полная версия

Михаил Иванович Туган-Барановский
Теоретические основы марксизма

Полная версия

Исходя из этого положения, Бэм-Баверк приходит к своей теории прибыли. «Человек, – говорит он, – может изготовлять нужные ему предметы потребления или непосредственно, или через посредство промежуточных продуктов, называемых капиталом. Этот последний способ производства требует пожертвования времени, но сопровождается увеличением массы продукта, сопутствующим, хотя и в меньших размерах, каждому дальнейшему удлинению пути производства»²¹⁴. Возникающий таким образом прибавочный продукт капиталистического производства и образует собой, согласно Бэм-Баверку, прибыль капиталиста.

Очевидно, что техническая производительность капитала представляется Бэм-Баверку не меньше, чем и Визиру, Маршалу, Менгеру или другим современным представителями теории производительности²¹⁵естественной ценовой капиталистической прибыли.

Я указал выше на то, что теория производительности не может доказать социальной справедливости дохода, не основанного на труде. Она может быть неоспорима, и все же теория эксплуатации сохранит всю свою силу. Но я отнюдь не считаю теорию производительности неоспоримой или даже просто верной, так как она не дает, по моему мнению, удовлетворительного объяснения происхождения капиталистического дохода. Основная ошибка теории производительности (включая сюда и теорию Бэм-Баверка) заключается в том, что она ставит в связь получение прибыли с введением улучшенных средств производства. Капитал, приносящий прибыль, является в глазах теоретиков этого направления всегда в виде инструментов и машин, употребление которых увеличивает массу производимых продуктов. Но происхождение капиталистической прибыли, или, вообще – дохода, не основанного на труде, не имеет ничего общего с введением улучшенных орудий труда. Правда, всякий доход, не вытекающий из труда, вытекает из владения имуществом; но основой его является владение не столько орудиями труда, сколько средствами существования рабочих.

Это чувствовал Джевонс, определив капитал как «совокупность предметов, служащих для поддержания существования рабочих, занятых производством»²¹⁶. Как рабочий является более основным и важным фактором производства, чем его орудия труда, точно так же и капитал в форме средств существования рабочих является более основным и первоначальным капиталом, чем капитал в форме «произведенных средств производства», ибо последняя, согласно определению, суть продукт рабочего. Поэтому, всякая теория, желающая дать научное объяснение доходу капиталистов, должна объяснить его в его самой основной и чистой форме – в форме дохода, вытекающего из обладания средствами существования рабочих.

Если же проблема прибыли будет поставлена таким образом, то станет очевидным, что так называемая производительность капитала совершенно ни при чем в возникновении дохода капиталистов. Ибо что может быть нелепее противопоставления в качестве особого фактора производства средств существования рабочих самим рабочим? Правда, рабочие не могут не только работать, но даже и жить без помощи средств к существованию. Но производительность средств существования именно и выражается в труде рабочего; мы сосчитали бы дважды одно и то же, если бы стали говорить о производительности средств существования рабочих и производительности самих рабочих, как о чем-то особом и независимом друг от друга.

Если мы признаем труд особым фактором производства, то мы, очевидно, не имеем права приписывать производительную силу также и средствам существования рабочих. Хлеб и мясо – не суть факторы производства, таковым является рабочий, питающийся ими.

Но обладание средствами существования есть необходимое условие всякого труда, а следовательно, и всякого производства. Рабочий, лишенный средств к существованию, неизбежно попадает в экономическую зависимость от лица, владеющего средствами к существованию, и это лицо получает возможность принудить рабочего уступить ему большую или меньшую часть произведенного продукта. То же нужно сказать и о средствах производства: они также необходимы для производства, и обладание ими, при отсутствии их у рабочего, дает возможность владельцу присваивать себе часть продукта производства.

Родбертус дал окончательное решение вопросу о происхождении дохода, не основанного на труде. «Рента, – говорит этот превосходный мыслитель, – покоится на двух необходимых предварительных условиях. Во-первых, не может быть ренты, если труд не создает более, чем требуется рабочему для продолжения труда, ибо без этого избытка, никто не может, не работая, регулярно получать доход. Во-вторых, не может быть ренты, если не существует учреждений, лишающих рабочих целиком или частью этого избытка и передающих его другим, неработающим, ибо рабочие по самому существу дела первоначально владеют своими продуктом. Что труд создает этот избыток, это вытекает из условий хозяйства, а именно из повышения производительности труда. Что этот избыток частью или целиком отымается у рабочих и передается другим, это вытекает из существующего права, которое, будучи основано на насилии, может лишать рабочих их продукта лишь путем постоянного принуждения»²¹⁷.

Доход, не основанный на труде, подразделяется, прежде всего, на земельную ренту и прибыль. Подразделение это вытекает из того, что между средствами производства, а следовательно, и существования, некоторые не созданы людьми и связаны с землей, а другие создаются самими людьми. Землевладельцы владеют средствами существования и производства первого рода, капиталисты – второго. Между тем, благодаря естественным различиям почвы, трудовой продукт на различных земельных участках весьма различен. Владелец более плодородного участка может потребовать в свою пользу всего избыточного продукта на этом участке. Таким образом возникает дифференциальная земельная рента, законы которой установлены Рикардо.

От этой дифференциальной ренты следует отличать монопольную земельную ренту, получаемую и с самого худого участка и вытекающую из самого права собственности на землю. «Собственность на землю как известное ограничительное право остается и в том случае, когда дифференциальная рента исчезает»²¹⁸. В этом случае создает ренту монополия земельной собственности сама по себе, а не различия естественных свойств земельных участков.

Доход капиталистов, прибыль, определяется другими моментами. Капитал – продукт не природы, но самих людей. А так как владение капиталом есть необходимое предварительное условие производства, то капиталисты имеют возможность присвоить себе часть продукта производства. Высота общественного процента прибыли зависит от двух моментов: от производительности общественного труда, т. е. от общей суммы продукта, производимого при помощи данной единицы труда в данную единицу времени, и от доли капиталистов в этом продукте.

Чем производительные труд, тем больше и прибавочный продукт – та часть произведенного продукта, которая остается за покрытием всего необходимого для продолжения производства (т. е. необходимых средств к существованию рабочих, занятых производством, и израсходованных средств производства). Прибавочный продукт распределяется между различными классами общества. Каждый класс стремится присвоить возможно большую долю общественного продукта, и потому доля каждого класса устанавливается общественной борьбой. Доля капиталистов тем больше, чем они могущественные сравнительно с рабочими и другими общественными классами.

Как выше указано (в главе VI), не существует никакого определенного закона относительно высоты заработной платы, низшую границу которой образуют средства существования, необходимые для жизни рабочего, а высшая граница определяется всем трудовым продуктом рабочего (за вычетом израсходованных в процессе производства средств производства). Заработная плата колеблется между этими крайними границами, и так как капиталисты являются сильнейшей стороной, то заработная плата фактически устанавливается ближе к низшей, чем к высшей границе. Правда, заработная плата повышается под влиянием повышения производительности труда, но, надо думать, что при капиталистическом способе хозяйства заработная плата никогда не превысит сравнительно довольно низкого уровня, так как монопольное владение средствами существования и производства является прочной опорой социального преобладания капиталистов.

Из вышесказанного следует, что процент прибыли может изменяться как параллельно, так и в обратном отношении сравнительно с заработной платой. Возможны следующие комбинации процента прибыли и заработной платы (как доли продукта): высокая заработная плата и высокий процент прибыли, высокая заработная плата и низкий процент прибыли, низкая заработная плата и высокий процент прибыли, низкая заработная плата и низкий процент прибыли. Это мы и видим в действительности: высокий процент прибыли идет в Америке рядом с высокой, в России – с низкой заработной платой. Благодаря высокой производительности труда непроизводительные расходы производства в Америке низки – и доля капиталистов и рабочих высока. Иное мы видим в России, где при низкой производительности труда высокий процент прибыли достигается лишь путем крайней эксплуатации и крайнего угнетения труда капиталом.

Теперь нам нетрудно установить, в чем заключается истина и ложь обеих соперничающих теорий прибыли: теории производительности капитала и теории прибавочной ценности Маркса. Обе содержат в себе зерно истины и обе ложны в своей односторонности. Что касается первой теории, то совершенно верно, что, кроме понижения заработной платы, имеется и другой источник повышения прибыли, а именно – повышение производительности труда путем введения улучшенных средств и способов производства. Технический прогресс, замена ручного труда машинным, создает тенденцию к повышению процента прибыли, как это мы видели в предшествующей главе, что может сопровождаться и повышением заработной платы (как реальной, так и денежной, как по своей массе, так и по своей трудовой стоимости).

Ложь производительной теории заключается, прежде всего, в том, что она признает в капитале третий самостоятельный фактор производства, рядом с трудом и землей. Но «капитал есть только промежуточный продукт природы и труда и больше ничего. Его возникновение, существование и действие суть простые этапы в непрерывной деятельности истинных агентов производства, природы и труда. Эти последние агенты суть единственные силы с начала до конца в процессе возникновения предметов потребления»²¹⁹. Что же касается природы, то она не образует собой, как выше доказано, абсолютной стоимости. Таковой является только труд. Это дает нам право рассматривать весь общественный продукт как создание только общественного труда и ничего больше²²⁰.

Однако было бы большой ошибкой считать общественный продукт созданием только рабочих, непосредственно занятых производством. Все лица, содействующие хозяйственному благополучно общества, прямо или косвенно участвуют в производстве общественного продукта. Фабричные рабочие руководят ходом машины, но для создания машины требуется нечто большее, чем крепкие мышцы. Без науки, без творческой работы человеческого духа хозяйственный труд был бы так же бессилен, как птица без крыльев. Рабочий класс столь же мало совпадает с интеллигенцией, представителями творческого труда, как и класс капиталистов. Великие открытия и изобретения, также как и составляющие эпоху идеи и вообще все, что мы включаем в понятие духовной культуры, являются продуктом не какого-либо общественного класса, но всего общества как целого.

Конечно, неправильно видеть в капиталисте главного двигателя промышленного прогресса. Правда, капиталист присваивает плоды промышленного прогресса, но отнюдь их не создает. Только очень немногие великие изобретатели обогатились от своих изобретений. Но если миллионы Аркрайта или Уатта можно считать создаем их собственной гениальности, то, очевидно, того же нельзя сказать о доходах бесчисленных фабрикантов, которые с того времени получали и получают барыши от употребления прядильной и паровой машины.

Однако промышленный прогресс движется, и не исключительно рабочими, занятыми в производстве. Все общество, как культурное целое, вырабатывает прибавочный продукт, который присваивают имущие классы. Этот прибавочный продукт создается работой интеллигенции всевозможных профессий не в меньшей мере, чем и механическим трудом непосредственных производителей; художник, врач, общественный деятель так же необходимы для хозяйственного преуспевания страны, как и ткач, земледелец или кочегар. Творческая работа великих ученых и изобретателей непосредственно умножает производительные силы общества²²¹. Но капиталисты еще меньше оплачивают эту творческую работу, чем механический труд рабочих: они пользуются ею как даровым благом природы без всяких затрат со своей стороны.

Игнорируя зависимость прибыли от высоты заработной платы, теория производительности оказывается столь же односторонней и ложной, как и противоположная ей теория прибавочной ценности Маркса, игнорирующая улучшение техники производства как чрезвычайно важный источник повышения прибыли. Повышение производительности труда создает тенденцию к повышению как процента прибыли, так и заработной платы. Истинная теория прибыли должна признать влияние на процент прибыли обоих моментов: как чисто хозяйственного момента (высоты производительности труда), так и социального момента (распределения трудового продукта между различными общественными классами).

Изложенная здесь теория прибыли совпадает в существенных пунктах по своему социальному содержанию с теорией эксплуатации Родбертуса и Маркса. Но экономическая основа ее совершенно иная: она совершенно свободна от всякой связи с абсолютной трудовой теорией ценности, являющейся отправным пунктом теории прибыли обоих названых великих социалистов. Этим самым показано, что абсолютная трудовая теория ценности, очевиднейшим образом противореча фактам, совершенно не нужна и в качестве обоснования теории эксплуатации. Она может порождать лишь ошибки, как это мы видели на примере теории прибавочной ценности Маркса, безусловно подлежащей отвержению в качестве теории прибыли.

Истинная теория распределения общественного дохода не может быть следствием какой бы то ни было теории ценности. Это было вполне ясно и понято Рикардо, высказавшим в одном из своих писем к Мак-Куллоху следующее важное методологическое положение: «в конце концов, все великие вопросы относительно земельной ренты, заработной платы и прибыли должны объясняться пропорциями, в которых продукт распределяется между землевладельцами, капиталистами и рабочими и которые не могут быть объяснены никаким учением о ценности»²²².

Увлечение многих социалистов абсолютной трудовой теорией ценности покоится на чистом недоразумении: справедливые требования рабочего класса отнюдь не нуждаются в обосновании их этой теорией. Как теория ценности она явно несостоятельна и должна уступить место теории предельной полезности; как теория исключительной производительности человеческого труда она должна уступить место теории абсолютной трудовой стоимости, изложенной в настоящей книге. Эта новая теория признает, как и старая, социальную эксплуатацию основой всякого нетрудового дохода; социалистическая критика капиталистического хозяйства оказывается, таким образом, и с точки зрения новой теории вполне справедливо.

Глава IX. Крушение капиталистического строя

I. Теория недостаточности рынка для капиталистического производства. Соображения Маркса и Энгельса. Точка зрения новейших марксистов и буржуазных экономистов. Классификация систем хозяйства. Антагонистическое и гармоническое хозяйства. Основной парадокс капиталистического, как и всякого антагонистического хозяйства.

II. Заключение. Крушение капиталистического строя не есть экономическая необходимость. Противоречие капитализма с господствующими правовыми воззрениями. Необходимость социалистического строя.

С точки зрения материалистического понимания истории все социальное развитие определяется развитием хозяйства. Не сознание людей вызывает социальные перевороты, но противоречия материальной жизни, столкновения общественных производительных сил с производственными отношениями. Для доказательства неизбежности крушения капиталистического строя и его превращения в высшую общественную форму требуется, прежде всего, доказать невозможность существования капиталистического способа производства по достижении известной ступени хозяйственного развития. Если эта невозможность доказана, то доказана и необходимость превращения капитализма в свою противоположность.

Таков был вполне естественный ход мыслей Маркса и Энгельса в их попытках обосновать неизбежность нового общественного строя. Для них было всего важнее представить доказательства экономической невозможности дальнейшего продолжения капиталистического способа хозяйства. Поэтому неудивительно, что как Маркс и Энгельс, так и их последователи приложили все силы, чтобы дать требуемое доказательство. В результате этих усилий получилась даже не одна, а две различных теории крушения капитализма, находящиеся между собой в некоторой связи, но в то же время имеющие известные самостоятельные элементы, благодаря чему он не могут быть рассматриваемы как одно нераздельное целое. Одна из этих теорий может быть названа теорией недостаточности рынков для капиталистической промышленности, другая же – теорией падения процента прибыли.

I

Что касается первой теории, то она была вполне ясно изложена и обоснована уже в половине 40-х годов Энгельсом в одной из его речей в Эльберфельде, напечатанных в «Rheinische Jahrbücher», а также в его же статье «Die englische Zehnstundenbill» («Neue Rheinische Revue». 1850).

В речи в Эльберфельде Энгельс ставит себе задачей доказать, что коммунизм «является для Германии если не исторической, то экономической необходимостью». Это положение доказывается им следующим образом. Германия должна выбирать между свободой торговли и протекционизмом. Если Германия предпочтет первое, то германская промышленность будет уничтожена английской конкуренцией, и массовая безработица вызовет в Германии социальный переворот. Но если Германия пойдет другой дорогой и введет высокие покровительственные пошлины, то это должно иметь своим следствием быстрое развитие германской промышленности. Внутренний рынок скоро окажется слишком узким для все возрастающей массы ее продуктов, и Германия быстро окажется в необходимости искать для своей промышленности внешние рынки, что, в свою очередь, должно повести к борьбе не на жизнь, а на смерть между немецкой и английской промышленностью. «Промышленность неизбежно должна прогрессировать, чтобы не оставаться позади и не клониться к упадку, а для этого она должна завоевать новые рынки, постоянно расширяться путем устройства новых предприятий. Но так как с тех пор, как Китай доступен мировой торговле, нет новых рынков, которые можно было бы завоевать, а нужно увеличивать использование старых рынков, благодаря чему рост промышленности в будущем должен быть по необходимости более медленным, то в будущем Англия в еще меньшей мере, чем теперь, будет склонна выносить конкуренцию промышленности другой страны». Таким образом, борьба между германской и английской промышленностью может иметь только один конец – разорение слабейшего конкурента, а следовательно, и социальный переворот. Но если капитализм рухнет в одной стране, он должен рухнуть и во всех остальных.

Вся эта аргументация кажется Энгельсу совершенно неотразимой. «С такой же достоверностью, – утверждает он, – с какой мы приходим на основании известных математических посылок к определенному математическому выводу, мы должны прийти к заключению, на основании существующих экономических отношений и принципов политической экономии, что социальный переворот неизбежен»²²³.

Те же взгляды Энгельс развивает и в своей позднейшей статье (1850 г.) в применении к Англии. Вся аргументация его исходит из положения, что «на современной высоте своего развития промышленность несравненно быстрее расширяет свои производительные силы, чем она может расширять свои рынки», поэтому «английские промышленники, средства производства которых расширяются несравненно быстрее, чем рынки, идут быстрыми шагами к тому моменту, когда их средства производства будут исчерпаны, когда периоды процветания, разделяющие теперь один кризис от другого, совершенно исчезнут под давлением производительных сил, достигших чрезмерного развития, когда кризисы будут отделены друг от друга короткими периодами вялой, едва оживляющейся промышленной деятельности, когда промышленность, торговля, все современное общество подверглись бы опасности погибнуть от избытка неиспользованных жизненных сил, с одной стороны, и от полного истощения (населения) – с другой, если бы это самое ненормальное положение не заключало в себе своего средства исцеления и если бы промышленное развитие не создавало класса, которому, естественно, должно перейти руководительство обществом – пролетариата. Социальный переворот тогда неизбежен, и победа пролетариата несомненна»²²⁴.

Эта же теория недостаточности рынка для продуктов быстро развивающейся капиталистической промышленности составляет и в других сочинениях Маркса и Энгельса теоретическую основу их рассуждений о необходимости капиталистического строя, так, например, в знаменитом «Манифесте» и в полемической книге Энгельса против Дюринга. Авторы «Манифеста» утверждают, что «общественные отношения буржуазного общества слишком тесны, чтобы вместить все создаваемое ими богатство. Чем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, вынужденным уничтожением массы производительных сил; с другой же стороны, завоеванием новых рынков и более глубоким использованием старых. Итак, чем же? Тем, что она подготовляет белье всесторонне и тяжелые кризисы и сокращает средства борьбы с ними. Оружие, которым буржуазия сокрушила феодализм, направляется теперь против самой буржуазии»²²⁵.

В своей книге о Дюринге Энгельс указывает на потребность в расширении капиталистической промышленности, преодолевающую всякое сопротивление. «Силой же, сопротивляющейся этому расширению, является потребление, потребность в рынках для продуктов крупной промышленности. Способность рынков к расширению, как экстенсивная, так и интенсивная, подчиняется совершенно иным законам, действующим с несравненно меньшей энергией. Расширение рынков не может идти таким же быстрым темпом, как расширение производства. Столкновение того и другого становится неизбежным, и так как столкновение это не допускает никакого разрешения, пока капиталистический способ производства от него не рухнет, то оно принимает периодический характер»²²⁶. Ход капиталистической промышленности образует собой суживающуюся спираль, долженствующую закончиться хроническим перепроизводством и невозможностью дальнейшего развития капиталистического производства, следовательно, его окончательным крушением.

В третьем томе «Капитала» Маркс указывает, что непосредственным производством заканчивается лишь первый акт капиталистического хозяйственного процесса. Остается второй и труднейший акт – реализация произведенного продукта. Законы капиталистического производства и реализации не только не тождественны, но даже находятся в противоречии друг с другом. Капиталистическое производство ограничено производительными силами общества, а реализация – пропорциональностью различных отраслей производства и потребительной силой общества. Эта последняя определяется, в свою очередь, не абсолютной производительной силой и не абсолютной потребительной силой, но потребительной силой на основе антагонистических условий распределения, сводящих потребление широких народных масс к минимуму, колеблющемуся в узких пределах. Дальше эта сила встречает свою преграду в стремлении к накоплению, увеличению капитала… Возникающее таким образом внутреннее противоречие стремится к своему разрешению путем расширения внешнего поля производства. Но чем больше растут производительные силы, тем в большее противоречие они попадают с узкой основой, на которой покоятся отношения потребления».

В результате Маркс приходит к заключению, что «истинной границей капиталистического производства является сам капитал», а именно то, что «производство есть производство для капитала, а не наоборот, не средства производства суть средства постоянного расширения жизни общества производителей». Эти границы капиталистического производства (недостаточность рынков для сбыта продуктов капиталистического производства) находятся в неустранимом противоречии со стремлением капитала к расширению. «Средство – неограниченное развитие общественных производительных сил – непрерывно вступает в конфликт со своей ограниченной целью – восстановлением капитала»²²⁷.

Можно следующим образом резюмировать теорию, лежащую в основании всех этих рассуждений. Размер рынка для капиталистического производства определяется размером общественного потребления. Если масса производимых продуктов возрастает быстрее потребления, то часть произведенных продуктов остается без сбыта и часть капитала без помещения. Следует общее перепроизводство товаров. Развитие капиталистического производства должно делать это перепроизводство все боле устойчивым, так как общественное потребление расширяется при капиталистическом хозяйстве сравнительно медленно, между тем как производство растет весьма быстро. Таким образом, должен наступить момент, когда общее товарное перепроизводство станет хроническими и капиталистический хозяйственный строй рухнет вследствие невозможности дальнейшей реализации продуктов капиталистической промышленности.

Эти воззрения господствуют среди различных групп марксистов до настоящего времени. Карл Каутский так же непоколебимо убежден, как и его учителя, что капиталистический хозяйственный строй идет верными шагами к хроническому перепроизводству, которое должно покончить с капиталистическим способом производства. «Такое состояние, – говорит Каутский, – неизбежно должно наступить, если только экономическое развитие сохранит свое настоящее направление, так как и внешний, и внутренний рынок имеют свои границы, между тем как расширение производства практически безгранично… Капиталистический способ производства станет невозможным с того исторического момента, когда окончательно определится, что рынок не может расширяться тем же темпом как производство, т. е. когда перепроизводство станет хроническим». И этот момент, по мнению Каутского, недалек. Неизлечимое хроническое перепроизводство образует собой «крайнюю границу жизнеспособности современного общества»²²⁸.

Точно так же и Кунов верит в неизбежность крушения капитализма вследствие недостаточности рынка. Для него является лишь вопросом: «как долго продержится капиталистической способ производства в отдельных странах и каким образом совершится в них крушение капитализма… То здесь, то там промышленность будет принуждена сокращать свой вывоз, от которого зависит все ее существование… пока, наконец, не наступит состояние, подобное тому, которое уже наблюдается, хотя в гораздо слабейшей степени, в некоторых отраслях нашего земледелия – хозяйственный упадок, от которого есть одно спасение – уничтожение господствующей системы хозяйства»²²⁹.

Впрочем, нет ничего странного в том, что Каутский и Кунов верны заветам своего учителя. Интереснее, что ревизионист Конрад Шмидт так же твердо верит, как и Каутский, в возможность хронического перепроизводства вследствие недостаточной способности капиталистического рынка к расширению. В своей статье по поводу моей немецкой книги о кризисах Шмидт говорит, между прочим, следующее: «Если бы было верно мнение Туган-Барановского, что всякое перепроизводство объясняется только непропорциональным распределением капитала, то было бы непонятно, почему капитализм, как полагают Маркс и марксисты, роет сам себе яму. Если зло кризисов основывается только на отсутствии пропорциональности в распределении производства, то оно вовсе не должно неизбежно возрастать по мере развития капитализма, пока не поколеблет всей основы существующей системы хозяйства. Дело примет, однако, совсем другой вид, если признать, что расширение производства само по себе, совершенно независимо от непропорциональности его как причины кризисов, встречает свою границу, хотя и эластичную, в потребительском спросе населения. С этой точки зрения можно всего проще и очевиднее показать, что капиталистическое развитие ведет с роковой неизбежностью к общей экономической катастрофе. Ибо, разве капиталисты не борются, с одной стороны, с повышением заработной платы, что должно иметь тенденцию сводить к минимуму доход, а следовательно, и потребительный спрос массы населения, а, с другой стороны, разве сами капиталисты не увеличивают весьма быстро свой доход, а вместе с тем и накопление капитала, ищущего помещения? Может ли в этом случае рост потребления угнаться за ростом накопления капитала? И если нет… то не должен ли сбыт товаров становиться тем затруднительнее, чем более основа производства – потребительный спрос – остается позади накопления капитала и расширения производства? Таким образом, само капиталистическое развитие имеет тенденцию усиливать перепроизводство… Естественный ход развития капиталистического общества есть дорога к его банкротству, необходимому превращению в новый общественный строй»²³⁰.

Правда, такое направление развития капитализма Шмидт признает лишь тенденцией, ограничиваемой другими тенденциями противоположного характера. Но, во всяком случае, ясно, что Шмидт стоит по данному пункту на почве той же теории рынков, как и Каутский. «Ревизионисты» и «ортодоксы» в этом пункт совершенно солидарны²³¹.

Но и буржуазные экономисты признают несомненным, что размеры производства определяются размерами потребления и что производство не может возрастать быстрее потребления. При этом школа Рикардо-Сэ не допускает возможности общего перепроизводства товаров, исходя из взгляда, что накопление капитала не может уменьшить общей суммы народного потребления, ибо, по мнению этой школы, при накоплении капитала вся сумма помещаемого капитала переходит в распоряжение рабочих, благодаря чему потребление последних возрастает в такой же мере, в какой уменьшается потребление капиталистов. Напротив, школа Мальтуса-Сисмонди признает возможность общего перепроизводства товаров от чрезмерной быстроты накопления капитала, приводящей к относительному избытку предложения товаров сравнительно со спросом на них. И та, и другая школа считает очевидным, что размеры общественного производства должны находиться в необходимом соответствии с размерами общественного потребления и что капиталистическое производство должно неизбежно опираться на народное потребление.