Надежда Ивановна Арусева
Солнечный дождь из черной дыры
Глава 8. Из петли да в полымя
Вчера Вера ездила к Матушке и всё-таки выпросила ещё неделю отсрочки. Откупилась Юлькиными деньгами. Плакала, умоляла, валялась в ногах, и Матушка согласилась, лишь бы Вера с глаз исчезла. Больше отсрочек не будет. Если Вера не найдёт возможность достать деньги из сейфа, Стас узнает правду и никогда не простит. Она его больше никогда не увидит и умрёт от тоски. Она ощущала физическую боль, даже если он просто разговаривал с ней холодно, как вчера вечером. Юлька не ночевала дома. Впервые в жизни. Стас её искал, звонил Вере несколько раз. Жаловался, что у Юльки выключен телефон, он не может ей дозвониться. Укорял вежливо, но всё-таки укорял, как мать может не знать, где ночует её дочь. Теперь у Веры болела душа. Не от беспокойства за Юльку, а от жёстких интонаций в голосе Стаса. Конечно, к боли Вера давно привыкла, она жила как заведённая кукла. Но всё, что касалось Стаса, было нестерпимо! И сегодня хорошо отлаженный механизм готов был дать сбой.
Вера, как обычно, встала утром, принялась за свои домашние обязанности. При этом хмурилась, вздыхала, иногда глаза краснели, наливались слезами. Сегодня ей снова снились кошмары, она плакала во сне. Раньше после кошмара Вера просыпалась и успокаивала себя, что это только сон. Маленький одинокий мальчик из её снов только фантазия. Она мечтала, что её сына взяли в семью младенцем. Новые мама и папа любят его как родного. Он растёт счастливым. От таких мыслей становилось легче. Теперь же все её ночные страхи приобрели под собой реальную основу. Пока Стас ухаживал за пьяным Вадиком, Вера всё время была рядом, чтобы по мере возможности помогать. Когда Вадик забывался в пьяном угаре, Вера и Стас разговаривали. Ночь, тишина способствовали откровенности. Стас много рассказывал ей о своей жизни, о детстве. Теперь его голос постоянно звучал в её голове:
– Я же не знал, что меня украли, не знал, что меня ищут. Я думал, что меня бросили. Естественно, я винил в этом себя. Я искал в себе изъяны. И находил – я был толстым, потому что постоянно хотел есть и перебивал чувство голода при любой возможности, я рыжий, веснушки на лице, нос не такой, уши, всё не такое!
Вера снова и снова переживала его детские страдания. Она стояла у окна, погружённая в свои мысли, тёрла стакан, тёрла с таким усилием, что порезалась о тупой край стакана и заметила это, только когда кровь капнула на белую занавеску. Она вернулась к мойке и стала мыть посуду, вода и средство для мытья попадали в рану, было больно. Но мысли не переключались, голос в голове никуда не девался.
– Я точно знал, что я неправильный, не-нор-маль-ный! И все это видят и знают. Я постоянно замечал, как какая-нибудь нянечка пристально всматривается в меня, ищет недостатки, пороки. Вдруг ловит мой взгляд и торопливо отворачивается. Ей стыдно и неприятно на меня смотреть.
Вера представляла этого ребёнка, видела, как он заискивает перед взрослыми, пытаясь заслужить их любовь. Видела, как горько плачет ночами, видела синие глаза, наполненные недетской болью и одиночеством. Глаза наивного ребёнка, непонимающие, ищущие ответа на недетские вопросы. Слёзы катились градом по лицу Веры.
– И виновата в этом только я! – укоряла она себя. – Не Вадик, не мать, а я!
Тогда, двадцать шесть лет назад, они не успели привязаться к ребёнку. А она, Вера, была матерью, она носила сына под сердцем девять месяцев. Она и дети были связаны пуповиной, связаны на уровне инстинктов. Материнская любовь, как кокон, должна обволакивать и защищать детей. Поэтому вина полностью лежит на Вере, она родила и отвечала за два беспомощных существа! Собака вылизывает своё потомство и бросается на защиту даже ценой своей жизни. А Вера? Кто она после того, что сделала? Чудовище! Настоящее чудовище, если может жить с такой виной!
Вера домыла посуду, выложила её сохнуть на полотенце, не замечая, что на полотенце остаются пятна крови. Потом она застыла над раковиной, подставила руку под струю, в слив раковины убегала вода с петлями крови. Вода – петлями… Почему Вере пришло в голову слово «петля»?
– Петля, петля, – повторила Вера.
Слово заиграло, наполнилось смыслом. Вдруг стало понятно, что надо делать. Слёзы враз высохли на глазах. Петля – вот он выход из западни, в которую Вера сама себя завлекла много лет назад. Петля – выход из проклятой, мучительной жизни, решение всех проблем! Абсолютно всех! Всё так очевидно, что Вера даже счастливо засмеялась.
Она как будто проснулась, деловито вытерла руки, перетёрла посуду, отнесла в стирку испачканное кровью полотенце. Заглянула в бак с грязным бельём. На секунду задумалась и запустила стирать машинку. Потом отправилась в кладовку, по пути отмечая, всё ли в порядке, нет ли где-то пыли и все ли вещи лежат по местам. В кладовке Вера быстро нашла бельевую верёвку, захватила табурет и пошла в гараж. В гараже раньше, ещё у старых хозяев, на стене были полки. Они держались на каких-то огромных железных крюках. Бывший хозяин дома был мастером на все руки и в гараже держал массу всяких приспособлений, расставляя их на полках. Вадик сказал, что этот бардак в гараже ему не нужен, нанял работников, которые вынесли из гаража всё совершенно, покрасили стены, но некоторые крючья почему-то оставили в стенах. Вадик в гараже картины вешать собирался, что ли?
Вера поставила табурет к стене, влезла на него, стоя на цыпочках, закрепила верёвку на крюке, сделала петлю, надела себе на шею и сильно толкнула ногами табурет. В правильности своего поступка она не сомневалась ни секунды, у неё не тряслись руки, она не сделала паузы между тем, как надела петлю и толкнула табурет. Так легко она чувствовала себя в далёком детстве… Полетела…
Табурет упал на бок. Несколько секунд Вера висела в петле, а потом инстинкты взяли верх над разумом, и тело с силой стало хвататься за жизнь. Вера захрипела, задыхаясь, руками стала хватать верёвку, пытаясь оттянуть её от горла, ноги судорожно забились в воздухе, ища опору.
– Дура какая! Ты что творишь?! – на пороге гаража показалась бабка.
В гараж можно было попасть прямо из дома. Выходишь из прихожей, спускаешься в гараж по лестнице. Лестница была довольно крутой, Нинель по ней никогда не ходила. Если она ехала куда-нибудь с родными, ей автомобиль подавать надо было к порогу. Сейчас она с удивительным проворством сбежала по лестнице, подсунула Вере под ноги табурет, не обращая внимания на то, что бившаяся в конвульсиях Вера больно била её ногами. Потом схватила лежавший в ящике с садовым инструментом секатор и перерезала верёвку.
Вера мешком повалилась на пол. Нинель присела перед ней и с силой залепила пощёчину.
– Вот же дура! Что придумала?! Чтобы я тут одна ворох проблем разгребала?!
Вера хрипела и держалась за горло, на котором наливалась синевой полоса от верёвки.
– Пойдём, тебе лечь надо! – попыталась поднять её бабка.
Вера уткнулась ей в плечо и в голос разрыдалась.
– Мама, мама, ты не понимаешь… Я так больше не могу! Не могу!
– Молчи, тебе разговаривать больно, попробуй встать. Сейчас ляжешь в кровать, я тебе отвар дам от нервов, поспишь, а потом мы с тобой поговорим.
Бабка поднялась на ноги и потянула за руку Веру. Вера встала с пола с трудом, всё тело колотила мелкая дрожь, ноги были ватными, коленки предательски подгибались. В обнимку мать и дочь направились к лестнице. Но подняться по ступенькам не успели, их остановил незнакомый голос:
– Что это вы тут делаете? Вешаетесь, что ли? Вы, Нинель Борисовна, всех вокруг жизни учить горазды, а в собственном семействе порядок навести не можете. Родня ваша дохнет, как мухи, то водки палёной нажрутся, то в петлю лезут. Смешно…
На верху лестницы стоял незнакомый мужчина в тёмном спортивном костюме с капюшоном. Костюм недешёвый, фигура у мужчины худощавая, подтянутая, но красное отёкшее лицо с мутными бесцветными глазами выдавало, сколько всякой алкогольной дряни оно на себя систематически принимало.
– Ты ещё кто такой?! Как посмел в чужой дом без приглашения припереться?! – мало обращая на незнакомца внимания, огрызнулась бабка. Её внимание сейчас занимала Вера.
– Мам, это Кирюшечка, Лидкин приятель, которого она к себе приняла, – хриплым голосом представила незваного гостя Вера, избегая определения «бывший бомж с местной помойки».
– Вот и пошёл вон к своей Лидке! – беззлобно погнала его бабка.
Вместо ответа Кирюшечка подхватил с пола принесённую им канистру и щедро окатил бензином стоящих внизу Нинель Борисовну и Веру.
– Ты что, гад?! – заорала бабка. – Спятил, что ли?!
– Стоять! – приказал Кирилл и чиркнул зажигалкой большой для газовой плиты. – Жечь я тебя, Борисовна, буду! Прости, Вера, но и тебя за компанию. Только двиньтесь с места, брошу зажигалку, загоритесь, как факелы!
Вера с матерью отступили назад.
– Подожди! – попробовала говорить спокойно Нинель, но голос предательски дрогнул. В серьёзность его намерений она поверила сразу. – Тебе-то я что сделала? Ты мне благодарен должен быть, я тебе безбедную жизнь обеспечила. Из грязи в князи. Ты ж при Лидке как сыр в масле. Давай поговорим. Убери зажигалку, не ровен час уронишь, а тут бензин везде.
– Обязательно поговорим, я с тобой давно поговорить хочу! – усмехнулся он. – Только свяжу-ка я вас, чтобы руки разговаривать не мешали. Вера, возьми верёвку, ту, на которой недовешалась, свяжи матери руки и иди сюда.
Угрожая зажигалкой, он заставил Веру связать бабке руки за спиной, потом сам связал Веру. Он подошёл к бабке и сильно толкнул. Она стала падать, Вера неловко постаралась её поддержать, и они обе, как кегли, упали на пол. Тогда он сел на нижнюю ступеньку.
– Вот теперь можно и поговорить.
– Ты если тут пожар устроишь, тебя найдут быстро, – пригрозила бабка.
– А мне плевать! Пусть хоть весь посёлок выгорит, и я сгорю. Я жизнью не дорожу. Лишь бы увидеть, как в этом пламени ты корчиться будешь! Мне большего не надо. Всю твою семью на корню изведу, чтобы на могилку к тебе некому ходить было, чтобы ничего от тебя на этом свете не осталось, даже памяти. Могила твоя пусть сорняками зарастёт. Как долго ждал я этой минуты! Не узнаёшь меня? А я твою рожу ненавистную каждый раз вижу, как глаза закрываю.
– Не помню я тебя! Ты мозги последние пропил! Никогда я с тобой не встречалась!
– А Валю Петриевскую, жену мою, ты тоже не помнишь?! И не встречала никогда?!
Нинель Борисовна задумалась, и искра понимания скользнула в её взгляде.
– Вспомнила, это хорошо. Теперь вспоминай дальше. Валя в бухгалтерии на заводе работала…
* * *
Валя работала в бухгалтерии кассиром. Нинель Валентину на работе видела два раза в месяц, когда зарплату и аванс в кассе получала. Но ненавидела её Нинель неистово, а в её лице и несправедливую свою долю. Нинель в резиновых сапогах и синем халате работала в грохочущем заводском цеху мастером, а Валя в чистеньком кабинете стучала туфельками на шпильках по паркету и пальчиками с маникюром по калькулятору. Нинель – мать-одиночка с сопливой дочкой-троечницей, рождённой от солдата срочной службы, даже алименты требовать не с кого, фамилия не известна, зовут то ли Влад, то ли Володя, а Валя – любимая и любящая жена, мать двух румяных мальчишек, призёров всевозможных конкурсов и соревнований. Уж на что Нинель своей красотой гордилась, всем удалась – и статью, и лицом, а рядом с миниатюрной Валей чувствовала себя неповоротливым гиппопотамом. Валя – блондиночка с кукольным личиком: большие синие глаза с длинными ресницами, алыми губками бантиком. Этакая Барби из восьмидесятых, глазками хлопает, всем приветливо улыбается и направо-налево рассказывает, какая она счастливая, что аж страшно делается. Вот Нинель как-то с ней в столовой рядом оказалась и предложила погадать. Ох, и отвела она тогда душу!
Сперва карты рассказали, что у мужа Валиного любовница есть, давно уже. Валю он терпит, пока дети вырастут. Потом на кофе гадали. Оказалось, что Валя своими пирогами мальчишек здоровья лишает, у одного диабет развивается, у второго аллергия. Здоровье у них сильно запущено, а Валя ничего не замечает, потому что мать она невнимательная, непутёвая. Врачи диагнозы поставят, только когда один сын в диабетическую кому впадёт, а у второго отёк Квинке разовьётся. Успеют их спасти или нет, гадалка пока не видела. Пару раз так Нинель с Валентиной поиграла, как кошка с мышкой. Как увидела, что та от переживаний серая сделалась, помалкивает, не хвастается больше, сразу играть неинтересно стало, надоело. А эта дурочка пристала как банный лист, всё ходила за ней, погадать уговаривала, деньги предлагала. Нинель поломалась немного, но отказывать не стала, добавила ей ещё всяких подробностей про мужа-изменника. Стёрла с лица Валентины счастливую улыбку, да ещё и деньжат подзаработала. А потом Валентина пропала куда-то, а Нинель про неё и думать забыла.
* * *
– Вспомнила, это хорошо, – вернул бабку из воспоминаний Кирилл.
– Ну, была такая. Она в бухгалтерии, а я в цеху! Я ничего о ней знать не знаю!
– Не знаешь?! – заорал вдруг Кирюшечка, брызжа слюной, и схватил Нинель за грудки, приподнимая с пола. – Ты у меня жизнь забрала! Ты Валечке внушила, что я её не люблю, что живу с ней из жалости! Что я ни делал, клялся, уговаривал, плакал, ругался, так мне и не поверила! Детей забрала и к родителям уехала! Потом заболела и умерла! А её родители меня к детям на пушечный выстрел не подпустили, потому что я, изменник, их дочь в могилу вогнал!
Он оттолкнул от себя бабку, упал перед ней на колени, как будто ноги перестали его держать и со слезами зашептал осипшим голосом:
– В них вся моя жизнь была, ты это понимаешь?..
Он пошарил в кармане, достал чекушку водки и жадно хлебнул из горла, вытер рот рукавом.
– Вот теперь я тебя всего лишу. Зятя уже нет, теперь дочь твоя с тобой вместе и с хоромами вашими сгорит.
Он в очередной раз чиркнул зажигалкой и замахнулся на Нинель:
– Готова? В аду тебя ждут, там вашей родни полно…
В этот момент он получил удар по голове, зажигалка выпала из его руки и потухла.
Глава 9. Вы расплатитесь за грехи оптом
– Внучек, Стасик! Как же ты вовремя! Ведь и вправду чуть не спалил нас этот урод! Такого страху натерпелись! – скулила Нинель.
Она пыталась встать на ноги. Со связанными руками это было непросто сделать, и она неловко барахталась на полу.
Стас не спеша поднял с пола зажигалку и сунул её в карман.
– А идея, на самом деле, неплохая… задумчиво протянул он. – Только дом жалко, дом стоит поберечь.
Он перехватил в руке скалку, которую взял на кухне, когда приехал и услышал шум в гараже. Этой скалкой он огрел Кирюшечку и… теперь совсем легонько, почти ласково приложил по голове и бабку. Ей хватило, она потеряла сознание и снова шлёпнулась на пол рядом с Кириллом.
– Что ты как рыба рот разеваешь?! – прикрикнул он на Веру. – Я тебе руки сейчас развяжу, помогать будешь. И чтоб без фокусов! Даже повеситься не смогла, ничтожество!
Дальше Стас действовал быстро, споро, даже насвистывал от удовольствия. С собой у него был широкий скотч. Кино все смотрят, и как скотчем надёжно замотать руки и заклеить рот, знают все. По тому, как ловко он связал Кирилла и заново, поверх верёвки замотал руки бабке, можно было подумать, что он тренировался ежедневно. Вера всё это время стояла, застыв у стены.
– Не стой столбом, – между делом скомандовал ей Стас. – Быстро принеси ключи от машины и ключи от старого дома в Климовке.
Вера осталась на месте. Стас подошёл к ней вплотную и пристально посмотрел, как на диковинное животное, только очень маленькое, не больше блохи.
– Ну?
– Стасик, я просто не пойму, что ты хочешь сделать… Мне кажется нельзя… так… с ними, – залепетала Вера.
– Ты. Мне. Должна, – чеканя слова, сказал Стас. – Говорят, детство – это половина жизни. Ты мне должна половину жизни. Ты будешь делать всё, что я тебе прикажу. Это понятно?
Вера послушно выполнила приказание, принесла ключи, помогла загрузить Кирилла и Нинель в багажник BMW, стоявшего здесь же, в гараже. Сверху на них Стас набросал всяких рыбацких снастей, ноги придавил канистрой с бензином, которую приволок Кирилл. Среди принадлежностей для рыбалки нашёл пару бутылок с жидкостью для розжига и тоже бросил в багажник. Затем быстро черкнул пару слов Юльке от имени Нинель, чтоб не волновалась. Старуха эсэмэски слать не умеет. Записку Вера оставила на столе в кухне.
– Готово! Молодец, маманя! – хлопнул Веру по плечу Стас и довольно рассмеялся. – Садись вперёд, будешь дорогу показывать. Я в Климовке только один раз был, поразведал на всякий случай, могу ошибиться, заплутать в просёлочных дорогах. Вадик навигатор в машину поставить зажилил?
– Стасик, может быть, бабушку на сиденье сзади можно положить? – робко спросила Вера.
– Бабушка потерпит, – оборвал её Стас.
BMW вылетел за ворота и помчался по дороге. Ярко светило солнце, время близилось к одиннадцати. По пути попадались люди, спешащие по своим делам, вдали гремела электричка, Стас улыбался, переключал каналы в приёмнике и подпевал. А в багажнике больно бились на ухабах два связанных человека. Вера вздрагивала и болезненно морщилась на каждой кочке. Её знобило от страха.
Через полтора часа быстрой езды они оказались в Климовке. Когда-то это была большая богатая деревня. Близко были лес и река. До города по меркам прошлого века тоже было несильно далеко. Потом жизнь приобрела другой ритм, а эта деревня осталась в прошлом. Просёлочная дорога в непогоду становилась непроезжей, мост через реку почти разрушился, маленькая школа закрылась, а в поисках работы надо было ехать в соседний колхоз или в город. Климовка превратилась в заброшенный хуторок, где остались жить десяток стариков. На один жилой дом приходилось пять заброшенных. Старый дом, куда приехал Стас, пустовал уже несколько десятков лет. Он стоял на отшибе. Природа наступала, и покосившийся дом с облупившейся краской и заколоченными окнами постепенно поглощал лес.
– Ну что, мамуль, я тебя по тому адресу привёз? – озорно спросил Стас. – Можешь не отвечать! Иди двери открывай, а я пассажиров пока проведаю.
Он подогнал машину багажником как можно ближе к крыльцу. Кирилл очнулся, таращил глаза и мычал, указывая на связанные руки.
– Нет, парень, ты пока останешься здесь, твой выход на сцену будет позднее, – с какой-то даже долей сочувствия произнёс Стас. – Мне тебя жаль, но, увы, уже ничего не изменишь, ты влип по полной.
Бабка тоже пришла в себя, но едва передвигала ноги. Стас с Верой под руки перетащили её в дом. Попасть в дом можно было только через летнюю веранду. Веранда была застеклена, стёкла кое-где треснули. Однако все окна – и на веранде, и в самом доме – были закрыты ставнями и добротно забиты досками. Нинель очень трепетно относилась к своей собственности. Стас прошёл по дому и тщательно всё проверил.
– Прекрасно! – довольно потёр руки он. – Не дом, а крепость.
Хозяева здесь не появлялись уже очень давно, но все вещи, принадлежавшие ещё матери Нинель, остались на месте: старомодный буфет с посудой, кровать с матрацем и подушками, стол в центре комнаты, скрипучие стулья. На столе даже остались когда-то белая кружевная салфетка и вазочка в центре. Всё было покрыто толстым слоем серой пыли, в углах свисали гирлянды паутины. Сквозняк из открытой двери не разогнал спёртый, застоявшийся воздух, а только поднял пыль в воздух, дышалось в доме тяжело.
Бабку посадили за стол, и Стас резким движением сдёрнул с её рта скотч. Она молчала и испуганно смотрела по сторонам.
– Правильно всё понимаешь, бабуля, орать бесполезно, – сообщил ей Стас, – ты прекрасно знаешь, никто нас здесь не услышит.
– Стасик, мне кажется, бабушке плохо. Ей нужен врач, – Вера легко тронула его за рукав, привлекая к себе внимание.
– Что ты говоришь?! Бабушке плохо! Как она умеет симулировать, я знаю. А если ей и вправду плохо, значит, меньше будет мучиться, к моему великому сожалению. Главное, чтобы она не откинула копыта, пока я не расскажу вам одну счастливую историю про маленького мальчика из большой и дружной семьи.
– Стасик, что ты хочешь сделать? – обречённо спросила Вера и снова ласково прикоснулась к его руке.
Он брезгливо отдёрнул руку и с силой оттолкнул её от себя. Вера полетела прямо на железную кровать, поднимая густое облако пыли.
– Никогда не смей ко мне прикасаться! Ты поняла?!
Вера неловко забарахталась на кровати, пытаясь встать.
– Не двигайся! Сиди там. Пыли сколько подняла. Тут дышать невозможно.
Вера замерла, боясь пошевелиться, вздрагивая при каждом его слове. Стас выскочил из дома, нашёл бутылку с водой и быстро ополоснул лицо и руки. Потом достал из багажника канистру с бензином.
– Молодец! Как тебя звать? Кирюха? – подмигнул он скрючившемуся в багажнике Кириллу. – Молодец, Кирюха! Я тебя прямо зауважал. Как ты их! Хорошо придумал! Тут ещё литров двадцать осталось? Как думаешь? На эту хибару по такой жаре хватит? У нас же ещё жидкость для розжига есть! Сейчас будем шашлык жарить!
Он вернулся в дом, Вера пересела на стул рядом с матерью.
– Освежим атмосферу, – Стас с ходу плеснул бензин на стол, за которым сидели Нинель и Вера. Потом облил стены и сделал дорожку из бензина к выходу, принёс себе стул и уселся в дверном проёме. – Ох, и вонища! Но ничего, терпеть долго не придётся. Я вам сейчас пару слов скажу, подожгу эту хибару и поеду домой, к вам домой.
Он сделал паузу, в доме повисла тяжёлая тишина, пропитанная парами бензина.
– Что вы молчите? Вопросов нет? – вдруг начал злиться Стас. – Как насчёт спросить – зачем? Почему? Поплакать, попросить прощения?
– Стасик, я всё понимаю, и прощения нам нет, – прошептала Вера.
Нинель стала заваливаться набок, и Вера подставила ей плечо.
– Ну почему ты всё портишь? – простонал Стас. – Ты даже повеситься толком не смогла, никчёмная дура!
С улицы послышался далёкий гул автомобиля. Машина ехала медленно, как будто водитель не был уверен в правильности маршрута. Но всё-таки гул приближался к дому. Стас испуганно вскочил и из окна веранды увидел знакомую машину.
– Какого черта… Он тут откуда взялся? Откуда он узнал?! – крикнул Стас Вере.
– Кто там приехал? – испуганно пожала плечами Вера.
– Мой брат! Я тебя спрашиваю, откуда он узнал?! – Стас снова замахнулся на Веру, в его голосе послышались панические нотки.
– Я не знаю твоего брата, никто не знает, что мы здесь! – отпрянула Вера.
Стас заметался по веранде. Решение было глупым и рискованным. Но больше придумать было ничего нельзя – Стас схватил канистру и в три погибели скрючился в углу за дверью веранды, благо толстая массивная деревянная дверь это позволяла.
К дому подъехал Роман. Он объехал поселок, на улице не было ни души, жители прятались от летней жары в домах. Только в конце деревни, почти в лесу возле старого дома стоял автомобиль. Туда он и поехал. Юлькиной машины нигде видно не было. Это и неудивительно. Ему добираться до Климовки было ближе в половину. Ей ещё нужно было пересечь город или тащиться вокруг. Он поставил машину в тень, спокойно вышел и направился к дому.
– Есть кто-нибудь? Хозяева! – позвал он.
– Мы здесь! – откликнулась Вера и поняла свою ошибку.
– Ромка, ты? – крикнул Стас. – Заходи в комнату, мы здесь!
Роман быстро прошёл веранду, ступил в комнату, и за ним резко захлопнулась дверь. Даже по спине ударила. Снаружи послышался скрежет входящего в пазы засова и навесного замка. Роман возмущённо дёрнул дверь. Но было поздно. В окне снаружи в щели между досками показался Стас. Он тяжело дышал, и испуганное выражение не успело исчезнуть с его лица, но в голосе звучало торжество.
– Ну надо же! Вот это пруха! Ну раз мне так везёт, значит, я всё правильно делаю! Весь бомонд в полном сборе. Даже ты, Роман Александрович, как баран, сам на заклание припёрся!
– Стас, ты, что ли? Почему так бензином несёт? – не понял ситуации Роман.
– А ты что лимонад «Буратино» ожидал?! – рассмеялся Стас.
– Хватит дурью маяться! – прикрикнул Роман и толкнул дверь. – Открывай дверь, тут душно.
– Сиди там тихо! – заорал Стас.
Роман отошёл от двери и непонимающе посмотрел на женщин.
– Меня зовут Роман. Не понимаю, что тут происходит, но прошу прощения у вас за своего брата, если он вас чем-то обидел.
В полутьме комнаты он не сразу заметил и оценил странную позу Нинель и отчаяние Веры. Связанные руки Нинель лежали у неё на коленях под столом, и их он не увидел. Вера подняла материны руки и положила их на стол, они безвольно стукнулись о деревянную поверхность.
– Маме плохо, она не говорит, я не знаю, что делать… И это вы нас простите, – жалобно прошептала Вера.
Нинель сидела на стуле, заваливаясь набок, левый угол рта неестественно опустился к низу, обвисла левая щека.
– Стас, открой немедленно дверь. Ты с ума сошёл! Здесь женщине плохо, мне кажется, у неё инсульт! – заволновался Роман, вытаскивая телефон. – Я звоню в скорую.
– Давай! И в МЧС не забудь. Ну что? Как связь? – глумился Стас. – Инсульт – это плохо! Бабуся говорить может? Жаль, очень хотелось с ней побеседовать. Тогда пусть слушает. Пощёлкай пальцами у неё перед глазами, соображает ещё что-то?
Связи не было, не работали экстренные вызовы. Роман подскочил к двери и навалился на неё, пытаясь снять с петель:
– Стас, ты с ума сошёл?! Открой, я тебе сказал! Или я тебе башку откручу!
– Отойди от двери! – крикнул ему Стас. – Ещё раз стукнешь, и я вас подожгу! Учти, у этих двух милых женщин платья насквозь пропитаны бензином! Вспыхнут, как свечки!
Стас замолчал, и из-под двери побежала новая дорожка из бензина, растекаясь по старому иссохшему и потрескавшемуся линолеуму, собираясь в лужицы.
– Стас! – позвал Роман. – Объясни, что происходит. Что ты так завёлся? Аккуратнее там со спичками и зажигалками, а то, правда, загоримся…
– Ромочка, загоритесь непременно, не сомневайся! Ты что не понял, что я не шучу? Ты ж не дурак, я серьёзен как никогда в жизни. Очень давно хотел вот так по-семейному с вами поболтать, расспросить… Вопросы у меня, прежде всего, к маме. Да, братец, ты не ослышался, одна из тёток, та, что моложе, моя родная мамочка. Носила меня девять месяцев, родила в муках. А теперь внимание – вопрос! Как новорождённый ребёнок оказался холодным весенним утром на по-мой-ке, в грязном вонючем заплёванном бомжами контейнере? А?! Милая моя мамочка, рассказывай? Сюрприз! Думала, я этого не знаю? Что молчишь? – требовал Стас.
– Этого не может быть! Вадик отнёс тебя в роддом! – с надрывом закричала Вера.
– Ага! История проясняется. Значит, на помойку меня снёс родной папаша. Наверное, замёрз ночью по холодку топать… Вы, женщины, матери, вручили новорождённого ребёнка этому придурку?! Замечательно! Следующий вопрос – почему? Ты меня решила бросить сразу, как забеременела? Или просто не ожидала двух детей вместо одного? Один лишний?
– Мы жили очень бедно… – простонала Вера.
– Что-что? Громче, не расслышал. Говоришь, тебе на хлеб с чёрной икрой не хватало? Трое взрослых здоровых людей не могли прокормить двух детей?
– Я не хотела! Не хотела! Мама, ну скажи ему! – Вера развернулась к матери и затрясла её за плечи. – Скажи ему!
Нинель болталась в её руках, как безвольная кукла, только глаза блестели. Роман остановил Веру и крепко прижал к себе, пока её рыдания не затихли.
– Тише, тише! Не слушайте его, поверьте, у вашего сына было счастливое детство. Давайте вашу маму развяжем и переложим на кровать. Ей совсем плохо.
В доме затихли, и Стас перешёл к другому окну, пытаясь рассмотреть, что делают его заложники.
– Стас! Наконец-то, я вас нашла! А мама с бабулей тоже здесь? Почему мне ничего не сказали, – раздался на улице весёлый Юлькин голос. – Я тебе звоню, звоню…
– Юля? – Стас испуганно отпрянул от окна и выскочил ей навстречу. – Ну зачем ты приехала? Поезжай домой. Я поеду буквально за тобой следом.
– Я тебя подожду и поедем вместе. А мама с бабушкой где?
– Они в доме, разморило после дороги, отдыхают.
– А Рома? Роман Александрович?
– В смысле? – не сразу понял Стас. – А-а-а, ты его машину увидела.
– В общем, никуда я без вас не поеду, – Юлька присела на ступеньки снаружи. – Если у вас секреты, то я посижу тут и подожду.
– Уезжай, мне сейчас не до тебя! – вдруг разозлился Стас. Как он не услышал, что подъехала ещё одна машина. Перед домом собрался целый автопарк. Это уже слишком! Ситуация в любую минуту могла выйти из-под контроля.
Юлька непонимающе обернулась к нему.
– Хорошо, может быть, так даже лучше, – Стас попытался сдержать раздражение. – Пусть между нами не будет тайн. Кстати, третий вопрос касается тебя тоже.
– Третий вопрос? – ничего не поняла Юля.
– Дай мне, пожалуйста, свой телефон и заходи в дом, – разрешил Стас.
– Возьми, – доверчиво протянула ему мобильник Юля. – Только здесь связи нет, я же тебе всю дорогу пытаюсь позвонить.
Стас проигнорировал её и обратился через дверь к Вере:
– Слышишь, мамуля, третий вопрос – почему из двоих детей ты предпочла выбросить меня? А? Не слышу?! Как вы решали? Монетку подбрасывали или в «Камень, ножницы, бумага» играли?
– Мама велела оставить мальчика, а я её не послушала. Я подумала, что мальчик сильнее, а девочке в детском доме будет невыносимо, – из-за двери глухо раздался голос Веры.
– Мама, ты там?! Стас, почему замок на двери?! Открой дверь! – потребовала Юля.
– Юля! Немедленно уходи отсюда! – заорал из комнаты Роман.
– Рома? Роман Александрович? – Юлька принялась дёргать дверь. – Фу! Что тут за вонища? Бензином воняет! Вы канистру перевернули?
– Уезжай домой! – снова прокричал Роман.
– А ты тут не командуй! Это моя сестра, родная сестра! За неё волноваться не надо. О ней есть кому позаботиться!
– Ничего не понимаю?! – разволновалась Юля.
– Я тебе расскажу. Маленькая моя, добрая, наивная сестричка, ты же совсем ничего не знаешь! Ты росла в семье, окружённая любовью, заботой и враньём. Ты не знаешь, на что способны твои замечательные мамочка, папочка и бабуля. К сожалению, мои тоже. Сейчас здесь происходит… суд! Подсудимые – так называемые мама и бабушка. Добрые женщины двадцать шесть лет назад вручили меня в руки нашему недалёкому папе, и он отнёс меня на ближайшую помойку, потому что два ребёнка, заметь, вполне себе здоровых, это многовато, дороговато и тяжеловато. Короче, один лишний. Я лишний! Папа не стал утруждать себя, нести ребёнка к роддому, детдому, любому дому. Меня, как ненужную вещь, как мусор, как слепого котёнка, выбросили на помойку. Я должен был там сдохнуть от холода, или меня бродячие собаки должны были сожрать! Мне интересно, как вам спалось в ту ночь? Сладко? Мамуля? Я не слышу!
Из-за двери не было слышно ни звука. Роман смотрел на Веру, он понимал, то, как они поступили с маленьким Стасом, ужасно, но почему-то ему было её жаль. Она плакала и не осознавала этого, не рыдала, не всхлипывала, не вытирала слёз, они просто катились по щекам. Она не оправдывалась. Роман подумал, что вся её жизнь стала платой за слабость, которой она поддалась в самом начале своей взрослой жизни.
