Михаил Константинович Зарубин
Герои моего времени
Глава третья. В защиту города и человека
Я много раз встречался и беседовал с Андреем Толубеевым – в самое разное время и при самых разных обстоятельствах. Все эти встречи для меня – как маленькие живые клеточки, из которых выстроен дорогой мне образ. И все же об одной истории хочется рассказать особо – она характеризует Андрея как человека в высшей степени сострадательного и справедливого, раскрывает его общественное призвание.
Повестка дня того памятного заседания Общественного Совета города состояла из одного пункта: «Обсуждение охранных зон в историческом центре города». Андрей немного опоздал к началу заседания – докладчик уже развешивал какие-то разноцветные схемы с красными, зелеными и синими пятнами, не очень понятные графики с цифрами и кривыми. Но где Нева, стрелка, Васильевский, догадаться было можно… Одно обстоятельство было ясно всем – заседание обещает быть крайне скучным. Я увидел Андрея у двери, махнул рукой, приглашая к себе.
– Я прямо с репетиции, – полушепотом сказал Андрей, – чуть-чуть опоздал…
– Да зачем ты торопился? – спросил я. – Мог и вообще не приходить, на мой взгляд – дежурное мероприятие…
– Для тебя, может, и дежурное, – неожиданно резко ответил он, и я даже вздрогнул от этой резкости, так это было нехарактерно для Андрея. Заметив это, он поспешил исправиться: – Извини, Константиныч, не хотел тебя обидеть…
Докладчик, не спеша, обстоятельно и монотонно рассказывал, что историческую часть города планируется постепенно сделать деловым центром. Здесь будут располагаться офисы богатых фирм и крупных корпораций – своих и зарубежных, инвестирующих капиталы в развитие города, в реставрацию дворцов и памятников. Новый строительный регламент, сообщил докладчик, в основном ограничивает высотность новых зданий, которая может увеличиваться по мере удаления строительства от центра города. Более детальная регламентация, по его выражению, «не отвечает интересам инвесторов», которых необходимо стимулировать свободой творчества, если мы хотим как можно скорее привести город в порядок.
– Сделать это можно только за счет инвестора, у города на эти цели средств нет, – подчеркнул докладчик.
Я сразу понял, о чем идет речь: новый регламент охранных зон – это дополнительная приманка для тех деловых ребят, которые всегда готовы любой архитектурный шедевр перепрофилировать в «доходный дом», преобразить его в примитивный новодел, порушив соседние здания. Чем это грозит городу, я уже тогда мог представить достаточно отчетливо, по опыту нашей театральной стройки. Мы тщательно исследовали грунт, на который предполагали поставить здание учебной студии, и выяснили, что даже для такой маленькой «избушки» нужен сложный фундамент. Лишь на глубине шестнадцати метров залегает твердая порода – суглинки, на которые можно опереться. Осложняют ситуацию и близкие грунтовые воды, и река Фонтанка, уровень которой постоянно «пляшет». Поэтому проект можно осуществить только с учётом многих и многих параметров и дополнительных исследований.
Понимая, что другого выхода нет, мы именно так и сделали: здание театральной студии у нас как бы «парит» в воздухе: мы отказались от первого этажа и ленточного фундамента. Вместо этого поставили опоры и уходящие глубоко в землю шестнадцатиметровые буронабивные сваи. Кроме того, мы старались применить щадящую технологию по отношению к существующим зданиям БДТ, чтобы стены театра не пошли трещинами, которых и так было достаточно: набережная, забитая транспортом, делала свое разрушительное дело. Почти сто лет не было капитального ремонта театра, и главное – не было усиления фундамента. Наверное, такое же решение приняли бы любые профессиональные и ответственные строители. Увы, далеко не все из наших коллег готовы взваливать на себя подобную ответственность и трудоемкость. Те самые «деловые ребята», чьи изыскания сводятся в основном к тому, чтобы как можно больше «срубить бабок», не станут забивать себе головы особенностями петербургских грунтов и судьбой «каких-то там старинных» стен. Но наказание за это наступает мгновенно, не для них, конечно, разрушаются соседние здания – памятники великих зодчих. К сожалению, конкретных примеров более чем достаточно…
Очертания Петербурга девятнадцатого века совпадают с областью распространения слабых илистых грунтов – донных осадков древнего Балтийского моря, которые многометровой толщей залегают под слоем поверхностных песков. Эти слабые грунты накладывают отпечаток на все строительство в городе и делают специальность геотехника особенно важной. В самом деле – легко ли строить на грунтах, способных при незначительном воздействии переходить из вполне приличного твердого состояния в сметанообразное, напоминающее вязкую жидкость? Относительное благополучие старой застройки объяснялось ограничением нагрузки, передаваемой от здания на грунты: высота зданий в те века не должна была превышать карниза Зимнего Дворца. Со временем печальной закономерностью для центра города стала деформация старой малоэтажной застройки в зоне примыкания к ней зданий с повышенной этажностью. Современное строительство в старом городе с его тенденцией к дальнейшему повышению этажности и к использованию подземного пространства является огромным фактором риска по отношению к историческому центру.
Строительство и реконструкция на слабых грунтах относится к самой высокой категории сложности. Без участия специалиста-геотехника вместе с архитектором и конструктором на всех стадиях строительного процесса (пред проектной проработки, проектирования и строительства) нечего и думать об успешном строительном развитии Петербурга.
Печальных примеров много – они в самом центре великого города. Например, в доме номер 53 по Невскому проспекту появились трещины. Причина – построенные рядом корпуса гостиницы «Коринтия Невский Палас» на месте домов 55 и 59. Все эти дома оказались в аварийном состоянии в начале девяностых из-за строительства подземного гаража в отеле. Постепенно здания пришли в такое состояние, что уже не подлежали восстановлению. Их признали аварийными и расселили. Больше десяти лет они пустовали, их фасады были закрыты гигантскими рекламными плакатами – отпрысками пресловутой «четвертой стены», укреплявшейся между городом и человеком. В конце концов, дома снесли, потому что появилась угроза разрушения фасадов. Несколько лет назад земельные участки под ними продали владельцу отеля – компании, которая приступила к строительству многофункционального комплекса на месте двух разобранных зданий. Схема понятна. Так можно уничтожить весь Невский.
А вот еще одна «достопримечательность». Она расположена неподалеку от домика Петра. Здесь на Малой Дворянской улице построено элитное жилое здание, достойное стать украшением современного города. Но вот соседнее столетнее здание вследствие этих работ оказалось «украшенным» зияющей трещиной и уже покинуто жильцами.
Не стихия виновата в таких разрушениях, не грунты, а люди!
И если в новом регламенте не учесть, не предусмотреть какие-то обязательные нормы тщательных расчётов грунтовой обстановки, наметившийся процесс разрушения исторического центра старого Петербурга пойдет с ускорением и, в конце концов, станет необратимым.
Правительство Санкт-Петербурга весьма «чутко» прислушивалось к пожеланиям специалистов и недовольству широких народных масс. 6 июля 2004 года оно дало «добро» на уплотнительную застройку в историческом центре Санкт-Петербурга. Последовавший за этим строительный бум трудно описать и оправдать. Немедленно возводится невыразительное здание гостиницы в непосредственной близости от Михайловского замка, вызывающе искажающее уникальную архитектурную композицию Бренны. Аналогичный скучный объект появляется на задах Александринского театра.
И это только начало… В списке, утвержденном питерской администрацией, 320 подобных проектов.
Однажды Андрей спросил меня, показывая на трещины, побежавшие по стенам театра:
– Объясни мне, Константиныч, что происходит со зданием?
Вспомнив, как когда-то рассказывал об этом Кириллу Лаврову, я повторил свой рассказа Андрею по дороге в гримерную и продолжил уже на месте. Присев на маленький столик, Андрей, не теряя внимания, понимающе меня слушал.
Примерно половина зданий исторического центра Петербурга имеет под фундаментами деревянные элементы: лежни, сваи. Пока древесина находится ниже уровня подземных вод, она не гниет. Если же уровень понижается, древесина попадает в зону «аэрации», проще говоря – высыхает. Тут-то и начинается гниение. Здание неравномерно оседает с амплитудой до пяти сантиметров. При накоплении культурного слоя вокруг здания почвенная влага вступает в непосредственный контакт с кирпичной кладкой стен, которая, как фитиль керосинки, жадно всасывает влагу. Стены покрываются плесенью и «высолами», разрушаются при замерзании воды…
Упомянув, что подробно все это уже рассказывал Кириллу Юрьевичу, я продолжил. На осадку дома влияет и близкое новое строительство. Вокруг новодела формируется воронка оседания. Здания с подземными гаражами – основная причина повреждений исторического центра города. Впрочем, архивы еще дореволюционных судов хранят немало исков владельцев поврежденных домов к соседнему застройщику. Другими словами, соседние стройки влияли на рядом стоящие дома и раньше, но сегодня процесс стал интенсивней и повреждения тяжелее.
Как это касается здания театра? Да прямым образом. Новый комплекс «Лениздата», построенный в семидесятые годы, Лештуков мост и огромный поток машин по набережные реки Фонтанки нельзя сбрасывать со счётов, а также прокладку инженерных систем: теплотрасс, канализации, водопровода…
Андрей слушал меня, не перебивая, потом спросил:
– И что же делать? Ждать, пока театр развалится?
– Нет, ждать не нужно. Здание с трещинами – как больной человек. Его нужно лечить, а чтобы делать это правильно, нужно сначала обследовать. Определить, что именно происходит со строением, без комплексного обследования реальный диагноз поставить невозможно. Только после подробного изучения состояния дома, включающего шурфовку фундаментов, динамическое зондирование грунтов, геодезическое определение относительных осадков и кренов здания, проведение теплотехнического и пространственного расчётов, определение прочности несущих конструкций, можно установить: от чего и как лечить. Надо отметить, частные заказчики более ответственно относятся к комплексной реставрации. Они выполняют все требования, которые им предписывают исследователи. Городские власти, вероятно, из-за отсутствия средств, реагируют неохотно…
– Ну, хорошо, кое-что я понял. Но ты мне скажи вот что: не рухнет ли однажды вся эта наука нам на головы?
– Не рухнет, здание еще достаточно крепкое. А вот к лечению уже пора приступать…
– Ну, спасибо, утешил…
Этот разговор состоялся у нас с Андреем достаточно давно. Но только через восемь лет после него к проблемам времени БДТ удалось привлечь внимание властей, заманив в театр премьер-министра и показав ему трещины в стенах. Были получены высокие обещания о выделении средств на ремонт. Однако рядом идет проектирование нового квартала. От Апраксина двора до Фонтанки все будет сноситься, в том числе и комплекс «Лениздата», и строить будут новые здания. Как это отразится на творениях Людвига Фонтана, не знаю. Знаю только, что состояние театра и его фундаментов устанавливается обследованием – процедурой достаточно сложной, дорогой, требующей высокой квалификации и ответственности исполнителей. Обследование должно не только выявить места повреждений и степень снижения прочности конструктивных элементов, но также установить причины появления деформаций, дать прогноз состояния здания при соседнем новом строительстве. С этой целью необходимо комплексное применение геодезических, геологических, лабораторно-испытательных методов. В некоторых случаях требуется длительный мониторинг тех или иных параметров. Меры и технология усиления фундаментов должны быть адекватны причинам появления деформаций.
До этого ли будет инвестору, ведь ему нужен немедленный результат? Хватит ли сил у власти заставить инвестора сделать все это и проконтролировать? Самое главное – чтобы беды не случилось.
Сейчас, находясь на заседании Общественного Совета города и слушая восторженного докладчика, я все больше тревожился. Когда начались прения, первым взял слово Андрей Толубеев.
Я никогда не видел его таким взволнованным. И даже не думал, что он может быть таким эмоционально несдержанным. Чаще невозмутимый, внимательный, он заговорил своим поставленным голосом необычайно громко и возбужденно, от волнения с небольшой хрипотцой. Зал сразу же очнулся от дремы. Похоже, большинство присутствующих ни само собрание, ни его решения не волновали. На то они и «общественные слушания», чтобы покорно прислушиваться к власти, извещающей народ о своих непререкаемых решениях и подчас чудовищных планах.
Толубеев нарушил традицию. Он полемически заговорил об опасности для судьбы центра города тех новых регламентных упрощений его охраны, которые только что были представлены на обсуждение. Андрей начал с неожиданного вопроса, обращенного к сидевшим в президиуме чиновникам:
– Офисы, гостиницы, деловой, чиновный центр – это все прекрасно. А что будет с людьми?
Его не поняли.
– Какими людьми?
– Обычными, которые живут в старых петербургских домах, что в самом центре и вблизи него. По большей части, в коммунальных квартирах. Да-да, огромное количество горожан по-прежнему живет в «Петербурге Достоевского» – без водопровода, канализации и других коммунальных благ, гарантированных властью. Я нисколько не преувеличиваю, вы все, сидящие здесь, знаете это не хуже меня. Получается заколдованный круг: купить себе новое жилье эти люди не в состоянии, поэтому вынуждены жить в таких неподобающих петербуржцам условиях. Когда-то они жили надеждой на городскую очередь, но теперь она упразднена. Власть давно отказалась от обязательств по отношению к своим гражданам, предоставив событиям развиваться естественным путем – как получится. Хорошо – предоставить этим людям отдельное жилье власть не может, но провести ремонт в старых домах, сделать жизнь пожилых людей хоть сколько-нибудь сносной – разве это трудно?
В зале послышалось роптание, то ли одобрительное, то ли возмутительное. Смешались разные эмоции. Но Андрей упорно продолжал:
– Мы знаем, что ценность исторического центра Петербурга, как единого целого, превосходит ценность его отдельных памятников, даже самых выдающихся. Ведь только в своей целостности город включен в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Других городов, подобных нашему, в России, да и в мире нет. Но вместо того, чтобы сохранить это богатство, мы с завидным постоянством уничтожаем его ради сиюминутных доходов от сомнительных инвесторов. Посмотрите, даже на неприкосновенном Невском проспекте разрушено несколько зданий, я уж не говорю о Литейном, Вознесенском, Лиговском и Московском проспектах, где прекрасные исторические дома буквально разобраны по кирпичику. Неужели никто не видит, как в этот удивительный по красоте мир вползают алчные дельцы и агрессивные ультрасовременные постройки? Купол гостиницы «Ренессанс Балтик» на Почтамтской улице исказил панораму Исаакиевской площади. Комплекс «Серебряные зеркала» на Петроградской сделал то же самое с Петропавловской крепостью!
Андрей волновался, было видно, что наболело, что он много раз думал о том, что говорит сейчас, и это не просто слова – это его выстраданные мысли, его душевная боль. В этом – весь он сам.
– За последние сто лет над Петербургом как будто дважды взрывалась нейтронная бомба – в Гражданскую войну и в блокаду. Население вымирало, здания оставались нетронутыми. Приезжали другие люди, и город вновь начинал жить. Перенос столицы в Москву в 1918 году тоже пошел на пользу городу – сберег почти всю старую застройку. В советские годы Ленинград считался городом провинциальным, на «шедевры» хрущевскобрежневского зодчества средств не хватало. Не хватило даже динамита для сноса всех старых церквей. Поэтому жилищное строительство велось на окраинах. От Обводного канала до Невского и от Александро-Невской Лавры до торгового порта город остался почти таким, каким он был в 1917 году. К сожалению, дома, как и люди, стареют…
В Петербурге насчитывается более одного миллиона квадратных метров аварийного жилья. Основной его объем расположен в исторической части города, дома дореволюционной постройки. Эти здания хоть и кирпичные, но несущие конструкции в большинстве – деревянные. Им по сто, сто пятьдесят, а то и по двести лет. Подвалы в них, как правило, затоплены, лестницы в аварийном состоянии, лепнина отваливается и падает на головы прохожим. Я занимался проблемой ветхого жилья и знаю, что даже при попытках власти что-либо подправить осуществлялся «недоремонт» или вовсе его откладывали, короче, дома не обслуживались. Но какие бы ни были причины, люди ведь должны жить по-человечески!
Отремонтировать и расселить нужно огромное количество квадратных метров, потратить много времени, сил и средств. Но делать это надо! В аварийных домах живут люди с низким уровнем обеспеченности, часто социально неблагополучные. Что же, мы будем ждать, когда эти дома рухнут, и проблема разрешится сама собой?
Так Андрей своим гулким артистичным голосом, своим неравнодушным сердцем, своей смелой, болящей ото всех несправедливостей душой пытался разрушить “четвертую стену”, неколебимо отделявшую простого городского жителя от важной и благополучной петербургской власти.
Выступление Андрея я запомнил в мельчайших подробностях практически дословно, потому что много раз возвращался к нему мысленно, анализировал, сопоставлял доводы. Меня волновала эта проблема лично, ведь я профессиональный строитель, много лет живу в Петербурге и чувствую свою ответственность за все, что в нем происходит.
Дальше Андрей говорил о том, что правила застройки, включая регламент охранных зон исторической части Петербурга, для того и создаются, чтобы согласовать в этом деле интересы всех слоев общества, чтобы эти правила устраивали каждого. Регламентацию строительного процесса необходимо максимально детализировать, как это предусмотрено международными нормами, которые исключают малейшее ущемление интересов жителей – тех самых «обычных людей», которые и составляют большинство населения мегаполисов. Такая регламентация должна распространяться и на высоту новых зданий, и на особенности строительства в петербургских грунтах, и на сохранение рядовой застройки, и на благоустройство дворов, и на общие требования к архитектуре новых построек, на так называемый «код среды».
Андрей закончил свое выступление тем, с чего и начал. Он напомнил, что Петербург – это его люди, те, кто из поколения в поколение обживали невские берега и создали, и сберегли неповторимую архитектуру великого города. Разрушая стену отчуждения между властью и горожанами, стену равнодушия и бескультурья, он призывал к бережному отношению к каждой реальной, пусть даже облупленной и заплесневелой петербургской стене, хранящей память о трагических и славных временах, о знаменитых и незнаменитых людях города святого Петра.
Ему даже не пытались возражать. Докладчик что-то говорил об опыте европейских городов, но Андрей убедительно доказал, что это сравнение неуместно – по всем параметрам!
«Он сказал все, что надо», – говорил резко, бескомпромиссно, аргументированно. Добавить к его выступлению было нечего, возразить тоже. Мы выходили с Андреем из зала, и я по разговорам вокруг пытался определить, как наши титулованные земляки оценивают только что прозвучавшие слова выдающегося артиста. Но разговоров на эту тему, к моему удивлению, не было. Андрею улыбались, приветствовали, давая понять, что поддерживают его позицию, но вслух не высказывались.
– Похоже, здесь, – по известному афоризму, – «не место для дискуссий», – поделился я с Андреем своими наблюдениями.
– А где же место? – с горечью спросил Андрей. – Опять на кухне? – Увидев, что я подвожу его к машине, сказал:
– Пойдем пешком. Когда я смотрю на Невский – душа просветляется…
Я с радостью отпустил машину.
Домой нам по дороге. Мне – на Большую Морскую, Андрею – на Исаакиевскую площадь. Зашли в Елисеевский магазин. Андрею захотелось купить его любимое селедочное масло, а я попутно прослушал небольшую лекцию о знаменитом магазине. Андрей хорошо знал историю города, ведь он тогда работал над популярной телепрограммой «Петербург: время и место».
– Представляешь, это творение «купеческого модерна» ужасало современников. Тем более, напротив него сиял в своем «божественном классицизме» Александринский театр. Думаю, архитектор понимал, что он строит, но ему нужно было выполнить заказ Григория Григорьевича Елисеева – с одной стороны. С другой – все-таки сделать реверанс в сторону рассерженных ценителей изящных искусств. К «чудовищу» со временем привыкли – время все меняет. И архитектурная мода, как и любая другая, тоже меняется…
Андрей вел телепередачу несколько лет, и, на мой взгляд, она была лучшей из всех просветительских. Герои моего времени программ, созданных в то время на канале «Культура». Я старался не пропустить ни одной. Мне все было интересно: появление первых петербургских яхт-клубов, биография Александра Маринеско, история Смольного института – первого элитарного учебного института для женщин, сложная и трагическая судьба Ольги Берггольц, похождения знаменитого графа Джулио Ренато Литта… Недаром в 2003 году Андрею Толубееву была присуждена Государственная премия за заслуги в области просветительской деятельности.
– Да, Елисеев был сказочно богат, но он хорошо понимал простую истину, которую наши сегодняшние бизнесмены забыли: нельзя не думать о «простых» людях. Его магазины были рассчитаны и на богатых, и на бедных, и на людей среднего достатка. Здесь продавались товары на любой вкус и кошелек, но непременно высокого качества…
– Мне кажется, Андрей, ты сам себе противоречишь. Ты протестуешь против современной убогой архитектуры, безликих зданий-аквариумов, и тут же говоришь, что мода меняется… Возможно, и к современным постройкам привыкнут, как к Елисеевскому магазину…
– Я говорю совсем не об этом…
Он взял меня за руку и повел в крошечный четырехугольный дворик, каких множество на Невском проспекте. Этот был похож на колодец, глухой дворик – на всех четырех стенах отбитая штукатурка, железные двери – некрашеные, искореженные, на окнах первого этажа – решётки, так что не совсем понятно, что это такое – жилой дом или камера предварительного заключения. Асфальт вспучен, словно его кто-то изнутри взламывал отбойными молотками.
– Может быть, хочешь зайти в подъезд? Там еще хуже, уверяю тебя. Вот все это и нужно приводить в порядок, вот о чем я говорил сегодня… Страшно смотреть, а ведь здесь живут люди. Вот о чем надо думать, прежде всего. Легче всего объявить дом аварийным, сослаться на трудности, а еще легче – снести старье и построить из стекла и бетона очередной блеклый бизнес-центр, их уже расплодилось в городе, как медуз в теплом море.
– Но ведь люди сами довели дом до такого состояния…
– Конечно, если сто лет не ремонтировать, тогда виноваты жители.
– Но время такое, сколько дыр нужно залатать…
– А у нас с семнадцатого года – во всем виновато время. Решаем космические задачи, а люди – на потом. Сейчас снова оправдание. Это напоминает мне анекдот про три конверта.
Я заинтересовался.
– Что ты, Константиныч, не знаешь? Старый, с бородой анекдот.
– Ну, если бы знал, не просил рассказать.
– Ну, слушай, – не стал отнекиваться Андрей. – На одном крупном предприятии сменился старый директор. Передавая дела новому молодому, он дал ему добрый совет: «Я не буду тебе рассказывать о проблемах на предприятии, это долго, да и поверь, все ты будешь делать и решать по-своему. Однако если возникнут неразрешимые трудности, невмоготу станет – на этот случай я оставил тебе в сейфе три конверта. Открывай по порядку: первый, второй и третий». Простился и ушел. Новый руководитель приступил к работе. Прошло какое-то время, дела заходят в тупик, ничего не получается, вспомнил о конвертах, открыл первый, прочитал написанное: «Вали все на меня». Стал выполнять «указание». Наладилась как будто жизнь: собрания, митинги, протесты. Но со временем работникам и это надоело. Опять посыпались на директора упреки. Хозяйство чахнет, с зарплатой проблемы. Открыл директор второй конверт: «Начинай и реконструкцию предприятия», – прочитал он. И закипела работа, в основном, бумажная: планы, расчеты, лозунги, интервью. Какие-то цеха сломали, какие-то остановили, в основном ездили по заграницам, якобы учиться. Но все равно ничего не получилось. Делать нечего, открыл третий конверт и прочитал: «Готовь три конверта».
Посмотрев друг на друга, смеяться не стали, не было повода: все точно про нашу жизнь.
Мы покинули убогий дворик и снова вышли на Невский, приукрасившийся огнями витрин, реклам и фонарей.
Мы шли по старинному проспекту и говорили о том, что задача нынешней власти – спасти каждый дом, проводя гуманную реставрацию. Только таких примеров, к сожалению, мало. Сегодня мы обсуждаем в самых разных аудиториях «петербургскую стратегию сохранения культурного наследия». Если предложенный документ по этой проблеме будет принят, площадь охраняемой законом исторической зоны сократится в пять раз. Внешний облик исторического центра Санкт-Петербурга и его пригородов изменится до неузнаваемости. Зимний дворец будет соседствовать с суперсовременными небоскребами, Михайловский замок окружат здания в стиле хайтек. Для людей, которые любят Петербург, это трагедия. Для города – смерть.
Известная истина, что Санкт-Петербург – организм уникальный, не вызывает сомнений ни у кого. Достаточно сказать, что на сегодняшний день под охраной государства находятся около восьми тысяч питерских памятников – всевозможных зданий, садов, парков, скверов, прудов и каналов. Беда только в том, что со своими функциями «охранителя» государство справляется из рук вон плохо. По оценкам независимых экспертов, в срочных реставрационных работах нуждаются до семи тысяч памятников, более тысячи трехсот находятся «в активной фазе разрушения» и грозят повторить судьбу объектов, которые уже не подлежат восстановлению. Проблема, как всегда, в деньгах. По самым скромным подсчетам, на комплексную реставрацию старинных питерских памятников, находящихся в госсобственности, необходимо свыше шестидесяти миллиардов рублей, которых у государства, как водится, нет. Вернее, есть, но на другие цели и дела. Уменьшать площадь охраняемой исторической зоны – не самый лучший способ. Может получиться, что под охраной останется один Зимний Дворец.
…Мы шли в сторону Адмиралтейства, и Андрей рассказывал мне о своем Ленинграде – Петербурге – городе его детства и юности.
– Ты знаешь, я все помню, даже мельчайшие детали. Вот тут, в «лягушатнике», мы ели самое вкусное в мире мороженое, с сиропом и шоколадной крошкой. А магазин «Рыба» на углу Невского и Рубинштейна! Мы, разумеется, говорили «Рыбинштейна» – там был большой бассейн, а в нем плавал усатый печальный сом, которого мы исподтишка подкармливали хлебным мякишем из батона. Подоконники там были мраморные, холодные, а латунные ручки дверей сверкали, как позолоченные…
Андрей был хорошим рассказчиком. Прежний Невский проспект словно оживал передо мной со своими ушедшими запахами, звуками, красками.
– Волшебный мир открывался за дверью магазина «Старая книга», что была в бывшем доме Котомина. Здесь витал незабываемый запах, смешанный из запахов старых кожаных переплётов, пожелтевшей бумаги, бархатной обивки мебели и ветра, в момент открытия двери врывающегося с зимней улицы…
Напротив – гастроном, с блокадной поры называемый в народе «генеральским магазином», в военное время здесь отоваривали продовольственные карточки офицерскому составу. На следующем углу – кинотеатр «Баррикада», где перед началом сеансов под аккомпанемент низко склонившегося над клавишами пианиста пела женщина в длинном, казавшемся пыльным, платье. А в противоположной части проспекта, в доме 54, располагалась старейшая парикмахерская, работавшая даже в блокаду. Стараниями историка Сергея Лебедева на ее стене была установлена памятная доска. Сейчас парикмахерскую закрыли – словно закрыли память…
Нет больше и «Лавки художника», что много лет находилась в доме номер 8. «Старую книгу» в доме Котомина склевал жирный американский петух (теперь тут заведение быстрого питания). Вместо кондитерской Вольфа и Беранже – цветочный магазин. Вместо памятной многим ленинградцам пирожковой «Минутка» – какой-то длинно-бутербродный ненасытный конвейер «Сабвей». От интерьеров «Лягушатника» с его саксонскими статуэтками и стилизованными настольными лампами, настоящими, в огромных кадушках, пальмами, уютными зелеными бархатными диванами с фурнитурой из красного дерева не осталось и следа. А куда делись толстые латунные, ослепительно сияющие в солнечный день перила, расположенные вдоль витрины Елисеевского магазина, выходившей на Невский? Помнится, сиживала на этой блестящей ограде ленинградская «золотая молодежь». Исчезло молочное кафе «Ленинград», старая добрая сосисочная, которую в народе за необычную отделку стен называли «Зеркала». Зато повсеместно – фастфуды, бистро, офисы, бутики и еще много всего непроизносимо-иностранного, фальшивого…
Раньше, выйдя на Невский, невозможно было не встретить кого-нибудь из друзей или знакомых. Это естественно для живого места. Нынче тут не живешь, а пробегаешь, шарахаясь от незнакомой по речи и поведению молодежной толпы. Кажется, попал в толпу иностранцев, так молодые люди безжалостно коверкают русские слова.
Я успокаивал Андрея, как мог. Город не обойдется без стройки и реконструкции – он неизбежно стареет и требует ремонта, реставрации и даже замены, даже копий.
– Вот ты говорил, что исторический центр Петербурга признан ЮНЕСКО объектом всемирного наследия. Многие считают это большим достижением наших властей, но здесь абсолютно нет соответствия действительности. Нив ЮНЕСКО, ни в Петербурге точно не знают, что именно охраняет уважаемая международная организация в Северной столице России. Документы, описывающие исторический центр Петербурга, отправили в Париж в 1989 году, но они оказались крайне запутанными, и ЮНЕСКО до сих пор не в состоянии с ними разобраться. В Петербурге не осталось даже их копий, а в реальной практике охраны памятников их никогда и не использовали. Удивительно, но пропал даже врученный ЮНЕСКО сертификат о включении города на Неве в список объектов всемирного наследия. Все это выяснилось, когда петербургский КГИОП готовил документы к очередной сессии ЮНЕСКО. На заре грабительской перестройки, в 1989 году Советский Союз представил номинацию по Ленинграду для внесения в список объектов всемирного наследия. Тогда поступили просто – взяли карту охранной зоны и отправили ее международным экспертам. К ней был приложен перечень тридцати шести комплексов на территории города и области. В результате получился объект всемирного наследия под названием «Исторический центр Ленинграда и связанные с ним группы памятников». Одна беда – объект этот получился со множеством ошибок, неточностей и приблизительной картографией. Тогда это мало кого беспокоило. В последние же годы в ЮНЕСКО решили заняться инвентаризацией всего того, что было включено в список. Трудно сказать, почему документация, представленная Петербургом в 1990 году, удовлетворила Комитет Всемирного наследия. Возможно, дело в том, что Россия была тогда в большой моде. О том, что в реальности происходит в нашей стране, в мире знали мало и даже в этом малом заблуждались.
