Михаил Иванович Туган-Барановский
Теоретические основы марксизма
Среди новейших теоретиков, исследовавших условия накопления капитала, особенно выделяется Бэм-Баверк, учение о капитале которого признается многими истинным шедевром тонкости и глубины анализа. И действительно, Бэм-Баверк занимает по силе и оригинальности мысли одно из самых первых мест среди экономистов-теоретиков нашего времени. И вот, этот замечательный теоретик в результате своего тщательного анализа условий накопления капитала приходит к выводу, что «общая сумма народного дохода, в конце концов, вполне совпадает с общей суммой народного производства», и сочувственно цитирует другого выдающегося теоретика нашего времени – Лексиса, по мнению которого ежегодная «сумма потребления», «сумма производства» и «основная сумма дохода» являются по своим размерам почти совпадающими величинами232.
Итак, можно, по-видимому, признать, что положение о необходимом соответствии между капиталистическим производством и потребительным спросом является общим догматом веры экономистов, к какому бы лагерю они не принадлежали. Разумеется, очень многие экономисты не верят в возможность крушения капиталистического строя, но лишь потому, что, по их мнению, капиталистическое развитие вовсе не сопровождается относительно белье быстрым ростом производства, чем потребления. Но если допустить последнее, то вряд ли кто-либо из современных экономистов решился бы оспаривать, что в таком случае дальнейшее существование капиталистического хозяйства должно оказаться, в конце концов, экономически невозможным.
Ввиду такой подавляющей массы научного авторитета в пользу известной теории может показаться очень рискованным делом попытаться доказать ее полную научную несостоятельность. Однако именно в этом будет заключаться задача последующего изложения.
Очень легко понять, что именно заставляет экономистов самых противоположных воззрений сходиться в признании оспариваемой мною теории.
Вопрос представляется с первого взгляда совершенно ясным и бесспорным. Хозяйственная деятельность не может иметь другой цели, кроме удовлетворения человеческих потребностей. Общественное производство есть хозяйственная деятельность, следовательно, общественное потребление должно быть, по необходимости, единственной целью производства. Истинная цель производства – потребление – может достигаться через много промежуточных ступеней, но все же потребление не может не быть целью всякого производства.
«Не есть ли спрос для целей производства, – говорит Конрад Шмидт, – по самому существу дела, относительный спрос, т. е. такой спрос, при котором капиталист, предъявляющий этот спрос, рассчитывает на дальнейшую продажу товаров, производимых при помощи покупаемых им средств производства, между тем как спрос для целей потребления есть окончательный, абсолютный спрос, ведущий к окончательному уничтожению товара, а не к дальнейшей его перепродаже? Только на основе и в тесной связи с этим окончательным спросом может развиваться спрос на средства производства. Спрос на средства производства есть, прежде всего, спрос на сырье, вспомогательные материалы и машины в тех отраслях промышленности, в которых изготовляются готовые предметы потребления. Поэтому, не может быть, по-видимому, сомнения в том, что «окончательный или потребительный спрос есть сила, оживляющая и приводящая в движение все бесчисленные колеса производства во всех этажах народного хозяйства»233.
Аргументы Каутского кажутся не менее убедительными. «Производство есть и всегда было производством для человеческого потребления». Правда, разделение труда ведет к тому, что производство средств производства обособляется от производства предметов потребления; возникают различные предприятия, изготовляющие только инструменты, сырой материал и т. д., но, несмотря на это, «все они служат единственной цели изготовления предметов человеческого потребления, и все должны остановиться, если эта последняя цель не достигается». «Производить, – заключает наш автор, – значит изготовлять предметы человеческого потребления. Этот основной факт может быть скрыт разделением труда, но не уничтожен или хотя бы ослаблен в своем значении»234.
Отсюда следует, что ничего не может быть нелепее предположения, будто капитал может найти для себя выгодное помещение при относительном, а тем более – абсолютном сокращении общественного потребления. Вопрос этот не требует никакого специального экономического исследования, так как он окончательно решается самим логическим понятием хозяйства.
Всю эту аргументацию я считаю весьма неубедительной. Прежде всего, я должен решительно протестовать против неправильного представления Шмидта и Каутского о хозяйстве как о логической, а не исторической категории. Всегда нужно с большой осторожностью говорить о хозяйстве вообще, как будто бы хозяйство оставалось одним и тем же во всех своих исторических проявлениях. С интересующей нас точки зрения следует различать две группы систем хозяйства. Первую группу, характеристическим признаком которой является совпадение в одном лице субъекта хозяйственного предприятия и рабочего, я называю гармоническими хозяйством. Из числа хозяйственных систем этой группы должны быть отмечены:
семейное производство для собственного потребления производителей;
меновое хозяйство мелких самостоятельных производителей;
социалистическое хозяйство будущего, при котором руководство производством будет принадлежать самому обществу производителей.
Для всех этих хозяйственных систем характерно то, что непосредственные производители владеют средствами производства и определяют направление производства (т. е. род и количество производимых продуктов). Я называю хозяйство такого рода гармоническим потому, что оно не предполагает с роковой неизбежностью социального неравенства, антагонизма хозяйственных интересов, что, наоборот, характеризует хозяйственные системы второй группы.
Хозяйства этого последнего типа я называю антагонистическими. Их существенный признак заключается в том, что в них личности субъекта хозяйственного предприятия и рабочего не совмещаются в одном лице. Рабочий включен в хозяйственных системах этого типа в чуждое ему хозяйственное предприятие, субъектом которого является иное лицо, не принимающее непосредственного участия в производительном труде; средства производства принадлежат в этом случае не рабочему, а главе хозяйственного предприятия, на котором лежит руководство производством и установление его направления. Эта хозяйственная группа распадается на:
1) рабское;
2) крепостное;
3) капиталистическое хозяйство.
Я называю эти хозяйства антагонистическими потому, что антагонизм интересов коренится в самом их существе. Все они предполагают наличность по крайней мере двух общественных групп, из которых одна обладает силой и властью сделать из другой простое орудие хозяйства. Но так как эта последняя группа, функционирующая как средство производства, остается для себя целью, то на этой почве возникает неизбежный антагонизм интересов обеих групп. Социальное неравенство является существенным признаком хозяйства этого типа.
Совершенно очевидно, что при гармоническом хозяйстве хозяйственная деятельность не может иметь иной цели, кроме удовлетворения потребностей общества. Иное следует сказать об антагонистическом хозяйстве. В хозяйственном процессе принимают участие, в этом случае, лица двух категорий, хозяйственная роль которых весьма различна. Лица первой категории суть субъекты хозяйственного предприятия и определяют объективное направление хозяйственного процесса. Лица эти – рабовладельцы, помещики, капиталисты – находятся, очевидно, в таком же положении, как все члены общества в хозяйствах гармонического типа. Но в антагонистическом хозяйстве участвуют своим трудом и рабочие, функционирующие в роли простых средств производства. Они входят в состав хозяйственного механизма, служащего не их целям, но целям других людей. Короче говоря, рабочий – не субъект, но объект антагонистического хозяйства наряду с рабочим скотом, орудиями труда и сырым материалом.
Все это, несомненно, верно относительно, например, рабов. Если раб сам для себя и остается целью, то это не оказывает никакого влияния на объективное направленное рабовладельческого хозяйства, так как не раб, а рабовладелец определяет это направление. Для рабовладельца, – а следовательно, и, объективно, для рабовладельческого хозяйства – потребление рабов ничем не отличается по своему хозяйственному характеру, от так называемого производительного потребления – от расходования средств производства в процессе производства. Рабовладельческое хозяйство лишь постольку нуждается в том, чтобы рабы ели, пили и пр., поскольку это необходимо для выполнения рабами возложенных на них работ.
Рабовладелец принужден кормить своих рабов, и благоразумный рабовладелец будет их хорошо кормить, но лишь потому, что хорошее питание увеличивает работоспособность человека, как и лошади или вола.
Раба можно заменить другими средствами производства без всякого ущерба для конечных целей рабовладельческого хозяйства. «Староперуанский плуг был простым бревном с поперечным отрезком дерева на заднем конце, и это бревно тащило по полю от 6 до 8 человек»235. Наш воображаемый рабовладелец может прийти к заключению, что лошади могут с большим успехом исполнять эту работу и заменить часть своих рабов лошадьми. Часть его полей будет засеваться овсом для корма лошадей, вместо того, чтобы засеиваться рожью для пропитания рабов. Данное хозяйство будет поддерживать жизнь меньшего числа людей, но большего числа лошадей. Рабовладелец станет от этого не беднее, но богаче, так как обработка его полей будет идти успешнее и прибавочный продукт, поступающий в его личное потребление, будет больше по количеству. Таким образом, увеличение потребления со стороны субъекта хозяйства будет сопровождаться уменьшением потребления со стороны людей, играющих роль средства производства. Это последнее уменьшение может быть так значительно, что общая сумма общественного потребления в данном хозяйстве (т. е. сумма потребления рабовладельца и рабов) станет меньше. Хозяйство будет так же успешно или даже успешнее достигать своей объективной цели – удовлетворения потребностей своего субъекта – рабовладельца – при помощи других средств производства, чем рабы. Количество производимого продукта возрастет, та часть его, которая соответствует капиталу при капиталистическом производстве, будет израсходована и потреблена без остатка (но другим способом – частью лошадьми, между тем как раньше людьми), количество прибавочного продукта также возрастет. Только общественное потребление сократится без всякого нарушения равновесия производства и потребления в рабовладельческом хозяйстве.
Переходим теперь к капиталистическому хозяйству. Каутский не возражает против моих схем накопления капитала, приведенных в моей книге об английских кризисах. Но, по мнению моего критика, схемы эти доказывают совсем не то, что я вывожу из них. «Схемы Тугана, – утверждает Каутский, – указывают на существование лишь одного случая, в котором сокращение потребления не вызывает кризиса: при переходе от простого к расширенному воспроизводству капитала. Этот единственный случай Туган признает типом капиталистической действительности; однако на самом деле этот случай почти никогда не наступает»236.
По моему же мнению, то, что Каутский называет единственным и почти никогда не наступающим случаем, составляет имманентный закон капиталистического развития. Я рассмотрю в нижеследующем изложении тот случай накопления капитала, который может казаться наименее благоприятным для моей теории: случай накопления капитала при постоянном и значительном падении заработной платы и при неподвижности потребления капиталистического класса. В нижеследующей схеме я принимаю, что заработная плата понижается каждый год по своей ценности на 25%, а ценность потребления капиталистического класса, несмотря на увеличение общей суммы прибыли капиталистов, остается неизменной. Согласно моему предположению, 1/4 общей суммы прибыли первого года накопляется капиталистами (т. е. употребляется на расширение производства), а остальные 3/4 потребляется самими капиталистами; в следующих годах потребление капиталистов не испытывает перемены, следовательно, накопляется все большая и большая доля прибыли.
Эта схема показывает, каким образом должно быть распределено общественное производство, чтобы, несмотря на сокращение общественного потребления и быстрое расширение общественного производства, не образовывалось никакого избыточного продукта, не находящего себе помещения на рынке. Общая сумма прибыли первого года равна 800 млн. руб. (544 + 136 + 120). 25% этой прибыли, согласно предположению, капитализируется. Поэтому для собственного потребления капиталистов остается для второго года только 600 млн. руб. Такой же суммой выражается потребление капиталистов и в последующих годах.
В конце первого года средств производства произведено на сумму 2720 млн. руб. Все эти средства производства поглощаются расширенным производством второго года, так как оно требует средств производства на сумму (1987,5 + 372,6 + 360) = 2720 миллионов рублей. Предметов потребления рабочих изготовлено в первом году на сумму 680 млн. руб.; так же велика сумма заработной платы (следовательно, спрос со стороны рабочих на предметы потребления) во втором году (496,8 + 93,2 + 90). Предметы потребления капиталистического класса, изготовленные в первом году на сумму 600 млн. руб., потребляются без остатка во втором году. Следовательно, весь общественный продукт первого года расходуется без остатка общественным производством и потреблением второго года.
Общая сумма заработной платы в первом году равнялась 544 + 136 + 120 = 800 млн. руб., во втором году – 680 млн. руб. Следовательно, потребление рабочих понизилось на 120 млн. руб. или на 15%, потребление же капиталистов, согласно предположению, не испытало перемены. Весь общественный продукт первого года равен по своей ценности (2720 + 680 + 600) = 4000 млн. руб., второго года – (3312,3 + 621 + 600) = 4538,3 млн. руб. Ценность общественного продукта повысилась на 13%.
Расширение общественного производства сопровождается, следовательно, сокращением общественного потребления, и, несмотря на это, предложение и спрос продуктов остаются в совершенном равновесии237. В третьем году общая сумма заработной платы понижается до 484,6 + 68,9 + 67,5 = 621 млн. руб., в четвертом году – до 611,3 млн. руб., между тем как ценность потребления капиталистов не испытывает перемены, а ценность всего общественного продукта возрастает все быстрее и быстрее. Постоянное сокращение общественного потребления при постоянном расширении общественного производства не в силах вызвать хотя бы малейшего расстройства в процессе реализации продуктов капиталистического производства.
Таким образом, невзирая на предположенное мною огромное понижение заработной платы, никогда не наблюдавшееся в действительности, невзирая на абсолютное сокращение общественного потребления, не возникает никаких трудностей для реализации общественного продукта. Расширение производства, производительное потребление средств производства заменяет собой человеческое потребление и все идет так гладко, как будто бы не хозяйство было средством удовлетворения потребностей человека, а человек был средством удовлетворения потребностей хозяйства.
Это и есть основной парадокс капиталистического (и вообще всякого антагонистического) хозяйства: так как в этом хозяйственном строе субъектами хозяйственного предприятия является лишь часть общества, а остальная и большая часть является хозяйственным объектом, то становится возможным такое направление хозяйственного процесса, при котором хозяйство из средства удовлетворения общественных потребностей становится средством простого расширения производства в ущерб народному потреблению, иными словами, хозяйство перестает достигать своих естественных целей. Это не выдуманный мною «смелый парадокс», как его называет Каутский, а естественный закон, заложенный в самом существовании капиталистической системы хозяйства.
Таким образом, капиталистическое хозяйство не подвергается опасности крушения даже при огромном абсолютном сокращении народного потребления. Невозможность крушения капиталистического способа производства вследствие недостаточности рынка – этот символ веры не только «ортодоксов», но, по-видимому, и некоторых «ревизионистов» – оказывается чистейшей фантазий. Капиталистическая оболочка современного общества не рискует лопнуть даже при таких условиях, которые, по-видимому, противоречат всем естественным задачам хозяйства.
Чтобы доказать несостоятельность учения Маркса, я избрал для своего анализа тот случай, который, по-видимому, наиболее благоприятен для тезиса, доказываемого автором «Капитала». Но я отнюдь не думаю, чтобы сделанное мною предположение – понижения заработной платы – сколько-нибудь соответствовало капиталистической действительности. Я думаю, наоборот, что новейшая фаза капиталистического развития характеризуется значительным повышением реальной заработной платы. Поэтому, может казаться, что хотя мой анализ и доказал неосновательность учения Маркса, он очень мало содействовал пониманию действительных законов капиталистического хозяйства.
Однако это не так. Относительное сокращение общественного потребления, несмотря на абсолютное повышение заработной платы, является, напротив, основным законом капиталистического развития. До сих пор я отвлекался от самого существенного момента капиталистического накопления, как оно совершается в действительности, – от относительного замещения живого труда средствами производства. Технический прогресс в том именно и заключается, что машины, орудия труда и иные средства производства замещают в процессе производства человеческий труд. Правда, абсолютное число рабочих, занятых общественным производством, возрастает, но в еще сильнейшей степени возрастает масса и ценности средств производства, приводимых в движение рабочими. Строение общественного капитала, выражаясь терминами Маркса, становится все боле высоким. Иными словами, все меньшая доля общественного продукта переходит в народное потребление. Производство продуктов, которые не могут быть потребленными человеком – угля, железа, машин и пр. – увеличивается гораздо быстрее, чем производство предметов потребления человека – пищи, одежды и пр. Происходит, следовательно, относительное сокращение общественного потребления – оно падает сравнительно с ценностью общей суммы средств производства (хотя абсолютно оно и возрастает).
Правда, и при гармоническом хозяйстве технический прогресс будет выражаться относительным увеличением роли средств производства. Но разница заключается в том, что при гармоническом хозяйстве машина никогда не может стать конкурентом рабочего – потребление железа, угля, смазочного масла никогда не может идти насчет потребления хлеба, мяса, молока и пр.
При капиталистическом хозяйстве капиталистической класс превращает в средства производства значительно большую долю общественного продукта, чем это было бы возможно при гармоническом хозяйстве. В ассоциации производителей целью производства было бы возможно полное удовлетворение общественных потребностей, почему совершенно исключалось бы такое положение дел, при котором расширение производства не сопровождалось бы расширением общественного потребления. В капиталистическом же хозяйстве технический прогресс имеет тенденцию замещать человеческое потребление потреблением средств производства в ущерб общественному потреблению.
Не вызовет ли, однако, это относительное замещение человеческого потребления производительным потреблением средств производства образования избыточного продукта, не находящего себя помещения на рынке? Я лучшего мнения о своих читателях и не думаю, чтобы после всего сказанного могли возникать вопросы такого рода. Совершенно очевидно, что ничего не стоит построить новую схему по образцу вышеприведенной и наглядно показать, что самое широкое замещение рабочих машинами не в силах само по себе сделать какую-либо машину излишней и бесполезной. Пусть все рабочие, вплоть до одного, будут заменены машинами; в таком случае этот единственный рабочий будет приводить в движение всю колоссальную массу машин и с их помощью производить новые машины и предметы потребления капиталистического класса. Рабочий класс исчезнет, но это нисколько не затруднит реализации продуктов капиталистической промышленности. Капиталисты будут получать в свое распоряжение большую массу предметов потребления, и весь общественный продукт одного года будет поглощаться производством и потреблением капиталистов следующего года. Если же капиталисты в своей страсти к накоплению пожелают сократить и свое собственное потребление, то и это вполне осуществимо; в этом случае сократится производство предметов потребления капиталистов, и еще большая часть общественного продукта будет состоять из средств производства, предназначенных для дальнейшего расширения производства. Будет производиться, например, уголь и железо, которые будут идти на дальнейшее расширение производства угля и железа. Расширенное производство угля и железа за каждый последующий год будет поглощать уголь и железо, произведенные в предыдущем году, и так до бесконечности, пока не будут исчерпаны естественные запасы соответствующих минералов.
Все это может звучать очень странно, может даже показаться величайшей нелепостью. Быть может, истина не всегда легко доступна пониманию, все же она остается истиной. Само собой разумеется, что я называю истиной не совершенно произвольное и отнюдь не соответствующее действительности предположение, будто замещение ручного труда машинным ведет к абсолютному сокращению числа рабочих (предположение это понадобилось мне лишь для доказательства того, что моя теория сохраняет всю свою силу даже в своих самых крайних выводах), но положение, что при пропорциональном распределении общественного производства никакое сокращение общественного потребления не может повести к образованию избыточного продукта238. Основным же законом капиталистического развития я считаю постоянное сокращение доли народного потребления в общественном продукте, что, вопреки Марксу, не создает никаких новых трудностей для процесса реализации продуктов капиталистического производства. Относительное сокращение спроса на предметы потребления не препятствует таковой реализации и потому не может само по себе вызвать крушения капиталистического хозяйственного строя.
Изложенная теория капиталистической реализации вполне совпадает с результатами статистического исследования Вернера Зомбарта относительно значения для капиталистической промышленности внутреннего рынка. Не только марксисты, но и многие другие экономисты твердо убеждены, что капиталистическая промышленность все более и более нуждается по мере своего роста во внешних рынках. Внутренний рынок, по этому мнению, не в силах поглотить все возрастающую массу продуктов капиталистического производства. Зомбарт, однако, доказал, что все это совершенно неверно относительно такой, несомненно, капиталистической страны, как Германия. Все меньшая доля продуктов чрезвычайно быстро растущей германской промышленности вывозится на внешний рынок, и все большая доля находит себе выгодное помещение внутри страны. Особенно поучительно при этом то, что различные отрасли промышленности развиваются в этом отношении весьма различно. Так, избыток вывоза железных фабрикатов понизился, несмотря на колоссальный рост железоделательного производства в Германии, за время 1880 – 1900 гг. с 29,3% всего производства железа в Германии, до 7,8%; избыток вывоза каменного угля – с 11% до 7,3%. Гораздо меньше понизилась доля вывоза продуктов хлопчатобумажной, шерстяной и других отраслей текстильной промышленности239. Таким образом, внутренний рынок Германии расширяется очень быстро для угля и железа, но гораздо медленнее для предметов одежды. Почему? Потому, что развитие капитализма создает усиленный спрос на средства производства, а не на предметы потребления.
Впрочем, общеизвестный факт, что новейшее капиталистическое развитие характеризуется чрезвычайно быстрым расширением таких отраслей производства, как горная промышленность, химическое производство, изготовление машин и прочих продуктов, не входящих в состав человеческого потребления, между тем как земледелие, текстильная промышленность и другие отрасли производства, непосредственно работающие для человеческого потребления, находятся в относительном застое. Прежде хлопчатобумажное производство было господствующей отраслью капиталистической промышленности, теперь эту роль играет железоделательное производство.
На это указывает, между прочим, и Каутский в своей книге о Бернштейне. Но Каутский не понимает причины чрезвычайного расширения железоделательного производства и думает, что недалеко то время, когда железоделательное производство придет в положение хлопчатобумажного, которое в новейшее время почти не расширяется – и тогда наступит конец капиталистическому хозяйству. Изложенные здесь соображения доказывают, что железоделательной промышленности хроническое перепроизводство нисколько не угрожает и что с дальнейшим развитием капиталистического хозяйства первенство железоделательной промышленности должно укрепляться все более и более.
Конрад Шмидт различает два рода спроса: абсолютный и относительный спрос. Против этого нечего возразить. Действительно, не подлежит сомнению, что спрос капиталиста на предметы его потребления имеет иной экономический характер, чем спрос того же капиталиста на уголь для его паровой машины. Различие спроса того и другого рода заключается в том, что непроизводительное потребление капиталиста есть простое уничтожение ценности и составляет собой последнюю, заключительную ступень процесса обращения капитала, меду тем как потребление угля в паровой машине не уничтожает ценности угля и представляет собой промежуточную ступень в этом процессе. Поэтому спрос первого рода можно признать окончательным, абсолютным спросом, так как он образует собой конечную объективную цель всего процесса, а спрос второго рода есть относительный спрос, так как он играет роль простого средства в названном процессе.
К какому же роду спроса следует отнести спрос наемного рабочего на предметы его потребления? По мнению Шмидта, это абсолютный спрос. Однако очевидно, что потребление рабочего столь же мало заканчивает процесс обращения капитала, как и сгорание угля в печи паровой машины. Правда, пища съедается рабочим, но ведь и уголь сгорает в печи машины. Если же мы признали спрос на уголь относительным спросом, то таким же относительным спросом следует признать и спрос рабочего на предметы его потребления, так как потребление рабочего есть не цель, а средство обращения капитала.
Спрос рабочего на предметы его потребления имеет внешнюю видимость абсолютного спроса благодаря тому, что рабочий за свой счет покупает нужные ему вещи, между тем как средства производства покупаются самим капиталистом; однако с точки зрения обращения капитала совершенно безразлично, кто именно – рабочий или капиталист, является покупателем на рынке. Деньги, расходуемые рабочим, получаются им, во всяком случае, от капиталиста. При натуральной форме заработной платы исчезает и эта внешняя видимость, и рабочий точно так же содержится на средства капиталиста, как и рабочий скот. Поистине непонятно, почему ржаную муку, которую рабочий получает от помещика, следует считать предметом абсолютного спроса, а овес, получаемый лошадью того же помещика – предметом относительного спроса.
Каутский утверждает, что «производить – это значит изготовлять предметы человеческого потребления». В известном смысле это, конечно, верно. Вопрос только в том, каждый ли человек, в каждой ли системе хозяйства фигурирует как человек, т. е. как конечная цель хозяйства. Я указал выше, что это верно только относительно того хозяйственного строя, который я называю гармоническим, между тем как в антагонистическом хозяйстве большая часть людей не составляют цели хозяйства. В социалистическом хозяйстве было бы невозможно, чтобы развитие общественного хозяйства вело не к увеличению, а к уменьшению массы предметов человеческого потребления. Но все это возможно и даже, при известных условиях, необходимо в капиталистическом хозяйстве благодаря тому, что субъектом этого хозяйства является не человек вообще, но лишь человек, обладающий капиталом, между тем как рабочий, лишенный капитала, образует собой простое средство, орудие этого хозяйства, одну из форм общественного капитала (переменный капитал, по терминологии Маркса).
Маркс упрекал буржуазных экономистов в том, что они рассматривают капиталистическое хозяйство как хозяйство вообще. Однако он сам впал как раз в ту же ошибку. Хозяйство вообще, гармоническое хозяйство, не может иметь иной цели, кроме удовлетворения человеческих потребностей. Но капиталистическое хозяйство идет, до известной степени, вразрез с этой целью. Маркс это заметил и вывел отсюда заключение, что в капиталистической системе хозяйства скрыто неразрешимое внутреннее хозяйственное противоречие – противоречие с законами капиталистической реализации, которое должно сделать невозможным дальнейшее существование этой системы хозяйства по достижении ею известной ступени развития. Это экономическое противоречие капитализма Маркс нашел, однако, лишь потому, что он приписал капиталистической хозяйственной системе, принадлежащей к группе антагонистических хозяйств, цели гармонического хозяйства, которое обыкновенно рассматривается как хозяйство вообще. Но если антагонистический характер капиталистического хозяйства понять во всем его объеме, то для открытого Марксом противоречия не остается места, так как капиталистическое производство, приводя к увеличению не общественного потребления, а общественного капитала (что сопровождается относительным сокращением общественного потребления), не вступает ни в какое противоречие со своим принципом и не наталкивается ни на какие трудности при реализации своих продуктов.
II
Что касается второго варианта теории крушения капитализма (закона падения процента прибыли), то я уже доказал в главе VII его несостоятельность. Таким образом, вся теория должна быть, безусловно, отвергнута. Капиталистическое хозяйство не заключает в себе моментов, которые могли бы сделать его дальнейшее существование экономически невозможным. В 40-х годах закончившегося столетия Энгельс думал, что благодаря недостатку новых рынков границы капиталистического развития почти достигнуты и что капиталистическое развитие должно пойти в будущем более медленными темпами. Теперь мы знаем, как неудачно было это предсказание. Капиталистическое производство с тех пор чрезвычайно расширилось, что, однако, не вызвало никаких новых трудностей в деле реализации продуктов капиталистической промышленности. Сама капиталистическая промышленность создала рынок для колоссально возросшей массы ее продуктов.