Майн Рид
Всадник без головы. Морской волчонок
Глава XXVII
«Я люблю тебя!»
Луиза Пойндекстер опять на асотее, опять одна со своим горем. Широкая каменная лестница приводила ее на место, где ее ждали всё новые и новые испытания. Уже не раз давала она себе клятву, что не будет подниматься туда – по крайней мере, в ближайшее время. Но ее воля уступала чему-то более сильному, и клятва нарушалась на следующий же день, прежде чем солнце успевало осушить росу на траве прерии.
Как и накануне, она стояла на асотее, всматриваясь в дорогу по ту сторону реки. Как и накануне, она увидела проезжающего всадника с рукой на перевязи. Как и накануне, она пригнулась, прячась за парапетом.
Всадник ехал в том же направлении, как и накануне; он бросил, как и накануне, взгляд на асиенду и, остановившись за рощицей, долго смотрел в сторону Каса-дель-Корво.
Надеждой и страхом затрепетало сердце молодой креолки. Она уже готова была показаться из-за своего прикрытия, но страх одержал верх, а через минуту всадник уже уехал.
Куда?
Конечно на свидание с доньей Исидорой Коварубио де Лос-Льянос.
Можно ли в этом сомневаться!
Как бы то ни было, она скоро это узнает. Не прошло и двадцати минут, как на той же дороге появилась другая лошадь, леопардовой масти, со всадницей на спине.
Ревнивое сердце креолки не могло дольше мучиться сомнениями. Никакая правда не могла причинить ей бóльших страданий, чем те, которые она испытывала от своих подозрений. И Луиза решила узнать правду – быть может, роковую для ее гаснущей надежды.
Девушка направилась к заросли, где двадцать минут назад скрылся мустангер. Она ехала под колеблющимися тенями акаций, по мягкой траве у края дороги, чтобы лошадь случайно не ударила копытом о камень. Перистые ветви акаций спускались так низко, что цеплялись за перья ее шляпы. Всадница сидела, пригнувшись в седле, словно опасаясь, что ее заметят, и в то же время сама внимательно смотрела вперед.
Она поднялась на вершину холма, откуда была видна вся окрестность. Перед ней был дом, окруженный высокими деревьями. Это была богатая асиенда. Луиза знала, что здесь живет дон Сильвио Мартинес, дядя Исидоры.
На равнине виднелись и другие дома, но только на этот дом, только на дорогу к нему был устремлен тревожный взор креолки.
Некоторое время она продолжала наблюдать, но никто не появлялся ни в асиенде, ни около нее. На дороге, ведущей к усадьбе, так же как и на проезжей, тоже никого не было видно. По лугу бродило несколько лошадей, но все они были не оседланы.
«Сеньорита могла выехать ему навстречу… Или Морис зашел к ним в дом.
Где они сейчас? В лесу или в доме? Если они в лесу, то знает ли об этом дон Сильвио? Если же Морис в гостях у них, то как к этому относится дядя Исидоры и, вообще, дома ли он сам?»
Размышления Луизы были прерваны ржанием лошади и позвякиванием подков о камень на дороге.
Луиза посмотрела вниз. Мустангер поднимался прямо к ней по обрывистому склону. Она могла бы заметить его и раньше, если бы не всматривалась так внимательно в даль.
Он был по-прежнему один; и не было никаких оснований предполагать, что он недавно расстался с кем-то и тем более с возлюбленной.
Прятаться было поздно. Крапчатый мустанг уже ответил на приветствие старого знакомого. Всадница была вынуждена остаться на месте, поджидая мустангера.
– Здравствуйте, мисс Пойндекстер, – сказал он, подъезжая. В прерии не принято, чтобы дамы здоровались первыми. – Вы одна?
– Одна, сэр. Почему вы удивляетесь?
– Заросли не очень подходящее место для таких прогулок. Впрочем, вы мне как-то говорили, что вам нравятся прогулки в одиночестве.
– Вам они тоже как будто нравятся, мистер Джеральд. Только вряд ли вы страдаете от одиночества… Не так ли?
– Я езжу один именно потому, что люблю одиночество. К сожалению, мне приходится жить в гостинице. Там настолько шумно, что и здоровому человеку тяжело, – а я это особенно остро чувствую. Поэтому прогулка верхом по этим тихим местам доставляет мне несказанное наслаждение. Прохладная тень акаций и ветерок, неутомимо играющий веерообразной листвой, могут восстановить силы даже умирающего. Вы не находите?
– Вам лучше судить об этом, – смущенно ответила Луиза. – Ведь вы так часто посещаете эти места…
– Часто! Я только второй раз проезжаю здесь, с тех пор как снова смог сесть в седло… Но, простите, мисс Пойндекстер… откуда вы знаете, что я проезжал здесь?
– Ах, – ответила Луиза, краснея и бледнея, – я не могла не заметить этого! Я привыкла проводить бóльшую часть дня на асотее. Там так приятно – чудесный вид, и особенно хорошо по утрам, когда дует прохладный ветерок и пение птиц доносится со всех сторон из сада… С нашей крыши далеко видна эта дорога. И я видела вас, когда вы проезжали мимо, то есть пока вы не скрылись под тенью акаций.
– Значит, вы видели меня? – сказал Морис, смутившись. Но его смущение было вызвано не ее последней фразой, которой он просто не понял: он вспомнил, как смотрел на асиенду, остановившись за рощицей.
– Ну конечно. Ведь дорога проходит в шестистах ярдах от нашего дома. Я даже смогла разглядеть ту сеньориту, которая проезжала здесь верхом, хотя ее лошадь не так заметна, как ваша. Я видела, как она искусно набросила лассо на шею бедной маленькой антилопы, и сразу догадалась, что это та самая молодая девушка, о талантах которой вы мне так любезно рассказывали.
– Исидора?
– Исидора!
– Ах да! Она ведь здесь гостила некоторое время.
– И была очень внимательна к мистеру Джеральду?
– Да, вы правы, она действительно была очень добра, хотя я еще не имел возможности поблагодарить ее. Несмотря на ее дружеское отношение ко мне, она ненавидит нас, иностранцев-захватчиков, и никогда не согласилась бы переступить порог гостиницы мистера Обердофера.
– В самом деле? Наверно, она предпочитает видеться с вами под тенью акаций?
– Я совсем не видел ее – во всяком случае, уже много месяцев – и, вероятно, не увижу еще долго: она вернулась домой на Рио-Гранде.
– Это правда, мистер Джеральд? Вы не видели ее с тех пор… Она уехала от своего дяди?
– Да, она уехала! – ответил Морис с удивлением. – Конечно, я ее не видел и узнал, что она здесь гостила, только потому, что, пока я лежал, она присылала мне всякие лакомства, которые, по правде сказать, были очень кстати. Кухня гостиницы Обердофера не заслуживает особых похвал, да и его отношение ко мне оставляет желать лучшего. Донья Исидора, надо сказать, очень щедро отблагодарила меня за ту маленькую услугу, которую я ей когда-то оказал.
– Услугу? Можно спросить какую, мистер Джеральд?
– Конечно. Это вышло случайно. Мне посчастливилось однажды вырвать донью Исидору из рук индейцев – Дикого Кота и его соплеменников, семинолов. Они напали на нее, когда она ехала от Рио-Гранде к берегам Леоны навестить своего дядю, дона Сильвио Мартинеса, – вон там виднеется его дом. Негодяи были пьяны, и ей угрожала если не смерть, то во всяком случае большая опасность. Бедняжке было бы очень трудно ускользнуть от них, если бы я не подоспел вовремя.
– Это вы называете маленькой услугой? Вы очень скромны, мистер Джеральд. Если бы я попала в подобное положение и кто-нибудь спас меня, то…
– Чем бы вы отплатили ему? – спросил мустангер с волнением.
– Я полюбила бы его, – быстро ответила Луиза.
– Если это так, – прошептал Морис, наклонившись к Луизе, – я отдал бы полжизни, чтобы увидеть вас в руках Дикого Кота и его пьяных товарищей, и еще полжизни, чтобы спасти вас от них!
– Это правда, Морис Джеральд? Не шутите – ведь я не ребенок. Я хочу знать правду! Скажите, вы искренни со мной?
– Поверьте мне, это правда!
Луиза Пойндекстер приподнялась в стременах и положила руку на плечо мустангера. Отвечая на его поцелуй, она горячо прошептала:
– Я люблю тебя!
Глава XXVIII
Отнятое развлечение
С тех пор как в Техасе появились англосаксонские переселенцы, – можно даже сказать, со времени колонизации Техаса потомками конквистадоров, что случилось на столетие раньше, – самым важным для его жителей были отношения с индейцами.
Были ли индейцы, законные хозяева страны, в состоянии войны с переселенцами, или же с ними удавалось заключить перемирие, – все равно они оставались постоянной темой разговоров. В первом случае толковали о нависшей опасности, во втором – обсуждался вопрос, надолго ли краснокожие вожди решили закопать свои томагавки[34].
Эта тема обсуждалась везде и всюду – за завтраком, обедом или ужином. В асиенде ли плантатора или же в лачуге охотников слова «медведь», «пума», «пекари»[35] произносились реже и с меньшим страхом, чем слово «индеец». Индейцами в Техасе пугали детей, но и родители боялись их не меньше.
Даже высокие каменные стены Каса-дель-Корво, делавшие асиенду похожей на крепость, не избавили ее обитателей от страхов, волновавших население всей пограничной полосы.
До сих пор семья Пойндекстера имела лишь слабое представление об индейцах, и то только понаслышке; но день за днем она все больше узнавала о «грозе здешних мест».
Они уже начинали верить, что эта опасность не простая выдумка; а если кто-нибудь еще сомневался, то письмо от майора, коменданта форта, присланное недели через две после пикника, должно было рассеять последние сомнения.
Письмо привез конный стрелок рано утром. Оно было вручено плантатору, когда тот садился за сервированный для завтрака стол, вокруг которого уже собралась вся его семья: дочь Луиза, сын Генри и племянник Кассий Колхаун.
– Поразительные новости! – воскликнул Пойндекстер, быстро пробежав глазами бумагу. – И весьма неприятные, если это правда. Но раз майор так уверен, сомневаться не приходится.
– Неприятные новости, папа? – спросила дочь, сильно покраснев, а сама подумала: «Что мог майор написать? Я встретила его вчера в зарослях. Он видел меня с… Неужели об этом? Боже, если отец узнает!..»
– «Команчи на тропе войны» – вот что пишет майор, – сказал Пойндекстер.
– И только-то? – непроизвольно вырвалось у Луизы, как будто в этом известии не было ничего тревожного. – Ты напугал нас. Я думала, случилось что-нибудь более страшное.
– Более страшное? Что за глупости ты болтаешь, дитя мое! В Техасе нет ничего страшнее команчей на тропе войны, нет ничего опасней.
Возможно, Луиза с этим не согласилась, подумав о других опасностях, избежать которых было не легче. Может быть, она вспомнила табун диких жеребцов или след лассо на выжженной прерии. Она ничего не ответила.
Разговор продолжал Колхаун:
– А майор уверен, что индейцы решили начать войну? Что он пишет, дядя?
– Пишет, что уже несколько дней ходили эти слухи, но он не придавал им особого значения. Теперь же все подтвердилось. Вчера вечером в форт явился Дикий Кот – вождь семинолов – со своими соплеменниками. Они сообщили, что по всему Техасу команчи в своих селениях поставили раскрашенные шесты и целый месяц пляшут танец войны, что несколько отрядов уже двинулись в поход и каждую минуту могут появиться на Леоне!
– А сам Дикий Кот разве лучше? – спросила Луиза, вспомнив случай, рассказанный мустангером. – Неужели этому предателю можно доверять? Судя по всему, он такой же враг белым, как и своим соплеменникам.
– Ты права, дочка. Майор в постскриптуме дает ему точно такую же характеристику. Он советует быть осторожным с этим двуличным негодяем, который, конечно, перейдет на сторону команчей, как только это ему покажется выгодным… Ну что ж, – продолжал плантатор, откладывая в сторону письмо и возвращаясь к своему кофе и вафлям, – я надеюсь, что мы совсем не увидим здесь краснокожих – ни команчей, ни семинолов. Надо думать, что, выйдя на тропу войны, команчи отступят перед зубчатыми парапетами Каса-дель-Корво и не посмеют тронуть нашу асиенду…
В это время в дверях столовой, где они сидели за завтраком, показалась черная физиономия кучера, и разговор перешел на другую тему.
– Что тебе надо, Плутон? – спросил его Пойндекстер.
– Хо-хо! Масса Вудли, этому малому совсем ничего не надо. Я только заглянул; только надо сказать мисс Луи: пусть скорее кончает завтрак – крапчатая стоит с седлом на спине и ждет, чтоб ей сунули железку в рот. Крапчатая не хочет стоять на камнях, рвется на мягкую траву прерии.
– Ты едешь кататься, Луиза? – спросил плантатор с явным неудовольствием.
– Да, папа. Я хотела проехаться.
– Нельзя!
– Вот как!
– Пойми меня: я не хочу, чтобы ты ездила одна. Это неприлично.
– Почему ты так думаешь, папа? Ведь я часто ездила одна.
– Да, к сожалению, слишком часто.
Последнее замечание заставило девушку слегка покраснеть, хотя она не была уверена, что имеет в виду отец.
Но Луиза не стала допытываться. Наоборот, она предпочла замять этот разговор, что было ясно по ее ответу.
– Если ты против, папа, я не буду больше кататься по прерии. Но неужели ты решил держать меня взаперти, когда вы, мужчины, ездите по делам? Вот какую жизнь я должна вести в Техасе!
– Ты меня не так поняла, Луиза. Я вовсе не против того, чтобы ты выезжала на прогулки, но пусть тебя кто-нибудь сопровождает. Выезжай с Генри или с Кассием. Я только запрещаю тебе ездить одной. На это у меня есть причины.
– Причины? Какие?
Этот вопрос невольно сорвался с губ Луизы. Она тут же пожалела, что не сдержалась. Она со страхом ждала ответа.
Но он немного успокоил ее.
– Какие же еще причины тебе нужны? – сказал плантатор, видимо с облегчением ссылаясь на удобный повод. – Да прежде всего вот это письмо майора. Не забывай, что Техас – это не Луизиана, где девушка может ехать спокойно, куда ей только заблагорассудится, не боясь, что ее оскорбят или ограбят. Здесь же, в Техасе, даже ее жизни грозит опасность. Например, индейцы.
– Индейцев мне нечего бояться – я никогда не отъезжаю от дома дальше чем на пять миль.
– На пять миль! – саркастически воскликнул отставной капитан. – Это то же самое, что отъехать на пятьдесят миль, кузина Лу. Ты с таким же успехом можешь встретить индейцев на расстоянии ста шагов от ворот дома, как и на расстоянии ста миль. Когда они на тропе войны, их можно ждать в любом месте и в любое время. По-моему, дядя Вудли прав: крайне безрассудно тебе ездить одной.
– О, ты так думаешь? – резко сказала креолка, с презрением взглянув на двоюродного брата. – Не скажете ли вы мне, сэр, чем вы сможете мне помочь, если я действительно встречу команчей? Хотя я уверена, что этого не может случиться. Хорошо же мы будем выглядеть – вдвоем среди военного отряда раскрашенных дикарей! Ха-ха! В опасности окажешься ты, а не я. Я-то ускачу, а ты останешься с ними. Вот уж действительно опасность – на расстоянии пяти миль от дома! Поищи-ка в Техасе всадника – не исключая и дикарей, – который мог бы догнать меня на моей милой Луне! Тебе это вряд ли удастся, Каш!
– Замолчи, дочка! – строго сказал Пойндекстер. – Я не хочу слушать такую нелепую болтовню… Не обращай на нее внимания, Кассий. И, помимо индейцев, здесь много всякого сброда – их следует опасаться не меньше. Запомни: я запрещаю тебе ездить далеко, как ты это делала раньше!
– Пусть будет по-твоему, папа, – покорно ответила Луиза, вставая из-за стола. – Конечно, я послушаюсь тебя, но знай, что я могу заболеть, если мне придется сидеть дома… Иди, Плутон, – обратилась она к негру, который все еще стоял в дверях и улыбался. – Отведи Луну в кораль, на пастбище – куда хочешь. Пусть она бежит в свою родную прерию, если это ей нравится. Она мне больше не нужна.
С этими словами девушка гордо вышла из комнаты, предоставив мужчинам, которые все еще сидели за столом, размышлять над ее словами.
Но это не были ее последние слова. Когда она спешила по коридору в свою комнату, у нее сорвалось шепотом несколько вопросов, на которые ничего определенного нельзя было ответить:
– Что отец мог узнать? Может быть, это только подозрения? Кто мог ему рассказать? Знает ли он о нашей встрече?
Глава XXIX
Эль-Койот у себя
Колхаун встал из-за стола почти так же внезапно, как и Луиза. Но, в отличие от нее, он не прошел к себе, а вышел из дому.
Он все еще страдал от ран, но значительно окреп и мог уже ходить по саду, дойти до конюшни, до кораля поблизости от дома…
Но на этот раз он отправился дальше. Под влиянием ли услышанного или в связи с полученным известием, но слабость, казалось, оставила его, и, опираясь на палку, он пошел по направлению к форту Индж.
Пройдя по пустырю, лежавшему на полпути между асиендой и фортом, он прихрамывая подошел к зарослям акации, приютившимся под тенью других, более высоких деревьев. В самой гуще зелени стояла сплетенная из прутьев и обмазанная глиной хижина – хакале, типичное жилище юго-западного Техаса.
Это обиталище было вполне под стать хозяину, Мигуэлю Диасу – жестокому полудикарю, недаром заслужившему прозвище «Эль-Койот».
Далеко не всегда этого волка можно было найти в его логовище – хакале Мигуэля Диаса, пожалуй, не заслуживало лучшего названия, – здесь он только иногда ночевал. Лишь изредка, после удачной охоты, он мог позволить себе пожить немного около поселка, предаваясь грубым развлечениям.
Колхауну повезло: он застал хозяина дома, хотя и навеселе, – это, впрочем, было его обычное состояние. Правда, мексиканец не был вдребезги пьян, он успел хорошенько выспаться и немного прийти в себя.
– А, это вы, сеньор! – закричал Эль-Койот, увидев в дверях гостя. – Какими судьбами? Берите стул. Вот он стоит. Стул! Ха-ха-ха!
Эль-Койот расхохотался, глядя на предмет, который он назвал стулом. Это был просто череп мустанга, который использовался для сидения. Грубо сколоченный стол из горбылей юкки, второй такой же череп и служившая постелью куча тростника, на которой лежал хозяин, завершали обстановку жилища Мигуэля Диаса.
Утомленный длинной прогулкой, Колхаун воспользовался приглашением и опустился на череп. Не теряя времени, он сразу приступил к делу.
– Сеньор Диас, – сказал он, – я пришел сюда для…
– Сеньор американо! – воскликнул полупьяный мустангер, прервав объяснения. – Карамба![36] Знаю, знаю, зачем вы пожаловали! К чему лишние церемонии! Я должен убрать с дороги этого дьявола ирландца!
– Так!
– Так вот, я же обещал вам сделать это за пятьсот долларов, когда придет время и подвернется случай. Мигуэль Диас всегда держит слово. Только время еще не пришло и удобного случая не было. Черт возьми! Убить человека, как полагается, требует умения. Даже в прериях нападают на след. А если узнают, то для меня это не шутки! Вы забываете, сеньор капитан, что я мексиканец. Будь я американец, как вы, то легко укокошил бы дона Морисио. Стоит только сказать, что была ссора, и я вышел бы сухим из воды. Проклятие! Для мексиканцев другой закон. Если кто-нибудь из нас вонзит мачете в сердце человека, это назовут убийством. И тогда вы, американцы, в вашем глупом суде с двенадцатью «честными присяжными» постановите: «Повесить». Карамба! Меня это не устраивает. Я ненавижу этого ирландца, как и вы, но лезть в петлю не собираюсь. Я должен выждать, пока придет время и подвернется удобный случай, – черт побери, и время, и случай!
– И то и другое пришло! – воскликнул Колхаун, наклонившись к мексиканцу. – Вы сказали, что легко смогли бы это сделать, если бы только начались неприятности с индейцами.
– Конечно, я это говорил, и если бы это было так, то…
– Значит, вы еще не знаете новостей?
– Каких новостей?
– Да ведь команчи на тропе войны!
– Черт возьми! – воскликнул Эль-Койот, вскакивая со своей тростниковой постели со стремительностью волка, почуявшего добычу. – Святая Дева! Неужто это правда, сеньор?
– Не больше и не меньше. Эта весть только что получена в форту. У меня сведения от самого коменданта.
– Тогда… – ответил мексиканец в раздумье, – тогда дон Морисио может умереть. Команчи могут убить его. Ха-ха-ха!
– Вы уверены в этом?
– Я был бы больше уверен, если бы за его скальп заплатили тысячу долларов, а не пятьсот.
– Он стоит этой суммы.
– Какой суммы?
– Тысячи долларов.
– Вы обещаете?
– Да.
– В таком случае команчи снимут с него скальп, сеньор капитан! Можете возвращаться в Каса-дель-Корво и спать спокойно. Будьте уверены, что, как только представится случай, ваш враг останется без волос. Вы понимаете меня?
– Да.
– А теперь готовьте вашу тысячу долларов.
– Они ждут вас.
– Карамба! Я их живо заработаю! До свидания, будьте здоровы… Пресвятая Дева! – воскликнул бандит, как только его посетитель ушел. – Вот повезло! Получить тысячу долларов за то, чтобы укокошить человека, которого я хотел убить даром! Команчи на тропе войны! Карамба! Неужели это правда? Если так, то надо достать свой костюм для этого маскарада. Три долгих года перемирия с индейцами он валяется у меня без дела. Да здравствуют индейцы на тропе войны! И пусть увенчается успехом мой маскарад!
