Михаил Константинович Зарубин
Герои моего времени
Однажды мне удалось уговорить Вячеслава Алексеевича разрешить мне понаблюдать за его работой, побыть рядом с ним на скамейке во время игры. Я хотел ощутить дыхание сражения, понять поведение тренера и игроков. С трибун, как ни присматривайся, на мой непрофессиональный взгляд всегда что-то не доглядишь, не поймешь. Мне очень хотелось очутиться в эпицентре игры, я долго уговаривал друга, не без некоторых колебаний Платонов согласился:
– Константиныч, делаю это в первый раз, ну или почти в первый раз, – поправился он, увидев мое удивленное лицо. – Почему? Матч – это мой электрический стул, мое испытание. Другим здесь нет места. Не хочу, чтобы видели мои страдания.
Игра проходила в Спортивно-концертном комплексе «Петербургский», находящемся возле мемориального «Парка Победы» в Московском районе. Застроить эту пустынную территорию предполагали с пятидесятых годов двадцатого века. Уже были проработаны эскизы высокой доминаты типа сталинской высотки, но смерть Сталина пресекла эти планы. А после того, как было принято решение провести Олимпиаду в Советском Союзе и речь пошла о новых спортивных сооружениях, это место в одном из лучших районов города оказалось вновь востребованным.
Проект спортивного комплекса разработали советские специалисты – представители ЛензЗНИИЭПА во главе с архитекторами Н. В. Барановым, И. М. Чайко и главным специалистом по конструкциям О. А. Курбатовым, а выполнил строительство трест № 16 Главленинградстроя под руководством главного инженера А. В. Яхонтова. Здание было построено из отечественных материалов. Строительство закончили в конце 1979 года, и стадион открыли 19 мая 1980 года перед Олимпиадой.
Как и ожидалось, новый Спортивно-концертный комплекс, которому по традиции дали имя вождя мирового пролетариата, а потом переименовали в соответствии с новой идеологией новой революции, стал крупнейшим спортивным комплексом Ленинграда. В нем проводились крупнейшие спортивные соревнования по различным видам спорта. Именно в СКК в 1984 году прошел матч, ставший знаковым для Ленинграда: ленинградский «Зенит», обыграл харьковский «Металлист» со счётом 4:1, тем самым впервые став Чемпионом СССР по футболу.
В постсоветский период СКК им. Ленина переименовали в СКК «Петербургский» (или Петербургский СКК), тем самым отметив возвращение Санкт-Петербургу исторического имени. Однако вместе с первоначальным именем из СКК ушел и спорт. В первые годы после советской власти там еще проводились крупные соревнования, такие как Игры доброй воли 1994, однако всё больше места уделялось концертам и различным шоу. В 1998 году здесь прошел финал Серии Гран-При по фигурному катанию. Кроме того, до недавнего времени каждый год здесь проводился теннисный турнир St.Petersburg Open. Но уже тогда правое крыло заняла «Ярмарка» промышленных товаров, а точнее, рынок. А в 2000 году из комплекса ушли почти все крупные спортивные турниры – главным стал новый Ледовый дворец.
Здание СКК спроектировано в виде огромного цилиндра или Колизея в стиле неоконструктивизма. Центральный вход обращен к Парку Победы, от него идет выложенная асфальтом дорожка, являющаяся своеобразным продолжением парковой аллеи Героев.
Вместимость зала 25 тысяч зрителей. Высота основной части сорок метров, ее диаметр сто шестьдесят метров. Да простит меня читатель, как строитель я не могу промолчать и не отметить достоинства этого вошедшего в историю уникального сооружения.
Играли в тот особо памятный для меня вечер с волейбольным клубом ЦСКА, сильнейшим клубом России. Это сегодня о нем не слышно и на спортивных афишах не встретишь гордую символичную аббревиатуру. В былые годы лучшие волейболисты отечественных клубов почитали за честь играть под знаменами Вооруженных сил. Выступление за ЦСКА было свидетельством «высший категории» спортсмена-волейболиста, оттуда ему открывалась прямая дорога в национальную сборную.
Главным тренером волейбольного ЦСКА был в это время Олег Алексеевич Молибога, благодаря Платонову мы были знакомы. Человек – гордость нашего волейбола. Игрок сборной Советского Союза в пору ее наивысшего успеха под руководством Вячеслава Алексеевича. Его достижения как спортсмена недосягаемы: Олимпийский чемпион, Серебряный призер Олимпийских игр, двукратный чемпион мира, двукратный обладатель Кубка мира, четырехкратный чемпион Европы, чемпион Европы молодежных команд, семикратный чемпион СССР, бронзовый призер чемпионата СССР, Победитель Спартакиады народов СССР, Серебряный призер Спартакиады народов СССР, Победитель Кубка СССР, трехкратный обладатель Кубка европейских чемпионов.
И на тренерской работе достижений предостаточно. А в трудные девяностые вместе с Платоновым тянул лямку второго тренера Сборной страны.
Когда началась игра, я скромно, не шелохнувшись, сидел с краю, недалеко от Платонова, затаив дыхание, наблюдал за ним, посматривал на трибуны, народу немного, может, тысяча человек, может, две, несколько болельщиков бьют по барабанам, детские игрушки пищалки поднимают настроение. Десятка два парней после каждого удара восторженно кричат, подбадривают зрителей и спортсменов. Работает одна телекамера. Все как обычно. Особого ажиотажа нет.
Это не Аргентина, о которой рассказывал Вячеслав Алексеевич, когда крики страстных аргентинских болельщиков были сравнимы с грохотом Ниагары, с ревом реактивного двигателя и наэлектризованной ярости ансамбля поп-музыки вместе взятых.
Наши играли хорошо, выигрывали, но Платонов практически не вмешивался в игру, сидел тихо, несколько раз что-то сказал Жене Сивкову – второму тренеру. Я хоть и был рядом, ничего не расслышал. В тайм-аутах о чем-то попросил Сашу Богомолова, Семена Полтавского и Олега Согрина, негромко, мне так и не удалось ничего подслушать. После игры я спросил Платонова:
– Почему Вы так вели себя, как будто игра была безразлична Вам? Я же не раз видел, как на матчах с другими командами, понятно, не со всеми, Вы, Вячеслав Алексеевич, не садились на лавку, постоянно находились в технической зоне, что-то подсказывали игрокам, брали таймауты, порой кричали так, что болельщики удивлялись.
Он улыбнулся:
– Значит, именно в этой игре так было нужно. Когда-нибудь я объясню тебе все эти хитрости. Найдем время, об этом на ходу не расскажешь.
Время на беседу так и не нашлось. Ответ на этот вопрос я отыскал спустя много лет в книге Вячеслава Платонова. Сейчас, читая записки великого тренера, убеждаюсь в их правдивости. Здесь нет ничего выдуманного, приукрашенного. Даю слово очевидца и свидетеля.
«Продумайте до матча возможные варианты замен, причем самые фантастические. При дефиците времени в ходе поединка, его страшной психологической напряженности эти предыгровые мысли-идеи могут вас внезапно и очень вовремя “озарить” и оказаться единственно верными в данной ситуации.
Как вести себя тренеру во время игры? Сделать непроницаемое выражение лица и не снимать эту маску, пока не прозвучит финальный свисток судьи? Или не обращать внимание на то, как ты выглядишь со стороны, и реагировать на изменение ситуации, как это свойственно тебе в жизни? Склоняюсь ко второму варианту, но, разумеется, контролировать себя, свои эмоции надо жестче, чем на отдыхе, в дружеском кругу или даже на тренировке. Во время игры нельзя впадать в панику и растерянность, терять выдержку и самообладание. Надо всегда помнить, что игрокам на площадке тяжело и они ждут от вас помощи, а не ругани и критики, хотя и это, правда, крайне редко, помогает в отдельных эпизодах. Любите игроков во время матча, жалейте их, понимайте их проблемы, и тогда тон и содержание ваших разговоров будут на пользу игре. Жесткий тон возможен только когда нарушена тактическая и игровая дисциплина. Хочу дать один банальный совет: берегите нервы игроков и свои. В любом конфликте в ходе поединка будьте мудрее игрока, действуйте только в интересах команды, дела. Если игрок перевозбужден, вы должны быть хладнокровны. Перенесите основное разрешение возникшей в матче проблемы на после игровое время. Первое быстрое решение иногда бывает верным, но не обязательно мудрым. Конкретные, деловые указания, как вести игру, команде и отдельным игрокам, высказанные в дружелюбном тоне, на мой взгляд, лучшая форма общения во время тайм-аутов между тренером и спортсменами».
Я часто вспоминаю ту скамейку, себя рядом с великим тренером, а понимаю только сейчас, какие бури были в этот момент внутри этого человека, сколько эмоций скрывало внешнее спокойствие лица, чуть безразличный взгляд, и как это все действовало на команду, в итоге на ее победу.
Игра, работа с командой приносила Платонову кроме огромных забот, бед, разочарований и больное счастье. Он был благодарен всем своим подопечным, он их любил.
Подбирая материалы к этим запискам, я нашел интервью Вячеслава Алексеевича, данное им после десятого чемпионата мира, который проходил в Буэнос-Айресе в спортивном дворце «Луна-парк». Приведу эти удивительные слова, потому что в них весь Платонов.
«Вроде бы не пристало мне восхищаться своей командой. Кто же не знает, что тренеру по штату положено не успокаиваться на достигнутом, не удовлетворяться сделанным? Поверьте мне – чаще всего нашим чемпионам, корифеям, заслуженным-пере заслуженным, приходится выслушивать от их старшего тренера не комплименты, а критику, ибо предела для совершенствования нет.
Но бывают минуты, часы, целые игры, когда до малейшей зазубринки знакомая команда, вместе с которой падал и поднимался, заблуждался и прозревал, которую знал, казалось, до донышка, предстает перед тобой в сиянии и блеске, командой твоей мечты, пусть на семьдесят две минуты, но в яви, а не во сне, хоть в третьем часу ночи добропорядочным гражданам полагается смотреть сны…
Счастлив тренер, который видел однажды команду своей мечты, подготовил ее, и не подозревая до конца, на что она способна, воспламененная собственным вдохновением и трибунами…
Семьдесят две минуты длился матч, решивший судьбу чемпионского звания. Такого скоротечного финала не было еще на чемпионатах мира. Я затрудняюсь описать, как играли наши волейболисты, хотя был там, и все три партии до сих пор стоят у меня перед глазами.
Сказать – у нас получалось все, значит ничего не сказать. Один человек, когда он виртуозно владеет своим телом, – мим, акробат, жонглер, гимнаст – поражает воображение. А тут шестеро творят с мячом, взаимодействуя друг с другом, с противником, со зрителями, нечто абсолютно согласованное, ритмически завораживающее, подчиняющее душу, сердце: танец – не танец, музыку – не музыку, игру – не игру…
Пожалуй, все же игру, ибо игра – это и танец, и музыка, и тайна. Всегда недосказанность…»
В Аргентине, несмотря на все предварительные эксперименты, выбор тренера был, по существу, ограничен восемью спортсменами. Но из них так и не достигли прежних высоких кондиций Дорохов и Селиванов. Значит, осталось шестеро. Причем, если уж быть откровенным до конца, в каждом матче (финал – исключение) у кого-то из этой проверенной шестерки были сбои, кто-то выпадал из ансамбля. Так что при свете дня выясняется, что мои опасения были небеспочвенными…
И все-таки мы победили. Победили по всем статьям! Специалисты признали нашу победу на десятом первенстве мира безоговорочной. Как же вяжется одно с другим – небеспочвенные опасения тренера и безоговорочная победа тренируемой им команды?
В общем-то вяжется. Во всяком случае, одно другому не противоречит. Тренер даже в минуту ликования – ну, понятно, не в самую минуту восторга, а чуть позже, на остывшую уже голову, – обязан думать о завтрашнем дне, должен жить будущим. Тренер, опьяненный победой своей команды, витающий в облаках радости, быстро опускается на землю и обнаруживает себя у разбитого корыта, еще вчера – не корыта, а клипера, мчащегося под всеми парусами.
Тренер обязан опережать игроков в осознании перспектив игры, команды, в понимании встающих проблем: это его профессиональный долг Тренер должен жить с “заглядом” вперед и предвидеть возникновение тайфуна задолго до того, как он наберет головоломную скорость.
Несмотря на все свои тревоги, я верил, что потенциал нашей сборной еще не исчерпан и она способна победить в Аргентине. Но о такой безоговорочной победе, признаться, не помышлял…»
Вот он такой – Платонов – великий человек и лучший тренер в мире!
* * *
Непогода в Пулково-2 задержала нас с моей женой Ниной в Пражском аэропорту. Мы изнывали от жары, солнце, хоть и поздней осени, пекло так, что хотелось раздеться, насколько позволял этикет. Но он многого не позволял, поэтому и обливались потом. Сначала рейс отложили на один час, потом на два, затем вылет перенесли на шесть часов. Нет ничего хуже слоняться по чужому аэропорту, хотя коротать время и в родном аэротерминале нелегко. Все они одинаковы неуютны, когда приходится ждать. Кажется, уже изучили все объявления, рассмотрели все рекламы, купили все, что надо и не надо, в магазинах «дюти фри», насиделись так, что спину не разогнуть. В голове один вопрос: «Ну когда же? И что же это такое? Что мешает посадке в Питере – непогода»? Дождь для Питера – дело привычное. По мобильному телефону родные, ожидающие нашего прибытия, говорят, что у нас там сильный ветер со снегом. Но неужели современному самолету это стало преградой? Покоя не дают опасения и огромное желание поскорее очутиться дома.
Наконец, нас пропускают в «отстойник», через час стали пропускать через рукав в самолет. Взлетел! Вот радость-то! В полете все успокоились, кто-то вздремнул, кто-то читал газеты. Нам с Ниной за наши мучения в питерском аэропорту судьба сделала подарок – встречу с Платоновыми, прилетевшими из Берлина. После первых радостных возгласов и расспросов, откуда прилетели, что видели, его жена Валентина Ивановна шепнула мне: —
Поздравь Славу, он лучший тренер двадцатого века. Вчера в берлинском «Гранд Гала» состоялась церемония награждения.
Как ни тихо она говорила, Вячеслав Алексеевич услышал ее слова:
– Валя, лучший тренер – Ясутака Мацудайра, а я в числе тех, кто отмечен специальными призами за вклад мирового волейбола в двадцатом веке, – поправил спутницу жизни Вячеслав Алексеевич.
Я стал поздравлять Платонова, он, немного стесняясь, волнуясь, говорил мне, словно оправдываясь:
– Ну ладно, ладно, Константиныч, неудобно же, видишь, люди уже стали обращать внимание.
Я понял это по-своему и спросил откровенно:
– Ты что, обиделся, что лучшим тренером планеты по волейболу двадцатого века первым номером назвали японца Мацудайру, а тебя вторым?
– Ну что ты, быть в одной компании с Ясутакой – великое счастье. Он – главный тренер той мужской сборной Японии, которая в 1972 году выиграла Олимпийские игры. На протяжении многих лет господин Мацудайра возглавлял японскую волейбольную ассоциацию и Азиатскую волейбольную конфедерацию, занимал пост вице-президента Международной федерации волейбола (ФИВБ). Но, наверное, главная его заслуга перед мировым волейболом – это создание Мировой лиги, одного из самых престижных мужских волейбольных турниров. Вплоть до начала 90-х годов волейбол был популярен лишь в социалистических странах и в Японии. Мацудайра, бесконечно влюбленный в волейбол, очень хотел, чтобы этот замечательный вид спорта развивался во всем мире. А для этого нужен был крупный коммерческий турнир, за победу и участие в котором национальные сборные получали бы реальные деньги. Таким турниром и стала созданная им Мировая лига. Господину Мацудайре удалось увлечь своим проектом солидных спонсоров, благо тому способствовала стабильная в то время экономическая ситуация в Японии. Несмотря на то, что сам Ясутака Мацудайра удалился от дел, его детище продолжает жить и до сих пор оправдывает себя во всех отношениях…
Кстати, к нашей стране и, в частности, к нашему городу, господин Мацудайра питает особо теплые чувства, так как считает, что именно в Ленинграде, куда в 1961 году он приехал на стажировку, он постиг таинство тренерского мастерства и проникся идеей беззаветного служения волейболу. Именно в городе на Неве жил человек, которого он считал своим учителем, – это заслуженный тренер Советского Союза, заслуженный мастер спорта, военный хирург, полковник медицинской службы Анатолий Николаевич Эйнгорн. Как написал когда-то известный петербургский писатель и журналист Алексей Самойлов: «Все мы (имеются в виду волейболисты) вышли из шинели Эйнгорна». Мацудайра один из них. По его словам, всеми своими достижениями в волейболе, начиная с олимпийской победы в Мюнхене, он обязан Эйнгорну.
Если говорить об олимпийском драгметалле, у него его больше, чем у меня: кроме золота, есть серебро, две бронзы, а у меня лишь одно золото Москвы-80. Кстати, я расскажу одну историю, и ты поймешь, кто такой Мапудайра. В 1980 году Московскую Олимпиаду вслед за Штатами бойкотировало и правительство Японии. Но федерация волейбола Японии сказала: «А мы поедем!» Президентом федерации был Мацудайра. Он так решил не из-за симпатий, например, ко мне. Просто он считал, что бойкот – это ошибка, спорт нельзя смешивать с политикой. Понимают такие вещи многие. Но немногие могут выступить наперекор своим правителям. История потом рассудила: Япония была не права, а Мацудайра – прав. Так что быть вторым за таким человеком – большая честь для меня.
– Вячеслав Алексеевич, я знаю, ты был против бойкота Олимпийских игр в Лос-Анджелесе 1984 года.
– Был против, ноу нас не Япония. Я высказался резко, для спортсменов потеря четырех лет – невосполнимая потеря, да и для тренера тоже. А при командных видах спорта эта потеря увеличивается многократно. Меня одернули. Мои слова мне дорого стоили, и, наверное, расплачиваюсь за свои убеждения до сих пор. Повторить демарш Мацудайра в нашей стране было невозможно, но за убеждения или даже мысли попасть в немилость к властям можно было мгновенно. С тех пор, оставаясь главным тренером команды, выигрывая чемпионаты мира и Европы, различные мировые турниры, получая звания лучшего тренера Европы и мира, в родной стране я не в лучших, власти по-прежнему на похвалу и награждения меня не отваживаются. Иногда давали мне награды на уровне запасных игроков. Все это в назидание другим, чтоб знали и помнили о том, что с государственной властью не спорят.
В одном из журналов, уже во время перестройки, меня назвали «волейбольным диссидентом» и связали все последующие мои злоключения с моей позицией, противоречащей государственному решению о бойкоте американской Олимпиады.
Писать можно что угодно, но диссидентом я не был, никогда не выступал против существующего режима и не боролся с ним. Ну не будем об этом, столько времени прошло, боль осталась. Но это моя боль.
Сейчас вроде новое время, гласность, демократизация, но уверен, что нынешнее важное для всего нашего спорта решение Международной федерации волейбола о моем награждении пройдет почти незамеченным.
– Да ладно, Вячеслав Алексеевич, все газеты протрубят о таком событии.
– Посмотрим.
Я был не прав: только две питерские газеты написали о присвоении высочайшего звания великому Платонову, официальные власти сохранили молчание. Я говорю с грустью: звание Платонова – разве это не редчайшее событие для нашего спорта? Среди всех российских тренеров по игровым видам спорта лучшими тренерами по волейболу в двадцатом веке названы двое – Вячеслав Алексеевич Платонов – тренер мужской команды и Гиви Ахвледиони – тренер женской команды! Если мне не изменяет память, по другим видам спорта таких достижений у нас нет. Готовя записки, я перерыл тонну литературы, но не нашел других имен, ни в волейболе, ни по другим видам спорта, исключая хоккей.
Вспомнился «Зенит»: сразу оговорюсь, я болельщик этой команды и желаю ему только блага. После победы в Суперкубке тренеру Дику Адвокату – иностранцу, устроили почести, каких не устраивали ни одному соотечественнику. Пошли даже на исключение из правил, вернее, Закона Санкт-Петербурга, избрав его почетным гражданином города. Ну что тут поделаешь, любим футбол, а особенно иностранцев. Нет пророка в своем отечестве, гласит народная мудрость. Свои они и есть свои, все стерпят, а если от обиды и уедут тренировать спортсменов в другие страны, плакать не будем. Говорю эти слова с горькой иронией.
Не прошло и полгода, как имя Платонова опять прозвучало на весь мир. Он был принят в Зал волейбольной славы – первым из российских тренеров и третьим иностранцем, впереди него были Ясутака Мацудайра и тренер женской команды Японии Хирофуми Даймацу.
Зал волейбольной славы расположен в городе Холиок, где в 1895 году зародился волейбол. Членами Зала славы являются игроки в волейбол, в том числе и пляжный, тренеры, функционеры, судьи, команды, государственные и общественные организации, оставившие заметный вклад в развитие игры. Первым в Зал славы был принят в 1985 году основатель волейбола Уильям Морган. До 1997 года в зал принимались только представители США.
И опять молчание родной страны. Что это – рядовое событие? Может, это неистовая зависть спортивных чиновников, которые нашептывают власть предержащим:
– Да волейбол – разве это игра? Что там сложного? Ну а тренерская работа при этой игре практически не нужна.
Чем больше времени проходит с того морозного декабрьского дня 2005 года, когда Платонов обрел свой последний приют на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры, тем больше понимаешь – немногие ценили его при жизни так, как следовало. Чем больше турниров и матчей на высшем уровне отделяют нас от его побед со сборной СССР и ленинградским «Автомобилистом», тем больше оцениваешь вклад Платонова в историю нашей страны, в ее имидж на международной арене, о котором сегодня мы так заботимся.
Любая победа в спорте, любое звание, отмеченное международной организацией, для спорта, спортсменов и болельщиков необходимый, даже обязательный элемент жизни. Потому и непонятна безответная реакция спортивных чиновников страны на уникальные достижения Платонова. Что это – обида? Обиделись, что успехи достигнуты без их участия? А поэтому они решили просто не заметить успеха товарища?
Не могу смириться с тем, что Петербург промолчал. В городе появился лучший тренер планеты двадцатого века, а горожане об этом не узнали. «Зенит» – великая, любимая команда, но не одним «Зенитом» красен российский спорт и наш великий город, хотя футбольному клубу желаю всех благ и успехов. Верю в чудо, что власти Санкт-Петербурга когда-нибудь вспомнят заслуги Платонова, окажут поддержку питерскому волейболу, такую же, какую получают в Казани волейбольное «Динамо» и в Белгороде «Локомотив-Белогорье», вспомнят, что Петербург-Ленинград дал стране много олимпийских чемпионов, чемпионов мира и Европы. Многих из их числа подготовил Вячеслав Алексеевич Платонов, и к нему, как ни к кому другому, относятся слова Сократа, сказанные об олимпийских чемпионах: «Потому что такой человек старается о том, чтобы вы казались счастливыми».
Я был счастлив уже от того, что имел возможность общаться с Вячеславом Алексеевичем лично. Помню, как в теплый солнечный июльский день, который при нашей капризной питерской погоде можно назвать праздником, мы возвращались с Платоновым из Смольного. Встречались с Виталием Леонтьевичем Мутко – тогда вице-мэром города, курировавшим многие вопросы, в том числе и спорт.
Решали наш с Платоновым, вернее, моего треста, вопрос о строительстве жилого дома. Положительное решение предусматривало взаимную с волейбольным клубом договоренность, а именно возможность передачи клубу «Автомобилист» пяти квартир этого дома. Сегодня было принято окончательное, удовлетворяющее обе стороны решение. Мы с Платоновым вышли довольные нашей общей победой и поехали вместе в офис клуба. По дороге остановили машину возле Летнего сада и решили пройтись вдоль летней Невы, которая в этот день была так величава и спокойна, что иначе, как матушка-Царица, ее нельзя было величать.
Мы шли не спеша, любуясь великолепными видами противоположного берега. Нам с Платоновым редко доводилось быть вдвоем, как сейчас, общаться без неотложного повода. Всегда нас окружали люди, нам приходилось решать какие-либо вопросы то у меня в офисе, то у тренера в клубе, а вот так побеседовать по душам приходилось редко, даже за праздничной рюмкой говорили о делах. Сейчас я воспользовался ситуацией: стал задавать один за другим волновавшие меня вопросы и получил от великого Платонова ответы искренние, обстоятельные, вылившиеся в его монолог.
– Я не ропщу на то, что приходится обивать пороги больших чиновников. Мне и раньше, при Советской власти, доводилось во все вникать, всем заниматься. Ни с каким другим, не первым в клубе человеком, любой наш начальник не желал иметь дело – ниже его достоинства. А о теперешнем времени и говорить не приходится. Но если раньше надо было у власти выпросить квартиру, разрешение на покупку машины, вовремя осуществить запуск тепла в спортзал, то теперь взаимоотношения усложнились. Мы, к сожалению, брошены государством. Спорт, а особенно игровые виды спорта, остались вне его интересов и финансирования. Во всех странах, ну, по крайней мере, в большинстве, государство принимает деятельное участие в развитии командных видов спорта. Такую махину только за счет благотворительности не поднять. Ведь сегодня не утаишь, что уровень чемпионата России по волейболу снизился. Почему? Потому что у нас один и тот же круг людей переходит каждый год из клуба в клуб, и очень редко появляются молодые спортсмены, действительно перспективные.
Сегодня мы от многого необходимого должны по соображениям экономии отказаться, еще больше забыли, в том числе и о детско-юношеских школах. Игроков стали привозить со стороны, конечно, когда есть деньги. Вот руководители клубов мечутся, ищут спонсоров. Нашел, купил двух-трех игроков, и нет надобности заниматься детским спортом у себя в клубе.
Редкие чудаки увлечены подготовкой ребят и тратят на это свое здоровье. То же относится и к тренерским кадрам, новых имен в этом цехе не появляется. А откуда им взяться? Молодой тренер, как и игрок, должен какое то время поработать рядом с хорошим тренером, чему то поучиться, впитать знания. И только потом – может стать главным. А у нас получился разрыв преемственности. Сейчас игроки с мировыми именами, с огромным опытом игровой практики заканчивают играть. Куда им пойти? Все места заняты. Вот они и играют, пока ноги носят, а потом подаются в коммерцию. А их опыт так и не получает необходимого применения.
(Платонов обладал чувством предвидения, но что бы он сказал сейчас, когда стали приглашать иностранных специалистов-тренеров не только для команд Премьер лиги, но и для сборных России по волейболу? Наверное, не понял бы и огорчился.)
– Вячеслав Алексеевич, а у тебя нет желания все бросить?
– А у тебя, Константиныч?
– У меня? – я удивленно взглянул на Платонова. Он с вопрошающей улыбкой смотрел на меня. Без раздумья я ответил:
– Думаю, что у нас с тобой разные профессии. Строитель востребован всегда. Хотя и в нашей отрасли мода на иностранцев достигла небывалых размеров. Бывают моменты, когда неудачи доводят до отчаяния. Но работа для меня не только средство, то есть способ заработать на жизнь, а сама жизнь.
– Вот ты и ответил за меня. Тренерская работа – это моя судьба. Я отдал любимой профессии больше тридцати лет. Конечно, можно найти себе какое-то дело, но слишком много сил и здоровья я отдал волейболу, перенес уже три операции. Скажу тебе сокровенное – я очень хочу построить дворец для игры в волейбол.
– Но у Вас есть спортивная база на Вязовой.
– Есть, но ты же знаешь, Михаил Константинович, какая она устаревшая, непригодная для современных спортивных достижений. Потому и хочу дворец.
Я решил подробнее расспросить о новой идее моего гениального друга, но Платонов опередил меня:
– Давай об этом не сейчас, не хочу на ходу.
– Хорошо, – ответил я.
Мы молча дошли до памятника великому Суворову. Здесь я неожиданно для себя прочел запомнившиеся еще с юности слова петербургского поэта Всеволода Рождественского:
Среди балтийских солнечных просторов,
Пред широко распахнутой Невой,
Как бог войны, встал бронзовый Суворов
Виденьем русской славы боевой.
Очень эти строки подходили по смыслу к нашему профессиональному разговору, в котором слышались отголоски боевых громов – предвестников славы.
Облокотившись на гранитное ограждение, мы молча смотрели на шелковистое полотно Невы, на то, как легкая волнистая зыбь упрямо следовала за кормой маленького прогулочного катерка, устремившегося к Троицкому мосту. Первым заговорил я.
– Знаешь, Вячеслав Алексеевич, Нева – красивая река, но и труженица великая. Как только Петр ступил на ее берега, она стала главной дорогой, связывавшей столицу со страной. И для сообщения внутри города петербуржцы пользовались водным транспортом. Представь, как скользили здесь прогулочные лодки богатых вельмож – позолоченные, обитые бархатом, накрытые шелковыми палатками. А в это время до пота на лбу, до крови на ладонях трудился работный люд на торговых судах.
– Да… Михаил Константинович, красивый исторический сюжет, вот бы на денек вернуть эту красоту в наше время.
– Так ведь и мы с тобой красоте и истории служим.
– А как иначе? Ленинград – мой родной город, здесь я родился, вернее, под Ленинградом, в Пушкине. Это сейчас он является районом Санкт-Петербурга, а тогда был пригородом. Начал играть в волейбол за ленинградские команды, сначала СКиФ, потом СКА, заканчивал в «Спартаке», где последние четыре года был уже играющим тренером. Так что юность, да что юность, жизнь прошла здесь, встреча с Валей, женитьба, рождение дочери – все пролетело как будто за миг.
Платонов замолчал, потом решил вернуться к своей проблеме.
– Ты же знаешь, Константиныч, уже при мне волейболисты «Автомобилиста» получили теперешнее свое пристанище на Вязовой. Крестовский остров – место по цене городской земли, пожалуй, самое дорогое.
– Сегодня здесь плотная застройка, жить на Крестовском острове престижно, – продолжил я исторический экскурс. – А раньше – это был район дачного отдыха и спорта. Сразу после Великой Отечественной войны на острове заложили Приморский парк Победы, затем построили стадион имени С. М. Кирова, самый необычный объект Петербурга. Необычность его заключалась в том, что группа архитекторов во главе с А. С. Никольским в основе сооружения поставили намывной кольцеобразный овальный земляной холм. На внутренних склонах холма – трибуны для зрителей, на внешних – 18 лестниц и пандусов. —
Да, – перебил меня Платонов, – это был один из крупнейших стадионов Советского Союза, вместительностью 100 тысяч человек. Перед ленинградцами, пришедшими 30 июля 1950 года на торжественное открытие, предстала идиллическая картина. Представь: к западу сверкала на солнце зеркальная гладь залива, по ней скользили яхты; на южной стороне в легкой дымке мерцал золоченый купол Исаакиевского собора; у подножия восточной части холма зеленели молодые деревья парка, созданного в честь Победы в Великой Отечественной войне.
