Мори Терри
Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма
Парень нырнул за спинку переднего сиденья и через окно разглядел пистолет, который продолжал изрыгать красные вспышки. Вторая пуля попала Джуди в голову, но по счастливой случайности лишь слегка задела череп, проникнув под кожу, пройдя по поверхности лба и застряв чуть выше правой брови.
Следующая пуля пробила Джуди плечо и, как и после первого выстрела, отклонилась вниз и врезалась в подушку сиденья.
На этом стрельба закончилась. Лупо распахнул дверцу машины и бросился к «Элифасу», оставляя за собой кровавый след из раны на ноге. Джуди осталась в «кадиллаке» в одиночестве.
Пребывая в шоке и так и не поняв, что в нее стреляли, девушка несколько минут просидела, не двигаясь, а потом посмотрела на себя в зеркало заднего вида и увидела, что она вся в крови. Охваченная паникой, она выползла из «кадиллака» и, спотыкаясь, побрела по 211-й улице, пытаясь сосредоточиться на далеких огнях «Элифаса». На перекрестке с 45-й дорогой ее силы иссякли, и она рухнула на мокрую от дождя мостовую.
Район мигом ожил, и кто-то из собравшейся обеспокоенной толпы накрыл Джуди одеялом. Люди сразу же вызвали полицию и скорую. Лупо, рассказав швейцару «Элифаса» о стрельбе, также вернулся к упавшей Джуди.
Дежурившие в этом районе в гражданской машине без опознавательных знаков детектив-сержант Джозеф Коффи и его напарник уехали оттуда всего за несколько минут до начала стрельбы. Услышав вызов по рации, двое разъяренных полицейских поспешили вернуться.
В трех кварталах к югу от места происшествия свидетель заметил коренастого белого мужчину в темной одежде, который бежал по 211-й улице, удаляясь от места стрельбы. Другой свидетель видел, как хорошо одетый усатый молодой человек с волосами песочного цвета запрыгнул в желтую или золотистую машину типа «шевроле-нова» и рванул прочь из района, не зажигая фар. Очевидец сообщил часть цифр с номера автомобиля, но это ни к чему не привело. Считалось, что замеченный человек наблюдал за стрельбой и сбежал в том же направлении, что и убийца, – однако информацию предпочли сохранить в тайне. (Похожий автомобиль был припаркован через дорогу от места убийства Донны Лория в Бронксе. Позднее появятся доказательства присутствия такого же типа машины еще при двух нападениях Сына Сэма.)
В больнице хирурги залатали запястье Лупо и его порезанную ногу. Джуди Пласидо выздоровела, что трудно назвать иначе как чудом. Однако ни она, ни Лупо не смогли описать нападавшего полиции.
* * *
Заголовки вышедших после нападения газет усилили массовое ощущение ужаса, охватившее Нью-Йорк. Страх нагнетался и пониманием того, что полиция, по всеобщему признанию, не добилась в расследовании никаких сколько-нибудь значимых успехов. Численность опергруппы «Омега» под руководством Дауда увеличили, а в начале июля мэр Бим объявил, что выделяет на это дело еще больше полицейских и планирует усилить патрулирование улиц в преддверии 29 июля – годовщины смерти Донны Лория в Бронксе.
В послании Бреслину Сын Сэма написал: «Скажи-ка, Джим, что ждет тебя двадцать девятого июля?» Бим действовал в ответ на эти слова, однако некоторые, включая журналистов «Нью-Йорк таймс», раскритиковали его за спекуляцию.
Двадцать восьмого числа в колонке под названием «Убийце с 44-м калибром на его первый День смерти» Бреслин задался вопросом, ждать ли нового удара Сына Сэма: «И где-то в нашем городе одиночка, безумный одиночка берет в руки эту газету и злорадствует. Он снова добился своего. Важен ли для него завтрашний день, 29 июля, настолько, что ему придется выйти на ночные улицы и найти себе жертву? Или он будет сидеть взаперти, смотреть в свое чердачное окно и трепетать от ощущения собственной власти, той власти, которой он обладает над газетами и телевидением, мыслями и разговорами большей части городской молодежи?»
Две представительницы упомянутой городской молодежи, двадцатилетняя Стейси Московиц и ее пятнадцатилетняя сестра Рикки, знали о годовщине 29 июля не хуже других жителей Нью-Йорка.
В четверг, двадцать восьмого числа, сестры вышли из своего дома в бруклинском районе Флэтбуш и отправились в ресторан «Бифштекс от Чарли», расположенный на Оушен-авеню в Шипсхед-Бей.
Миниатюрная Стейси, рост которой составлял всего пять футов два дюйма [48], работала координатором цвета в офисе обувной корпорации «Минелла», размещавшемся в Эмпайр-стейт-билдинг в самом центре Манхэттена. До того как устроиться на эту работу, привлекательная кареглазая блондинка отучилась в старшей школе Лафайетт в Бруклине и Школе бизнеса Адельфи.
Стейси была живой, общительной девушкой и только что вернулась в Нью-Йорк после отдыха в Мексике. Когда ее отец Джерри встретил дочь в аэропорту Джона Ф. Кеннеди, она удивила его коробкой кубинских сигар, купленных в Акапулько. В этом была вся Стейси.
Пока она и Рикки лениво болтали в ожидании ужина, к их столику подошел высокий молодой человек с темными волосами и усами и спросил, не позволят ли они на минутку к ним присоединиться. Сестры с любопытством уставились на красивого незваного гостя.
– Ладно, – кивнула Стейси, и Роберт Виоланте скользнул к ним в кабинку.
Двадцатилетний Виоланте окончил старшую школу в бруклинском Нью-Утрехте и успел поработать продавцом в нескольких магазинах мужской одежды. Он жил с родителями на Бей-ридж-парквей и ныне устроил себе летние каникулы, отдыхая от работы, однако планировал вернуться к ней после Дня труда [49].
В «Бифштекс от Чарли» он пришел с двумя друзьями и заметил Стейси и Рикки, едва они вошли в зал. Решив наладить знакомство, он поначалу сосредоточил внимание на младшей Рикки. Однако та, сообразив, что он слишком стар для нее, перевела разговор на Стейси, и Виоланте быстро переключился.
В итоге он позвал Стейси на свидание. Ее привлекла его уверенность в себе, и она рассудила, что их род занятий – ее работа в обувном бизнесе и его розничная торговля – во многом схожи. Поэтому девушка согласилась пойти с ним на свидание, и Виоланте записал ее номер телефона и адрес, сказав, что заедет за ней в восемь вечера в субботу, 30 июля.
* * *
Тем временем выше по течению реки Гудзон, в одной из квартир жилого дома, расположенного в пригородном Йонкерсе, молодой человек по имени Дэвид Берковиц решил использовать юбилейную дату в собственных целях. Он прекрасно знал, что стоит на кону и чем это может для него закончиться. Однако иная возможность могла и не представиться, поэтому он не стал откладывать задуманное. Его личное «празднование» 29 июля должно было произвести ошеломляющий эффект. Он вряд ли мог помыслить, что власти сохранят его письмо в тайне. Ко мне в руки оно попадет лишь четыре года спустя.
Внимание всем полицейским учреждениям в округе трех штатов [50]!
Довожу до вашего сведения, что сатанинский культ (дьяволопоклонники и магопрактики), существующий на протяжении довольно длительного времени, получил указание от своего высшего командования (Сатаны) начать систематические убийства и умерщвления юных девушек и людей чистой крови с хорошим здоровьем.
В рамках сатанинского ритуала, предполагающего пролитие крови невинных жертв, они планируют убить по меньшей мере 100 молодых жинщен и мужчин, но главным образом жинщен…
Внимание: улицы будут залиты кровью.
Я, Дэвид Берковиц, был избран, избран с рождения, чтобы стать одним из палачей этого культа.
Имеющий глаза, да увидит погибшие жертвы.
Имеющий уши, да услышит, что я сказал.
29 июля наступило и прошло без происшествий.
Глава 4
Ее звали Стейси
Паром, прибывший в 18:15 в Дэвис-Парк на Огненном острове из Патчога, Лонг-Айленд, был почти пуст, когда уткнулся в узкий пирс, заглушил кашляющие двигатели и затих, закрепленный на месте толстым канатом силами небольшой команды, состоявшей из совсем юных матросов.
Стоял субботний вечер, 30 июля, и по опустившимся с грохотом на берег сходням на старый деревянный причал вышла лишь горстка просто одетых пассажиров. Этот причал иногда называли Пресвитерианским – скорее всего по некой не самой благочестивой причине, кроющейся в колоритном прошлом обветшалого сооружения.
Происходящее резко отличалось от вечера накануне: пятничные паромы обычно до отказа набивались совладельцами пляжных домиков, или «групперами», как их цинично называли собственники и арендаторы, способные оплатить стоимость летнего домика в одиночку, не деля его с коллегами.
Дэвис-Парк и все тридцать две мили Огненного острова, входящие в систему общественных пляжей на Атлантическом побережье, финансируемых федеральным правительством, привлекают в выходные многих, а потому транспортная связь с Нью-Йорком ни разу не прерывалась здесь более чем на пять дней подряд. Начиная со второй половины дня пятницы и до последнего парома, прибывающего в одиннадцать вечера, сюда стекаются выползшие из пропаренных недр города измотанные секретари, администраторы, художники, писатели, бухгалтеры и прочие разновидности «белых воротничков». Они жаждут расслабиться на солнце, вдохнуть пропитанный солью воздух, а вместе с ними прибывают и самые горячие новости из «Яблока» [51]. Все это продолжается до позднего вечера воскресенья, когда поток перенаправляется обратно, в сторону далекого невидимого мегаполиса.
Приезжие в основном молоды. И, в силу возраста, убийства Сына Сэма цепляют их лично. Они могут оставить позади работу, будничных любовников и психоаналитиков, но привозят с собой страх и озабоченность историей с Сэмом – факт, очевидный из тона разговоров, доносящихся из пятничной толпы, пока приезжие перегружают продукты и багаж на скрипучие красные тележки, которые им предстоит медленно тащить по направлению к дому.
На Огненном острове запрещены автомобили, и в те выходные это ограничение породило не одну циничную шутку, ведь большинство жертв Сына Сэма пострадало, сидя в припаркованных машинах. В Дэвис-Парке также очень мало тротуаров. Взамен них по песку тянутся дощатые настилы шириной в шесть футов с деревенскими названиями вроде Морская слива, Брызги морской пены и Китовый ус.
Дом, где я жил, располагался на полпути между заливом и великолепным пляжем на атлантической стороне острова и находился не более чем в двухстах ярдах от воды, в какую сторону ни пойди.
Каникулы на Огненном острове всегда проходили хорошо, позволяя на время сбежать от бетона, машин и суеты «материка», как в совокупности называли Лонг-Айленд и остальную часть столичного региона.
* * *
Однако в субботу 30 июля мы не могли перестать думать о материке. Джордж Остин, моя жена Линн и я стояли на причале в толпе блестящих от масла для загара путешественников, планирующих отправиться на прибывшем в 18:15 пароме обратно в Патчог. Линн тоже уезжала – возвращалась в Вестчестер, чтобы навестить своих вышедших на пенсию родителей, только что прибывших в Нью-Йорк из Флориды, куда они недавно переселились. Мы с Джорджем оставались на выходные, чтобы привести в порядок дом, и планировали уехать с пляжа в понедельник, 1 августа.
– Держись центральных улиц, когда поедешь через Квинс и Бронкс, – счел я своим долгом напомнить Линн, пока мы ждали отплытия парома. – И, конечно, не цепляй по дороге парня и не обжимайся с ним в припаркованной машине.
Линн выдавила слабый смешок, а Джордж, давно привыкший к подобным замечаниям, только покачал головой.
– Я позвоню тебе через несколько часов, – добавил я, – когда ты уже будешь дома. Пока еще слишком рано. Если сегодня что-то и произойдет, то только поздно ночью. Ты успеешь добраться до дома к десяти, так что не парься.
– Со мной все будет в порядке. Сам не парься, – ответила она.
– Я беспокоюсь не о тебе. Просто не хочу, чтобы меня забрали с этого острова раньше, чем я планировал отсюда уехать, – невозмутимо ответил я.
– Ублюдок, – усмехнулась она, поднимаясь на борт.
Бело-голубой паром, много лет назад окрещенный «Хайлендером», мы провожали взглядами долго – пока он медленно выползал в глубоководный канал, по которому ему предстояло преодолеть шестимильный путь через залив. Линн помахала нам рукой с кормы верхней палубы. Потом судно выскользнуло за границы пристани, миновало отметку внешнего канала и с булькающим ревом открыло дроссельную заслонку.
С учетом всех гостей, что посетили меня за время каникул, я наблюдал прибытие и отбытие парома по меньшей мере восемь раз. Конкретно тогда ощущения были иные, более тревожные. Один из нас оставил уютный покой летнего местечка, чтобы вернуться в город в ту самую ночь, которая, по мнению большинства, должна была стать временем нового удара Сына Сэма. Я понимал, насколько глупы подобные опасения, но также знал, насколько они реальны. Нью-Йорк переживал страшные времена.
Знай я тогда еще и то, насколько близко мне предстоит в дальнейшем столкнуться с этим делом, я бы сам покинул остров и направился прямиком в Вестчестер. Однако всякому знанию свое время.
В Дэвис-Парке настал час коктейлей, и, идя по Центральной аллее, мы видели, как ярко одетые люди собираются на верандах и потягивают джин с тоником вприкуску с пепперони, сыром, крекерами и приготовленными на пару моллюсками – стандартный пляжный перекус в преддверии настоящего ужина. Около тридцати процентов всех моллюсков в Соединенных Штатах собирают именно здесь, на дне мелководного Большого Южного залива. В итоге закуска, которая в ином ресторане обошлась бы в пять долларов, на Огненном острове идет по цене картофельных чипсов.
– Интересно, кому-нибудь удалось добыть крабов себе на ужин? – проворчал Джордж, вспомнив о бесплодных дневных ползаниях по заливу.
– Нет, приятель, членистоногие у них появятся позже – после ночных танцев с очередной любовью всей своей жизни.
– К слову, о рок-н-ролле: ты собираешься сегодня вечером куда-нибудь? – спросил он.
– Наверное, часов в одиннадцать. А до того не планировал ничего особенного. Можем пока пойти домой.
Для нормальной тусовки и впрямь было еще слишком рано, поэтому мы предпочли ужин и телевизор. Потом я, сидя в парусиновом кресле, просматривал газеты, под завязку набитые статьями о Сыне Сэма. С собой я привез подборку вырезок из более ранних изданий – их я уже прочитал раз пятьдесят, но снова разложил на древнем дубовом столе и перечитал заново. Как и многие другие, я был захвачен «делом 44-го калибра».
– И что же ты хочешь там найти? – спросил Джордж по прошествии часа. – Ты и так знаешь все наизусть и посмотрел все новостные программы за последнюю неделю. Чему быть, того не миновать, и мы ни черта не можем с этим поделать. Никто не может, нравится тебе это или нет. Что мы вообще понимаем в массовых убийствах? Ты никогда о них не писал, да и я как-то не сталкивался с ними в страховом бизнесе.
– Черт, мне, конечно, не хватает информации, – согласился я. – Но не сказал бы, что полиции Нью-Йорка известно больше. Все это дерьмо продолжается уже давно. Вчера был год с первого убийства. А у них только пшик. Кажется, из-за годовщины они сегодня выгнали на улицы не меньше миллиона копов.
– В Квинсе и Бронксе, верно?
– Угу. Интересно, почему только в Квинсе и Бронксе? Я имею в виду Сэма. Должно быть, он хорошо знает тамошние улицы.
– Все нападения происходили неподалеку от парквеев [52],– подсказал Джордж. – В полиции думают, это важно. Легко добраться, а потом сбежать на автомобиле. Значит, он пользуется машиной. Почти наверняка.
– Но у них пока нет конкретных машин, – заспорил я. – Парочка «возможных вариантов», но ничего определенного. В случае с дискотекой в Квинсе писали об автомобиле горчичного цвета. Но больше ничего серьезного, что попало бы в газеты.
Я достал потрепанную карту из «Пост» с отмеченными местами стрельбы:
– Куча людей пытается разглядеть какой-то замысел или узор, по-разному соединяя линиями выбранные им точки нападений. Один из вариантов похож на треугольник. Они считают, что смогут предсказать следующее место, если правильно начертят схему.
– Пусть так, тогда куда он планирует ударить сегодня вечером? – задумался Джордж. – Будь я проклят, если хоть что-то понимаю.
* * *
В Бруклине, в сорока милях к западу от ленивой идиллии Дэвис-Парка, Роберт Виоланте прибыл в район Флэтбуш, к дому № 1740 на Восточной 5-й улице, и припарковался возле пожарного гидранта перед кирпичным строением, рассчитанным на три семьи. Сидящий в шезлонге на террасе второго этажа Джерри Московиц с любопытством наблюдал, как Виоланте вышел из коричневого «бьюика-скайларк» 1969 года выпуска, принадлежащего его отцу, в сгущающихся сумерках сверился с записанным адресом, открыл маленькую железную калитку и поднялся по парадной лестнице.
«Симпатичный парень, – подумал Джерри, когда в квартире за его спиной раздался звонок. – И как раз вовремя».
Пятидесятитрехлетний Джерри, дородный седеющий мужчина, работающий водителем грузовика в компании по производству мороженого «Долли Мэдисон», посмотрел на часы. Было 20:05.
– Эй, Нейса, – позвал он жену. – Скажи Стейси, что пришел ее кавалер.
Нейса Московиц, активная и жизнерадостная сорокатрехлетняя женщина с каштаново-рыжими волосами, всегда проявлявшая повышенный интерес к парням, с которыми отправлялась на свидание ее дочь, нажала на кнопку домофона и открыла дверь, чтобы впустить Виоланте в квартиру.
Пока Виоланте и родители Стейси в ожидании выхода девушки вели светскую беседу, младшая сестра Стейси, Рикки, познакомившаяся с Виоланте два дня назад в «Бифштексе от Чарли», оставалась в своей комнате.
– И что же вы, молодежь, собираетесь делать? – спросил Джерри. – Этот парень, Сын Сэма, сейчас во всех газетах и по телевизору…
Виоланте заверил Джерри, что они, скорее всего, отправятся в кино в Бруклине, а потом заглянут перекусить или заскочат на дискотеку. В этот момент появилась Стейси.
– Здорово, что вы уже познакомились, – весело провозгласила она и попросила Виоланте присесть на минутку.
Нейса вновь поинтересовалась, куда они пойдут. Стейси позволила Виоланте ответить самому:
– Мы хотим посмотреть «Нью-Йорк, Нью-Йорк» [53] в «Кингсвее», а потом, наверное, что-нибудь поесть.
– Разумно, – заметил Джерри. – Не хочу, чтобы вы, ребята, шатались где-то, где могут возникнуть проблемы.
– Не будем. Мам, я тебе позвоню, – сказала Стейси, которая по вечерам всегда старалась быть на связи с матерью.
С этими словами молодая пара поднялась, чтобы уйти.
– Повеселись там, но не забывай о Сыне Сэма, – предупредила Нейса.
– Мы же в Бруклине, а не в Квинсе. И вообще, я блондинка. С нами все будет в порядке, – уверенно заявила Стейси, ободряюще улыбнувшись матери.
Пока Виоланте открывал для Стейси пассажирскую дверь и потом садился в машину со стороны водителя,
Джерри и Нейса наблюдали за ними с террасы. В этот момент к ним присоединилась Рикки.
– Только посмотри на них, Джерри! – воскликнула Нейса. – Она без умолку болтала о нем последние два дня. Сказала, что он настоящий джентльмен. Когда ты в последний раз такое видел?
– Да, давненько, – кивнул Джерри. – Он кажется приятным парнем. Должно быть, из хорошей итальянской семьи.
«Скайларк» отъехал от тротуара, протарахтел по Восточной 5-й улице и скрылся в сумерках. Чета Московиц дружно провожала его взглядом.
* * *
В городе Йонкерс, примерно в сорока милях к северу от дома семьи Московиц, Дэвид Берковиц почувствовал приближение тьмы. Он понял, что пора отправляться в путь.
Грядущая ночь запомнится всем причастным к этому делу. В 20:20 опергруппа «Омега» покинула 109-й участок во Флашинге, чтобы прочесать дискотеки и жилые районы Квинса и Бронкса. Около трехсот полицейских вышли на улицы исключительно ради поисков Сына Сэма. Тысячи других копов, несших в ту ночь обычное дежурство, также были начеку в ожидании неуловимого ночного ветра с рычащим «бульдогом» 44-го калибра.
Линн Терри возвращалась в Вестчестер и как раз приближалась к мосту Уайтстоун, соединяющему Квинс и Бронкс. Стейси Московиц и Роберт Виоланте ехали по южному Бруклину, решая, посмотреть ли им фильм на Манхэттене или отстоять очередь в местном «Кингсвее». На Огненном острове мы с Джорджем Остином обсуждали пути побега Сына Сэма.
А в Йонкерсе Дэвид Берковиц нервничал в ожидании выхода из дома.
«Неприметному почтовому работнику», как его назовут позднее, восемь недель назад исполнилось двадцать четыре года. При росте около пяти футов одиннадцати дюймов он весил примерно двести фунтов [54], у него были серо-голубые глаза и короткие темные кудри. Последние пятнадцать месяцев, с апреля 1976 года, он жил в опрятной квартирке на верхнем этаже дома № 35 на Пайн-стрит. Большинству знакомых, не считая тех, кого он оттолкнул своим новоявленным христианством, Берковиц казался хорошим парнем. Он был спокойным, не напористым. Скорее ведомым, чем лидером. Просто одним из многих.
После демобилизации в июне 1974 года и возвращения к гражданской жизни он сменил несколько работ. Был охранником, строителем и водителем такси в компании «Ко-оп сити кэб» в Бронксе, где он жил раньше. Тогда его жизнь была совсем другой.
Готовясь к выходу, Берковиц надел серую рубашку с короткими рукавами, пару черных кроссовок, синие джинсы и, несмотря на удушающую июльскую жару, синюю джинсовую куртку.
Привычно игнорируя лифт, он пешком преодолел семь лестничных пролетов и оказался в вестибюле недавно отремонтированного многоэтажного здания. Открыв стеклянную дверь, он поднялся по ступенькам до уровня улицы и подошел к своей машине, четырехдверному «форду-гэлакси» 1970 года, кремового цвета, с черной виниловой крышей и шинами «блэкуолл» [55]. Автомобиль, как это часто случалось, был припаркован в квартале к северо-востоку, на холмистой Гленвуд-авеню.
Скользнув за руль, Берковиц завел двигатель, которому не помешал бы ремонт, и поехал на восток по Гленвуд до Парк-авеню, где свернул налево. Он проехал квартал до Лейк-авеню, повернул направо и мимо ряда магазинов спустился по небольшому склону, после чего свернул направо на Ридж-авеню и начал спуск с крутых холмов Йонкерса, повернув на Со-милл-ривер-парквей.
Добравшись до Йонкерс-авеню, Берковиц свернул на юг, в сторону Манхэттена, и поехал параллельно реке Гудзон. По пути он играл с кнопками радио, чередуя рок-музыку с новостями на разных каналах. Ведущие не переставали говорить об Убийце с 44-м калибром.
Спустя несколько часов по радио будут передавать еще один репортаж – о самом сенсационном убийстве и расследовании в истории Нью-Йорка, а также об одном из самых печально известных и неоднозначных случаев стрельбы в анналах преступности Соединенных Штатов.
Въехав на Манхэттен по шоссе Вестсайда, Берковиц уткнулся в строительные заграждения на 56-й улице и вынужден был отправиться в объезд по 34-й. На светофоре он повернул налево и вскоре оказался на знакомой территории – в районе расположения корпорации «Юниверсал кар лодинг», где он когда-то работал охранником от имени «Ай-би-ай секьюрити».
На пересечении 34-й и 9-й авеню он повернул направо, проехал несколько кварталов на юг, снова свернул направо и выехал на 10-ю авеню. На 31-й улице он стал искать место для парковки, а найдя его, направился к ларьку быстрого питания, чтобы перехватить что-нибудь. У него оставалось не так много свободного времени. Ему предстояла важная встреча в Бруклине.
* * *
В 20:45 Роберт Виоланте и Стейси Московиц пришли к согласию насчет ужина. Они решили не есть до кино и не выезжать из Бруклина. Оставшееся до начала показа фильма «Нью-Йорк, Нью-Йорк» в 22:00 время они договорились потратить на поездку в Грейвсенд, где собирались посмотреть на стоящие в гавани корабли.
Безмерно наслаждаясь обществом друг друга, молодая пара отправилась на запад по односторонней подъездной дороге [56] Шор-парквей в Бенсонхерсте и остановилась под уличным фонарем, напротив детской площадки и поля для софтбола на 17-й авеню. Этот участок Шор-парквей известен как место парковки влюбленных парочек, а также стихийная свалка брошенных автомобилей и пристанище полицейских, решивших во время дежурства сделать перерыв на кофе.
Высокий забор из проволочной сетки отделял подъездную дорогу от зеленых насаждений и оживленного движения на Белт-парквей. Позади машины над шоссе сиял яркими цветами пешеходный мост, ведущий к прогулочной аллее, по которой, минуя несколько парковых скамеек, можно было выйти к заливу с печально уместным названием Грейвсенд [57].
Вдали в сгустившейся тьме мерцало ожерелье огней моста Верразано-Нэрроуз, а за ним вырисовывалась пурпурная громада Стейтен-Айленда. В гавани на якоре спокойно покачивались несколько танкеров. На небе всходила полная луна.
Погуляв возле воды и проговорив около часа, Виоланте и Стейси поехали в театр «Кингсвей» на пересечении Кони-Айленд и Кингсвей-авеню. С телефона в холле Стейси позвонила матери, чтобы сообщить, что отлично проводит вечер. В 22:00 пара заняла свои места, предвкушая наслаждение многочисленными талантами Лайзы Миннелли.
* * *
Посмотрев одиннадцатичасовые новости, мы с Джорджем отправились на пристань, откуда я позвонил Линн из телефонной будки возле полицейского участка. Внутри здания, откинувшись на спинки деревянных стульев, скучали два офицера округа Саффолк.
– Эти-то точно не входят в опергруппу, – усмехнулся Джордж. – Жизнь на пляже идет своим чередом.
Линн ответила на звонок уже после двух гудков и сообщила, что добралась домой без происшествий. Впрочем, возле пунктов взимания платы на мосту Уайтстоун она заметила несколько полицейских машин без опознавательных знаков.
– Просто прекрасно, – ответил я. – Если их заметила ты, с чего они решили, что их не увидит убийца? Как они выглядели?
– Ну, четыре двери, никаких хромированных деталей и выпендрежных шин…
– Бинго! Вся страна знает об облаве, а на их автомобилях без спецзнаков с тем же успехом могли бы стоять неоновые огни. В следующий раз у нас будет гудйировский дирижабль [58] над Форест-Хиллз…
Линн не ошиблась в наблюдениях. Полиция действительно считала мосты Уайтстоун и Трогс-Нек, соединявшие Квинс и Бронкс, чуть ли не главным своим приоритетом. Они всерьез полагали, что убийца ездит на автомобиле и использует мосты для передвижения между боро. И были правы.
После телефонного звонка мы с Джорджем направились в единственное в городе ночное заведение под названием «Казино», где по пятницам и субботам толкалось раздражающе много народа. С другой стороны, если ты хотел найти в Дэвис-Парке какую-нибудь движуху, то точно знал, где искать.
В тот вечер публика отличалась на удивление подавленным настроением. Почти все разговоры в промежутках между Margaritaville Джимми Баффетта, диско из музыкального автомата, песнями Риты Кулидж и Higher and Higher классика рока Джеки Уилсона касались Сына Сэма.
– Господи, да он и правда уже здесь, да? – констатировал Джордж, после того как мы в баре обменялись с несколькими приятелями теориями об убийце.
Окружавшие нас люди вели ничуть не менее оживленные дискуссии.
Новые гипотезы возникали с той же скоростью, с какой здесь наполняли «отвертками» пластиковые стаканчики, которые в «Казино» заменяли стеклянные бокалы. Каждого пригласившего их на танец парня девушки сравнивали с портретами преступника, накрепко засевшими в их мозгу. Любой, кто хоть чуточку выделялся из толпы, сразу вызывал подозрение.
Раньше мы никогда не сталкивались ни с чем подобным, но было ясно, что похожие сцены разыгрываются в ночных заведениях по всему столичному региону – за исключением Квинса и Бронкса. Тамошние бары просто пустовали.
– Слегка перебор, – сказал я. – Как, черт возьми, они себе это представляют? Он застрелит кого-то, а потом сбежит на скоростном катере?
– Дело не в этом, – объяснил Дон Берген, высокий, крепко сложенный торговец мазутом из Сейвилла, Лонг-Айленд, который вместе с семьей снял дом на весь июль. – Городские настолько привыкли к паранойе, что это стало частью их натуры. Даже приехав сюда, они не могут расслабиться.
– Я весь отпуск вздрагиваю от каждого шороха. Прекрасно их понимаю, – призналась жена Дона, Конни. – Довольно необычное лето.
Это еще было мягко сказано.
Позже, около часа ночи, мы небольшой компанией сидели на ступенях возле дома Бергена на Восточной аллее. К нам присоединились Эдит Келли, чей муж Карл служил в полиции Нью-Йорка и в ту ночь дежурил на Манхэттене, и ее недавно овдовевшая подруга Барбара Ньюман.
Некоторое время все молчали. Тишину нарушал лишь доносящийся снизу легкий плеск волн о берег. Каждый думал о своем.
– Карл говорит, что у них там все сходят с ума, – тихо сказала Эдит, прервав молчание. – Отпуска отменяются, народ работает сверхурочно, чтобы обеспечить поддержку опергруппе. Парням все это очень не нравится. Такие дела как эффект домино. Нарушают равновесие всего Департамента полиции.
– Не хотел бы я сейчас владеть дискотекой в Квинсе, – добавил Дон Берген, у которого раньше был свой бизнес. – Газеты не перестают писать, какие там убытки.
– Возможно, после сегодняшней ночи убытки начнутся и у других, – сказал Джордж. – Наверняка сегодня что-то произойдет. А здесь так чертовски спокойно. Зоопарк совсем рядом, а мы словно не при делах. Мне кажется, сегодня та самая ночь.
– Хрен его знает, – сказал я. – Но это, черт возьми, вполне может случиться сегодня ночью, если только копы не спугнули его своей облавой.
– Ну, может, он пойдет в другое место, – заявила Барбара Ньюман.
– Возможно. – Я наслаждался своей ролью знатока этого дела. – Может, в Нью-Рошелл, куда-нибудь сразу за границу Бронкса.
Я полагал, что Сэм жил в Нижнем Коннектикуте, Вестчестере или северной части Бронкса. Особых оснований для таких умозаключений не было, просто ощущение, основанное на направлении его бегства и том факте, что первое нападение произошло на северо-востоке Бронкса. Возможно, в свой первый полет неоперившийся Сэм чувствовал себя менее уверенно и не отважился улететь далеко от гнезда.
– Ну, а почему бы не Бруклин, старый добрый Бруклин? – Конни Берген, уроженка Бенсонхерста, где до сих пор жили ее родители, произнесла это со всей серьезностью.
– Я вообще не вспоминал о Бруклине с тех пор, как оттуда свалили «Доджерс», и не знаю никого, кто думал бы иначе, – смеясь, сказал Дон.
– Угу. Но, может, он думает иначе, – возразил я. – Неважно где, но если сегодня ночью что-то случится, об этом парне станет известно много нового. По тому, куда он ударит или не ударит, мы узнаем кое-что про его эго, его подсознание, интеллект. Если он решится бросить вызов и нанесет удар в Квинсе или Бронксе, то продемонстрирует уверенность в собственной всесильности. Совсем другое дело, если он просто затаится и останется дома, как прошлой ночью. Значит, он не рвется быть пойманным. А если он отправится в другой район, чтобы перехитрить полицейских и избежать облавы, это лишний раз подтвердит, насколько умным и сильным он себя считает, не желая при этом оказаться пойманным – на подсознательном уровне или еще как.