Майн Рид
Всадник без головы. Морской волчонок
Глава XIX
Виски с водой
В поселке, возникшем вблизи форта Индж, гостиница была самым заметным зданием. Впрочем, это характерно для всех городов Техаса, выстроенных за последние сорок лет. Лишь в немногих старых городах, основанных испанцами, крепости и монастыри господствовали над другими зданиями; но теперь и там они уступили свое первенство, а иногда и сами превратились в гостиницы.
Хотя гостиница форта Индж и являлась самым большим зданием в поселке, тем не менее она была невелика и не представляла собой ничего примечательного. Едва ли она претендовала на какой-либо архитектурный стиль. Это была деревянная постройка в форме буквы «Т», сооруженная из обтесанных бревен. Продольную часть здания занимали комнаты для приезжающих, а поперечная представляла одно большое помещение, в котором находился буфет, или, как его называют в Америке, бар. Здесь пили, курили и, не стесняясь, плевали на пол.
Перед входом в гостиницу на дубу со спиленной вершиной раскачивалась вывеска, на которой с обеих сторон был изображен герой, нашедший славу в этих краях, – генерал Захария Тейлор[31]. Под портретом – название гостиницы: «На привале».
Если вы когда-нибудь путешествовали по Южным или Юго-Западным штатам Америки, вы не нуждаетесь в описании буфета. В этом случае ничто не изгладит из вашей памяти бара гостиницы, в которой вы имели несчастье остановиться. Стойка тянется через всю комнату вдоль стены, на которой красуются полочки, уставленные графинами и бутылками, содержащими жидкость не только всех цветов радуги, но и всевозможных их сочетаний. За стойкой снует элегантный молодой человек – так называемый бармен; только не назовите его трактирщиком, иначе вы рискуете получить бутылкой по зубам. Этот элегантный молодой джентльмен одет в голубую сатиновую блузу, или в куртку из белого полотна, или, быть может, просто в рубашку из линобатиста с кружевом, загофрированным бог весть когда. Этот элегантный молодой человек, смешивая для вас «шерри коблер», смотрит вам прямо в глаза и разговаривает с вами о политике, в то время как лед, вино и вода, переливаясь из стакана в стакан, искрятся и создают что-то вроде радужного сияния за его плечами или же ореол, окружающий его напомаженную голову. Если вы путешествовали по Южным штатам Америки, вы, конечно, не забыли его? А если так, то мои слова напомнят вам его и окружающую обстановку: бар, которым он управляет среди полочек и разноцветных бутылок; вы вспомните стойку, пол, посыпанный белым песком, где иногда валяются окурки сигар и видны коричневые плевки; вы вспомните также и запах мяты, полынной водки и лимонной корки, жужжащие рои обыкновенных черных мух, мясных мух и больно жалящих москитов. Все это должно было врезаться в вашу память.
Хотя гостиница «На привале» и мало чем отличалась от других подобных заведений Техаса, она все же имела свои особенности. Ее хозяином был не оборотистый янки, а немец, вполне оправдывавший репутацию своих соотечественников, которые считаются поставщиками лучших продуктов. Он сам прислуживал в своем баре; и когда вы входили туда, вам приготовлял напиток не элегантный молодой джентльмен с душистой шевелюрой и в рубашке с рюшами, а степенный немец, который выглядел так трезво, словно он никогда не пробовал – несмотря на соблазн выпить по оптовой цене – ароматных напитков, которыми угощал своих клиентов. Местные жители называли его коротко: «Доффер», хотя у себя на родине он был известен под фамилией Обердофер.
Была и еще одна особенность у этого бара, впрочем присущая не только ему одному. Как уже известно, гостиница имела форму буквы «Т»; бар находился в поперечном помещении, стойка тянулась вдоль стены, примыкавшей к главному зданию. На каждом конце бара была дверь, выходившая на площадь.
Такое расположение дверей диктовалось особенностями местного климата: там, где термометр шесть месяцев в году показывает в тени больше тридцати градусов, необходимо позаботиться о хорошей циркуляции воздуха.
Гостиницы Техаса, как, впрочем, и все гостиницы Соединенных Штатов, служат одновременно биржей и клубом. Должно быть, именно из-за удобства и дешевизны гостиниц клубов в Америке почти нет.
Даже в больших городах Атлантического побережья клуб вовсе не является необходимостью. Умеренные цены в отелях, их превосходная кухня и элегантная обстановка мешают процветанию клубов, которые в Америке прозябают и будут прозябать как нечто ей чуждое.
Это замечание все же главным образом касается южных и юго-западных городов, где кабачки и бары являются излюбленным местом свиданий и отдыха. Здесь собираются пестрые компании. Гордый плантатор не гнушается – потому что не смеет гнушаться – пить в одной комнате с бедняками, часто такими же гордыми, как и он. В баре гостиницы «На привале» можно встретить представителей всех классов и профессий, которые имеются в поселках, но только не крестьян – в этих краях нет крестьян. Их нет в Соединенных Штатах, их нет и в Техасе.
Вероятно, с того самого дня, как Доффер повесил свою вывеску, в его баре еще ни разу не собиралось столько посетителей, как в вечер после описанного пикника, когда его участники вернулись в форт Индж.
Почти все они, за исключением дам, сочли необходимым закончить вечер в баре. Как только стрелка голландских часов, нежно тикавших среди разноцветных бутылей, подошла к одиннадцати, в бар один за другим стали заходить посетители. Офицеры форта, плантаторы, живущие по соседству, маркитанты, поставщики, шулера и люди без определенных занятий входили друг за другом. Каждый направлялся прямо к стойке, заказывал свой любимый напиток, а затем присоединялся к какой-нибудь компании.
Одна из этих компаний обращала на себя особое внимание. В ней было человек десять, половина из которых носила мундир. К последним принадлежали три офицера, уже знакомые читателю: капитан-пехотинец и два лейтенанта – драгун Генкок и стрелок Кроссмен.
С ними был еще один офицер, постарше их возрастом и чином – он носил погоны майора. А так как он был старшим по чину в форту Индж, то лишним будет добавлять, что он командовал гарнизоном.
Разговор носил вполне непринужденный характер, как будто все они были молодыми лейтенантами. Они беседовали о событиях истекшего дня.
– Скажите, пожалуйста, майор, – спросил Генкок, – вы, наверно, знаете, куда ускакала мисс Пойндекстер?
– Откуда же мне знать? – ответил офицер, к которому был обращен вопрос. – Спросите об этом ее кузена, мистера Кассия Колхауна.
– Мы спрашивали его, но толком ничего не добились. Он, кажется, знает не больше нас. Он встретил их на обратном пути и то недалеко от нашего бивуака. Они отсутствовали очень долго и, судя по их взмыленным лошадям, ездили куда-то далеко. За это время они могли бы съездить на Рио-Гранде и даже дальше.
– Обратили ли вы внимание на лицо Колхауна, когда он вернулся? – спросил пехотный капитан. – Он был мрачен, как туча, и, по-видимому, его тревожило что-то весьма неприятное.
– Да, вид у него действительно был очень понурый, – ответил майор. – Но, надеюсь, капитан Слоумен, вы не приписываете это…
– Ревности? Я в этом не сомневаюсь. Ничего другого не может быть.
– Как? К Морису-мустангеру? Что вы! Невозможно! Во всяком случае, неправдоподобно!
– Но почему, майор?
– Мой дорогой Слоумен, Луиза Пойндекстер – леди, а Морис Джеральд…
– Может быть джентльмен – ведь видимость бывает обманчива.
– Фу, – с презрением сказал Кроссмен, – торговец лошадьми! Майор прав: это неправдоподобно.
– Ах, джентльмены! – продолжал пехотный офицер, многозначительно покачав головой. – Вы не знаете мисс Пойндекстер так, как я ее знаю. Это очень эксцентричная молодая особа, чтобы не сказать больше. Вы, должно быть, и сами это заметили.
– Да что вы, Слоумен! – поддразнил его майор. – Боюсь, что вы не прочь посплетничать. Наверно, сами влюбились в мисс Пойндекстер, хотя и прикидываетесь женоненавистником? Приревнуй вы ее к лейтенанту Генкоку или к Кроссмену, если бы его сердце не было занято другой, это было бы понятно, но к простому мустангеру…
– Этот мустангер – ирландец, майор. И у меня есть основания предполагать, что он…
– Кто бы он ни был… – прервал майор, мельком взглянув на дверь. – Вот он, пусть сам и ответит. Он прямой человек, и от него вы узнаете обо всем, что, по-видимому, вас так сильно интересует.
– Вряд ли, – пробормотал Слоумен, когда Генкок и еще два-три офицера направились было к мустангеру с намерением последовать совету майора.
Молча пройдя по посыпанному песком полу, Морис подошел к стойке.
– Стакан виски с водой, пожалуйста, – скромно обратился он к хозяину.
– Виски с водой? – повторил тот неприветливо. – Вы желаете виски с водой? Это будет стоить два пенни стакан.
– Я не спрашиваю вас, сколько это стоит, – ответил мустангер. – Я прошу дать мне стакан виски с водой. Есть оно у вас?
– Да-да! – поторопился ответить немец, испуганный резким тоном. – Сколько угодно, сколько угодно виски с водой! Пожалуйста!
В то время как хозяин наливал виски, мустангер вежливо ответил на снисходительные кивки офицеров. Он был знаком с большинством из них, так как часто приезжал в форт по делам.
Офицеры уже готовы были обратиться к нему с вопросом, как посоветовал майор, когда появление еще одного посетителя заставило их на время отказаться от своего намерения.
Это был Кассий Колхаун. В его присутствии вряд ли было удобно заводить такой разговор.
Подойдя с присущим ему надменным видом к группе военных и штатских, Кассий Колхаун поклонился, как обычно здороваются в тех случаях, когда вместе был проведен весь день и люди расставались лишь на короткое время. Если отставной капитан был и не совсем пьян, то, во всяком случае, сильно навеселе. Его глаза возбужденно блестели, лицо было неестественно бледно, фуражка надета набекрень, и из-под нее выбилось на лоб две-три пряди волос, – было ясно, что он выпил больше, чем требовало благоразумие.
– Выпьем, джентльмены! – обратился он к майору и окружавшей его компании, подходя к стойке. – И выпьем как следует, вкруговую, чтобы старик «Доннерветтер» не мог сказать, что он зря жжет для нас свет. Приглашаю всех!
– Идет, идет! – ответило несколько голосов.
– А вы, майор?
– С удовольствием, капитан Колхаун.
Согласно установившемуся обычаю, вся компания, которая собралась выпить, вытянулась вереницей около стойки, и каждый выкрикивал название напитка по своему вкусу. Разных сортов было заказано столько, сколько человек было в этой компании. Сам Колхаун крикнул:
– Бренди! – И тут же добавил: – И плесните туда виски.
– Бренди и виски – ваш заказ, мистер Колхаун? – сказал хозяин, подобострастно наклоняясь через стойку к человеку, которого все считали совладельцем большого имения.
– Пошевеливайся, глупый немец! Я же сказал – бренди.
– Хорошо, герр Колхаун, хорошо! Бренди и виски, бренди и виски! – повторял немец, торопясь поставить графин перед грубым посетителем.
Компания майора, присоединившись к двум-трем уже стоявшим у стойки гостям, не оставила и дюйма свободного места.
Случайно или намеренно, но Колхаун, встав позади всех в приглашенной им компании, очутился рядом с Морисом Джеральдом, который спокойно стоял в стороне, пил виски с водой и курил сигару. Оба они как будто не замечали друг друга.
– Тост! – закричал Колхаун, беря стакан со стойки.
– Давайте! – ответило несколько голосов.
– Да здравствует Америка для американцев и да сгинут всякие пришельцы, особенно проклятые ирландцы!
Произнеся этот оскорбительный тост, Колхаун сделал шаг назад и локтем толкнул мустангера, который только что поднес стакан к губам.
Виски выплеснулось из стакана и залило мустангеру рубашку.
Была ли это случайность? Никто ни минуты не сомневался в противном. Сопровождаемое таким тостом, это движение могло быть только намеренным и заранее обдуманным.
Все ждали, что Морис сейчас же бросится на обидчика. Они были разочарованы и удивлены поведением мустангера. Некоторые даже думали, что он безмолвно снесет оскорбление.
– Если только он промолчит, – прошептал Генкок на ухо Слоумену, – то его стоит вытолкать в шею.
– Не беспокойтесь, – ответил пехотинец тоже шепотом. – Этого не будет. Я не люблю держать пари, как вам известно, но я ставлю свое месячное жалованье, что мустангер осадит его как следует. И ставлю еще столько же, что Кассий Колхаун не обрадуется такому противнику, хотя сейчас Джеральда как будто больше беспокоит рубашка, чем нанесенное ему оскорбление. Ну и чудак же он!
Пока они перешептывались, человек, который оказался в центре общего внимания, невозмутимо стоял у стойки.
Он поставил свой стакан, вынул из кармана шелковый носовой платок и стал вытирать вышитую грудь рубашки.
В его движениях было невозмутимое спокойствие, которое едва ли можно было принять за проявление трусости; и те, кто сомневался в нем, поняли, что они ошиблись. Они молча ждали продолжения.
Ждать пришлось недолго. Все происшедшее, включая перешептывания, длилось не больше двадцати секунд; после этого началось действие, вернее, раздались слова, которые были прологом.
– Я ирландец, – сказал мустангер, кладя платок в карман.
Ответ казался очень простым и немного запоздалым, но все поняли его значение. Если бы охотник за дикими лошадьми дернул Кассия Колхауна за нос, от этого не стало бы яснее, что вызов принят. Лаконичность только подчеркивала серьезность намерений оскорбленного.
– Вы? – презрительно спросил Колхаун, повернувшись к нему и подбоченившись. – Вы? – продолжал он, меряя мустангера взглядом. – Вы ирландец? Не может быть, я бы никогда этого не подумал. Я принял бы вас за мексиканца, судя по вашему костюму и вышивке на рубашке.
– И какое вам дело до моего костюма, мистер Колхаун! Но так как вы залили мою рубашку, то разрешите мне ответить тем же и смыть крахмал с вашей.
С этими словами мустангер взял свой стакан и, прежде чем отставной капитан успел отвернуться, выплеснул ему в лицо остатки недопитого виски, отчего Колхаун стал неистово кашлять и чихать, к удовольствию большинства присутствующих.
Но шепот одобрения тотчас же замер. Теперь было не до разговоров. Возгласы сменились гробовой тишиной. Все понимали, что дело приняло серьезный оборот. Ссора должна была кончиться дуэлью. Никакая сила не могла ее предотвратить.
Глава XX
Опасное положение
Получив душ из виски, Колхаун схватился за револьвер и вынул его из кобуры. Но, прежде чем наброситься на своего противника, он задержался, чтобы вытереть глаза.
Мустангер уже вынул такое же оружие и теперь стоял, готовый ответить выстрелом на выстрел.
Самые робкие из завсегдатаев бара в панике бросились к дверям, толкая друг друга.
Некоторые остались в баре: одни – просто от растерянности, другие – потому, что были более хладнокровны и мужественны и сознавали, что во время бегства могут получить пулю в спину.
Опять наступила полная тишина, длившаяся несколько секунд. Это был тот промежуток, когда решение рассудка еще не претворилось в действие – в движение.
Может быть, при встрече других противников этот интервал был бы короче: два более непосредственных и менее опытных человека тут же спустили бы курки. Но не Колхаун и Джеральд. Они неоднократно были свидетелями уличных схваток и принимали в них участие, они знали, как опасно в таких случаях торопиться. Каждый решил стрелять только наверняка. Этим и объяснялось промедление.
Для тех же, кто был снаружи и даже не осмеливался заглянуть в дверь, эта задержка была почти мучительной.
Треск револьверных выстрелов, который они рассчитывали в любой момент услышать, разрядил бы напряжение. И они были почти разочарованы, когда вместо выстрела раздался громкий и властный голос майора, одного из тех немногих, кто остался в баре.
– Стойте! – скомандовал он тоном человека, который привык, чтобы ему повиновались, и, обнажив саблю, разделил ею противников. – Не стреляйте, я приказываю вам обоим! Опустите оружие, иначе, клянусь Богом, я отрублю руку первому, кто дотронется до курка! Остановитесь, говорю я вам!
– Почему? – закричал Колхаун, побагровев от гнева. – Почему, майор Рингвуд? После подобного оскорбления, да еще черт знает от кого…
– Вы зачинщик, капитан Колхаун.
– Ну так что же? Я не из тех, кто сносит оскорбления! Уйдите с дороги, майор! Эта ссора вас не касается, и вы не имеете права вмешиваться!
– Вот как? Ха-ха! Слоумен, Генкок, Кроссмен! Вы слышите? Я не имею права вмешиваться… Отставной капитан Кассий Колхаун, не забывайте, где вы находитесь. Не воображайте, что вы в штате Миссисипи, среди ваших «благородных южан», истязающих рабов. Здесь, сэр, военный форт. Здесь действуют военные законы, и вашему покорному слуге поручено командование этим фортом. Поэтому я приказываю вам положить ваш револьвер в кобуру, из которой вы его достали. И сию же секунду, иначе я отправлю вас на гауптвахту, как простого солдата!
– Неужели? – прошипел Колхаун. – В какую прекрасную страну вы собираетесь превратить Техас! Значит, человек, как бы он ни был оскорблен, не имеет права драться на дуэли без вашего на то разрешения, майор Рингвуд? Вот каковы здешние законы?
– Отнюдь нет, – ответил майор. – Я никогда не препятствую честному разрешению ссоры. Никто не запрещает вам и вашему противнику убить друг друга, если это вам нравится. Но только не сейчас. Вы должны понять, мистер Колхаун, что ваши забавы опасны для жизни других людей, ни в какой мере в них не заинтересованных. Я вовсе не намерен подставлять себя под пулю, предназначенную для другого. Подождите, пока мы все отойдем на безопасное расстояние, и тогда стреляйте сколько душе угодно. Теперь, сэр, надеюсь, вы удовлетворены?
Если бы майор был обыкновенным человеком, вряд ли это распоряжение было бы выполнено. Но к его авторитету старшего офицера форта добавлялось еще уважение к человеку почтенного возраста, к тому же прекрасно владеющему оружием и – как хорошо было известно всем – не позволяющему пренебрегать своими приказаниями. Он обнажил свою саблю не ради пустой угрозы.
Противники знали это. Они одновременно опустили револьверы дулом вниз, но продолжали держать их в руках.
Колхаун стоял, нахмурив брови, стиснув зубы, как хищный зверь, которому помешали напасть на его жертву. Мустангер же подчинился распоряжению спокойно, без видимого раздражения.
– Полагаю, вы твердо решили драться на дуэли? – сказал майор, хорошо понимая, что надежды на примирение почти нет.
– Я не буду на этом настаивать, – скромно ответил Морис. – Если мистер Колхаун извинится за свои слова и поступок…
– Он должен это сделать: он первый начал! – вмешались несколько свидетелей ссоры.
– Никогда! – заносчиво ответил отставной капитан. – Кассий Колхаун не привык извиняться, да еще перед такой ряженой обезьяной!
– Довольно! – закричал ирландец, в первый раз обнаружив гнев. – Я хотел дать ему возможность спасти свою жизнь. Он отказался от этого. И теперь, клянусь всеми святыми, один из нас не выйдет живым из этой комнаты! Майор, настоятельно прошу вас и ваших друзей уйти отсюда! Я не могу больше терпеть его наглость!
– Ха-ха-ха! – раздался презрительный смех Колхауна. – «Возможность спасти свою жизнь!» Уходите отсюда, все уходите! Я покажу ему!
– Стойте! – закричал майор, не решаясь повернуться спиной к дуэлянтам. – Так не годится. Вы можете спустить курки на секунду раньше, чем следует. Мы должны выйти, прежде чем вы начнете… Кроме того, джентльмены, – продолжал он, обращаясь к присутствующим в комнате, – ведь надо, чтобы соблюдались правила дуэли. Если они собираются драться, пусть и та и другая сторона будет в одинаковых условиях. Оба должны быть прежде всего одинаково вооружены, и надо, чтобы они начали по-честному.
– Конечно! Вы правы! – отозвалось человек десять присутствующих. Все смотрели на дуэлянтов и ждали, как они к этому отнесутся.
– Надеюсь, ни один из вас не возражает? – продолжал майор вопросительно.
– Я не могу возражать против справедливого требования, – ответил ирландец.
– Я буду драться тем оружием, которое держу в руке! – злобно сказал Колхаун.
– Согласен. Это оружие и меня устраивает, – раздался голос противника.
– Я вижу, у вас обоих шестизарядные револьверы Кольта номер два, – сказал майор. – Пока что все в порядке. Вы вооружены одинаково.
– Нет ли у них еще какого-нибудь оружия? – спросил молодой Генкок, подозревая, что у Колхауна под полой сюртука спрятан нож.
– У меня больше ничего нет, – ответил мустангер с искренностью, которая не оставляла сомнений в правдивости его слов.
Все посмотрели на Колхауна, который медлил с ответом. Он понял, что должен сознаться.
– Конечно, – сказал он, – у меня есть еще нож. Надеюсь, вы не собираетесь его отнимать? Мне кажется, что каждый вправе пользоваться оружием, которое у него имеется.
– Но, капитан Колхаун, – продолжал Генкок, – у вашего противника нет ножа. Если вы не боитесь драться с ним на равных условиях, то должны отказаться от вашего ножа.
– Да, конечно! – закричало несколько голосов. – Он должен, конечно!
– Давайте-ка его сюда, капитан Колхаун, – настаивал майор. – Шесть зарядов должны удовлетворить любого здравомыслящего человека, и незачем будет прибегать к холодному оружию. Ведь прежде, чем вы кончите стрелять, один из вас…
– Ко всем чертям! – крикнул Колхаун, расстегивая сюртук. Достав нож, он швырнул его в противоположный угол бара и вызывающим голосом сказал: – Для этой расфуфыренной птицы он мне не нужен – я покончу с ним первым же выстрелом!
– Хватит еще времени поговорить, после того как вы докажете это на деле. И не воображайте, что ваши хвастливые слова испугали меня… Скорее, джентльмены! Я должен положить конец этому бахвальству и злословию!
– Собака! – свирепо прошипел «благородный южанин». – Проклятая ирландская собака! Я отправлю тебя выть в твою конуру! Я…
– Стыдитесь, капитан Колхаун! – прервал его майор при общем возмущении. – Это лишние разговоры. Так держать себя в порядочном обществе непристойно. Потерпите минуту и тогда говорите, что вам вздумается… Теперь, джентльмены, еще одно, – сказал он, обращаясь к окружающим, – надо взять с них обещание, что они не начнут стрелять до тех пор, пока мы все не уйдем отсюда.
Сразу возникли затруднения. Как начать дуэль? Простого обещания при столь разгоревшихся страстях было мало. По крайней мере один из соперников вряд ли стал бы дожидаться разрешения спустить курок.
– Начинать надо по сигналу, – продолжал майор. – И ни один из них не должен стрелять раньше. Может ли кто-нибудь предложить, какой дать сигнал?
– Мне кажется, что я могу, – сказал рассудительный капитан Слоумен, выступая вперед. – Пусть мистер Колхаун и мистер Джеральд выйдут вместе с нами. Если вы заметили, на противоположных концах этого бара есть двери с каждой стороны. Обе совершенно одинаково расположены. Пусть они потом снова войдут: один в одну дверь, а другой – в другую, и начнут стрелять только тогда, когда переступят порог.
– Замечательно! Как раз то, что надо, – послышались голоса.
– А что должно послужить сигналом? – повторил свой вопрос майор. – Выстрел?
– Нет, колокол гостиницы.
– Лучше нельзя и придумать, великолепно! – сказал майор, направляясь к одной из дверей, ведущих на площадь.
– Майн готт[32], майор! – закричал хозяин бара, выбегая из-за своей стойки, где до этого он стоял, совершенно оцепенев от страха. – Майн готт! Неужели же они будут стрелять в моем баре? Ах! Они разобьют все мои бутылки, и мои красивые зеркала, и мои хрустальные часы, которые стоили сто… двести долларов! Разольют мои лучшие вина… Ах, майор! Это разорит меня. Что же мне делать? Майн готт! Ведь это…
– Не беспокойтесь, Обердофер, – отозвался майор, останавливаясь. – Я не сомневаюсь, что все ваши убытки будут возмещены. Но, во всяком случае, вы сами должны куда-нибудь спрятаться. Если вы останетесь в вашем баре, в вас наверняка всадят пулю, а это, пожалуй, будет хуже, чем то, что разобьются ваши бутылки.
С этими словами майор оставил растерявшегося хозяина гостиницы и поспешил на улицу, где уже встретил соперников, которые только что вышли в разные двери.
Обердофер недолго стоял посреди своего бара. Не успела наружная дверь захлопнуться за майором, как внутренняя захлопнулась за хозяином гостиницы. И бар, сверкающий лампами, бутылками и дорогими зеркалами, погрузился в глубокую тишину, среди которой слышалось лишь равномерное тиканье часов под хрустальным колпаком.
