Мария Волощук Махоша
Рефлекс свободы
XXI
Сообщение от мамы: «Жду тебя». Сообщение от Жести предсказуемо: «Цецечница». Наиву очень не хотелось оставлять Веар одну, но нужно было идти. Она всё понимала.
– Только не пропади прямо сейчас, пожалуйста, не пропади прямо сейчас! – попросила Веар, провожая. Он ничего не ответил.
Наив решил не рисковать и пошёл к Жести обходными тропами, но там тоже были военные. Проверили документы, убедились, что он недалеко от своего оплота, и отпустили.
– Гулять-то теперь можно? – спросил он напоследок.
– Можно, но в пределах своего района или в районе полученного разрешения на выезд. Пока так.
Жесть весь светился от радости:
– Видишь! Не нужны им тут такие, как мы с тобой. Сами выпихивают, на х˅^! Коридор будет! Зае^˅^ь!
– Ты уверен, что стоит туда идти? Уверен, что реально выпустят? – с сомнением спросил Наив.
– Конечно, б^˅^ь! Чего с нами возиться-то? Кыш нас, и всем хорошо! А то будем пиз^˅^ь не по делу, думать, сеять недоверие в неокрепшие умы граждан. И им хорошо, и нам хорошо! Сегодня же запишусь на выход.
– Обрабатывать будут. Уверен, что стоит того?
– Ты с ума сошёл! Стоит ли того? А разве есть выбор? Свобода – это такая штука, которую лучше один раз ощутить, чем сто раз себе представить. Не использовать такой шанс – быть долбо˅^˅м сказочным! Здесь мы уже рабы еды! Мы ходим к ним с протянутой рукой: «Дайте пожрать, дяденьки», и рады уже тому, что сыты! – почти кричал Жесть.
– А если нет? Если просто выявят предателей и всех несогласных пересажают? Или того хуже – отправят в коридор, из которого никто не выйдет?
– «Выйти в окно» нигде и никогда не поздно. Жить в идеальном мире имени их пиз^˅^˅^ой фантазии я не буду. Ты видел, они сетевую игру «Мир Моей Мечты. Война» выпустили?
– Нет.
– И куда ты только смотришь? Почти неделю уже играем в эту патриотскую х^˅^ю! Там сюжет, что мы защищаем Землю от инопланетян и зомби-людей. В известных локациях: Париж, Рим, Токио, Сидней. Эдакий виртуальный милитари-тур по миру. Б^˅ буду, стоит зайти, поглядеть – многое станет ясно. Остоп˅^^˅^и! Ни х˅˅ я на это не соглашусь! Сегодня же пойду в оплот не соглашаться!
– Может, подождёшь хоть пару дней? Посмотришь, как всё будет развиваться? – попробовал урезонить юношеский порыв Наив.
– Ага! Как же! А эти мозго˅^ы возьмут и передумают! Нет уж. Дают – беру, бьют – бегу, а тут и то и другое.
Мама встретила сына с тревогой в глазах. В квартире пахло сердечными каплями.
– Как ты себя чувствуешь? – забеспокоился Наив.
– Как все. Без мата не описать, а мамам материться не положено, так что сам додумывай. Что делать будешь?
– Пока присмотрюсь, как пойдёт.
– Слава богу! Я уж испугалась, что кинешься в коридор, «на выход» очертя голову. Думала, отговаривать придётся!
– Мама, мне через месяц сорок. Куда я кинусь очертя голову? Только в уныние!
– Главное, чтобы не в окно! Ты в поликлинике был заранее, как я говорила?
– Был. С глазами беда какая-то. Сказали операцию делать, хрусталик менять.
– Какое счастье! – воскликнула мама.
– Я тоже так думаю. Спасибо, – поблагодарил Наив.
– Привезёшь ко мне свою любовь знакомить?
– Постараюсь. Если она согласится.
– А если не согласится, в ковёр заворачивай и тащи насильно. Не те теперь времена, чтобы нос от мам воротить! Не так много нас есть, своих-то. И всё равно помни: верить можно только себе. Даже мне нельзя!
– Хорошо, мама. Только я и себе-то, похоже, уже не верю. Говорю Веар, что справимся, всё будет хорошо, и сам себе не верю.
– А с чего бы тебе поверить в такую глупую небылицу? Не будет всё хорошо. А вот справимся мы и с тем, что нехорошо. Где наша не пропадала! Себе теперь верить надо крепко – только на себя и надежда!
XXII
В оплоте крутили перепевку старого мотива:
Кто готов судьбу и счастье
С бою брать своей рукой,
Выходи солдатом верным
На простор страны родной!
Припев:
Враг лютует, но границы
Мы без боя не сдаём.
Мы – спина к спине – у мачты,
Против тысячи вдвоём!
Дрон на помощь миномёту —
Славный выдался денёк!
Пушка сломит их упрямство,
Жми смелее на курок.
Припев:
Славь, солдат, страну родную,
Не кури, не пей вино!
Подлый враг, проси пощады,
Генерал убит давно!
Повторяли раз за разом, перемежая объявлениями. Очередь из ожидающих регистрации длинным хвостом виляла аж за дом. Весеннее солнце припекало так, что те, кто посмелее, подставляли лица лучам, устроив во дворе огромный естественный солярий, расстегнули куртки и сняли шапки. Другие же, наоборот, кутались в фольгу от всех видов излучения и от солнышка заодно. Стояли семьями, с детьми, с собаками, с бабушками и дедушками, словно боялись разлучиться хоть на минуту, но, на удивление, говорили, смеялись, как будто впереди их ждало что-то хорошее, а не мобилизация. Люди так устали от страха и тревоги, что, похоже, перестали бояться и тревожиться. Побыть на солнышке вместе – уже хорошо.
Наив с Веар стояли в обнимку, не стесняясь чужих взглядов. Слушали одну музыку на двоих, смотрели по сторонам и, как и все, старались не думать о том, что их ждёт впереди. Идиллию прервал своим ворчанием Вечный Дед, шлёпающий по весеннему ручью в здоровенных резиновых сапогах:
– Стойте, стойте! Что вам ещё делать? Выстроились в очередь на массовое жертвоприношение, мать вашу! И ведь ни у кого извилина в мозгу не дрогнет, чтобы задуматься! Верите им, как бараны. Вам раз соврали, два соврали, десять раз соврали, сто – вы всё равно врунам верите. Какую чушь вам ни скажи – верите! Жертвы собственной амёбности! Трясущиеся душонки, не обременённые интеллектом!
– Что разворчался, старый? Знаешь, что делать – скажи, что делать. Не знаешь, что делать – заткнись! – рыкнула на него дама из очереди.
– Говорю же – думать! Своей головой думать! Ду-мать! Вот что делать. Но это слишком сложно. Вам непременно нужен тот, кто скажет, что делать, и вы сделаете. С моста спрыгнете, говна сожрёте, убьёте или умрёте, потому что вам кто-то сказал: «Это правильно! Равняйсь! Смирно! Жрать говно шаго-о-о-ом марш!» Биороботы хреновы, чтоб вас!..
Он ушёл вдаль, продолжая громко ворчать себе под нос. Лица людей помрачнели. Они почему-то стали застёгивать куртки, словно похолодало.
– Да вырубите вы уже эту песню. Задолбали! Пластинку смените! – рявкнул кто-то в сторону оплота.
Очередь неодобрительно загудела. Через пару минут на красную крышу вылезли четыре человека в костюмах космонавтов с автоматами и один с громкоговорителем.
– Внимание! – взвизгнул громкоговоритель. – Принято решение изменить порядок явки для мобилизационной регистрации. Всем вам на смартфоны поступит информация о дате и времени, в которые конкретно вам необходимо явиться. Сейчас у вас есть пять минут, чтобы разойтись по домам.
– Мы почти достояли! Нафига потратили два часа-то? Примите хоть тех, кто первые, – крикнули стоящие впереди.
– Повторяю! У вас есть пять минут, чтобы разойтись по квартирам по-хорошему. Напоминаю: введён режим особого положения. Необходимо неукоснительно подчиняться распоряжениям! – заорал мегафон.
– А что если нет? – спросил кто-то.
– Тогда будет по-плохому. Как положено в особое время, – ласково сказал человек-мегафон, а автоматчики демонстративно приподняли автоматы на ремнях чуть выше, но целиться, к счастью, не стали.
Этого хватило, чтобы все покорно разбрелись по квартирам. Наив стоял у окна и смотрел в проделанную в фольге дыру. На экране, по телевизору, из громкоговорителя твердили, что время записи на регистрацию поступит в виде сообщения. Всех, кто подходил к дверям оплота, разворачивали. Автоматчики стояли на крыше на специально оборудованных для этого площадках и смотрели во все четыре стороны. Вдруг из-за угла появились двое в чёрной форме, без защитных костюмов. Они медленно вели под руки Вечного Деда, а его маленькая лысая беззубая собачонка, заливаясь лаем, пыталась отбить хозяина. Дед не сопротивлялся, не упирался, старался быстрее перебирать ногами и что-то говорил псине. Собака не унималась и исхитрилась прикусить одного из блюстителей закона за штанину. Тот выхватил из-за пояса чёрный прибор и, изловчившись, ткнул им в собаку. Раздался треск. Она завизжала, затряслась, упала и забилась в конвульсиях, а старика подвели к зарешёченной машине и подсадили на подножку. Он вошёл, опустив голову, и даже не обернулся.
– Что там такое? – спросила Веар, подходя к Наиву.
– Ничего интересного. Пойдём чай пить! – ответил он, резко обернувшись, и увёл её от окна.
XXII
I
«Очень важны слаженные организованные действия. Чётко исполняйте распоряжения», – твердил телевизор, а ещё успокаивал: «Войны не будет. Всё, что мы делаем – чтобы избежать вооружённого вторжения. Наша задача – показать врагам силу, единство и организованность, чтобы у них и мысли не было попробовать напасть на страну, сжатую в единый кулак отпора!»
Срочно приняли «Закон об отрицании величия». Теперь публичное отрицание, преуменьшение, неодобрение величия и особой роли страны, а также наличия генетической уникальности её граждан наказывалось лишением свободы сроком от одного года до десяти лет. В народе тут же появилась присказка: «Тот велик, кто молчать привык», и молчали.
Первой пройти мобилизационную регистрацию удалось маме. Наив, как и обещал, приехал к ней вместе с Веар. Мама устроила настоящий семейный обед: нажарила картошки, запекла курицу, достала своё идеальное варенье из половинок абрикосов, вишнёвый компот и банку оливок из прошлой жизни. Они с Веар как-то неожиданно быстро подружились, словно знали друг друга годы. Вместе накрывали на стол, болтали о кулинарных рецептах и женских кухонных хитростях, а потом мама стала учить, чем вкусненьким накормить Наива, чтобы подобрел.
– Я вам не мешаю? – с деланной обидой спросил Наив, который рылся в телефоне, сидя за полупустым столом. – Бросили меня тут одного, и меня ещё и обсуждают.
– На вот полотенце, протри стаканы,– велела мама и выдала сыну мягкое клетчатое полотенце.
– И вставь в уши наушники. Мы скажем, когда можно вынимать, – в тон маме добавила Веар.
Он для вида вставил наушники, но ничего не включил – решил подслушать женские секреты. «Какие же коварные существа эти женщины! – думал он. – Я всегда считал гренки просто гренками, а оказывается, это прямой путь к тому, чтобы я что-то сделал по дому. Стейки – волшебное средство для финансовых договорённостей, а фруктовый салат крайне необходим при плохом настроении. Неужели я так прост, что никогда этого не замечал? У Веар для всего вышеперечисленного есть совсем другие, значительно более действенные методы. Эх… Как бы хорошо было всё это услышать в другое время, в другой год, в другой стране, в другом мире!»
За столом мама рассказала про получение мобилизационной регистрации:
– Они вместе собрали стариков на одно время, эдакий пенсионерский клуб. Заполняла анкету пунктов в сто, так что готовьтесь – больше часа займёт точно. Мы к ним пристали – нас-то куда трудоустроят? Сказали, надомную работу будут давать: носки вязать, одежду штопать, еду готовить. Обещали всех к делу пристроить, так что скучно никому не будет!
Мама показала жёлтую карточку с фотографией, QR-кодом и надписью «Мобилизационное предписание. Пенсионное». Выглядело оно довольно миролюбиво, как обычная социальная карта.
Стали говорить про семьи: кто из какого рода, у кого какие предки. Когда Веар рассказала маме, что её родители остались за границей, мама сначала заплакала. Потом обрадовалась, веря, что у них там всё хорошо. Наив узнал много нового и про Веар, прадед которой оказался родом из Италии, и про своих репрессированных предков.
– А почему вы мне раньше этого не говорили? – возмутился Наив.
– Потому что ты не спрашивал, – хором ответили женщины и рассмеялись.
Дети пообещали маме вести себя хорошо и не наделать глупостей. У Наива заныло сердце. Мама строго взглянула и напомнила:
– Ты обещал, а обещания надо выполнять.
От Жести пришло сообщение:
– Я иду завтра в 15:20.
– Я завтра в 16:30. Не передумал? – ответил Наив.
– Не передумал.
– Передумай! – написал Наив, вспомнив собачьи конвульсии.
– НЕТ!
– Цецечница! – настаивал Наив.
– Ок. Утром.
На другой день утром Веар ушла в оплот к назначенному ей времени, а Наив, чтобы не сойти с ума от тревожного ожидания – к Жести. В подробностях рассказал ему про Вечного Деда, про собаку, но Жесть упёрся:
– Слушай, ну правильно! А как они должны были, если собака кусалась? Жалко, конечно, но таких, как я, точно выпустят. Мы им в МММ на х˅^ не нужны. Проще вып˅^^˅^ь нас отсюда и на похороны не тратиться.
– Подожди немного. Не всё так однозначно! Надо же понять, как всё дальше пойдёт. Выжить надо для начала, а потом действовать, – настаивал Наив.
– Не могу я больше ждать. Не-мо-гу! Зае^˅^^я! Сотворю какую-нибудь х˅^^ю, и только хуже будет. Я здесь болею, понимаешь. Задыхаюсь!
– Так выдыхай, бобёр, выдыхай, б^˅^ь! Не детские игрушки, не бирюльки! На вышках оплотов автоматчики. Мобилизация, мать eё. Это уже, б^˅^ь, не игра, второй жизни не будет!
Жесть угрюмо молчал в ответ.
– Обещай хотя бы подумать, – сказал Наив.
Жесть кивнул, но явно для приличия – для себя он уже всё решил. Двум совершенно чужим людям говорить было не о чем. Наив засобирался, полез в холодильник за телефоном, но студент остановил его и сказал очень серьёзно, как взрослый, умудрённый опытом человек:
– Если ты остаёшься, учи язык глухих. Обязательно учи.
Наив нахмурился, не понимая. Жесть приложил палец к губам и быстро убрал.
– Это значит – молчи.
Потом быстро приложил палец к губам с наклоном, как бы перечеркнув губы наискось.
– Это типа наша с тобой «Цецечница», когда нельзя говорить, потому что небезопасно, но кто-то хочет с тобой пообщаться без лишних ушей.
– И где такому учат?
– Учат друг друга, как раз без лишних ушей, передают от одного другому, – ответил студент.
– У меня с «цецечницей» только ты, а ты сматываешься, так что научиться мне не судьба.
– В основе – язык жестов, язык глухих. Изменённый, конечно, почти без губ, потому что нельзя палиться. Будешь его знать – сможешь понять. Попробуй. Лишним не будет.
– Есть ещё какие-то жесты, которые надо знать обязательно? – спросил Наив.
Жесть не задумываясь постучал тыльной стороной прямых пальцев по подбородку снизу:
– Это значит – осторожно.
Быстро приложил кулак сначала ко лбу, потом к подбородку.
– Это – спасибо.
Он выглядел совсем не по-студенчески – не беззаботно. Ничто так не способствует взрослению, как большая беда. Они попрощались.
Наив встретил Веар у выхода из оплота. Она улыбалась, но как-то натянуто, неестественно. Он схватил её за руку и почти бегом потащил в подъезд, заставил достать карточку уже в лифте. Синяя, с надписью: «Военнообязанный».
– Почему ты-то военнообязанная? Что за чушь! – возмущался Наив, мечась по квартире как разъярённый лев в клетке.
– Потому что я косметолог. Настоящий врач дерматолог-косметолог. Все врачи военнообязанные.
– Ты маски будешь солдатам делать или брови выщипывать? – не унимался Наив.
– Перевязки. Они везде одинаковые. Инъекции, они же уколы, – спокойно отвечала Веар.
– Как ты можешь быть такой спокойной! Ужас какой-то! – кричал Наив. – У тебя болячки есть какие-нибудь, чтобы откосить?
– Не-а. Я как космонавт – можно хоть завтра на орбиту засылать. Тебе не пора ли в оплот? Время подходит. Только не учуди там чего-нибудь! Поспокойнее, – сказала Веар и погладила его по голове, как маленького ребёнка, до которого нужно было тянуться. – Время покажет, что из всего этого получится. Сейчас психовать точно бесполезно.
Наив вернулся из оплота с зелёной картой: «Трудовая мобилизация». Сорок лет в сочетании со всеми собранными заранее диагнозами уберегли от воинской повинности, но радости он найти не мог – слишком беспокоился за Веар. Вечером написал Жести. Сообщение осталось непрочитанным.
XXIV
Поликлинику разделили на два крыла: мужское и женское, «М» и «Ж», как в общественном туалете. Назвать происходящее медкомиссией было сложно. Такого нервного сборища людей в одном месте Наив ещё никогда не видел – люди огрызались, лезли без очереди, переспрашивали одно и то же, требовали руководство, требовали «человеческого отношения», кричали, что будут жаловаться. И ни одного лица, пышущего здоровьем: у всех тёмные круги, красные или жёлтые глаза, измождённый вид. «Похоже, здоровым в наше время быть совсем не в тренде», – подумал Наив.
На входе каждого взвешивали, измеряли рост и выдавали обходной лист с номерами «постов», которые он должен посетить. Нужно было «пробежаться» по всем десяти номерам и потом сдать лист с результатами, печатями и подписями на стойку регистрации. Усталые врачи тоже явно мечтали о «человеческом отношении». Они сидели на «постах» за столиками с табличками «хирург», «невропатолог», «лор» и прочими в кабинетах, коридорах, холлах и без перерыва принимали людей. Похоже, работали без выходных и вряд ли даже на обед могли отлучиться. Люди подходили к посту, садились на стул. Звучал вопрос:
– Жалобы есть?
– Есть, – отвечал каждый.
– Что беспокоит? – уточнял врач.
– Спина болит.
– Ранее обращались?
– Нет.
– Тогда это не является противопоказанием.
– Глаза не видят.
– Ранее обращались?
– Нет.
– Тогда это не является противопоказанием.
– Писаюсь во сне.
– Ранее обращались?
– Нет.
– Тогда это не является противопоказанием.
– Что же мне, сдохнуть, если я ранее не обращался?
– Это был ваш выбор.
Печать, подпись и крик: «Следующий!»
Уже в ожидании очереди к первому «посту» из своего списка Наив понял, что никакие новые «болячки» здесь не принимаются, поэтому на вопрос о жалобах сразу ответил:
– Всё есть в истории болезни.
Врач посмотрел на него с благодарностью, переписал с монитора компьютера данные в обходной лист. Так повторилось десять раз. Потом Наив метался по двору в ожидании Веар и думал: «Как мама могла всё это предвидеть? Почему я не мог? Что она знает такого, чего я не знаю?» Люди выходили из поликлиники злые, разочарованные. Брюзжали, курили, матерились, кутались в накидки из фольги, но быстро шли прочь, подгоняемые улыбками автоматчиков, дежурящих по периметру здания. Да, автоматчики были без защитных костюмов, в обычной военной форме, и мило улыбались.
Ждать пришлось долго, вопросов в голове крутилось много, ответов не было. Наив почувствовал вдруг накатившее на него бешенство. Захотелось рвать и метать всё вокруг, захотелось взять земной шар в руки и зашвырнуть его подальше к звёздам в чёрный космос ко всем чертям. Беспомощность! Как же он ненавидел сейчас свою беспомощность, невозможность хоть что-то сделать. Невозможность узнать правду. Невозможность уберечь родных женщин. Не мужик!
Их лишили всего. Мнимая «свобода личности» отключалась по щелчку пальцев: раз – и нет у тебя денег, нет у тебя работы, нет у тебя себя. Ты во власти других людей, которым служат вот эти улыбчивые автоматчики. Эти люди решают, что ты будешь есть, что ты будешь делать, во что ты будешь верить, сколько, как и где ты проживёшь. Единственный выбор, который у тебя пока ещё есть – остаться жить или не жить. Пока ещё есть…
– Ну! Как ты? Что так долго? Всё в порядке? – кинулся Наив к Веар, вышедшей из двери под буквой «Ж».
– Что ж ты так нервничаешь? Всё хорошо… Меня ещё на дообследование отправили, – успокаивала его Веар.
– Что-то не так? Что с тобой не так? – запаниковал он.
– Женщина я, вот что со мной не так. Женщинам помимо поликлиники нужна ещё одна поликлиника, женская. Знаешь такую? – засмеялась Веар.
– Уф… Я уже себе напридумывал… Что-то я и правда гоняю сегодня. Но что-то ведь не так! Я же вижу!
– Пойдём домой. Всё вокруг теперь не так. Ты сегодня как ребёнок.
– Видимо, потому что Жесть не отвечает и сообщение так и висит непрочитанным, – честно признался Наив.
– А как его зовут? – спросила Веар.
– Кого? Жесть? Не знаю, – ответил Наив и с ужасом осознал, что действительно не знает имени. Как зовут летучую мышь, помнит, а как человека – не спрашивал.
XXV
– Знаешь, я понял, отчего так бешусь. Автоматчики! Их стало очень много, они повсюду, они даже не удосуживаются надевать защитные костюмы, хотя бы вид делать, как раньше. Мы ходим среди людей с автоматами, живём среди людей с автоматами. Это угнетает, – сказал Наив, когда они с Веар готовились смотреть вечерние новости.
У них появился ритуал: вечером запастись едой, сесть на диван, убрать смартфоны в холодильник, включить здоровенный экран и смотреть, словно мыльную оперу, как день за днём целую страну ведут по пути, известному только тем, кто его придумал. Смотреть так, как будто это происходит не с тобой, а с вымышленными киногероями. И получение мобилизационных разноцветных карточек, и фейковая диспансеризация, и оплот скорее походили на игру-квест. Если бы не автоматчики…
– Какая-то пара месяцев прошла с тех пор, как на улице заорали, что мы в опасности. В тот день я не мог найти пульт от телевизора, потому что ТВ не смотрел вообще. Мне казалось, что всё это на пару часов, потом на пару дней, потом на месяц максимум, а теперь конца и края не видно, – вспомнил Наив.
– А я сразу знала, что это конец. Почувствовала, прямо с криком: «Вы в опасности!» увидела конец этой игры, – отозвалась Веар, укутывая ноги в плед.
– И что ты там увидела?
Веар помотала головой. Не хотела говорить.
– Давай лучше новости смотреть. Я фантазёрка…
Наив увидел в её глазах такую бездну не прекрасного будущего, что невольно вздрогнул. Обнял и нашептал на ухо: «Всё будет хорошо. Мы со всем справимся! Мы – сильные!» Она улыбнулась и как будто поверила.
В новостях сообщили, что во время проведения мобилизационной диспансеризации наблюдаются перегибы на местах, и они обязательно будут исправлены. «Все граждане будут мобилизованы на деятельность, соответствующую их состоянию здоровья. Это в наших общих интересах. Всё для защиты, всё для будущего!» Бранили несознательных «уклонистов»: «Каждый гражданин обязан сделать всё, что может, для реализации нашей общей самой важной потребности: выживания страны, выживания планеты, великого будущего великой страны великих людей! Нельзя позволить себе трусости и малодушия! Если вы хотите оставаться здесь, под нашей защитой, с гарантиями выживания, вы обязаны сейчас неукоснительно выполнять все распоряжения, содействовать органам власти и правопорядка в выполнении их непростых функций. И уж тем более не бегать от мобилизационной регистрации и медицинского обследования. Если вы не доверяете власти, не доверяете людям, которые уже сберегли вас от большой беды – пожалуйста! Заявите об этом открыто и покиньте страну по организованному для выхода коридору! Мы тут никого не держим. Нахлебников и тунеядцев у нас не будет! Только те, кто готов бороться за свободу своей личности от внушения, только те, кто готов идти к великому будущему вместе, плечом к плечу, могут остаться здесь! Настоящие Люди с большой буквы! Трусы и предатели – прочь! Не мешайтесь под ногами!»
В подтверждение было показано видео, в котором длинная очередь из мужчин и женщин медленно, по одному, входила в большой шлюз тоннеля где-то в горах, в тот самый коридор. У некоторых брали короткое интервью.
– Почему вы решили воспользоваться коридором? – спрашивали одних.
– Я не верю, что всё так, как нам говорят, и хочу своими глазами это увидеть!
– Но вы ведь не сможете потом вернуться! Это же очень опасно! – переживали репортёры.
– Если что, побежим обратно. Других ведь перебежчиков пускают обратно!
– А если на вас там подействует излучение? – спрашивали других.
– У меня все предки nashi, значит не подействует.
– Как отнеслись к вашему решению уйти по тоннелю родные и близкие? – спрашивали третьих.
– Крайне отрицательно. У меня вся семья остаётся здесь, и жена, и дети. Я решил уйти.
– То есть вы их фактически бросаете и бежите?
В ответ человек закрывает камеру руками.
– Смотри! Только взрослые. Значит, с детьми не выпускают? Значит, все, у кого дети, застрянут здесь? – с беспокойством воскликнула Веар.
– Видимо, – ответил Наив и вдруг вскрикнул: – Вот он! Жесть, смотри! Вот он! Он идёт в коридор!
Он подбежал к телевизору и приложил палец к экрану. Жесть стоял чуть поодаль, позади интервьюируемого, и что-то горячо обсуждал с группой ребят примерно того же возраста. Они сильно жестикулировали. Наив заметил у всех один и тот же похожий жест: соединив кончик большого и указательного пальцев и оттопырив остальные, опускали руки вниз. Он принялся искать в сети расшифровку языка глухих. Задача оказалась непростой – можно найти жест по слову, но, как понять, что означает неизвестный жест? Пересмотреть часы уроков языка глухих? В тот момент Наив осознал, что у Слат есть не только недостатки. Ей было велено найти ответ по видео, и она нашла быстрее, чем можно было ожидать! У Наива отлегло от сердца – жест означал: «правда».
– Значит, жив, значит, всё правда! Значит, он идёт в коридор! Значит, это не массовка! Значит, надежда есть!
Он вернулся к Веар, смотрел ей в глаза и повторял: «Я же говорил! Я же говорил тебе, что всё будет хорошо!» Она смотрела на него и печально улыбалась.
