Михаил Белозёров
Гибель Марса
– Вот это оружие! – удивился я, восхищенно разглядывая агрегат. – Почище ах-пучей!
– Это нибелунши, – уверенно сказал, оглядываясь, пожарник.
– Что-что? – удивился я.
– Оружие гвардейцев черных ангелов.
– Откуда ты знаешь? – спросил я, массируя ухо, в котором противно звенело.
– А ты посмотри, для каких оно здоровяков.
И действительно – мне было крайне неудобно стрелять из нибелунши. Казалось, оно предназначалось для гигантов. Расстояние между прикладом и гашеткой было настолько большим, что я с трудом дотянулся до ее. Правда, при той мощности, которой обладали нибелунши, прицельной стрельбы и не требовалось. Но и отдача была приличной. Только теперь я почувствовал, что почти вывернул себе плечо.
– Ладно, пора сваливать, – скомандовал пожарник, снимая с подоконника пулемет.
– Давай поищем аккумулятор к этой штуке, – предложил я.
Мы стали рыться в ящиках, но обнаруживали лишь штурмовые автоматы и комплектующие к ним.
Вдруг раздался низкий, свистящий звук. Мы выглянули в окно. Над крышами Петровской куртины завис “джива” – боевой аэромобиль каменов. У него был острый, скошенный нос, из-за чего его прозвали аистом, треугольные крылья и подвески с оружием.
– Полундра! – крикнул я и выскочил в коридор.
Через мгновение следом выскочил пожарник, и мы в два прыжка вознеслись на первый этаж. Нас спасло то, что мы побежали не через Васильевскую куртину, то есть не по прямой, тем самым не попав под разрывы, а свернули на Зотов бастион. И уже было спрятались за его правое крыло, где в сторону города смотрели копии древних пушек из пластмассы, как сзади стали рваться ракеты. “Джива” срубил монетный двор под основание. Разрывы ракет сливались в одно протяжное: “Бух-х-х…” Я даже не успевал их считать. Затем взорвался оружейный склад. Через наши головы в Неву-Москву-реку дождем посыпались куски “древних” стен и тонны земли. Мы вовремя скатились по узкому входу в капонир, который вмиг завалило так, что через амбразуры внутрь насыпалась земля.
В течение минуты Петропавловскую крепость трясло и качало. Стены и перекрытие капонира подозрительно трещали. На голову сыпался песок.
Пожарник философски произнес, очищая уши:
– Капец… – и обреченно присел.
Но перекрытие выдержало. Землетрясение прекратилось. Пожарник в ожидании улыбнулся – больше не качало и не трясло. Мы прислушались. “Джива” не гудел, только где-то в отдалении, похоже, за рекой слышались глухие выстрелы.
– Если это вся война, – сказал пожарник с сожалением, – то нам здорово повезло.
Я развел руками. Оказалось, что все это время я тащил с тобой ненужный теперь нибелунши.
– Черт! – я бросил его в сердцах на землю.
– Не спеши, – сказал пожарник, поднимая нибелунши. – Похоже, эта штука от него, – и, порывшись в карманах, достал обойму. – В последний момент нашел.
– Точно! – обрадовался я.
Он перезарядил нибелунши. В глубине его что-то щелкнуло, а справа на кожухе появился контрольный огонек.
– Слушай, ты ведь не пожарник, – сказал я.
– Не пожарник, – хитро признался он.
– А кто? – спросил я.
Пожарник поморщился:
– Не положено говорить, но теперь уже все равно.
– Ну да… – облегчил я его душу, не понимая, куда он клонит.
– Спецслужба.
– Метаполиция? – спросил я.
– В общем, да, – нехотя признался он.
По выражению его лица я понял, что он врет. Его, наверное, учили врать всегда и везде. Недаром в нем чувствовался изъян, как червоточина в яблоке.
– По мою душу пришел?
– Мне поручено тебя задержать, – признался он так, словно ему было страшно неудобно, и инстинктивно повел стволом нибелунши в мою сторону, хотя применять это оружие, как и бластер БК, в замкнутом пространстве было смерти подобно.
– Когда? – спросил я, понимая на уровне подкорки, что влип.
– Нет, нет… совершенно случайно, – он показал на ухо. И я понял, что у него там приемопередатчик типа “ракушки”. – Еще в там… в доме. На тебя и собаку пришла наводка.
– Понятно, – сказал я. – Новости какие-нибудь есть?
– Н-н-н… – покачал он головой, улыбаясь безоблачно, как младенец. – Как только мы попали на баржу, передачи прекратились.
– Плохо дело, – вздохнул я. – Думаешь, центр взяли?
Мне даже не хотелось думать, что захвачен Кремль и командные пункты по всей стране.
– Черт его знает, – отозвался пожарник. – Кстати, меня зовут Виктором Ханыковым.
Я тоже представился. Мы разговорились мирно – как молочные братья. У нас даже оказались общие знакомые – например, начальник информационной службы полиции.
– А мне сказали, что ты опасен, – расчувствовался Виктор Ханыков.
– Ха-ха… – коротко рассмеялся я. – Если бы все были такими опасными…
– Это точно, – согласился Виктор Ханыков. – Но пора выбираться.
Мы попытались было откопать вход к капонир, но, когда наткнулись на зубцы, которые были выворочены из парапета Зотова бастиона, то поняли, что копать надо в другом месте. К счастью, часть энергии взрыва пришлась вдоль правой стороны капонира, и амбразуры были засыпаны лишь отчасти. Минут через десять мы увидели свет, а еще через пять сидели с Виктором Ханыковым на бастионе, вытряхивая землю из волос, и смотрели на крепость, от которой почти ничего не осталось, кроме Екатерининской куртины и бастиона Головкина – гуляй не хочу.
Из-за пожаров и дыма темнело прямо на глазах. Ночи на Марсе всегда холодные, особенно в октябре – воздух слишком разряжен, чтобы удерживать тепло. Но как ни странно, после всех злоключений и треволнений, одежда на нас оказалась сухой и мы не особенно мерзли.
Покосившись на Виктора Ханыкова, я достал трубу и позвонил Катажине. Она тут же откликнулась:
– Ну ты и сволочь!
На этот раз, к сожалению, связь оказалась отличной.
– Почему?! – неподдельно изумился я.
– Потому что твои чернокрылые друзья тоже сволочи!
– Катажина, – сказал я, – будь добра, объясни, что произошло?
– Я боюсь, что они меня изнасилуют!
– Ха-ха-ха! – рассмеялся я. – Они не делают этого с женщинами. У них другая система размножения.
На самом деле, я не имел понятия, как размножаются черные ангелы, откуда берутся куколки и могут ли черные ангелы изнасиловать земную женщину. Но что мне оставалось делать? Конечно, я просто приободрил Катажину, не в силах помочь ей на расстоянии.
– Успокоил, подлец! – возмутилась она, но уже не так агрессивно.
– А где они? – спросил я.
– Кто? – осведомилась она менторским голосом.
– Ну эти… черные ангелы?..
Я был очень осторожен и боялся повредить ее психику.
– Ходят надо мной!
– Как это? – удивился я.
– Идиот! Топают по потолку, а я, как дура, сижу в подвале.
– Молодец… – похвалил я ее, представив, какой шум производят черные ангелы своими копытами. Было чего испугаться.
– А ты что думал?!
Катажина Фигура была в своей стихии. Она и из-за меньших проблем могла устроить сцену. А здесь целая толпа ангелов. Я молил бога, чтобы она в результате своих нервов не выкинула какой-нибудь фокус – например, не пошла на штурм своей резиденции с плойкой в руках. Вот черные ангелы удивятся. С нее станется.
– Сиди в подвале! Я тебя вытащу!
– Ладно, посижу, – согласилась она. – Но только недолго!
– Ну и славно, – вздохнул я.
– Черные ангелы в пригороде, – сообщил я Виктору Ханыкову, убирая телефон.
– Значит, будет с кем воевать! – обрадовался он.
– Плакать надо, – вздохнул я, представляя, что переживает Катажина.
Он покосился на меня, как на пораженца – видать, я еще больше усугубил свою вину. Ну и черт с ней! После этого я позвонил по очереди Лехе и Полине. У обоих были заблокированы линии. Вообще, со связью творилось что-то неладное. Было такое ощущение, что ее кто-то глушил. А вдруг это результат появления астросов? подумал я. Ведь известно, что астросы могли жить только в сильных магнитных полях, а линейный Марс для них был смерти подобен. Наверное, поэтому они выбрали Землю, где было хоть и относительно слабое, но все же магнитное поле. Правда, марсиане по привычке установили на севере и юге по электромагнитной станции, чтобы использовать земные технологии, но все равно магнитное поле Марса было жалким подобием Земного.
Лехе я сообщил, где нахожусь и что мне нужен Жора Мамырин (конечно, без подробностей). А Полине – что беспокоюсь за нее и Наташку. Что в общем-то, конечно, было правдой. Я не кривил душой. После стольких лет это было бы глупо.
– И куда мы теперь? – спросил я.
– Куда? – переспросил Виктор Ханыков. – Сейчас узнаем. – Он отошел на десяток шагов и забубнил, прикрыв правое ухо ладонью: – Девятый… девятый… отзовись… отзовись… пятый на связи… пятый на связи…
Спасаться бегством было бессмысленно: слева Кронверкский мост, до которого еще надо было добежать по перепаханному осколками пляжу и по наваленным кучам земли, впереди Нева-Москва-река, позади – чадящие развалины Петропавловской крепости. А ведь меня ждет Катажина, подумал я, даже не представляя, что решит Виктор Ханыков. Как он ловко завладел нибелунши!
– В общем так, – сказал Виктор Ханыков, возвращаясь, – велено двигать в Солнцево – там меньше разрушений, и вообще…
Солнцево… Солнцево… Боровское… Боровское… вертелось в голове, Переделкино… Переделкино…
И вдруг я понял, куда мы двигаем – в “кальпу”, точнее, в московский центр. Он и на Земле находился в санатории “Переделкино”. Только ведь группа “кальпа” всегда выполняла заказы по проблемным признакам, то есть попросту занималась уничтожением хлыстов и всяких странных и нестранных людей. А ведь я не хлыст! Никогда им не был, и с внутренними органами у меня все в порядке! Хотя как журналист претендую на некоторые странности психического порядка. Значило ли это, что “кальпа” поменяла ориентацию и принялась за простых смертных?
– А что мне там делать? – спросил я, хотя вопрос прозвучал, конечно, глупо.
– Сам знаешь, – как-то безжалостно произнес Виктор Ханыков. – Так что топай. Кончилась наша дружба.
– Зря… – сказал я.
– Что зря? – спросил Виктор Ханыков как бы между делом.
– Зря я тебя спас.
– Не старайся, не разжалобишь, – заверил он меня.
– Да уж… – произнес я.
– Ты думаешь, я не знаю, что мне делать. Сдам тебя и займусь каменами. – Виктор Ханыков многозначительно похлопал по стволу нибелунши. – Топай… – он ткнул меня в спину.
Виктор Ханыков хотел сказать, что он не чета мне, что он сильный и смелый, что он пойдет и разделается со всеми каменами, которые попадутся ему на пути.
– А меня женщина ждет, – поведал я Виктору Ханыкову.
– Может, тебя отпустят, – сказал он через мгновение. – Допрос снимут и отпустят.
– Может, и отпустят, – согласился я. – Только ты знаешь, что так не бывает.
– Ты на жалость не дави. Видел я твой козырный пропуск. Видел!
Я хотел рассказать, откуда он у меня, но подумал, что это ничего не даст. Не поверит мне Виктор Ханыков. Не поверит! Только хуже будет – комиссар этот Ё-моё, наверное, большая шишка у каменов или у черных ангелов. Так что гордиться знакомством с ним не имело смысла. К тому же надо будет объяснять, что такое бабон, кто такой Леха, этот Рем Понтегера… И поедет и потянется – хлопот не оберешься. Нет, просто так меня “кальпа” не отпустит. Шкуру спустит, но все выпытает. А потом на всякий случай шлепнет.
Со стороны Замоскворечья слышались глухие разрывы. Порой небо с той стороны освещалось яркими вспышками. На Выборгской стороне тоже стреляли, но взрывы сопровождались голубоватыми всполохами, которые то становились яркими, то блекли, отбрасывая на тучи мертвенные отблески. Не хотелось думать о худшем, но так могли взрываться только тактические ракеты. Интересно, кто их запускал?
Ближе – на Троицком мосту – периодически велась стрельба. Стреляли с обоих сторон – непонятно кто и зачем – на мосту никого не было. Трассеры, черканув о мостовую, веером уходили в небо или в темнеющие на его фоне купы деревьев. Мы решили, что угоним аэромобиль в зоологическом парке.
Потом мы увидели вспышку. Яркую, как солнце – по душу “дживы”. Затем над мостами пронеслись, разбрасывая тепловые ловушки, два армейских аэромобиля – “титаны”, выкрашенные в стальной цвет неба, и пропали в районе Смольного. На их фюзеляжах в отблесках взрыва блеснули красные звезды. Мне показалось, что одним из них управлял мой друг и однокашник, летчик высшего класса, герой России – Федор Березин по прозвищу Мама ту-ту, с которым, когда он вырывался со службы, мы пили самые разнообразные крепкие напитки и вообще отрывались по полной.
Он любил напевать детский стишок:
Мы не будем долго пить –
Будем денюшку копить.
Мы накопим рублей пять –
Выпьем водочки опять.
Мы опять не будем пить –
Будем денюшку копить…
Ну и так далее – до бесконечности. Из-за этого на трезвую мы с ним обычно долго пререкались, потому что Березин таким странным образом отстаивал право на свободу слова.
– Пошли сюда! – приказал Виктор Ханыков, перелезая через горы земли. – Здорово наши влупили?!
– Здорово… – вяло согласился я. – А мне еще говорили о гуманности власти… – вернулся я к своим баранам, полагая, что после увиденного душа сыщика размякнет.
– Ха… – с презрением отозвался Виктор Ханыков, ступая на Кронверкский мост.
Несомненно, он хотел сказать, что я зря надеюсь.
– Ты бы лучше подумал, что следователю расскажешь!
Мне осталось только вздохнуть. Действительно, все складывалось против меня: бабон с Кагалмой, комиссар со своим понедельником, мои статьи с намеками на войну в астросами… Но это были только цветочки. Дальнейшие события показали, что я не знал и половины того, что происходило на самом деле.
Не успели мы добраться до середины моста, как неожиданно со стороны протоки вынырнул злополучный “гирвас” с мордатым комиссаром Ё-моё и Сорок пятым юмоном. Наверное, “гирвас” где-то прятался, пережидая заварушку.
Собственно, деваться было некуда. Мы бросились что есть силы в сторону парка, чтобы было глупее глупого, потому что мост был длинным, как аэродромное поле.
Почему Виктор Ханыков со всей решительностью и смелостью не выстрелил, я так и не понял. Да и сам я сплоховал – надо было прыгнуть в воду, что ли. Хотя, я думаю, и это было бесполезно.
На этот раз глушитель мыслей сработал неотвратимо, как гильотина. Дело в том, что мы с Виктором Ханыковым окончательно протрезвели.
Прежде чем я почувствовал запах фиалок и потерял сознание, раздался восторженный вопль:
– Попались, голубчики, ё-моё!..
Глава 4
Тайна понедельника
Мы застряли в прошлом, как не знаю, в чем. В общем, влипли. И я решил, что это на всю оставшуюся жизнь. Но вначале очнулись за старой танцплощадкой. Слава богу, обошлось без расслабления гладкой мускулатуры, иначе бы пришлось отмокать в Неве-Москва-реке. Было уже совсем темно, и где-то что-то горело. Комиссар Ё-моё расхаживал в раскорячку, важно поскрипывая портупеей. В его глазах отражалось пламя далеких пожаров, а на боку топорщилась кобура с пистолетом.
Я как бы ненароком огляделся в поискал нибелунши. Куда его дел Виктор Ханыков? Хоть убей, не мог вспомнить. У меня был какой-то провал в памяти – немудрено после воздействия нейтрализатора, то есть глушителя мыслей. Ханыков сидел, обнимая березу, и был невозмутим подобно скале, профессионально, как буси, демонстрируя презрение к смерти. Нибелунши у него, конечно, отобрали и бросили в траву рядом с “гирвасом”.
– Сынок, – укорил комиссар, обращаясь ко мне, – зачем ты от меня бегаешь? Ё-моё.
– Уже не бегаю, – успокоил я его, дергая левую руку, к которой был пристегнут Сорок пятый.
Оказывается, вот еще почему на моей руке был характерный след от наручника. Значит, я один раз уже был в их руках. Осталось узнать, зачем меня кололи.
Сорок пятый по-приятельски улыбнулся. Улыбка у него была открытой и дружеской, как у полного идиота.
– Э-э-э… – укоризненно произнес я.
В ответ юмон неожиданно покраснел. Ей богу! Рожки, просвечивающие сквозь редкие, белесые волосы, порозовели, а на щеках появился румянец, заметный даже в отблесках пожаров. Неужели у Сорок пятого есть совесть? Быть того не может! Иначе бы он не был юмоном, потому что полицейским юмонам совесть не полагалась по уставу. А в другом качестве юмонов и не использовали. Недаром официально его звали Дураконом сорок пять.
– Вот что… – вздохнул я, глядя комиссару Ё-моё в лицо, – я забуду это… – я потряс наручниками, – я забуду это, – я показал на плечо, в котором была дырка от укола, – я забуду ваш дурацкий нейтрализатор, если вы нас сейчас же отпустите!
Комиссар Ё-моё насмешливо посмотрел на меня и сказал по слогам:
– Ума не приложу, как это сделать! Не-а! Сейчас мы отправимся туда, где еще не были. Ё-моё.
– Знаю я ваши дурные наклонности, – заметил я, пытаясь выиграть время.
Глядя на меня сверху вниз, комиссар загадочно произнес:
– Не-а… на этот раз это будет не Земля…
Казалось, он размышляет, осуществлять ему задуманное или нет. Но возможно также, что я наделял его большим умом, чем было на самом деле.
– А что?.. – вырвалось у меня, – есть варианты?..
– Всему свое время. Потерпи. Ё-моё.
– Никуда я с вами не поеду!
Мне было наплевать, что он задумал. Нашел Клондайк – беззастенчиво набивал свой карман, используя мою способность перемещаться во времени.
– Нехорошо, нехорошо… – многозначительно произнес комиссар Ё-моё. – Я тебе в отцы гожусь. Долг платежом красен.
– Какой долг?! – удивился я.
– Ты еще спрашиваешь! – неподдельно возмутился комиссар Ё-моё, снова останавливаясь прямо надо мной.
– Спрашиваю, потому что чего-то не понимаю.
– Мне тебя продали на ходку в бабон! – радостно сообщил комиссар Ё-моё.
Видать, это ему дорого вышло, потому что он сильно важничал.
– Продали?! – удивился я, выказывая презрение ко всему комиссаровскому роду. – Кто?
– Твои дружки!
– Свисти, папаша, дальше, – я отвернулся.
Я не обязан был ему верить. На Леху, конечно, нельзя было полагаться на все сто, но такого свинства я от него не ожидал.
– Не веришь? – ехидно спросил комиссар Ё-моё и посмотрел на своего раба, словно призывая в свидетели.
Формально, конечно, юмоны имели такой же статус, как и все марсиане, но это, что называется, декларировалось лишь на бумаге, потому что с моралью у юмонов как раз было не все в порядке.
– Не верю, – подтвердил я и тоже посмотрел на Сорок пятого.
Сорок пятый приосанился, сделал идиотское лицо и попытался развести руками в знак того, что так оно и есть и по-другому не будет. Он дергал мою левую руку, в которой был пристегнут, улыбался, как провинившийся Леха Круглов, и пускал слюни.
– Хозяин… – произнес он фальцетом, по-собачьи глядя на комиссара Ё-моё.
– Все равно! – уперся я.
– А придется поверить! – заявил комиссар Ё-моё.
– С какой стати? – возмутился я.
– А с той, что куда сегодня Леха бегал? А? – он ехидно улыбнулся.
– Известно куда… – растерялся я, – в редакцию…
– Это он тебе сказал, что в редакцию, а сам на Гороховой в банк завернул. Ё-моё!
– Зачем? – глупо осведомился я.
Хотя зачем еще ходят в банк? Викентий, не будь наивным! Друзья и жены тоже предают. Самыми надежными оказываются только собаки.
– …Чтобы положить на свой счет кругленькую сумму… Ё-моё…
Он торжествовал. Плавился от удовольствия – кто-то оказался подлее его самого.
– Иди, папаша, – сказал я ему, – по ночам я не подаю.
– А зря! – в сердцах воскликнул комиссар Ё-моё. – Потому что теперь ты мой еще на сутки, ё-моё.
– Стоп-стоп! – поднял я правую руку, на которой не было наручника. – Кажется, один раз я с тобой куда-то уже перемещался?!
– Ну перемещался, ну и что?! – раздул ноздри комиссар Ё-моё. – Мне это стоило лишней седины! Ё-моё! – Он наклонил голову, которая посеребрилась от времени.
Но почему-то это не убеждало. Я пожал плечами. Казалось, он меня в чем-то укорял. Даже легкомысленный юмон, которому надоел наш разговор, проснулся и с неподдельным возмущением посмотрел на меня.
– Второй раз не перемещусь! – заверил я.
– Обсуждение этого вопроса является предательством! – заявил комиссар Ё-моё.
– Предательством?! – удивился я.
– Почти, – уточнил он.
– Ну… и как мы тогда должны разговаривать? С помощью жестов?
– Не усложняй себе жизнь, сынок, – предупредил комиссар. – Ведь ты даже не знаешь, во что вляпался.
– Во что же?
– В дерьмо – по самые уши!
– Что-то не заметил, – отозвался я.
– Уж поверь моей осведомленности, – заверил он.
– Это почему? – спросил я.
– Потому что ты стрелял в федералов.
– Я?! Я даже не видел их!
– А я?! – возмутился он.
– Вы федерал?
Тогда он сунул мне под нос документ, из которого явствовало, что комиссар Ё-моё является супер-пуперагентом метаполиции и наделен полномочиями ВПР – внесудебного принятия решений. Это уже было серьезно. Одно дело – начальник полиции в заштатном северном городке, а другое – столичный тайный сыск.
– Понял? Ты целился в нас?
Сорок пятый даже приосанился. Видать, он гордился своим хозяином и тем, как он ловко завернул разговор.
– Да… – склонился я под тяжестью обвинения. – Не скрываю, но ведь не выстрелил!
– Время сейчас военное. Кто будет разбираться, – сухо заметил комиссар Ё-моё.
Мне друг показалось, что разговор попахивал хорошо режиссированной сценой, что вдруг комиссар Ё-моё засмеется, засмеется и Ханыков, пристегнутый к березе, засмеется и юмон – раб комиссара Ё-моё. Все окажется шуткой. Мы обнимемся и выпьем водки, которая наверняка есть у комиссара Ё-моё в заначке, и ко всеобщему удовольствию разъедемся по домам.
– Целился, – признался я, – но не выстрелил. Я же не знал, кто вы.
– Я тебе кричал?
– Ну в общем да, что-то такое…
– Вот видишь. Даже свидетели есть.
– Кто? – удивился я.
– Неважно… – ответил комиссар Ё-моё.
Но по тому, как невольно дернулся Сорок пятый, я понял, что свидетелем является именно он.
– Да вот хотя бы Ханыков… – словно впервые заметив пожарника, кивнул комиссар Ё-моё.
– Никакой я не свидетель, – подал голос Виктор Ханыков.
– Ну неважно, – тут же согласился комиссар Ё-моё, – хотя по роду службы ты обязан.
– Обязан? – спросил я.
– Обязан… – скорчился под березой Виктор Ханыков.
– Не буди во мне зверя – поехали! А?!
– Но почему?! – все еще упорствовал я.
Знаете, что заявил он мне в сердцах:
– Ты моя страховка! Ё-моё!
– Страховка?! – возмутился я.
– Страховка, – подтвердил он, глядя на меня сверху вниз.
Мне вдруг стало все равно: всю жизнь меня предавали – разве можно так жить! Черная полоса невезения. Даже любимая девушка – и та заперлась в подвале!
– Ну и что?! – крикнул я в отчаянии.
– Ладно. – Мне показалось, что комиссар Ё-моё меня понял. – В первый раз не вышло… – нехотя признался комиссар Ё-моё и посмотрел куда-то за реку, где на темном фоне города иногда вспыхивали рубиновые вспышки взрывов и через секунду доносился звук.
– Чего не вышло? – спросил я наивно.
– Какая тебе разница… Не вышло, и все! Не отработал ты деньги! Не отработал! Так что останавливаться мне не резон. Понял?
Я что-то начал припоминать. Кажется, это было банальное ограбление банка, но с оригинальной концовкой. Даже кого-то убили. Черт! Теперь я замешан в преступлении. Этого только не хватало! Вот почему меня разыскивала группа “кальпа” и наверняка – метаполиция всего мира!
– Ну положим, у вас что-то получится, а след?! След!!! Как от него избавиться?!
– Это не твоя забота!
– Ограбить банк – это не тряхнуть дорожный автомат! – горячо возразил я.
– Не банк… – с тихой грустью усмехнулся комиссар Ё-моё и замолчал.
Похоже, он не хотел мне рассказывать больше того, что я помнил и понимал. И вообще, все его тайные метаполицейские делишки, в которых никто, ничего не должен разбираться.
– Инкассаторскую машину… – я так подскочил, что дремлющий юмон испугался. – Еще хуже!
– Это почему?! – удивился комиссар Ё-моё.
– Потому что убитых много!
– Ты и это помнишь?! – с досадой удивился он. – Ё-моё!
И я понял, что свалял дурака. Надо было, конечно, держать язык за зубами. А теперь я не только участник, но и свидетель преступления, и надобность во мне рано или поздно отпадет – как только мы вернемся на Марс после очередного грабежа. Неизвестно, что задумал комиссар Ё-моё. Может, он посадит меня в клетку и будет кормить собачьими консервами, а потом вздумает ограбить банк на Европе – спутнике Юпитера, где во льду строились принципиально новые города. Остается только подождать, когда в них свершатся новые преступления века.
Теперь я вспомнил кусок побольше.
Еще в Кагалме комиссар Ё-моё заявил, что банки грабят одни дураки – хлопотно: стены, охрана, сигнализация. Опять же полиция на хвосте. А ограбить инкассаторскую машину пара пустяков – денежки сами вынесут и даже положат в машину. Главное, появиться в нужном месте, в нужное время. И повод удачный – бабон – петля времени – как раз соответствует периоду ограбления века. Иными словами, дорожка в прошлое была протоптана. Но не только комиссаром Ё-моё! Можно было подумать, что он один такой умный. Помню, как он по-детски радовался:
– Четверть миллиарда рублей! С такими деньгами даже в аду не пропадешь! Ё-моё!
Как известно, самый черный юмор – английский, хотя земной Англии уже не существовало, а на Марсе о ней забыли. Так вот, по-моему, у комиссара Ё-моё было плохо даже с английским юмором, потому что, несмотря на то, что о виртуальном преступлении никто ничего не мог вспомнить, кроме официальной версии, – в скалярном поле частиц, независимо – в прошлом, в настоящем или в будущем – всегда оставался след. Дело было только за малым – все решали настойчивость и профессионализм метаполиции и их детекторы. Не спасали даже пресловутые три процента, которые назывались “висяком” или “глухарем”. Еще никому не удавалось целенаправленно попасть в “висяк”. “Висяк” носил случайный характер. Его природу никто не знал.
После того, как Сорок пятый ранил меня в ногу, комиссар Ё-моё взялся делать перевязку. Убивать меня, конечно, никто не собирался. Просто огромный черный пистолет с вычурной скобой спутал все карты – даже Леха напился, чтобы ему было не так стыдно.
Вначале меня потащили к выходу из подземелья. Где в этот момент были Леха Круглов и Рем Понтегера, я не имел ни малейшего понятия. Но уже до того, как мне задрали штанину, рана на ноге благополучно закрылась: мы увидели, что кожа на глазах затянулась, а последняя дробинка вывалилась на пол. У комиссара Ё-моё глаза стали квадратными, а юмон ничего не понял. Честно говоря, я и сам был удивлен не меньше комиссара. Никогда не предполагал, что мое тело обладает такими свойствами.
– Ну и чудненько! – обрадовался комиссар Ё-моё. – Одной проблемой меньше!
Пока я с удивлением рассматривал и поглаживал ногу, он смотался куда-то и вернулся со шприцом в руках. Он ввел мне специальное вещество из класса медиаторов – карментон (вот откуда у меня след от укола), который приводил к нейтронной атаке – эффекту, связанному с изменением числа нейтронов и связей между ними. Особенно активизируется деятельность тех участков мозга, которые развиты у данного индивидуума. Хотя при этом возникал побочный эффект – помрачнение сознания и повышение внушаемости. В случае со мной усиливалась моя способность к спонтанному перемещению во времени. Чем комиссар Ё-моё и воспользовался. Ему оставалось только заказать дату, в которую надо было переместиться. И главное – куда.
А заказал он ни много ни мало: десятое ноября 2112 года и Ассигнационный банк: в этот день двенадцать грабителей подорвали инкассаторскую машину на Садовой. Точнее, на выезде из Банковского тупика, а за одно уничтожили шесть полицейских машин. Об этом целый год трубили газеты всей России, пока иные громкие дела не оттеснили преступление века на последние страницы. И все равно, нет-нет да кто-то из пишущей братии вспоминал о дерзком ограблении. Дело в том, что, хотя всех двенадцать преступников положили часа через два где-то в районе морского порта, а денег так и не нашли. Отсюда делался вывод: либо был как минимум тринадцатый соучастник, либо бандиты успели перегрузить деньги на подводную лодку или даже на базу астросов, хотя об астросах и черных ангелах тогда толком никто ничего не знал.
Таким образом, реальное ограбление произошло еще до моей ссылки на Землю. А виртуальное – вчера, то есть в пресловутый понедельник. Расчет комиссара Ё-моё был правильным: пока метаполиция разберется, что к чему, пока выйдет на след, еще эта заварушка с базой черных ангелов и каменами. Все складывалось как нельзя лучше.
Однако при самом удачном раскладе у меня не больше двух-трех дней, если только комиссар Ё-моё оставит меня в живых, если камены не захватят власть, если черные ангелы не помогут им, если астросы не угробят планету вместе со всеми ее обитателями.
Реальное ограбление произошло в 12:33 по московскому. Виртуальное – на две минуты раньше.
Последующие события я помнил фрагментарно. Вначале мы очутились в Банковском тупике. Место было узкое и опасное: напротив охрана, сбоку охрана, спереди ворота, а позади стена.
Комиссар Ё-моё рассуждал: “Все равно инкассаторы смертники. Не мы, так двенадцать бандитов!”
Требовалось сработать в течение одной минуты. Захватить машину и выгнать ее через Мучной переулок на Казанскую улицу.
Такова была вкратце идея комиссара Ё-моё. Что и говорить, я был от нее не в восторге. Хотя мое дело телячье – во-первых, моего мнения никто не спрашивал, а во-вторых, я пребывал под своеобразным наркозом и ничего не соображал. Правда, это надо было еще доказать в метаполиции. А у них, как и во всякой карательной службе, разговор был коротким – вначале бить, а потом беседовать. Вот почему Леха и Рем Понтегера боялись ее до потери сознания. Я так думаю!
Комиссар Ё-моё был вооружен пистолетом, а юмон – ручным гранатомет с огромным, как бочонок, барабаном. Я же был просто билетом в обратную сторону. И хотя я более менее сносно держался на ногах, комиссар прежде чем выстрелить, заботливо прислонил меня к фонарному столбу таким образом, чтобы я обхватил его руками и мне было удобно.
Мы появились в тот момент, когда инкассатор выносил из Ассигнационного банка последний два мешка с деньгами. Руки его были заняты. Второй инкассатора с автоматом страховал его, хотя страховать-то, собственно, было нечего: двор внутренний, охраны полно, сверху матовый купол, снизу три метра железобетона и ни одного канализационного люка, а только узкие сливные отверстия, в которые проскользнет разве что крыса.
Первым делом Сорок пятый выпустил очередь в того, кто нес мешки. Граната даже не взорвалась. Она пробила инкассатора вместе с его бронежилетом и влетела в дверь банка. “Бум-бум-бум!!!” Внутри три раза бабахнуло, три раза грохнуло, и от охранного помещения остались одни воспоминания. Одновременно комиссар Ё-моё убил инкассатора с автоматом и побежал к водителю.
Не отрывая пальца от спускового крючка, Сорок пятый юмон разнес пост охраны со стороны Москательного переулка. “Бум-бум-бум!!! Бум-бум-бум!!! Бум-бум-бум!!!” – дергался в его руках гранатомет. Затем с невозмутимым видом – дежурку на Садовой. “Бум-бум-бум!!!” Во все стороны летели стекла и куски фасада. Затем: “Бум-бум-бум!!!” – все окна на втором этаже с обеих сторон тупика, не говоря уже о первом, от которого не оставил камня на камне. Удивительно, как еще банк не рухнул.
