Михаил Иванов
Полшага до Небес
Ди остановился, повернулся и, выставив перед собой руку с опрыскивателем, осторожно шагнул в сторону от тропы… Немного ещё… Стоп. Он нажал на рычаг – ярко-жёлтая клякса зависла, впитываясь в кажущуюся пустоту и едва слышно шипя. Красота! Довольный, Ди вернулся на тропу и поскакал вприпрыжку, то пуская из опрыскивателя облачка краски, то прикладывая к лицу респиратор: если мать увидит большой расход – догадается, что Ди опять гонял «за флажки».
Лужа, лужа, лужа – брызги, брызги, брызги! Скользкие и прозрачные, маленькие озерца разлетались из-под ботинок каплями, падали и снова сливались вместе в жидкие зеркала. Лужи – это «размороженный» воздух континуума, оставшийся в тоннелях после их создания мобильным блоком конвертера, – так говорят в школе. Только этим воздухом нельзя дышать.
Дышать… Ди прижал респиратор к лицу и сделал вдох. Убрал и вдохнул ещё раз, сравнивая. Пахло вроде бы солью и ещё чем-то трудноопределимым… Должно быть, это настоящий запах океана. В жилых модулях пахнет совсем не так – там вовсю работают регенераторы. Вода и воздух циркулируют по кругу – в школе и об этом рассказывали, но Ди было не очень понятно. В старшем классе круговорот воздуха и воды изучают подробнее – может, тогда он что-нибудь поймёт.
«Разморозить» воздух относительно легко, а вот что-нибудь более плотное… м-м-м… например, воду… Но этим занимались раньше, в первое время после «Прыжка», а сейчас, как говорит папа, не до баловства: энергия ядра конвертера используется только для регенерации двух важнейших невосполнимых ресурсов, обеспечения фермы с оранжереей светом и теплом и работы необходимых электроприборов, – Большой импульс забрал всё, и те крупицы, что даёт теперь ядро, приходится экономить.
Ну и ладно! Зато какая красота вокруг! До «Прыжка», по словам папы, люди портили всё, что только могли, но нынешнюю красоту не испортит никто! Ди любит запутанные лабиринты скал, и берег с бесчисленным количеством ракушек, и океан, опять же! И неважно, что всё это нельзя потрогать… А уж солнце-то! Ди остановился и задрал голову: вот оно, разметалось ворохом оборванных тончайших нитей, шевелит ими завораживающе неторопливо, полощет в бездне. Засмотришься – простоишь весь день и даже не моргнёшь ни разу…
Растрёпанный сноп серебристых паутинок колышется высоко-высоко. И такая же серебристая аура растёт вокруг них, расширяется, образуя неровное кольцо. Когда кольцо оторвётся, то поплывёт вниз, к земле, размазываясь бесформенной кляксой, приближая новый день. Волна люминесцирующего тумана накатит, насытит непроницаемую для человека атмосферу континуума, и станет светло и бесцветно, и границы предметов обретут невероятную чёткость, особенно углы, как будто их обвели кусками мела и угля и растушевали в сторону плоскостей, – а накатив, будет оседать неспешно, и в конце концов уляжется прозрачной, чуть перламутровой пылью – тонкой, совсем неощутимой, но от которой едва заметно колет в ладонях.
Сколько уже должно было скопиться вокруг этой пыли – но будто и нет её, лишь тускло серебрятся, если смотреть под определённым углом, крыши модулей, купол конвертера в отдалении, ломаные поверхности скал да облачка ограничительной разметки. А если постараться и собрать-таки хоть щепотку в ладонь, то не взметнётся она от дуновения и не будет плавать затем в воздухе весёлой искрящейся круговертью, как обычная домашняя пыль, а лениво стечёт с ладони вниз, словно нет в ней ни сил, ни желания летать.
Напитавшая континуум волна угаснет постепенно, и с угасанием её придут сумерки, а затем ночь – серая, размывающая вместе с силуэтами очутившихся на самом её дне декораций и границы самого этого замкнутого, статичного, почти театрального мира…
Ди встрепенулся: «Не до ночи же стоять, в самом-то деле!» – и поспешил дальше.
Он бежал, вертя головой, изредка притормаживая, чтобы разглядеть получше необычно блеснувшую волну или сложившиеся в особо причудливый узор солнечные нити… Разглядеть – и восхититься! И мысли его тоже бежали своим путём, то уклоняясь в сторону фантазий, то возвращаясь и снова нагоняя реальность…
…Ближе к ночи, бывает, к папе заходит дядя Айк, а иногда ещё дядя Рэй. Вчера они тоже сидели вместе за маленьким кухонным столом и наливали в прозрачные стаканы содержимое бутылки с затёртой этикеткой, которую дядя Айк достал из кармана своего камуфляжа. Папа много говорил о закрытой системе… или открытой… м-м… или про обе сразу? И про растущую где-то энтропию… Папа из-за этого очень переживает. Если б Ди мог, то обязательно нашёл и пересадил бы эту «энтропию» – пусть растёт где-нибудь в другом месте! По-серьёзному!
Дядя Айк тоже очень переживает. И дядя Рэй. Но Ди толком не понимает отчего.
Воспользовавшись моментом, Ди пожаловался тогда папе, что Багси видел в глубине воды страшилище, и теперь ребята помладше боятся ходить к океану. Папа усадил Ди на колени и сказал, что страшилища – часть континуума, и никоим образом не смогут никому причинить вреда, а захмелевший дядя Айк буркнул: «Кроме нас здесь бояться некого». Дядя Айк, хоть и часто очень громко разговаривает, даже кричит, – но хороший, он никогда не обманывает. Да… А всё равно страшно…
***
…– Время должно течь! – начал выходить из себя Айзек. – Нельзя вмешиваться в законы мироздания! Всё должно идти своим чередом, и чему суждено погибнуть – должно погибнуть!
– Далеко не все согласятся с тобой, – возразил Рэй, – а те, кто остался там, тем более. Ты и сам был не согласен…
