногу, малой каплей, чтобы не расплескалось бурлящее в народе кипение через край. Капнут и ждут, пока проглотят, переварят и успокоятся. Сопровождаемые тревожными голосами видео рассказывали, как ставят по всему миру в ружьё молодчиков с остановившимся взглядом, как толпами идут рабочие на военные заводы, где «что-то производится», как отряды женщин-боевиков безжалостно мутузят манекены ногами, в биолабораториях варят ужасные вирусы, распространяемые птицами, рыбами, грызунами, пресмыкающимися и насекомыми. Вопрос «Зачем им столько солдат?» не сходил с уст. Благодаря Вечному Деду Наив знал на него ответ. Оставалось дождаться только информационной вишенки на торте, которая всё расставит на свои места, но кое-что начало мешать. Сначала в соцсети и мессенджере волнами мелькнули видео с самых обычных площадей самых обычных городов мира, где самые обычные люди, вполне себе вменяемые, указывали на табло с сегодняшней датой и временем, а потом разворачивали камеры на шумные улицы, полные туристов, смеющихся детей, собак, кошек и голубей. Просто жизнь, и никаких очередей в рамки. Видео из сети быстро потёрли, в новостях сообщили, что злоумышленники, пытающиеся ввести граждан в заблуждение, пойманы и будут наказаны по всей строгости антифейкового закона, но осадочек, как говорится, остался. А в одну из морозных ночей Наива разбудил неожиданный телефонный звонок от Жести:
– Видел?
– Что?
– Цецечницу, б^˅^ь. Глянь в окно.
Сонный Наив аккуратно переложил голову Веар со своей руки на подушку и неохотно побрёл к затянутому фольгой окну. Надорвал маленькое окошко. Тот же оплот с подсветкой, фонари, машины, снег искрится. Всё как обычно.
– И что там? Ничего не вижу.
– Цецечница, – упрямо повторил Жесть. – Выше бери.
Наив поднял глаза в небо и обомлел. Ясная морозная ночь усыпала иссиня-чёрное небо яркими звёздами. Среди них синхронно двигались небольшие огоньки, явно и однозначно сложенные в огромную надпись: «Вам врут».
– Видишь? – уточнил Жесть.
– Вижу! Что это? – спросил Наив.
– Цецечница, – ответил Жесть и, не прощаясь, положил трубку.
– Ты почему не спишь? – спросила Веар, которая тихонько подошла и обняла его сзади.
Наив вздрогнул. Почему-то испугался, что она это увидит, испугался за неё, но она уже сделала себе рядом «окошко» в фольге.
– Как звёзды-то сложились! Как же красиво! Ничего никогда не видела красивее! Чёртов Макс! Космических масштабов сукин сын! Не так, так иначе! Смог! – восхищалась Веар и почему-то плакала.
– Никто же не увидит. А если и увидят – не поверят. А если и поверят, то струсят себе в этом признаться. А если себе признаются, то головы не поднимут и пойдут на заклание как бараны, – сказал Наив угрюмо, вытирая слёзы с её лица.
– Это подарок тем, кто знает, что всё это одна большая ложь. Нам – подарок! Надежда, понимаешь! Нам в подарок – надежда!
– Надежда? На что нам надеяться? – не верил Наив.
– На то, что оттуда стараются до нас докричаться. Если стараются, значит смогут. Сейчас или позже, так или иначе!
Наив не захотел её разуверять – пусть помечтает.
Утром новостные издания разрывались от гнева. Оказывается, многие стали смотреть теперь в звёздное небо. Понятное дело – по телевизору сплошные пропагандистские ток-шоу, в медленном интернете ни игр сносных, ни видео – сплошная добродетель. Стерильно, как в аптеке! Вновь вернулись времена настоящих небесных звёзд, и многие умудрились снять на видео движение крохотных точек. Вероятно, нейросеть, которая за всеми следит, сразу не разобралась – небо и небо, и утром народ успел разогнать по соцсети множество видео с небесным «Вам врут». Пока спохватились, пока из лент всё потёрли, новость успела разбежаться из уст в уста.
В тот день все молились на прогноз погоды. Ясно. Вечером в новостях сообщили, что сегодня ожидается небывало высокий уровень облучающего излучения. Серьёзнейшим образом повелели окна фольгой в четыре слоя затянуть и ночью к ним не приближаться. Как стемнело, пустили по дворам машины, которые изрыгали из себя белый театральный дым. Только куда им небо закрыть? И видно было по отблескам, как шевелится фольга на ночных окнах.
Наив и Веар тоже снова смотрели. На надежду грех не посмотреть, даже если это всего лишь два слова: «Вам врут».
