Ди потёр глаза. Да-а, без фонарика… От солнца – что толку? Пульсирует себе редкими вспышками, запуская туманные светящиеся кляксы… Конечно, если двигаться по поверхности планеты в направлении солнца, то станет немного светлее, – так говорит папа. Вот только океана в тех краях нет и в помине. А вот небо есть везде.
Небо… Мама говорит, что Дэймон попал сюда совсем маленьким и не видел толком того неба – прежнего, настоящего. Но Ди казалось, он помнит – и даже до сих пор видит во снах: синее, необъятное и глубокое – гораздо необъятнее и глубже океана, гораздо ближе неба нынешнего, по-настоящему бесконечного, но абсолютно бесцветного, неживого, – в конце сновидения пронзающее тоской… И ослепительный свет – солнце! Не здешнее, тусклое и неподвижное, которое висит себе на одном месте, как старинная лампа с абажуром (Ди раз видел такую в таком же, наверное, старинном фильме), – висит, не падает…
Вообще, не все предметы падают. Вот, например, птицы. Или Камень. Ди перевернулся на спину, расстегнул пальто и вынул бинокль.
И в небе тоже раньше была жизнь. Сейчас вот живого очень мало. Это потому, что всё вокруг твёрдое. Континуум, одним словом. Вот и небо такое же твёрдое. А в небе – Камень. Дамокл.
Огромная, бесцветная, как всё в континууме, скала висит над океаном, продавив пелену серебристой дымки. Если встать прямо под Камнем, можно рассмотреть его поверхность. Папа говорит, что, вероятно, континуум здесь имеет не такую, как везде, структуру из-за того, что Дамокл очень быстро падал. Это сделало континуум похожим на увеличительное стекло – мутное от пара и дыма, но всё же достаточно прозрачное, чтобы Камень в стремительно расходящихся от центра прожилках серебряного пламени воспринимался значительно ближе и во много раз крупнее, чем есть на самом деле. Вот, например, скалы на берегу никуда не падали и вообще даже не двигались, и выглядят ровно так, как должны.
Все ребята боятся заходить в фокус этой огромной линзы, которую папа однажды сравнил при них с глазом Циклопа. А чего бояться? Нет, по-серьёзному? Камень ведь не может выпасть из континуума. В противном случае (папа так и сказал: «в противном», – Ди хихикнул) с неба уже много бы чего нападало – сначала мелочь всякая, затем объекты покрупнее, вроде птиц, а уж потом, много позже, и сам Камень. Именно в таком порядке. Но это всего лишь ги-по-те-за – то есть предположение, не на самом деле.
Знают, но всё равно боятся. И потому Ди каждый раз оказывается здесь один. Он закрывает глаза, раскидывает руки и стоит так, затаив дыхание, вслушиваясь… и скоро улавливает, как гудит Камень. Вся их компания слышит этот гул. Даже Айви. Хотя она ещё маленькая и глупая, а потому часто повторяет за другими.
Ди поднялся – хватит, перевёл дух, – стряхнул с себя ладонью закружившиеся в воздухе кусочки вездесущего лишайника и двинулся дальше.
…А ещё, если поискать, в тоннеле можно найти маленький шарик. Иногда шарик очень горячий. Красивый: чёрный, в радужной плёнке. Компания Ди владеет целой коллекцией таких шариков. Правда, вся она умещается в горсти.
Шарики – большая редкость, хотя в последнее время они попадаются всё чаще. И иногда ну просто разбирает похвастаться этой невероятной диковиной, поделиться тайной с тем, кто даже не представляет о подобном! С Альбертом, например. Он вроде уже взрослый, но вроде и не совсем – пожалуй, понял бы и оценил, но в то же время не стал бы покушаться на коллекцию.
А всё же – лучше никому ни-ни! Прослышит Прот и его прыщавые братцы-огородники о таком сокровище – враз всё отберут! Они такие! Вот на прошлой неделе, к примеру, выследили Ди и загнали в дальний конец фермы, к самым гидропонным лоткам, чтоб пошуровать в его карманах (хорошо ещё, что бинокль был, как обычно, надёжно упрятан под пальто). Пришлось схватить подвернувшийся садовый нож и рассадить себе ладонь. Все трое застыли столбом, выпучив остекленевшие глаза, и смотрели, как льётся по пальцам кровь, стекает на их ненаглядные растения… Припадочные. Ди так и ушёл тихонько, зажав кое-как порез, а они всё стояли в параличе и тряслись…
В тот раз ему пришлось вернуться домой украдкой: родители увидят – не миновать нудных, дотошных разбирательств, и тогда – прощайте прогулки к океану, нынче уж точно. Залив рану медицинским клеем и подождав, когда края разреза стянутся (пришлось вытерпеть при этом, не издав ни звука, ужасную – а продлись она ещё немного, и несомненно смертельную – боль!), Ди прокрался на кухню за припасённым в укромном углу сухарём. Дверь в жилую комнату была приоткрыта, и он услышал, как папа и мама разговаривают с кем-то. Ди прислушался. Голос был знакомый: мягкий, даже немного вкрадчивый. Прям как у… Точно! Доктор Мэтью!
Доктор Мэтью не настоящий доктор, вроде миссис Сэмюэль, которая лечит зубы или вправляет вывихнутые пальцы, а раз в месяц проводит полный медосмотр и берёт всё подряд на анализы (ужас!), – и, несмотря на то, что не доктор, доктор Мэтью всё равно отчего-то не нравится Ди. Он приходил как-то к По-движ-ни-кам – уф-ф! – когда Миранда расстроилась. Очень расстроилась. Никто не понял, из-за чего она стала вдруг швырять любимые игрушки, посуду… Никто не мог её успокоить. Тогда появился доктор Мэтью и сделал укол. Миранда Ви ещё дня два не показывалась на улице, и только на третий вышла вразвалочку, будто отсидела ноги, была молчалива и задумчива, иногда отвечая на вопросы невпопад…