Михаил Чулков
Русские сказки, богатырские, народные
Повесть о Мавранарском королевиче
В древние времена за 15000 лет до наших дней, до покорения Сибири под Российский скипетр, там находилось обширное и многолюдное государство, называемое Мавранар, которое лежало невдалеке от Уральских гор. Им владел король по имени Ахмас. При всём его благополучии не доставало ему только наследника его престола. Для получения этого приносил он богам многочисленные жертвы и раздавал милостыни, строил гостиницы для странствующих. Такие его благодеяния заслужили удовлетворение свыше – бесплодие королевы разрешилось рождением прекрасного королевича, имя которому было дано Абакай. Рождение младенца праздновалось многие дни, большое число знати было поздравлено новыми чинами, была дана свобода узникам и между убогими была разделена великая милостыня. Словом, всякий в той стране чувствовал радость из-за рождения королевича и повсюду ничего не было видно, кроме веселья, игр и гуляний. В то же время не забыл король и собрать со всей земли своей волшебников и астрономов, которым велел по знаниям их и усмотрениям определить – каково будет течение жизни его новорожденного сына. Но оказалось так, что ответы их весьма не согласовались с пожеланиями короля Ахмаса, поскольку все они предвещали жизнь юного королевича до 30 лет, весьма подверженной великим напастям, но каковым именно – того они не знали.
Подобные предсказания весьма ослабили радость Ахмаса и вселили в него внутреннюю печаль. И потому он, желая упредить грозящую его сыну планетами беду, велел воспитывать ребенка у себя глазах, чтобы быть полностью уверенным в его безопасности. Однако годы шли, юному королевичу минуло уже 15 лет, и до сих пор никакого, даже самого малого несчастья с ним не приключалось. Но поскольку невозможно противиться определению судьбы, та всё же учинилась по её власти. Однажды Абакай, прогуливаясь близ морского берега, возымел охоту поездить по морю. По его велению было подведено богато убранное судно, в которое он и сел со всею своею свитою, в сорок человек. Но едва удалились они от берега, как набежали на них морские разбойники. Хотя слуги царские и дали им всевозможный отпор, но превосходящим числом разбойников они были побеждены, взяты в плен, и проданы на острове Самсарит – жестоким людоедам.
Самсариты были поистине чудовища, имевшие человеческий стан и собачьи головы. Они заперли Мавранарского королевича вместе со всеми его людьми в крепкий дом и кормили их нисколько недель миндалем и изюмом. А по прошествии этого времени отводили по человеку на день на королевскую кухню, и убивали их – по одному на праздничное кушанье.
Так все сорок человек были съедены самым безжалостным образом, остался только один королевич Абакай, который ожидал равной себе судьбы, и пребывал в рассуждении, что нежное тело его погибло, будучи оставленным на закуску Приготовляясь к смерти, думал про себя Абакай: «я знаю, что мне не миновать смерти, зачем же мне быть столь подлым, чтобы отдаться произвольно на смерть? Лучше продам я им жизнь свою подороже, и буду обороняться до последней капли крови…» Пока он так размышлял, пришли самсариты – он позволил им без сопротивления отвести себя на кухню… Но зайдя на кухню и увидев большой нож, коим им надлежало ему быть зарезанным, собрал он все силы, разорвал веревку, которой были связаны его руки, и схватив нож, умертвил всех бывших в кухне, прежде чем хоть кто-то из них мог оказать ему сопротивление. Расправившись с ними, стал он с ножом в дверях, и все отваживавшиеся напасть на него, падали мертвые на землю. Вдруг весь двор возмутился: всюду раздавались собачий вой, бреханье и рычанье.
Когда до короля дошла весть, что один человек воспротивился столь многим его подданным, ужас объял его. Он пришел сам к нему и сказал:
– Молодой человек! Я удивляюсь твоей храбрости и дарю тебе жизнь. Не дерись больше с моими подданными – множество без сомнения тебя одолеет. Скажи мне истину, какого ты роду?
– Всемилостивейший Государь, – ответствовал королевич, – я сын Мавранарского короля.
– Твоя храбрость, – сказал король, – довольно свидетельствует о твоей природе. С этой минуты ты в безопасности: мой двор отныне и впредь составит для тебя приятное пребывание. Ты будешь счастливее всех смертных тем, что я избираю тебя в свои зятья, и ты сей час женишься на моей дочери принцессе. Она – любви весьма достойная особа. Всё принцы моего двора крайне в нее влюблены, но перед всеми ими я тебе даю преимущество.
– Вы, ваше величество оказываете мне очень много чести, – сказал Абакай, которого слова эти не очень обрадовали, – я думаю, что я не столь к этому способен, как самсаритские принцы.
– Нет-нет, – вскричал Король с жаром, – я не изменю моего слова: ты должен быть моим зятем. Не противься моей воле, чтобы после в том не каяться.
Абакай усмотрел, что сопротивление ввергнет его в смертельную опасность, вынужден был во всем повиноваться. Итак его женили на принцессе, которая имела наипрекраснейшую сухую сучью головку, острые ушки, и сверкающие глаза: словом, на самой прелестной из красавиц всего острова. Но со всеми этими собачьими статьями любить её королевич Абакай не мог. Сколько бы она к нему ни ласкалась, он получал от этого всё большее к ней омерзение. От этого он без сомнения должен был ожидать опасных последствий если бы не предупредила их смерть этой принцессы, случившаяся по прошествии немногих дней после свадьбы.
Королевич внутренне радовался, освободившись от этого чудовища, но неожиданно для себя узнал, что на этом острове есть закон погребать, как умершего мужа с живою женою, так и живого мужа с умершею супругой; и что уставу этому подвержены все, не исключая и самого короля. Самсариты к этому обычаю так привыкли, что они ни мало ему не ужасались и шли на смерть, с радостью приплясывая и распевая песни. При чём и все вокруг стоявшие делали то же самое. Так что погребение у них казалось больше праздником, чем печальным зрелищем.
Весть эта повергла Абакая в неописуемую печаль, но следовало повиноваться суровости гонящей его судьбы. Начиная погребальные обряды, его положили в новый открытый гроб, дали ему по обычаю один хлеб и кружку воды. И так несли их обоих живого и мертвую к месту, где обыкновенно у них всех погребали. Состояло оно в обширной и весьма глубокой, специально для этого выкопанной яме. По прибытии туда во-первых опустили тело умершей принцессы, а потом все присутствующие разделились на двое – одна часть пела, а другая плясала. На одной стороне стояли любовники с любовницами, а на другой мужья с женами. Первые пели все вместе хороводом, схватившись рука об руку, а последние плясали попарно.
По окончании всех этих обрядов, в которых Абакай не мог принимать участия, опустили также и его в яму к женину телу. Устье ямы тотчас же было покрыто камнем.
У виде себя в ужасной темнице, вскричал он: «О небеса! В каком оставляете вы меня состоянии! Такова ли награда, обещаемая добродетельным людям? Для того ли вы, по неотступной просьбе дали меня отцу моемy, чтобы и достался я в добычу столь ужасной смерти?
После этого он предался жестокому унынию.
Хотя Абакай и не имел никакой надежды к выходу из этого ада; но почувствовав, что лежит на земле, он встал из гроба и пошел наощупь вдоль стены. Он не прошел еще и ста шагов, как вдруг в глаза ему блеснул свет. Он удвоил свои шаги, поспешив к месту, откуда тот исходил!. Приближаясь увидел он, что перед ним стоит со свечой женщина, которая, услышав шорох приближавшихся шагов, огонь загасила.
– О небо! – вскричал Королевич – не сон ли это? Нет, конечно сон, произошедший от моего замешательства. О несчастный! оставь надежду увидеть дневной свет: ты сошел уже прежде смерти в вечное обиталище ночи… Ах! Король Мавранарский! злосчастный мой родитель! перестань уповать о моем возвращении – сын твой не будет опорою твоей старости: уже он в челюстях смерти!
По окончании слов этих услышал он голос, произносящий следующие слова:
– Утешься королевич! Если ты сын государя Мавранарского; то не погибнешь в этом месте. Назначенная судьбою вам в супруги избавит вас отовсюду.
– Государыня моя! – отвечал Абакай. – Хотя, без сомнения, должно счесть великим наказанием, чтобы на шестнадцатом году жизни быть заживо погребенным, но со всем тем я лучше соглашусь сто раз окончить здесь жизнь мою, нежели принять от вас помощь на сказанном вами условии, если вы, можете быть таковы внешне, как моя недавно умершая супруга. Если и у вас такая же собачья голова какая была у нее, то любить мне вас никак невозможно.
– Я не самсаритка, – отвечала та, – притом мне идет только четырнадцатый год, и я уверяю вас, что лицо мое вас напугать не сможет.
При этом она, вынув фитиль, опять зажгла свечу, и показала королевичу столь прелестное личико, которое в мгновение ока воспламенило его сердце.
– Какой радостный случай! – вскричал Абакай с восхищением: – ничто с видимым мною сравниться не может. Но скажите мне, кто вы? Я признаю вас за волшебницу, или божество страны этой; ибо вы обещали меня вывести из этой пропасти.
– Я не волшебница, – отвечала та, – а дочь грузинского царя, по имени Динара. Однако приключения мои я расскажу вам в другое время; а теперь объявлю только, что на этот несчастный остров принесло меня бурей, и я спасаясь от смерти, вынуждена была выйти замуж за одного самсаритского вельможу, который вчера умер. Меня по здешнему обычаю погребли с ним вместе, с одним хлебом и кружкой воды. Перед погребением моим спрятала я под платье фитиль, и несколько восковых свечей. По опущении меня в пропасть, встала я из гроба и зажгла свечу, не имея в себе ни малейшего страха, каковой должно ощущать в столь смертельном месте. Спасающее небо подкрепляло меня во всем, предвещая неизвестную надежду к моему спасению. Я пошла от моего гроба, удаляясь от страшных окружающих меня предметов (то есть мертвых всюду валяющихся тел, от коих происходил великий смрад, и искала способа к собственному избавлению. Не отошла я еще и ста шагов, как увидела впереди нечто белеющееся. Оно представляло собой великой мраморный предо мною лежащий камень. Приблизившись к нему, я оторопела, увидев высеченное на нём мoё имя. Пройди и сам прочти эту надпись, – проговорила она, подавая ему свечу, – которая и в тебе не меньше моего пробудит удивления.
Абакай подошел к камню и прочел следующие слова:
«Судьба определившая королевичу Мавранарскому в супружество царевну грузинскую Динару, соединит их в этом месте. Королевич Абакай может поднять этот камень, и выйти с супругою своею на свет по лестнице, под оным камнем находящейся».
– Но как можно поднять такой камень? – изумился Абакай. – Для такой работы потребно не меньше ста человек?
– Не сомневайся, любезный королевич, – проговорила Динара, – употреби только свои к тому силы; без сомнения какой-нибудь добродетельный дух или волшебник вошел в наше состояние, желая нас от него избавить.
После чего Абакай, отдав свечу царевне, приготовился поднимать камень. Однако ему не было нужды обращать на то все свои силы; ибо едва он дотронулся, камень поднялся сам собою и открыл ступени лестницы.
По ней вышли они в открывшуюся пещеру, лежащую у подножия обширной горы. Из пещеры вышли они к берегу реки. Благодаря небо за избавление, усмотрели они небольшое судно, стоящее у берега реки. И так, не сомневались они больше, что у них есть чрезвычайный охранитель. Это сознание умножило радость, какую почувствовали они, увидев свет. Судно их, хотя и было без вёсел и парусов, однако взошли они на него, исполненные надежд. «Судно это, – сказал Абакай, – должно быть управляемо нашим охранительным духом, который имеет старание привести нас в место, обитаемое людьми, нам подобными». И так отдаляясь от берега, они предались течению реки, которое понесло их вниз. Чем далее они плыли, тем больше усиливалось течение реки, а ширина берегов её убавлялась ввиду того, что текла она сквозь две высочайшие горы, вершины которых соединились, образуя преужасную пещеру, от чего в том месте было мрачно, как ночью. По приближении к той пещере, их судно столь сильно бросило во внутрь, что Королевич и Царевна считали себя пропавшими. Тут начали они терять надежду на прежде имеемое ими охранение свыше. Между тем несло их очень быстро. Иногда их cудно бросало весьма высоко, а иногда опускало в неизмеримую пропасть. Считая себя нисходящими в мрачное жилище теней, не щадили они молитв. Но поскольку не определено им было погибать, то вынесло наконец их судно из пещеры, и прибило к берегу, на ровном берегу. Тут же, приободрившись, вышли они на берег и оглядываясь в поисках места для отдыха, приметили у подошвы одной из гор огромное здание. Оба тотчас направились к нему и, приблизившись увидели, что то были огромные сооружения, вырубленные в скале. Вход в них был посреди через высокие стальные ворота, на которых были видны каббалистические знаки и была сделана на арабском языке следующая надпись: «Ты, желающий войти в это здание, знай, что не достигнешь этого, не умертвив осьминожных тварей».
– Итак надежда моя миновала, посмотреть эти палаты внутри, – сказала Царевна.
– Не меньше и я того желал бы, – вторил ей Абакай, – но трудно, или не возможно получить желаемое, ибо буквы, написанные на воротах, заключают в себе талисман[39].
– Однако давай присядем на эту лавочку, – предложила Динара, и подумаем, что нам можно предпринять в наших обстоятельствах?
Они сели, и Абакай попросил девушку рассказать ему свои приключение, в связи с чем она и начала.
Рассказ царевны Динары
Отец мой, царь Грузинский, сильно любя меня, воспитал, как приличествует царской дочери. Один молодой царевич, живший при нашем дворе, увидев меня, почувствовал ко мне крайнюю любовь, которая нарушила его спокойствие. Заметив жестокость его страсти, и добродетельные его намерения, подавала я ему надежду, что вздыхает он не понапрасну. В то время прибыл к нашему двору посол из соседнего государства, с требованием выдать меня в жены своему королю. Родитель мой, считая предложение это хорошей для меня выгодой, без дальнего размышления дал в том обещание. Велено мне было готовиться к отъезду с великим визирем. Отъезд мой столь поразил моего любовника, что он, простившись со мною, в тот же вечер умер. Я оплакивала смерть его так горячо, что о любви нашей наверняка возымели бы подозрение, когда бы меня не защищала близость разлуки моей с родителем, почему в слезах моих все обманулись. Наконец я села на корабль, на котором должны мы были плыть около морского залива. Однако страшная буря нарушила благополучное наше путешествие, и отняла у служителей корабля всякую возможность управлять им. И так нас занесло в неизвестные места, а напоследок прибило к Самсаритскому острову.
Чудовища, на этом острове обитающие, услышав шум от прибытия корабля, прибежали и взяли нас в плен. Прочего я не могу вспомнить от страха меня объявшего. Они поели всех моряков, придворных и самого визиря, ну а я полюбилась некоторому знатному, но крайне престарелому вельможе. Он мне и сказал, что если я соглашусь выйти за него замуж, то это избавит меня от всех угрожающих мне бед, коих я иным способом избежать не смогу. Дряхлость его предоставила мне безопасность от его объятий; ибо в самом деле он умер лишь только нас с ним обручили; потому что я от страха быть съеденною, не взирая на омерзение к собачей его голове, согласилась за него выйти. Вчера только его и похоронили
– Ах! – вскричал королевич Абакай, – у вас на платье тарантул.
Царевна зная, сколь ядовит этот паук, испугалась, и вскочила, отряхивая платье. Тарантул упал на землю, и Абакай раздавил его ногой. Вдруг они услышали великий шум и стук, при этом ворота сами собой растворились. Королевич и Царевна ужаснулись было; но одумавшись сказали друг другу: «Неужели смерть этой-то осьминожной твари должна была разрешить талисман?».
Они обрадовались и вошли в ворота.
* * *
Им представился обширный сад, в котором они увидали всех родов деревья, носящие на ветвях зрелые плоды. Голодные странники, нарвав фруктов, уже хотели было употребишь их в пищу, когда поняли, что все они были из чистого золота. Посреди сада протекал ручей, весьма чистой воды, и на дне которого видно было несчетное множество разных драгоценных камней.
Осмотрев в саду все достойное примечания, они прошли в беседку, сделанную из чистого восточного хрусталя: она являлась входом в палаты. Проходя покоями, они, кроме блистающих по стенам переливов золота, алмазов и яхонтов, не увидели ни одной живой твари. Напоследок им представились серебряные двери, отворив которые, они вступили в богато убранный кабинет, где увидели сидящего на софе старого мужчину, имеющего на голове изумрудную корону. Борода его, белизной подобная снегу, лежала по земле. Там же было видно было шесть претолстых волосьев, особо от бороды висящих; усы его состояли из таковых же волосьев, каковых было по три на каждой стороне. Ногти его на каждом пальце простирались в длину не менее аршина. Этот почтенный муж, ласково взглянув на пришедших, сказал им:
– Кто вы, любезные мои дети?!
– Милостивый государь! – ответствовал ему Абакай, – я – королевич Мавранарский; а эта прекрасная особа – дочь царя грузинского, и когда вы нам дозволите, мы расскажем вам наши приключения. Без сомнения надеюсь, что несчастья, нами претерпленные, приведут вас в сожаление, и великодушие ваше дозволит нам иметь здесь пристанище.
– С охотой, – у сказал старик; – я вам очень рад, и тем более, что вы царские дети. Вы очень счастливы, что попали в мой дом – я разделю с вами мое благополучие и удовольствие. Останьтесь со мною навсегда, здесь насладитесь радостью всевечного счастья. Смерть, содержащая под своей властью своею всех людей, здесь коснуться вас не сможет. Впрочем ведайте, что я царь Китайский. Древность мою вы можете усмотреть по великим моим ногтям, Я живу уже 9700 лет. Бунт произошедший в государстве моем, принудил меня из него удалиться. Я пришел в эту степь, где повелел духам построить этот огромный дворец. Духами я повелеваю, как каббалист[40]. Тысячу лет не выходил я из этого места, и намерен навечно тут остаться. Я разумею тайну камня Премудрости, и силою его я бессмертен. Я научу вас этой важной премудрости после того, как вы проживете со мною несколько веков… Однако я вижу, что слова мои приводят вас в сомнение. Будьте уверены в их истинности. Человек разумеющий, как делать Философский камень, не может умереть естественной смертью, пока того не захочет сам. Правда, хотя он может быть убит, и тайна эта не защищает его от насильственной смерти; но чтобы сохранить себя от таковой опасности, он должен будет удалиться в подземные обиталища, или построить себе замок, подобный моему. Здесь я в безопасности: людская злоба и ненависть навредить мне не могут. Талисман, увиденный вами на воротах, составлен так, что никакой злодей и разбойник в них пройти не сможет; хотя бы и убил он тысячу осминожных тварей. Вход сюда дозволен одним только людям кротким и добродетельным.
По окончании этой речи, царь Китайский заключил с королевичем и его спутницей договор о вечной дружбе, а те вознамерились с ним остаться навсегда. Он спросил их, не желают они покушать, и узнав, что они уже два дня не ели, показал им два фонтана, изливающихся в обширные золотые купели. Один вместо воды бил наилучшим вином особенного вкуса, а второй – несравненным молоком, которое, попадая в купель, становилось приятнейшего рода кушаньем. Старый царь позвал трех духов, и приказал им подать яства. Те приготовили стол на три персоны, и в трех золотых блюдах поставили эту молочную снедь. Сев за стол, Абакай и Динара поели всё с превеликим аппетитом; причем духи подавали им в хрустальных сосудах вино. Старый же Царь, коему в силу обладания великими ногтями не возможно было употреблять пищу из рук своих, разевал только рот, а кормил его один из духов, как младенца.
После стола старый царь просил Абакая рассказать свое и Динары приключения; что ими и было сделано. По окончании из рассказа, царь говорил им:
– Забудьте, дети мои, произошедшие с вами несчастья. Вы оба молоды, достойны любви; заключите же между собою вечный союз. Здесь вы насладитесь блаженством нескончаемого благополучия, и любовь ваша взаимно пребудет навсегда.
Абакай и Динара и прежде клялись уже друг другу в вечной любви; а тогда возобновили ласки, и сочетались супружеством.
Нежные любовники эти, хотя и желали бы каждую минуту посвящать взаимной страсти; но из почтения и любви к старому Царю, проводили при нем большую часть дня, забавляя старца приятными разговорами, или слушая от него удивительные истории, кои он им беспрестанно рассказывал. Так шли годы. Между тем Динара родила двух прекрасных сыновей, коих вскормила собственною грудью. По пришествии их в возраст способный к наукам, один дух, по повелению китайского царя, научил их многим хорошим и таинственным наукам. Семи лет от роду они уже знали очень много.
В то время Динара говорила мужу своему:
– Я признаюсь, что замок этот мне становится скучен. Тщетно вижу я пред собою все эти различные чудеса. Устав вечного здесь пребывания порождает во мне отвращение от всего этого. Хотя Царь Китайский и обнадеживает сделать нас бессмертными; но бессмертие это мне вовсе не приятно. Премудрость его не может учинить такого, чтоб мы не состарились; а долгую жизнь в старости я считаю более за бремя, чем за благополучие. Сверх того я крайне желаю видеть моего родителя; если сверх моего чаяния печаль о моей мнимой смерти уже не прекратила дни его.
– Любезная Динара, – отвечал ей Абакай, – в этом бессмертии я нахожу не иное удовольствие, кроме как то, что могу любить тебя вечно. Небо тому свидетель, что и я не менее твоего желаю видеть моего родителя, о коем я никогда без слез вспомнить не могу. Но есть ли нам надежда доехать до Грузии, или до моего отечества?
– Судно наше, – сказала царевна, – стоит еще целое на том же месте, где мы его оставили. Вверим себя ещё раз нашей судьбе. Поплывем опять по реке; может быть, она принесет нас в таковое место, откуда мы сможем сыскать случай приехать ко двору отца моего, или в твои земли.
– Я соглашаюсь на ваше желание, – проговорил Абакай; – ибо, что угодно вам, то и мне всегда приятно. Оставим же этот замок, когда он вам противен, и сядем в судно с детьми нашими. Но каковым покажется отъезд наш китайскому царю? Он любит нас, как собственных детей. Можно ли нам его оставить? Отлучка наша сделает его безутешным.
– Мы поговорим с ним, – сказала Динара, – и притворимся, что отлучаемся от него только на малое время. Я думаю, что он в надежде о нашем возвращении много тужить не будет.
По таком условии пошли они к старому Царю, и представили ему, что они возымели желание непременно повидаться с своими родителями, и что разлуку с ними больше переносить не могут. Они просили у него дозволения на то, обещаясь чрез несколько лет опять к нему возвратиться. Услышав это, старый Царь начал неутешно плакать.
– Ах! мои любезные дети, – сказал он, – итак, я должен вас лишиться. Я не увижу уже вас больше.
– Всемилостивейший Государь, – говорил ему Абакай, – дозвольте нам последовать стремлению родственной любви. Когда же мы его удовлетворим, то опять возвратимся к вам в уединение, и насладимся с вами счастьем бессмертного здесь пребывания.
Динара подтвердила ему то же самое. Но как они ни льстили престарелому царю своим возвращением; он с помощью своей науки знал внутренние устремления их сердец, заключающих в себе совсем иное. Соболезнование, почувствованное им в преддверии лишения милых ему людей, сделало ему жизнь его несносной. Не желая более пребывать на этом свете, призвал он к себе Ангела смерти, которого своими познаниями столь долго от себя удалял – тот и пресек дни его. Едва он закрыл глаза свои вечным сном; как духи унесли его тело, замок со всем убранством исчез; а королевич Абакай с женой и своими детьми очутился в просторном поле. Они не могли удержаться от слез, сознавая, что стали причиною смерти царя Китайского, их благодетеля. Но печаль эту утешила надежда увидеть своих родителей. Итак, они начали готовиться к отъезду. Собрали несколько плодов, которые, не взирая на бесплодие той пустыни, природа произвела в том месте, и отнесли их в судно, которое так и стояло на том же месте, где они его оставили. Потом войдя в свой корабль, пустились они вниз по реке. Река же, неся их с прежним стремлением, через несколько часов примчала к своему устью, где впадала в море. Разбойники проезжавшие около того места, увидев судно, приблизились к ним, и закричали, чтобы они сдались добровольно, если не хотят умереть. Что было делать безоружному Абакаю, против множества вооруженных злодеев? Он беспрекословно отдался во власть этих злодеев, и лишь только попросил их ради всего, что есть для них священного, чтобы они не бесчестили его супругу, и не отняли жизни у детей их. Забрав их всех их на корабль, разбойники поплыли к некоторому острову, высадив на котором Абакая, отправились далее в море, увезя с собою Динару и обоих её сыновей.
Невозможно описать горя, почувствованного этими нежными супругами при разлуке. Они наполняли воздух жалостными воплями, и любой, кроме тех злодеев, глядя на них, посочувствовал бы им; но те имели глухие на жалость уши. Королевич не переставал проклинать разбойников до тех пор, как корабль скрылся с глаз его.
– О, вы, безбожники! – восклицал отчаянный Абакай, – я не сомневаюсь, что правосудие небес не оставит вас без отмщения. Гнев их постигнет вас всюду! – Потом возведя глаза к небу, он взмолился: – О, праведное небо! всегдашняя моя защита, неужели твоя была воля лишить меня жены и детей столь бесчеловечным образом? Если ты не сотворишь со мною нового чуда, возвратив мне их: то я буду иметь больше причин всечасно на тебя жаловаться, чем прославлять прежде оказанные тобою мне благодеяния. Не нашло ли ты мне другой причины к смерти, как только, чтоб я оставил свет опечаленным отцом и злосчастным супругом?
По окончании этих слов, увидел он толпу людей, приближающихся к нему. Их вид представился ему весьма странным. Они имели стан во всем подобный человеческому, только были без голов, на грудях имели широкий рот, и на каждом плече по глазу. Эти чудища, схватив Абакая, представили своему государю.
– Ваше Величество, – говорили они, – этого человека столь странного вида мы нашли на морском берегу. Может быть, он лазутчик, подосланный от неприятелей наших?
– Всяко бывает, – сказал их король, – приготовьте огонь, и как только я его допрошу, бросьте его в костер.
Потом, обратившись к королевичу Мавранарскому, начал его допрашивать:
– Молодой человек, поведай мне, кто ты, откуда, и кто привез тебя на наш остров?
Абакай не скрыл от него своей природы, и рассказал обо всём с ним случившемся. Король выслушав про всё это с удивлением, сказал:
– Королевич! Я примечаю, что небо прилагает особое старание о соблюдении вашей жизни; ибо, хотя б вы даже не открыли мне чрезвычайных ваших приключений, то внутренняя склонность сердца моего обращается в вашу пользу. Вы должны остаться живы. Я даю вам при дворе моем любое место, и надеюсь, что вы мне окажете помощь в войне, которую я веду с королем соседнего острова. Я объясню вам причину ее. Дело в том, что неприятель мой и его подданные с виду вовсе не такие, как мы – люди без голов. Они на человечьих туловищах имеют… птичьи головы! Когда же они говорят, голос их подобен птичьему крику. Почему мы всех их, попадающих в наши руки, считая за водяных плиц, попросту съедаем. За это король их объявил нам войну, и беспрестанно вероломно посылает на нас свои вооруженные корабли, которым хоть и не всегда удается нам навредить; однако он не оставляет своего коварного намерения всех нас искоренить, равно и мы надеемся всех их рано или поздно переесть.
– Вот какова причина несогласия нашего, – заключил со вздохом безголовый король. – Мы всегда держимся настороже, опасаясь их нападений, а они до сего времени вечно имели над ними выигрыш.
Королевич Мавранарский попросил принять его в королевское войско; за что он и пожалован был королем званием военачальника. В скором времени наш молодой полководец доказал, что он достоин был столь высокого звания, и не напрасно носил чин свой. Вблизи берегов их острова показалось множество вражеских кораблей. Сам король с птичьей головой и отборными людьми из своих подданных явился для окончательного истребления безголовых. Абакай дал им время высадить половину войск на берега; а потом вдруг ударил в них с своими подчиненными столь отважно, что, приведя неприятеля в замешательство, принудил оставшихся бежать на корабли и спасаться в море. Множество кораблей было потоплено, порублено, и много врагов было взято в плен. Сам птичий король едва смог спасти жизнь свою бегством.
Безголовые еще ни разу не имели такого счастья в победе. Все приписывали честь её королевичу Абакаю, и воины признавались, что они никогда столь хорошо предводимы не были, и что никто из прежних их полководцев не выказал столько храбрости и доброго распорядка в нападении. Эта похвала польстила молодого королевича, оказать еще более ценные услуги. Он предложил безголовому королю вооружить флот, и учинить нападение на неприятельский остров. Совет этот Королю понравился. Он повелел построить сто кораблей, и вооружив их, отправил под начальством Абакая на птичий остров.
Флот прибыл к острову ночью. Абакай высадил тотчас войско на берег, и на рассвете, построив их в боевой порядок, пошел прямо к королевской столице, и напал на нее внезапно, раньше чем птичьи головы могли остеречься. Все способные носить оружие были умерщвлены, город был взят, король со всем своим двором, и множеством подданных был пленен. И так Абакай с победой возвратился на остров безголовых, где ему была учинена знатная встреча, и эта столь славная победа праздновалась еще целый месяц. Пленников разделили по обывателям, коих накушались до отвала подобиями этих водяных птиц. Сам побежденный монарх не избегнул той же злосчастной участи. Его в один всенародный праздник съели за королевским столом.
По окончании этого похода, решившего войну, Королевич Абакай в течение нескольких лет вел праздную жизнь при дворе безголового короля, который настолько его полюбил, что однажды, призвав его к себе, сказал:
– Любезный королевич! Я стар уже и не имею наследников мужского пола. Я оставляю тебе мою корону с тем, чтобы ты разделил её с моей дочерью. Хотя ты и весьма чудного и смешного виду; однако же я тебя избираю в мои зятья.
