Надежда Александровна Белякова
Зеркало Любомудра
– Чтобы окончательно побороть зловещую силу Чёрной воды, нужно заставить её совершить доброе дело! Избавить наши места от разбойника – это и есть доброе дело! – прощебетала Любава в виде птички из своей плетёной клетки.
И Любомудр продолжил объяснять Иеронимусу:
– Много лет хранился и передавался в нашей семье этот пузырёк в ожидании подходящего случая. Но пришло время завершить дело моего прадеда. Он заточил в пузырёк Чёрную воду силойсвоего волхования. А я должен преобразить Чёрную воду, заставив её послужить доброму делу, избавить наши места от лиходея. А, сделав доброе дело, Чёрная вода утратит свою злодейскую разрушительную силу. Но делать это нужно с умом! – пояснил Кудесник, не прерывая своей работы. И, по-свойски подмигнув Иеронимусу, он продолжил своё объяснение:
– Особую силу приобретает Чёрная вода в полнолуние. Вот поэтому и назначил я этому разбойнику прийти и заглянуть в зеркало, умащенное Чёрной водой, именно в полнолуние.
– Да! Да! Как только луч Луны в полнолуние коснется зеркала, то есть заденет Чёрную воду, что на поверхности зеркала, тут такое начнется! – добавил Велемир в обличье проворной ящерицы.
– Вот поэтому я и установил зеркало как раз под этим просветом в своде пещеры, – сказал Любомудр, показав рукой на то самое отверстие под сводами пещеры, куда уходил дым от костра. И добавил:
– Поэтому, когда начнет Чёрная вода норов свой показывать, держитесь все от зеркала подальше, чтоб никто в ней, кроме разбойника, не отражался. А то она ведь прожорливая, кого увидит, того и поглотит. Или, во всяком случае, попытается. Как-никак, а лет сто точно просидела она в пузырьке. Голодная она! С ней сейчас осторожным нужно быть! Особенно в полнолуние, когда нечистая сила балуется и бесчинствует. Луч полнолуния для нее вроде указки, что все можно, мол.
– Ну! Вот и готово! – сказал довольный выполненной работой Кудесник, внимательно осматривая поверхность зеркала, вся ли она покрыта этой таинственной жидкостью, и не слишком ли кое-где толстый слой получился. Чтобы в зеркале лучше отражался тот, кому суждено в него заглянуть.
– Отойдите скорее от зеркала все. Опасно ведь! – прощебетала Любава и хотела добавить еще что-то, но не успела. Ее перебил сильный грохот и шум. Это возвратился разбойник. И, отодвигая огромный камень, заграждавший вход в пещеру, снимая тяжелые цепи, он гремел, чтобы войти в пещеру.
Разбойник вошел, сверкая драгоценными перстнями на грубых пальцах. Наброшенный на плечи расшитый жемчугами и искусными узорами кафтан, подбитый пышным соболем, был явно маловат ему. По всему было видно, что с чужого плеча. Едва взглянув на него, сразу можно было понять, что это его разбойничья добыча. Разбойник, оглядываясь по сторонам, спросил:
– Ну, где обещанная забава?!! – не здороваясь, громко спросил он у Кудесника. Тот подвел его к зеркалу и поставил прямо напротив зеркала.
– Чей-то оно у вас вроде мутновато и темновато? – удивился разбойник и добавил:
– Ну, где же чудеса?!! – спросил он, разглаживая на прямой пробор свои взъерошенные волосы, стоя перед зеркалом.
– А вот, всмотрись повнимательнее. Подойди поближе к зеркалу, – посоветовал ему Кудесник. Разбойник присмотрелся и обомлел от изумления. С одной стороны отражался он сам – детина во всей красе. Но появилось и другое отражение, лежащее где-то в самой глубине отражения зеркала. Там он увидел усадьбу боярскую. Богатство несметное, девки румяные, весёлые песни поют и покорно столы накрывают. Пир горой готовят. А вскоре и сам пир увидал он – гости лихие песни поют удалые. Потом в пляс пустились. И такое веселье разливанное пошло в том зазеркалье! Да мало того, что веселье, подвалы боярские показались. А в тех подвалах сундуков видимо-невидимо! Расписные и обитые железом, с тяжеленными замками. Но, едва взглянул на них разбойник, так тотчас разлетелись замки, крышки сундуков сами собой распахнулись, и хранящиеся в них богатства-роскошества показались. Засверкали камни драгоценные, заблистали монеты-золотые и серебряные, лежащие в тех сундуках. Когда разбойник увидел, что в тех сундуках хранилось, он буквально взвыл. И, как-то дико зарычав, бросился к зеркалу, чтобы ворваться в тот прельстительный для него мир, и похитить увиденные им роскошь и богатство. И разбойник, не прощаясь, бросился туда, вглубь зазеркалья. Прямо к тем сундукам с золотом.
Но в это мгновение долгожданный луч полной Луны проник в отверстие в своде пещеры. И, словно перст указующий, коснулся поверхности зеркала, которая сразу же превратилась в смрадное пузырящееся чёрное болото, которое мгновенно затянуло протянутую руку разбойника, а вскоре и его самого вглубь зеркала.
Иеронимус, Любава и Велемир держались подальше от опасного зеркала. Иеронимус закрыл глаза и замер. Но в это время раздался оглушительный звон, заставивший его широко открыть глаза. Это Кудесник Любомудр схватил тот самый тяжелый половник, которым доставал из кипящего чана «вареные» золотые монеты, и изо всех сил ударил им по поверхности зеркала. Оно с треском и звоном разлетелось на мелкие осколки, брызнувшие в разные стороны.
– Теперь обратной дороги злодею нет! Не вернется в наш мир этот разбойник! – облегченно вздохнув, сказал Любомудр.
– Как хорошо! Мы можем идти домой! – хлопая крыльями от радости, заворковала Любава. Потом она превратилась в прекрасную девушку, все ту же Любаву. Она поклонилась залюбовавшемуся ее красотою Иеронимусу. И пригласила его отдохнуть в их доме после всего пережитого. А потом уж каждый, куда захочет, путь держать может. А она, как хозяйка дома, никак допустить не может, чтобы испытавший столько, да и изрядно утомленный долгой дорогой человек дальше пустился в путь не согретый, не отдохнувший, не накормленный. И, что ещё хуже, переполненный самыми мрачными впечатлениями об их Отчизне.
Иеронимус с радостью принял приглашение. Тем более что чем дольше смотрел он на нее, тем сильнее ему казалось: тот удивительный сон, который надолго лишил его покоя, становится прекрасной явью. Они все вместе вышли из пещеры, легко преодолевая все препятствия и заслоны, поставленные на их пути исчезнувшим навсегда разбойником.
Первым шел Кудесник Любомудр. Он дотрагивался до засовов, цепей, и они падали на землю, рассыпаясь в прах. Огромные камни, преграждавшие им выход на свободу, едва он касался их, оседали кучей песка к их ногам. Перешагнув через них, они выбежали на свежий и морозный воздух снежной ночи. Ночи освобождения!
Бескрайняя снежная гладь искрилась. Всё вокруг дышало красотой этой звёздной ночи. Вдруг Кудесник Любомудр снял с головы повязку, вернее, бисерное плетение с яркими камнями и бросил его в снег. Украшение провалилось в глубокий снег к изумлению Иеронимуса. Но он даже не успел спросить у Кудесника, зачем он это сделал, как с пронзительным карканьем из лунки в снегу, оставшейся после падения украшения, вылетела ворона. Она, распластав крылья, поднялась в воздух. Но на снегу осталась её тень, довольно обширная. Это поначалу не удивило Иеронимуса, потому что яркая Луна освещала всё вокруг, и в появлении тени не было ничего необычного. Но тень осталась на снегу и после того, как ворона улетела и исчезла среди звёздного неба. Эта тень, приветливо помахивая крыльями, словно зазывала в полет.
– После всего, что было пережито нами, не по силам будет возвращаться домой пешком, – сказал Кудесник и пояснил:
– Встанем все внутри этой тени и полетим домой! Отдыхать! Чаи гонять!
Так они и сделали. И Кудесник, и Иеронимус, и Велемир, и Любава шагнули в сугроб посреди этой тени на снегу. Тень взмахнула крыльями и стала медленно подниматься над снегом, взмахивая крыльями. Иеронимус смотрел на это, как завороженный. И вдруг, к своему изумлению, он понял, что загадочная тень птицы подняла их, плотно прижавшихся друг к другу, над землей. И так они полетели над заснеженными просторами. И, несмотря на усталость, любовались разлитой вокруг красотой. Вскоре они увидели и золотые купола и селения. Но они летели мимо. Туда, где находился дом Кудесника Любомудра и всей его семьи. В месте довольно уединённом, в самой чаще леса. Вскоре показался их дом, вернее, то, что они считали домом. Ветхая сторожка, едва заметная под заметённой снегом крышей, глубоко утопала в сугробах. Глядя на неё, Иеронимус подумал: «Какое убогое жилище!»
