Матвей Юджиновский
Бойся мяу
Потом вдруг стукнула мысль – но ведь у Маши нога такая была и в прошлом году, и в позапрошлом. А видеомагнитофон появился только в этом… Или нет? С чего он это взял? Миша такого не говорил, что повстречал загадочного мужика этим летом. Женька хотел уже вернуться к брату, но передумал. Пускай. Как говорится, много будешь знать, не уснешь, нос потеряешь и состаришься уродцем. А перематывать вперед он и не собирался.
Ледяная вода прибывала, бурля и пробивая двери. Коридоры превращались в темные подводные ходы. Женя снова задерживал дыхание вместе с Джеком и Роуз.
– Дура!
– Ура!
Как в первый раз, взорвались Оля и Катя, когда Роуз выпрыгнула из шлюпки.
И вот корабль накренился. Рухнула труба, и корпус затрещал и переломился. Лариса, поднявшись с кресла, позвала Мишу. Нужна пауза пописать.
– Мы сейчас, туда – сюда и готово.
– Погодите-ка, я тоже, – вскочила с пола Катя.
Миша прошел обратно в комнату, со значением глянув на Женька. Мышцы еще болели, и он напомнил себе, что все правда, он ничего не нафантазировал, Миша знает. Если нажать сейчас кнопку перемотки назад, и не только сейчас – в любой момент, пока фильм не закончился, все вернется к началу. Сестры вновь из ниоткуда возникнут в зале.
Но нажимать не стал. Спустился с дивана на пол, ближе к экрану – концовку ведь так и не видел. Но наживать не стал. Прикинул лишь: что же это получается – если он выйдет на улицу, если убежит в бабушкин дом и, допустим, даже спрячется в чулане, если уедет далеко-далеко, домой в Новочебоксарск, пока фильм стоит на паузе, а потом кто-то ткнет в эту магическую кнопку, то все эти расстояния он преодолеет в один миг и окажется здесь, словно ничего и не было?
Сестры вернулись в зал. Вошли через дверь. Своим ходом. Катька плюхнулась рядом. Лариса пододвинула кресло. Чуть-чуть, поскольку довольно тяжелое. А Оля уверенно подошла к видику, поглядела секунды три и протянула руку.
– Осторожней! – вырвалось у Женька.
Сестра прямо подскочила:
– Ну ты, блин! Уж не бомбу разминирую. Всего лишь «play» и… поехали.
И Оля шустро отбежала к креслу. Корма Титаника бухнула об воду одновременно с тем, как она приземлилась на сидение. Приметила Ларискино перемещение и принялась толкать и свое кресло.
– Девчата, хватит полы царапать! – донеслось из соседней комнаты.
– Прости, – захихикали девчата.
Оставшиеся минуты прошли в мертвой тишине. Почти. Раз только Катька не выдержала.
– Скорее, дура! – крикнула она, когда шлюпка уплывала от осипшей Роуз.
Наступил финал. И вместе с этим подкрался конец фильма. Пленка кончилась. Титаник утонул, Джек утонул, ожерелье утонуло.
– Подотрите слезы, сестры мои. Вы еще не видели «Приведение», – заглянул в зал Миша, когда телевизор смолк, и еще минуты стояла тишина.
– Видели, – выдала Оля. – А у вас что, есть? Кассета?
– Должна быть.
– О-о, – протянула она, но тут же закачала головой. – Хотя нет, не сегодня.
Лариса точно так же мотала головой:
–Нет, нет, еще успеем.
* * *
«Они что же, затопили целый корабль, чтобы снять фильм? – размышлял Женя по пути домой, больно уж все выглядело правдиво, по-настоящему. Ну, очень классно.
Он вспомнил о Марусе – захотелось поделиться с ней, рассказать. А кому еще? Выложишь всё пацанам – подумают, что хвастаешься. А с Русей не так. Она не лезет из кожи вон, чтобы быть круче всех. Может, потому что девочка. А может, потому что и так лучше всех. И вот она уже стоит перед ним. Такая смешная и близкая.
Хохотнув, поймал себя на мысли, представив сцену из фильма: как бы было здорово, легко и приятно покружиться с ней в танце, ухватившись за руки. Сколько было б смеха. А потом, когда голова пошла бы кругом, они рухнули бы в траву, отдуваясь смешинками. Или так же легко, без стеснения, встать на краю крутого склона, раскинуть руки навстречу ветру и солнцу и притвориться птицами – неразлучницами. Мы летим, Руся!
– Руся, дай мне! Давай! – донеслось откуда-то.
Женек замотал головой, отгоняя наваждение, так, что козырек бейсболки съехал. От сестер он поотстал, плетясь по проулку.
– Бей, бей! Да! – раздалось громче. И он различил теперь, в какой стороне.
Подошел к забору рядом, нашел прореху в листве деревьев, растущих вдоль. Точно! Школьный стадион. Он же знал, просто не сообразил сразу.
На поле, у ближних ворот, гоняли мяч друзья. Юрик в тряпичных перчатках не по размеру бежал к нему. Точнее, за отлетевшим мячом. На голом пятачке у ворот с опущенными руками стояли Митя и Юрик без перчаток, а с руками, вскинутыми над головой, радостно прыгали Коля и Руся.
Пальцы вцепились в сетку забора, а нога вдруг сильно пнула по нему. Было больно, но Женек не знал где.
– Без меня… А еще друзья называются, – проскрипел зубами.
Перелез через забор и тяжелым, широким шагом направился к ним.
– О, привет! – оживился Митька. – Ты где пропадаешь?
– Я ждал вас целый час! – возмутился Женька.
– Как? – удивился Ушастый. – Где?
– Это мы тебя ждали час, – вставил Коля.
– У себя во дворе, где еще, – злился Женек.
Рыж, запрокинув голову, рассмеялся:
– Ну, конечно…
– Договаривались же собраться здесь, на стадионе, – напомнил Митя.
Юрка закивал, встряхнув поблекшие от пыли кудри.
– Здахово, Жека, – поприветствовал Юрик второй, вернувшись с мячом.
Но Женя на него и не глянул.
– Я думал, вы зайдете за мной – как раз по пути, – оправдывался он.
– Ага, конечно, ты же у нас особенный, тебе особое приглашение нужно, – съязвил, распаляясь рыжим угольком, Коля.
– Я, вообще-то, тут не… не… Я же не знаю точно, где тут что находится. Я… я в гостях все-таки!
– И что, нянчиться теперь с тобой? – лыбился Колька.
– Почему тогда думал, что нам по пути, если, где стадион, не знал, – заметил Юрка-без-перчаток, словно от серьезности избавился вдруг от картавости.
– Да! – дружно гавкнули Митя и Коля.
Женя стрельнул глазами на Русю. Она казалась растерянной. Волосы были собраны сзади в хвостик, повязка бразильской расцветки сидела криво.
– Мне дома сказали, что по пути, и я не стал уточнять, где именно. Вот! – соврал он.
– Молодец какой, – похвалил Рыж, издеваясь.
– Ну а чего, не дождавшись, не додумался сам на стадион сбегать? – примирительно начал Митька. – Мы были здесь. Даже когда в магаз смотались, Юрчики тут остались. А мы вот Русю встретили.
– Не знаю вот. Решил, все отменяется. А потом сестры еще забрали в гости к брату двоюродному, – успокаивался вроде Женя. Маруся, Коля и Митя заулыбались, в какой-то миг коротко переглянулись. И безотчетная злость вспыхнула вновь – смеются надо мной? – и разом затмила всё: – И кстати, между прочим, пока вы тут глотали пыль, притворяясь Роналдами, я смотрел кино на настоящем видике! И не просто фильм, а «Титаник»! Если вы вообще знаете, что это такое. Хотя откуда вам знать, его еще не показывали по телику....
Колька, посмеиваясь, закатил глаза, и Женька вдруг осознал, что, пусть и обращается ко всем, но задеть он хочет именно рыжеволосого зазнайку:
– А уже я посмотрел. И знаешь, что, Рыж? Он не черно-белый!
Коля с гримасой гнева бросился на него. Женек попятился, но тот вцепился в футболку. Кажется, хотел повалить на землю, но подоспел Митя и вклинился между ними:
– Не надо, ладно вам, успокойтесь!
– О, пошла завахуха, – бросил довольно один Юрик другому.
– Достал ты, городской! Размазня! – процедил краснолицый Колька, не отпуская футболки.
– А ты! Ты самый крутой, что ли, а?! – плевался Женек, отдирая его руки.
Митя разнимал их, осуждающе глядя на Женю.
– Парни! Хватит, перестаньте! – впервые раскрыла рот Руся, испуганная и расстроенная.
– Да, Колян, успокойся, не слушай его, – подхватил Митя.
– И не собирался, это же трепло! Пижон, блин! – выругался Коля и попытался пнуть Женю. Он отскочил, футболка затрещала, кепка чуть не слетела. Заколотил по грязным рукам, покрытым рыжими волосками.
– Отставить! Отставить, воины! Вы чего, хотите, чтобы я вас яблоками закидала? – попробовала снова Руся – уже не тревожно, а, кажется, с готовностью рассмеяться.
Все обернулись к ней. Она нарочито смешно изображала серьезный вид. Колька и Митя переглянулись.
– А-ну, не хулиганьте! – погрозила она пальцем, карикатурно сжимая губы.
Губы пацанов медленно растянулись в улыбке. А в следующий миг они отрывисто хохотнули. Хихикнула и Маруся. И тут же все вылилось в дружный смех. Коля отпустил футболку. Митя расслабился.
Но Женя не смеялся. Это был только их троих прикол. Это они – воины, отважный отряд по спасению… его, размазни и хлюпика. Сжимая челюсти до боли, он поправлял футболку. На плече слева шов разошелся, и Женек был на грани, чтобы разодрать его к черту, порвать майку в лоскуты и затолкать их в довольные, смеющиеся пасти.
– Жень, ну, чего ты? Улыбнись, – подошла к нему Руся.
Он посмотрел на нее исподлобья. Отчего-то она не казалась больше доброй и милой, своей. Хотелось крикнуть: «Чё смешного?!»
– Ничего же не случилось. Ты посмотрел клевый фильм, мы поиграли в футбол немного. Зачем обижаться?
– Почему ты не пришла? – выдавил он наконец.
– Как это? Вот же я… Может, тебя ущипнуть?
Руся с задором на лице по-кошачьи замерла выжидательно. Затем цапнула его за кожу на руке. Он стерпел и нарочно не шелохнулся, не подыграл.
– Вот именно – ты здесь. Как только эти… пригласили, значит, ты сразу согласилась, а как я… на финал, так и нет, – сорвалось у него.
Руся раскрыла рот. То ли изумленно, то ли испуганно. А мгновение спустя лицо ее помрачнело. Она опустила глаза.
– Я думала, ты тоже здесь, с ними. Хотела повидаться, – сказала тихо, совсем не похоже на себя.
– Ага, вижу, как хотела. Играете тут без меня, веселитесь. Вижу, – его вовсю понесло. Что-то рвалось наружу, и в то же время он в панике шептал: «Зачем? Зачем я это говорю?»
На пару секунд воцарилось молчание. Затем Маруся вздернула голову. Глянула огорчено, моргнула и – уже злобно. В этот миг Женек не хотел, но заметил маленькое темное пятнышко на светло-зеленом фоне ее повязки.
– Ну и дурак, – бросила она, развернулась и зашагала прочь.
Что же он натворил?!
Надо… надо пойти за ней, надо все исправить!
Но следом засеменил первым Коля:
– Русь, ты чего? Не слуш…
– Не надо. За мной. Ходить, – огрызнулась она и побежала.
Коля развернулся и всадил Жене точно с расстояния:
– Ну ты и дебил.
– Заткнись уже, козел рыжий! – плюнул желчью Женек.
Но даже если и попал, легче ни капли не стало. Он зашагал обратно к забору, пиная траву, воздух, но желая настучать себе по голове.
Оказавшись на дороге, уже безоговорочно проклинал себя. Шепот внутри пробовал было встрять: «Они ведь тоже виноваты… Еще этот рыжий…» – но он не успокаивал, становилось только противно настолько, что, казалось, невыносимо. Женя поплелся домой.
Зачем он это сделал? Зачем?
Внезапно все стало ужасно. Хороший, чудесный день обернулся мраком и муками, терзающими нутро, что дышать тяжело. Каких-то полчаса назад еще были друзья, была компашка для приключений, теперь же он чужой им. За один миг превратил себя в изгнанника. А ведь мог повидаться с Марусей, поболтать, побегать и повеселиться, а теперь…
И как все вернуть?
И почему это не кино? Почему?
Что они делают там у себя при такой непоправимой, поганой ошибке? Как у них все снова становится чудесно?
И тут Женек замер. Вдруг боль отпустила. Солнце засияло, деревья беззаботно зашелестели, и забегали «зайчики». Вновь можно было дышать.
Отмотать! Надо просто отмотать назад!
Со всех ног он бросился обратно. Лишь бы Миша не вытащил кассету! Лишь бы не выключил видеомагнитофон!
Не прошло минуты, как он влетел в ворота. Зверя, выскочившего с лаем из конуры, не заметил. Не снимая кроссовок, вбежал в зал.
Экран телевизора был синий. Красный огонек видеомагнитофона горел. А сверху все так же лежала картонная коробочка «Титаника».
Пустая ли?
Женя проверять не стал. Метнулся к видику и сразу нажал на кнопку перемотки назад.
И услышал сестрин голос.
Вот только на диване вновь не оказался. И заставка не зазвучала фанфарами.
Нет, ничего не вышло.
Женька обернулся.
– Что ты делаешь? – повторила Маша.
Сестра сидела в кресле и читала журнал. То же круглое лицо, такой же высокий лоб – она сильно походила на Мишу. Русые волосы были заплетены в косу. Однако сейчас эта схожесть была смазана удивлением и тревогой.
– Прости, – буркнул Женька. И поплелся к выходу.
– Жень, что случилось? – спросила Маша с участием, отложив журнал.
Он притормозил и, не поднимая глаз, придумал какую-то глупость:
– Ничего, я просто… мне показалось, что… оставил у вас кепку.
– Но она ведь у тебя на голове, – кивнула сестра, неуверенно улыбнувшись.
Женя тронул козырек, поправил:
– Вот и хорошо.
Шагнул к двери, но Маша вновь остановила:
– Ты хотел отмотать? Так? – Женек замер. – Но зачем?.. Извини, кассеты там уже нет.
– Надеялся исправить… кое-что…
Сестра поднялась из кресла:
– Что-то ужасное? На тебе лица нет. Беда какая-то? Что случилось?
Женька пожал плечами. Конечно, ужасное. Настолько, что он не заслужил второго шанса.
Маша подошла ближе, чуть прихрамывая.
– Ну чего ты? Где твои сестры? Пожалуйста, ведь… ведь не с ними же что-то стряслось?
– Нет, Маш, это я… просто я п-придурок, но понял это слишком поздно, – выговорил он, тяжело вздохнув.
– Дурак! – воскликнула она.
Женек удивленно обернулся.
– Испугал, черт, – улыбнулась Маша. – А слишком поздно не бывает.
– Но я не успел. Кнопка не работает.
– Не все можно исправить этой штуковиной. – Она кивнула назад, а рука легла на бедро. – Да и не нужно. Так что случилось-то? Я никому не расскажу.
Маша чуть пригнулась и приподняла козырек бейсболки, заглянула в глаза. Женька хотел уже вырвать козырек, крикнуть: «Отвали!» и сбежать, проклиная всех и вся, но она смотрела так участливо и по-взрослому спокойно, что, если б подмигнула, он, скорее всего, улыбнулся бы. И, однозначно, стало бы легче. Возможно, на мгновение, но легче.
– Обидел, – выдавил он. – Обидел друзей. Зачем-то, как дурак. И что вот теперь? Будут разве они со мной говорить?
– Ну, братишка, тут есть средство и получше магического видика, – Маша выпрямилась и уперла руки в бока.
Зажглась надежда. Неужели точно будет легче? Взглянул с немым вопросом, затаив дыхание.
– Просто попроси прощения, – открыла секрет сестра и, видимо, заметив тень его разочарования, добавила: – Да, это совсем не то же, что кнопку нажать, но легко не всегда значит хорошо, понимаешь? Ну, обидел, с кем не бывает. Достойный выход – попроси прощения. Это даже полезно, знаешь. Как… как есть чеснок.
Женька скорчил гримасу. Маша хмыкнула, заулыбалась.
– Но если… и они тоже… в чем-то… – начал он, но она качнула головой:
– Даже если так, ты отвечай за свои слова. Ну, сделай первым шаг, не будь надутым индюшонком. Это смело, по-мужски. Ты же уже не маленький, а, Евгений?
Он скорчил другую гримасу – как-то неловко было слышать свое взрослое, такое грозное имя. Но не согласиться не мог.
– Я не размазня, – сорвалось у него.
– Во-о-т.
– Но как? – развел он руками, боясь представить, что все же пойдет и… и будет извиняться?
– Ой, да ради бога, Жень, ну, двух предложений хватит. – Маша двинулась обратно к креслу и перед тем, как устроиться в нем, закончила: – Запоминай. Хорошенько. Обязательно еще пригодится. «Я был не прав. Пожалуйста, простите». Точка.
«Я был не прав. Пожалуйста, простите», – повторял Женя, смело вышагивая по улице. Школьное поле опустело, он проверил. И теперь направлялся вниз, к Колиному дому. Он так и скажет, просто – раз, два. Потому что зря, действительно зря устроил эту глупую ссору. Это по-прежнему было ясно. И спорить с несогласным голоском внутри не собирался.
Однако, проходя мимо бабушкиного дома, почувствовал вдруг, как проголодался. Посмотрел на дом, затем дальше по улице и снова на дом.
А ведь наверняка и Колька сейчас обедает, возможно, вместе с Митей, и тут он заявится. Но это же хорошо, с другой стороны, не пришлось бы искать их. Да и извинения не надо дважды повторять.
Вроде пошел дальше, но живот заурчал, и в горле пересохло. Вспомнил, что сбежал на поле, не предупредив сестер. А вдруг дома уже переполох? Вдруг его потеряли?
Может, заглянуть на полчасика, показаться, что жив – здоров, и перекусить? «Я был не прав. Пожалуйста, простите», – всё он помнит и разве ж забудет за неполный час?
Женек медлил, колеблясь. Вновь замотал головой – то на свой дом, то на дом Коли, маячивший в отдалении. Так он за то же время успеет – живот заныл – сказать пацанам эти простые непростые слова. И уже с чистой совестью…
Мысль потерялась. Посреди улицы в двадцати шагах он увидел кошку. Черную, взрослую. Не котенка и не тощую замухрышку. Она сидела мордой к нему. У соседнего дома ребенок катался на велосипеде, теребя звонок. Но кошка и ухом не вела.
«Просто кошка», – попробовал внушить себе Женька. Однако тут же отвернулся и поторопился домой.
Так нет же, нет, разве будет он спорить, что готов был идти к Коле, знает же, что готов, но эта чертовая кошка. Вот откуда она взялась? Еще и черная. А он – один! По-настоящему один. Значит, через полчаса?..
Через полчасика.
Дернуло обернуться.
Кошка сидела там же, словно ей и не надо никуда. Могло показаться, что ей и до него нет дела, если бы она не глядела так в его сторону. Странная, неподвижная кошка.
Только Женек подумал это и отвернулся было, как краем глаза уловил, что черное пятно пришло в движение. Он сорвался на бег и за несколько секунд долетел до ворот. Не теряя времени, подпрыгнул, крутанул ручку. Засов выскочил, Женька забежал внутрь и захлопнул дверь.
Дома никто его не терял. Сестры лавировали из комнаты в комнату, перебирали свои гардеробы, менялись блузками, юбками и сарафанами, мерили и перемеривали. Мама, завидев его, без вопросов усадила есть.
Пока жевал макароны с фаршем, покусывая помидор, поглядывал во двор. Все было тихо. Потом, когда тарелка опустела, дверь в воротах распахнулась. Причем не ясно кем. Некоторое время не происходило ничего. Женек ждал – сейчас за порог прыгнет она – ждал и сам же не верил.
Она и вправду перешагнула через порог. И пошла по дорожке, цокая копытами и помахивая рогами. За коровой во двор вошел дядя Юра.
«Просто кошка! – вбивал себе Женя. – А значит, после компота – к Коле!»
Посасывая сладкий компот и заедая блинчиками, разгадал секрет девичьей суматохи. Сестры собирались на танцы в клуб и, похоже, брали с собой в кои-то веки и Катьку.
А потом мама позвала его в зал посмотреть «Ералаш». А после усадила читать «Детство». Дело это оказалось нелегким в девичьем щебетании и смехе. Наконец, сестры упорхнули. А Женек, злясь на книгу, отнимающую драгоценное время, согласился однако, что идти к Коле и Мите поздновато, уже вечер.
Книжку, правда, отложил уже через десять минут. Включил «Шаяр», посмотрел «Комиссар Рекс». А потом со взрослыми и новости, а потом «Слабое звено». А дальше был сон и совсем не близкое утро где-то за ним.
* * *
Ни утром следующего дня, ни после обеда Женя к ребятам так и не собрался. А ближе к вечеру не стал тем более, потому что поздно.
Сразу после завтрака не пошел, потому что еще весь день впереди, перед обедом – потому что невыносимо жгло палящее солнце, после полудня – так как мама пригрозила, что будет спрашивать по тому, что ему полагалось прочесть.
На самом деле, в глубине души понимал, на что это похоже: на киоски и витрины магазинов, на игровые площадки и даже стенды с объявлениями, у которых он неизменно задерживался, растягивая время, когда родители вели его к зубному. И, перечитывая по несколько раз строки из Горького «Детства», как читал когда-то, что за скромную плату отдаются в хорошие руки рыжие котята, Женька все же чувствовал, что хочешь не хочешь, а зуб вырвать надо.
Но все эти уловки касались пацанов. Огорченное, разочарованное Марусино лицо возникало при малейшей мысли о вчерашнем дне. Ему было мерзко от самого себя, настолько противно, что отговорки, почему он не должен немедленно искать ее прощения, не могли и родиться.
Женя не рвался к Коле и Мите, но срывался к Почтовой Осине с письмом. Однако, не добегая, возвращался обратно. И переписывал.
За первое сел сразу после завтрака, с которого сбежал, не вытерпев восторженную перестрелку впечатлениями от сестер – можно подумать они не были в клубе все вместе.
«Привет, Руся, – начал он. – Как ты? Не обижайся, ладно. Просто я расстроился, что вы всегда веселитесь без меня. И в домике на дереве, и убегали от хулиганов, прятались на дереве. А теперь еще и футбол вместе играли, без меня. Я же тоже хочу, вот и расстроился и разозлился. Как дурак, как ты и сказала. Не обижайся, я не со зла. Хотя пацаны все-таки могли же зайти за мной по пути, я бы не пошел никакое кино смотреть. Еще тебя обманули, что я тоже на поле. Как тут не разозлиться? Но тебя я не хотел обижать. Честно. Ты хорошая. А я дурак. Жду ответа. Пока».
Сложил листок и побежал. Но спустя короткое время снова оказался на стуле у подоконника. Тот же чистый лист в лучах солнца, та же ручка с искусанным колпачком. Только слов бы других. Прежние не годятся, почувствовал он на полпути.
«Марусь, конечно, ты можешь это не читать, можешь порвать и выкинуть, поэтому напишу сразу: я очень сожалею о своих словах. Я тоже хотел увидеться с тобой, но сам же все испортил, вот точно дурак. Но я не хотел, на самом деле. Наверно, расстроился, что реально не допёр поискать ребят на стадионе, идиот. Вот и разозлился. Но ты не виновата, это все я. Ну не пришла смотреть финал и не пришла, не смогла, это твое дело, а не мое. В общем, мне очень жаль, как все получилось. Напиши. Если захочешь, конечно. Буду ждать. Пока.
Ps: Как же то мне повезло – у-у – с такой подружкой. Надеюсь, ты подпеваешь?»
Сложил листок. Бежать решимости уже не было. Ноги шли, а голова все взвешивала – нужен ли «пэ-эс», оставить или вычеркнуть. Не заметил, как картофельное поле кончилось, но перед спуском в овраг решил перечитать письмо, перечитать вслух.
И вновь пришлось отмотать назад. Он застрял.
Мог бы оставить эту затею, но тогда получалось, что пора идти к пацанам. И все повторялось: подоконник, лист, ручка. Бабушка в разговоре с мамой на кухне обронила даже, мол, Женечка твой, похоже, влюбился, все утро стихи сочиняет. И в зал заходила мама якобы по своим делам.
А Женя представлял улыбчивую Русю, вспоминал время, проведенное с ней, и писал:
«Руся, ты очень хорошая, добрая и светлая. Я очень рад, что вот так вот сложилось, что мы познакомились. А теперь мне очень плохо от того, что я натворил, дурак. Все испортил, обидел тебя. Хочется вернуться назад и все исправить. Я был не в себе, я не хотел. Не знаю, как так получилось, ведь я не могу тебя ни в чем винить, ты такая клевая и очень мне нравишься. Прости».
Он откинул ручку, и без того скользившую в потных пальцах, смял листок – быстро, как попало, точно сам не хотел разглядеть, что написал. И помчался к Почтовой Осине, хотя сердце колотилось так, словно он уже долетел до нее. Спрятал письмо в пустом тайнике под корнем. И сердце отпустило, и даже когда взбирался по склону, стучало ровно.
Однако чем ближе подходил к дому, тем сильнее росло волнение. Он что же, получается, признался ей?.. Так и написал? А раз написал, значит, что, он действительно того?..
У дверей хлева просто замер в мелкой дрожи. Обернулся назад. Не понимал точно, что с ним, но знал – нужна перемотка. Опять.
Хватит! Зачем он мучается? Ведь еще со вчера знает, что надо написать.
На новом листке скорым почерком Женек вывел:
«Руся, прости меня, пожалуйста. Я был не прав и очень жалею о своих словах. Ты ни в чем не виновата. А я виноват и прошу прощения. Очень не хочу, чтобы наша дружба закончилась».
Всю дорогу до тайника повторял: «Я был не прав, прости, пожалуйста». Действительно, просто, а он столько насочинял.
Тяжело дыша, нагнулся к корню Почтовой Осины. На миг даже потемнело в глазах. Спина вся взмокла. А затем вдруг разом покрылась льдом. Сердце сжалось.
Он не мог нащупать оставленного письма.
Забрала? Уже? Быть не может!
В горле пересохло. Голова гудела. Женя пошарил рукой еще, пошире и поглубже.
Внезапно пальцы наткнулись на что-то мягкое. Округлое, подвижное, размякшее. Удивительно, но он не отдернул руку. Практически не сжимая, вытащил находку.
Коричнево-желтое, гнилое яблоко размером больше его кулака.
Только увидев копошащихся на нем муравьев и учуяв резкое зловонье сока, уже скользнувшего на пальцы, отбросил тухлое яблоко. Не ясно, откуда оно взялось, – еще пятнадцать – двадцать минут назад его не было.
Женек посмотрел на заляпанные пальцы, хотел вытереть бумагой. И вспомнил про письмо. Поколебался. Но все-таки на всякий случай оставил в тайнике последний его вариант.
Огляделся. Чуть дольше изучал сад за забором.
Никого. Только высокий, по-морскому поющий шелест над головой. И бесшумные, но вездесущие муравьи.
В этот день проверять тайник снова Женя не ходил ни разу. А вот руки мыл раз шесть. И все равно засыпал ночью с едва уловимым, но не покидающим головы запахом бурой яблочной гнили.
