Майн Рид
Всадник без головы. Морской волчонок
– Ну и что? – сказал молодой драгун несколько вызывающе. – Кому какое дело, опасный человек мистер Кассий Колхаун или безобидный? Мне это, право, безразлично. Ведь вы же говорите, что он ей всего лишь двоюродный брат.
– Не совсем так… Мне кажется, что он к ней неравнодушен.
– И пользуется взаимностью?
– Этого я не знаю. Но, по-видимому, он любимец ее отца. И мне даже объяснили – правда, под большим секретом – причину этой симпатии. Обычная история – денежная зависимость. Пойндекстер теперь уже не так богат, как раньше, иначе мы никогда не увидели бы его здесь.
– Если его дочь так обаятельна, как вы говорите, то надо думать, что Кассий Колхаун тоже скоро появится здесь.
– «Скоро»! Это все, что вам известно? Он уже здесь. Он приехал вместе со всей семьей и теперь поселился с ними. Некоторые предполагают, что они вместе купили плантацию. Сегодня утром я видел его в баре гостиницы – он пьянствовал, задирал всех и хвастал, как всегда.
– У него смуглый цвет лица, на вид ему лет тридцать, темные волосы и усы, носит синий суконный сюртук полувоенного покроя, у пояса револьвер Кольта – так?
– Вот-вот! И еще кривой нож, если заглянуть за отворот сюртука. Это он самый.
– Субъект довольно неприятного вида, – заметил стрелок, – и если он такой хвастун и задира, то наружность не обманывает.
– К черту наружность! – с раздражением воскликнул драгун. – Офицерам армии дяди Сэма вряд ли подобает пугаться наружности. Да и самого задиры тоже. Если он вздумает задирать меня, то узнает, что я умею спускать курок быстрее, чем он…
В это время рожок протрубил сбор к утреннему смотру – церемонии, которая соблюдалась в маленьком форту так же строго, как если бы там стоял армейский корпус. И три офицера разошлись, каждый к своей роте, чтобы приготовить ее к смотру, который производил майор, командир форта.
Глава X
Каса-дель-Корво
Поместье, или асиенда, Каса-дель-Корво протянулось по лесистой долине Леоны более чем на три мили и уходило к югу в прерию на шесть миль.
Дом плантатора, обычно, хотя и неправильно, тоже называемый асиендой, стоял на расстоянии пушечного выстрела от форта Индж, откуда была видна часть его белых стен; остальную же часть асиенды заслоняли высокие деревья, окаймляющие берега реки.
Местоположение асиенды было необычно и, несомненно, выбрано из соображений обороны, ибо в те времена, когда закладывался фундамент дома, колонисты опасались набегов индейцев; впрочем, эта опасность грозила им и теперь.
Река делает здесь крутую излучину в форме подковы или дуги в три четверти круга; на ее хорде, или, вернее, на примыкающем к ней параллелограмме, и была построена асиенда. Отсюда и название «Каса-дель-Корво» – «Дом на излучине».
Фасад дома обращен в сторону прерии, которая расстилается перед ним до самого горизонта; по сравнению с этим великолепным лугом королевский парк покажется совсем маленьким.
Архитектурный стиль Каса-дель-Корво, как и других больших помещичьих домов Мексики, можно назвать мавританско-мексиканским.
Дом – одноэтажный, с плоской крышей – асотеей, обнесенной парапетом. Внутри находится вымощенный плитами двор – патио – с фонтаном и лестницей, ведущей на асотею. Массивные деревянные ворота главного входа; по обе стороны от них – два или три окна, защищенных железной решеткой. Таковы характерные особенности мексиканской асиенды. Каса-дель-Корво мало чем отличалась от этого типа старинных зданий, разбросанных по всей огромной территории Испанской Америки.
Такова была усадьба, недавно приобретенная луизианским плантатором.
До сих пор не произошло никаких перемен ни во внешнем виде дома, ни внутри него, если не говорить о его обитателях. Лица полуанглосаксонского, полуфранко-американского типа мелькают в коридоре и во дворе, где раньше можно было встретить лишь чистокровных испанцев; а вместо богатого, звучного языка Андалузии здесь теперь раздается резкий гортанный полутевтонский язык и только изредка музыкальная креоло-французская речь.
За стенами дома, в покрытых юкковыми листьями хижинах, где раньше жили пеоны[20], произошли более заметные перемены.
Там, где высокий худой вакеро[21] в черной глянцевой шляпе с широкими полями и в клетчатом серапе на плечах, звеня шпорами, важно расхаживал по прерии, теперь ходит надменный надсмотрщик в синей куртке или плаще, щелкая своим кнутом на каждом углу; там, где краснокожие потомки ацтеков[22], едва прикрытые овчиной, грустно бродили около своих хакале, теперь черные сыны и дочери Эфиопии с утра до вечера болтают, поют и пляшут, как бы опровергая суждение, что рабство – это несчастье.
К лучшему ли эта перемена на плантациях Каса-дель-Корво?
Было время, когда англичане ответили бы на этот вопрос «нет» с полным единодушием и горячностью, не допускающей сомнения в искренности их слов.
О человеческая слабость и лицемерие! Наша так долго лелеянная симпатия к рабам оказалась лишь притворством.
Оказавшись на поводу у олигархии[23] – не у старой аристократии нашей страны, потому что она не могла бы проявить такого коварства, а у олигархии буржуазных дельцов, которые пробрались к власти в стране, – на поводу у этих рьяных заговорщиков против народных прав, Англия изменила своему принципу, так громко ею провозглашенному, подорвала к себе доверие, оказанное ей всеми нациями[24].
* * *
Совсем о другом думала Луиза Пойндекстер, когда она задумчиво опустилась в кресло перед зеркалом и велела своей горничной Флоринде одеть и причесать себя для приема гостей.
Это было примерно за час до званого обеда, который давал Пойндекстер, чтобы отпраздновать новоселье. Не этим ли следовало объяснить некоторое беспокойство в поведении молодой креолки? Однако у Флоринды были на этот счет свои догадки, о чем свидетельствовал происходивший между ними разговор.
Хотя вряд ли это можно было назвать разговором: Луиза просто думала вслух, а ее служанка вторила ей, как эхо. В течение всей своей жизни молодая креолка привыкла смотреть на рабыню, как на вещь, от которой можно было не скрывать своих мыслей, так же как от стульев, столов, диванов и другой мебели в комнате. Разница заключалась лишь в том, что Флоринда все же была живым существом и могла отвечать на вопросы.
Минут десять после того, как Флоринда появилась в комнате, она без умолку болтала о всяких пустяках, а участие в разговоре самой Луизы ограничивалось лишь отдельными замечаниями.
– О мисс Луи, – говорила негритянка, любовно расчесывая блестящие пряди волос молодой госпожи, – ну и чудесные у вас волосы! Словно испанский мох, что свешивается с кипариса. Только они у вас другого цвета и блестят, точно сахарная патока.
Луиза Пойндекстер, как уже упоминалось, была креолка, а потому вряд ли нужно говорить, что ее волосы были темного цвета и пышные, «словно испанский мох», как наивно выразилась негритянка. Но они не были черными; это был тот густой каштановый цвет, который встречается иногда в окраске черепахи или пойманного зимой соболя.
– Ах, – продолжала Флоринда, взяв тяжелую прядь волос, которая отливала каштановым цветом на ее черной ладони, – если бы у меня были ваши красивые волосы, а не эта овечья шерсть, они все были бы у моих ног, все до одного!
– О чем ты говоришь? – спросила молодая креолка, точно очнувшись от грез. – Что ты сказала? У твоих ног? Кто?
– Ну вот, разве мисс не понимает, что я говорю?
– Право, нет.
– Я заставила бы их влюбиться в меня. Вот что!
– Но кого же?
– Всех белых джентльменов! Молодых плантаторов! Офицеров форта – всех, всех подряд! С вашими волосами, мисс Луи, я бы их всех заполонила!
– Ха-ха-ха! – рассмеялась Луиза, взглянув на Флоринду и представив ее со своей шевелюрой. – Ты думаешь, что ни один мужчина не устоял бы перед тобой, если бы у тебя были мои волосы?
– Нет, мисс, не только ваши волосы, но и ваше личико, ваша кожа, белая, как алебастр, ваша стройная фигура и ваши глаза… О мисс Луи, вы такая замечательная красотка! Я слыхала, как это говорили белые джентльмены. Но мне и не надо слышать, что они говорят, – я сама вижу.
– Ты научилась льстить, Флоринда.
– Нет, мисса, что вы! Ни одного словечка лести, ни одного слова! Клянусь вам! Клянусь апостолами!
Тому, кто лишь раз взглянул на Луизу, не нужны были клятвы негритянки, чтобы поверить в искренность ее слов, какими бы восторженными они ни были. Сказать, что Луиза Пойндекстер прекрасна, – значило только подтвердить общее мнение окружающего ее общества. Красота Луизы Пойндекстер поражала всех с первого взгляда, но трудно было подобрать слова, чтобы дать о ней представление. Перо не может описать прелести ее лица. Даже кисть дала бы лишь слабое представление о ее облике, и ни один художник не мог бы изобразить на безжизненном полотне волшебный свет, который излучали ее глаза – казалось, освещая все лицо. Черты его были классическими и напоминали излюбленный Фидием и Праксителем тип женской красоты. И в то же время во всем греческом пантеоне нет никого похожего на нее, потому что у Луизы Пойндекстер было не лицо богини, а гораздо более привлекательное для простых смертных – лицо женщины.
На восторженные уверения Флоринды девушка ответила веселым смехом, в котором, однако, не слышалось сомнения. Молодой креолке не нужно было напоминать о ее красоте. Луиза знала, что она прекрасна, и не раз бросала пристальный взгляд в зеркало, перед которым ее причесывала и одевала служанка. Лесть негритянки мало тронула ее, не больше, чем ласка баловня-спаниеля, и дочь плантатора снова задумалась; из этого состояния ее вывела болтовня служанки.
Флоринду это не смутило, она не замолчала. Горничную, очевидно, мучила какая-то тайна, которую ей хотелось разгадать во что бы то ни стало.
– Ах, – продолжала она, как будто разговаривая сама с собой, – если бы Флоринда была хоть наполовину так хороша, как молодая мисса, она бы ни на кого не смотрела и ни по ком бы не вздыхала!
– Вздыхала? – повторила Луиза, удивленная ее словами. – Что ты хочешь этим сказать?
– Боже мой, мисс Луи, Флоринда не такая уж слепая и не такая глухая, как вы думаете! Она давно замечает, что вы все сидите на одном месте и не пророните ни словечка, только вздыхаете, да так глубоко! Этого не бывало, когда мы жили на старой плантации в Луизиане.
– Флоринда, я боюсь, что ты теряешь рассудок, или ты его уже в Луизиане потеряла? Может быть, здешний климат плохо действует на тебя?
– Честное слово, мисс Луи, вы должны об этом спросить себя. Не сердитесь на меня, что я с вами так попросту разговариваю. Флоринда – ваша рабыня и любит вас, как черная сестра. Она горюет, когда вы вздыхаете. Потому она так и говорит с вами. Вы не сердитесь на меня?
– Конечно нет. За что мне на тебя сердиться, девочка? Я не сержусь, я же не говорила, что сержусь. Только ты ошибаешься. То, что ты видела и слышала, – всего лишь твоя фантазия. Ну а вздыхать мне некогда. Сейчас мне хватит и других дел – ведь нужно будет принять чуть ли не сотню гостей, и почти все они незнакомые. Среди них будут молодые плантаторы и офицеры, которых ты поймала бы, если бы у тебя были мои волосы. Ха-ха! А у меня нет никакого желания очаровывать их, ни одного из них! Так что поскорее причесывай мои волосы, только не плети из них сетей.
– О мисс Луи, вы правду говорите? – спросила негритянка с нескрываемым любопытством. – И вы говорите, что ни один из этих джентльменов вам не нравится? Но ведь будут два-три очень-очень красивых! Этот молодой плантатор и те два красивых офицера. Вы ведь знаете, про кого я говорю. Все они так ухаживали за вами. Вы уверены, мисса, что ни об одном из них вы не вздыхаете?
– Опять о вздохах! – рассмеялась Луиза. – Довольно, Флоринда, мы теряем время. Не забывай, что у нас сегодня будет больше ста гостей и мне нужно хотя бы полчаса, чтобы подготовиться к такому большому приему.
– Не беспокойтесь, мисс Луи, не беспокойтесь! Мы поспеем вовремя. Вас одеть нетрудно – мисса хороша в любом наряде. Вы все равно будете первой красавицей, даже если наденете простое платье сборщицы хлопка!
– Как ты научилась льстить, Флоринда! Я подозреваю, что тебе что-то от меня надо. Может быть, ты хочешь, чтобы я помирила тебя с Плутоном?
– Нет, мисса, Плутон никогда больше не будет моим другом. Плутон оказался таким трусом, когда на нас налетела буря в черной прерии! О, мисс Луи, что бы мы только делали, если бы не подоспел тот молодой джентльмен на гнедой лошади!
– Если бы не он, милая Флоринда, наверно, никого из нас здесь не было бы.
– О мисса, а какой же он красавец! Вы помните его лицо? Его густые волосы совсем такого же цвета, как ваши, только вьются они немного вроде моих. И что тот молодой плантатор или офицер из форта по сравнению с ним! Пусть наши негры говорят, что он просто белый бродяга, – так что из этого? Он такой красавец, он заставит любую девушку вздыхать. Очень, очень пригожий малый!
До последней минуты молодая креолка сохраняла спокойствие. Теперь оно было нарушено. Случайно или намеренно, но Флоринда коснулась самых сокровенных дум своей молодой госпожи.
Луизе не хотелось открывать свою тайну даже рабыне, и она обрадовалась, когда со двора донеслись громкие голоса, – это был благовидный повод поскорее закончить туалет, а вместе с ним и разговор, который ей не хотелось продолжать.
Глава XI
Неожиданный гость
– Эй ты, черномазый, где твой хозяин?
– Масса Пойндекстер, сэр? Старый или молодой?
– На что мне молодой? Я спрашиваю о мистере Пойндекстере. Где он?
– Да-да, сэр, они оба дома, то есть их обоих нет дома – ни старого хозяина, ни молодого масса Генри. Они там, внизу, – у речки, где делают новую ограду. Да-да, они оба там.
– Внизу, у речки? Далеко ли это отсюда, как ты думаешь?
– О сэр! Негр думает, что это мили за три или четыре, если не дальше.
– За три или четыре мили? Да ты совсем дурак! Разве плантация мистера Пойндекстера тянется так далеко? А, насколько мне известно, он не из тех, кто ставит ограды на чужой земле. Вот что: скажи-ка лучше, когда он вернется? Уж это ты должен знать.
– Они оба должны скоро воротиться – и молодой хозяин, и старый, и масса Колхаун тоже. Будет большой праздник в этом доме – понюхайте, как пахнет из кухни! И чего только там не готовят сегодня – и жареное, и вареное, и целые туши, запеканки и курятина! Пир у нас будет не хуже, чем бывало на Миссисипи. Честь и слава масса Пойндекстеру! Он старик что надо, да-да, незнакомец! Что же вас не позвали на праздник – или вы не друг старого хозяина?
– Черт тебя побери, негр, разве ты меня не помнишь? А я вот всматриваюсь в твою черную физиономию и узнаю тебя.
– Господи! Неужели это масса Стумп, который привозил оленину и индюков на старые плантации? Вот так так – и правда! Право же, масса Стумп, негр помнит вас так хорошо, как будто было позавчера. Вы, кажется, заходили на днях, но меня здесь не было. Я кучер теперь – сижу на козлах кареты, в которой ездит молодая хозяйка плантации, красавица мисса Лу. Ей-богу, масса, лучше ее не найти! Люди говорят, что Флоринда ей в подметки не годится… Ну, ничего, масса Стумп, вы лучше подождите малость – старый хозяин вот-вот будет дома.
– Ладно, если такое дело, я подожду, – ответил охотник, неторопливо слезая с седла. – Слушай, – продолжал он, передавая негру поводья, – дай-ка ей штучек шесть початков кукурузы. Я проскакал на скотине больше двадцати миль с быстротой молнии – старался для твоего хозяина.
– О, мистер Зебулон Стумп, это вы? – раздался серебристый голосок, и на веранде появилась Луиза Пойндекстер. – Я так и думала, что это вы, – продолжала она, подходя к перилам, – хотя и не ожидала увидеть вас так скоро. Вы как будто сказали, что собираетесь в далекое путешествие. Но я очень рада, что вижу вас здесь; папа и Генри тоже будут вам рады… Плутон, иди сейчас же к кухарке Хлое и узнай, чем она может накормить мистера Стумпа… Вы ведь не обедали, не правда ли? Вы весь в пыли – наверно, приехали издалека?.. Послушай, Флоринда, беги к буфету и принеси чего-нибудь выпить. У мистера Стумпа, наверно, сильная жажда – ведь сегодня такой жаркий день… Что вы предпочитаете: портвейн, шерри, кларет? Ах да, теперь я вспоминаю – вы предпочитаете мононгахильское виски. У нас, кажется, найдется… Посмотри, Флоринда, что там есть… Поднимитесь на веранду, мистер Стумп, и присядьте, пожалуйста. Вы хотели видеть отца? Он должен вернуться с минуты на минуту. А я постараюсь пока занять вас.
Если бы молодая креолка кончила говорить и раньше, она все равно не получила бы ответа сразу. Даже и теперь Стумп заговорил только через несколько секунд. Он стоял, не сводя с нее глаз, и как будто онемел от восхищения.
– Боже милостивый, мисс Луиза! – наконец выговорил он. – Когда я видел вас на Миссисипи, я думал, что вы самое прекрасное создание на земле. А теперь я уверен, что вы самое прелестное создание не только на земле, но и в небесах! Иосафат!
Старый охотник не преувеличивал. Только что причесанные волосы молодой креолки блестели, ее щеки после холодной воды горели ярким румянцем. Стройная, в легком платье из белой индийской кисеи, Луиза Пойндекстер действительно казалась первой красавицей на земле, а может быть, и на небе.
– Иосафат! – снова воскликнул охотник. – Мне случалось на своем веку видеть женщин, которые казались мне красивыми, и моя жена была недурна собой, когда я впервые встретил ее в Кентукки, – все это так. Но я скажу вот что, мисс Луиза: если взять всю их красоту и соединить в одно, то все равно не получилось бы и тысячной части такого ангела, как вы.
– Ай-яй-яй, мистер Стумп, мистер Стумп, от вас я этого не ожидала! Как видно, Техас научил вас говорить комплименты. Если вы будете продолжать в том же духе, боюсь, вы лишитесь своей репутации правдивого человека. Теперь я уже совсем убеждена, что вам необходимо как следует выпить… Скорей, Флоринда!.. Вы, кажется, сказали, что предпочитаете виски?
– Если я и не сказал, то, во всяком случае, подумал, а это почти одно и то же. Да, мисс, я отдаю предпочтение нашему отечественному напитку перед всеми иностранными и никогда не пройду мимо него, если только увижу. В этом отношении Техас меня не переделал.
– Масса Стумп, подать вам воды, чтобы разбавить? – спросила Флоринда, появляясь со стаканом, наполовину наполненным виски.
– Что ты, голубушка! Зачем мне воды? Она мне надоела за сегодняшний день. С самого утра у меня во рту не было ни капли вина, даже запаха не слышал.
– Дорогой мистер Стумп, но ведь виски невозможно так пить – оно обожжет вам горло. Возьмите немного меду или сахару.
– Зачем же переводить добро, мисс! Виски – прекрасный напиток и без этих снадобий, особенно после того, как вы на него взглянули. Сейчас увидите, могу ли я пить его неразбавленным. Давайте попробуем!
Старый охотник поднес стакан к губам и, сделав три-четыре глотка, вернул его пустым Флоринде. Громкое чмокание почти заглушило невольные возгласы удивления, вырвавшиеся у молодой креолки и ее служанки.
– Обожжет мне горло, вы сказали? Нисколько. Оно только промыло мне глотку, и теперь я могу разговаривать с вашим папашей относительно крапчатого мустанга.
– Ах да! А я совсем забыла… Нет, я не то хотела сказать… Я просто думала, что вы не успели еще ничего узнать. Разве есть какие-нибудь новости об этом красавце?
– «Красавце» – это правильно сказано.
– Вы слыхали что-нибудь новое об этом мустанге, после того как были у нас?
– Не только слыхал, но видел его и даже руками трогал.
– Неужели?
– Мустанг пойман.
– В самом деле? Какая чудесная новость! Как я рада, что увижу этого красавца, и как хорошо будет проехаться на нем! С тех пор как я в Техасе, у меня не было ни одной хорошей лошади. Отец обещал мне купить этого мустанга за любую цену. Но кто этот счастливец, которому удалось настичь его?
– Вы хотите сказать, кто поймал лошадку?
– Да-да! Кто же?
– Ну конечно мустангер.
– Мустангер?
– Да, и такой, который и верхом ездит, и лассо бросает лучше всех в здешней прерии. А еще хвалят мексиканцев! Никогда я не видел ни одного мексиканца, который так искусно управлялся бы с лошадьми, как этот малый, а в нем нет ни капли мексиканской крови – ручаюсь головой!
– А как его зовут?
– Как его зовут? Должен признаться, что фамилии его я никогда не слыхал, а имя его – Морис. Его тут все зовут Морис-мустангер.
Старый охотник не был настолько наблюдателен, чтобы уловить, с каким напряженным интересом был задан этот вопрос. Он также не заметил, что на щеках девушки вспыхнул яркий румянец, когда она услыхала его ответ.
Однако ни то ни другое не ускользнуло от внимания Флоринды.
– О мисс Луи, – воскликнула она, – ведь так зовут того храброго молодого джентльмена, который спас нас в черной прерии!
– И то правда! – воскликнул охотник, избавив молодую креолку от необходимости отвечать. – Только сегодня утром он рассказал мне эту историю, как раз перед нашим отъездом. Это он самый. Он-то и поймал крапчатого мустанга. Сейчас парень на пути к вам – гонит лошадку и еще около дюжины мустангов – и должен быть здесь до наступления сумерек. А я поспешил на своей старой кобыле вперед, чтобы рассказать об этом вашему отцу. Я знаю, что, как только об этой лошадке узнают в форту и на плантациях, ее быстро перехватят. Я это сделал для вас, мисс Луиза, – помню, как вы заинтересовались моим рассказом о ней. Ну ничего, теперь не беспокойтесь, все будет в порядке – старый Зеб Стумп ручается за это.
– О, как вы добры, мистер Стумп! Я вам очень, очень благодарна! Но теперь я должна вас на минутку оставить. Извините меня. Отец скоро вернется. У нас сегодня званый обед. Мне надо распорядиться по хозяйству… Флоринда, скажи, чтобы мистеру Стумпу подали завтрак. Иди и распорядись поскорее… Да, вот еще что, мистер Стумп, – продолжала девушка, подходя к охотнику и понизив голос, – если молодой… молодой джентльмен приедет, когда здесь будут гости – он, вероятно, незнаком с ними, – последите, пожалуйста, чтобы о нем позаботились. Здесь, на веранде, у нас вино, тут же будет и закуска. Вы понимаете, о чем я говорю, дорогой мистер Стумп?
– Черт меня побери, если я что-нибудь понимаю, мисс Луиза! Я понимаю вас, когда речь идет о выпивке и прочем, но про какого молодого джентльмена вы говорите, этого я никак не возьму в толк.
– Ну как же вы не понимаете! Молодой джентльмен – молодой человек, который должен привести мустангов.
– А-а! Морис-мустангер! Вы, стало быть, про него говорите? Должен сказать, что вы не ошиблись, называя его джентльменом, хотя редко о каком мустангере можно так сказать, но этот парень – джентльмен во всем: по рождению, воспитанию и поведению, несмотря на то что он охотник за лошадьми, да к тому же ирландец.
Глаза Луизы Пойндекстер заблестели от радости, когда она услышала мнение старого охотника о Морисе-мустангере.
– Но знаете, – продолжал Зеб, у которого, казалось, возникло какое-то сомнение, – я вам скажу по-дружески: этого парня обидит гостеприимство из вторых рук. Ведь он, как у нас, бывало, говорили в Миссисипи, «горд, как Пойндекстер». Простите, мисс Луиза, что у меня так вырвалось. Я забыл, что разговариваю с мисс Пойндекстер – не с самым гордым, но с самым красивым членом этой семьи.
– О мистер Стумп, мне вы можете говорить все, что хотите. Вы знаете, что на вас, на нашего милого великана, я не обижусь.
– У кого повернется язык сказать что-нибудь обидное для вас, мисс Луиза?
– Благодарю, благодарю! Я знаю ваше благородное сердце, вашу преданность. Может быть, когда-нибудь, мистер Стумп… – она говорила нерешительно, – мне понадобится ваша дружба.
– Она не заставит себя ждать – это Зеб Стумп может вам обещать, мисс Пойндекстер.
– Спасибо! Тысячу раз спасибо!.. Но что вы хотели сказать? Вы говорили о гостеприимстве из вторых рук?
– Да, говорил.
– Что вы имели в виду?
– Я хотел сказать: не будет толку, если я предложу Морису-мустангеру что-нибудь выпить или закусить в вашем доме. Разве только ваш отец сам предложит ему, а не то он уйдет, не дотронувшись ни до чего. Вы понимаете, мисс Луиза, ведь он не такой человек, которого можно отослать на кухню.
Молодая креолка не сразу ответила – она как будто о чем-то задумалась.
– Ну хорошо, не беспокойтесь, – сказала она наконец, и по тону ее можно было догадаться, что колебания ее кончились. – Хорошо, мистер Стумп, не угощайте его. Только дайте мне знать, когда он приедет. Но, если это будет во время обеда, он, конечно, поймет, что никто не сможет выйти к нему, – тогда, пожалуйста, задержите его немного. Вы обещаете мне это?
– Ну конечно, раз вы меня просите.
– Спасибо. Только обязательно дайте мне знать, когда он придет. Я сама предложу ему закусить.
– Боюсь, мисс, как бы вы не отбили у него аппетит. Даже голодный волк потеряет охоту к еде, когда увидит вас или услышит ваш звонкий голосок. Когда я сюда пришел, я был так голоден, что готов был целиком проглотить сырого индюка. А теперь мне еда ни к чему, хоть целый месяц могу теперь не есть.
В ответ Луиза разразилась звонким смехом и показала охотнику на противоположный конец двора, где из дверей кухни появилась Флоринда с подносом в руках, а за ней следовал Плутон – тоже с подносом, но только пошире и более основательно нагруженным.
– Ах вы, милый великан! – с притворным упреком сказала креолка. – Не верится мне, что вы так легко теряете аппетит… А вот и Плутон с Флориндой! То, что они несут, составит вам более веселую компанию, чем я. И поэтому я вас оставляю. До свидания, Зеб! До свидания!
Эти слова были произнесены веселым тоном; Луиза беззаботно прошла через веранду, но, очутившись одна в своей комнате, снова погрузилась в глубокое раздумье.
«Это моя судьба. Я чувствую, я знаю это. Мне страшно идти ей навстречу, но я не в силах избежать ее. Я не могу и не хочу!» – прошептала она.
