Наталия Черноглазова
Лабиринты души
Глава 3. Расплата
Вадим не знал, почему он в тот день остался дома. Всю последнюю неделю школу лихорадило, – в местный ДК приехал самый настоящий театр! Название спектакля школьники пересказывали друг другу с придыханием. Да что там школа, это было событием для целого города! В их крохотный провинциальный городишко редко заезжали чужаки. В крупных областных центрах людей уже ничем не удивишь, даже маститые звезды шоу бизнеса воспринимаются как нечто обыденное, а здешние дети ни разу в жизни не были в театре или в кино. Когда-то кинотеатр в городе был, рассказывали взрослые, на целых 56 посадочных мест. Потом владельцы вроде бы обанкротились, и кинотеатр закрыли, а затем и вовсе снесли здание. Потому приезд театралов никого в городе не оставил равнодушным.
Школа наняла четыре автобуса для доставки учащихся в центр города, к неказистому Дому Культуры с наполовину обвалившейся вывеской «…ТОК». Мало кто в городе помнил, что там когда-то было написано. Ради спектакля детей даже сняли с уроков. Спектакль и правда был потрясным. По крайней мере, так потом рассказывали Вадиму знакомые ребята.
А потом случилось то, от чего город с трудом отходил ещё пару последующих лет.
На главном перекрёстке города в один из автобусов с детьми врезался грузовик. Говорили, что водитель автобуса начал движение после того, как загорелся зелёный свет светофора, но ему не хватило пару секунд проскочить перед не пойми откуда взявшимся грузовиком, мчащимся на красный справа. Удар пришёлся на заднюю часть автобуса. Одному Богу известно, как автобус вообще не перевернулся. Рассказывали, что его тряхнуло и закрутило знатно.
Останавливались автомобили; выбегающие из них люди устремлялись к автобусу на помощь, уже издали заприметив знак «ДЕТИ». Водитель автобуса открыл двери, в протянутые руки людей выпрыгивали перепуганные насмерть дети; оставшиеся в салоне учителя дрожащими руками тормошили уснувших, ощупывали в поисках увечий кричащих.
Из автобуса вышли все. Кроме шестерых. Никакой мистики. Эти шестеро просто оказались в эпицентре удара. Совершенно случайно это ребята жили в одном дворе, поэтому и скучковались в задней части салона автобуса, чтобы весело провести время за дружеской болтовнёй. Никакой мистики. Да, немного странно, что больше не пострадал никто: на двадцать шесть детей и четверых взрослых пришлось по паре царапин и ушибов.
Никто даже не вспомнил, что погибшие дети – те самые.
Вадим прибежал к месту аварии в тот момент, когда из покорёженного автобуса выносили тела. Удивительно, но стояла звенящая тишина, прерываемая только проезжающими мимо автомобилями и звуками шагов по асфальту. Не было слышно ни плача, ни криков. Целая толпа людей стояла с распахнутыми от ужаса глазами, не в силах поверить в происходящее.
Женщина рядом с Вадимом одними губами выдохнула:
– Господи, за что…
Вадим не сводил глаз с маленькой струйки крови, уже чуть подсохшей на руке, выглядывающей из-под простыни, которой было накрыто одно из мёртвых тел. Вот тогда он и подумал, что так всё и должно быть. Поправочка: виновных семь. И он, Вадим, должен сейчас лежать рядом с остальными, под бурой от разводов тряпкой.
Позже эта мысль переросла в паранойю. Словно вся жизнь Вадима раскололась на «до» и «после». Целые годы ушли на поиски смысла существования. Вадим не ставил перед собой цели, он стучался кулаками в тупик.
Нанятый родителями психолог, в принципе, был неплохим мужиком. Но он всё равно ничего не понял. Каждое слово, сказанное Вадимом не так или не с той интонацией в голосе, превращалось в горы пилюль. Вадим понимал, что родители хотят помочь ему пережить психологическую травму, полученную в результате смерти его друзей. Если бы они знали, что творилось у Вадима в душе на самом деле.… Очень скоро Вадиму надоели визиты к психологу и потому он довольно быстро «вышел из депрессии», начал улыбаться, словом, стал вести себя совершенно адекватно. Достаточно адекватно, чтобы все оставили его в покое.
Вадим сам придумал, как ему жить дальше. Притворяться – беспроигрышный вариант. Обществу нужно, чтобы ты никому не мешал, не привлекал внимания и не был опасным. Если соблюдаешь эти правила, – всем на тебя плевать. Нужно быть как все. Психологи – это цепные шакалы на службе общества. Их задача – убедить тебя в собственной заурядности и промыть мозги под шаблоном нормальности. Вадим оказался умнее, он всё понял сразу. Он стал обычным. Спрятал мысли ото всех. Но это не мешало ему проходить сквозь круги ада каждый божий день.
Вадим любил пробуждение ото сна по утрам, те самые первые несколько секунд, когда открываешь глаза и видишь знакомые очертания комнатной мебели, когда в голове пусто, лишь проскальзывают мысли о том, каким же будет сегодняшний день. А потом мозг начинал услужливо подкидывать картинки прошлого.
«Ты бросил последний камень?.. Это был ты?..»
Страх начинается с лопаток, ползёт ледяными потоками к шее и смыкается у горла.
Все эти пять долгих лет Вадим всерьёз думал о том, как было бы здорово, если бы в тот злополучный день он всё-таки сел в автобус.
Глава 4. Совесть
Вадим узнал его. Этот человек в нелепом чёрном плаще был тогда во дворе. Пять лет назад. Стоял поодаль и смотрел в небо. Вадим заметил его, когда убегал, просто зацепил взглядом. Рассматривать было некогда.
Человек в плаще тем временем подошёл совсем близко, настолько близко, что Вадим смог рассмотреть цвет его глаз.
Глаза были нестерпимо жёлтого цвета. Вадим хотел встать со скамьи и убежать, но не смог даже пошевелиться. Жёлтые глаза незнакомца словно пригвоздили его к месту. Но самое страшное, что осознал Вадим, – этот человек всё знал. И эта встреча сегодня – не случайность. Вадим нутром ощутил близость скорой расплаты. В мыслях возникли картинки из фильмов, – огненное пекло, проклятые души в котлах…
– Что за чушь, – скривился Желтоглазый, присаживаясь рядом с Вадимом, – выбрось эту мерзость из своей головы.
Вадим смотрел на него во все глаза. Мысли путались. Пытаясь собрать их воедино, он крепко зажмурился.
– Ты знаешь, зачем я здесь.
Это был не вопрос. Слова звучали ровно, как приговор.
– Можешь начинать скулить о том, что ты не виноват.
– Я виноват… – прошептал Вадим.
– В чём ты виноват? Скажи громко.
Вадим заплакал. То, что он пять лет держал в себе, под замком, требовалось прямо сейчас произнести вслух. Но какая-то часть его понимала, что время пришло. Больше он не выдержит. Поэтому он просто сказал, как есть:
– Я виноват в смерти сумасшедшего человека…
– Вот здесь ошибка. Он не был сумасшедшим.
– Я не знал! Мне было двенадцать. Его все дразнили. И я, как все…
– Как все, – повторил Человек в плаще.
Вадим посмотрел на него с мольбой:
– Я виноват, очень сильно виноват. Я думаю об этом каждый день все эти пять лет! Тот день отравил мою жизнь. Я бы хотел всё исправить, если бы мог, но уже поздно. Я не хотел причинять ему вред, никто из нас этого не хотел. Когда мы увидели кровь на его голове, мы не смогли остановиться, продолжали швырять в него камни, не давая ему встать! Чей-то камень пробил ему голову…
– Это был твой камень. И ты это знаешь. – Человек в чёрном плаще смотрел на Вадима, не испытывая ни капли жалости к нему. В конце концов, жалость – это не его компетенция. Чувство раскаяния придавало лишь ещё больше никчёмности душонке этого мальчишки.
– Знаю. Всегда знал. – Вадим опустил голову. – Мне это часто снится. Но во сне только я один и больше никого нет. Понимаете? Я один убиваю. Поднимаю булыжник и кидаю лежащему человеку в голову. А как же остальные?.. – тут Вадима пронзила догадка. – Та авария… Это вы, да?
– Не совсем. Просто считай, что это подарок вашему обществу. – Незнакомец посмотрел на часы. – Иногда зла в нем становится так много, что нарушается равновесие. И это нужно исправлять.
Вадим молчал. Его не столько напугали слова человека в чёрном, сколько этот его беглый взгляд на часы. Что означал этот жест? Предчувствие у Вадима было плохое.
Внезапно уличный фонарь яростно замигал, а потом и вовсе заискрил, словно не хотел умирать вот так, без боя. После пары секунд борьбы он погас. Вадим всё понял.
– Я не хочу умирать, – выдохнул он. – Не хочу.
Сломя голову он помчался прочь от Желтоглазого человека, мышцы ног не слушались его, ему казалось, что он едва-едва передвигается. Не выдержав, он оглянулся.
Человек в плаще стоял прямо перед ним и улыбался.
В следующую секунду сверху раздался треск. Вадим машинально поднял голову. Последним, что он увидел, был падающий прямо на него рекламный баннер.
Глава 5. Безысходность
Каждое пробуждение было мукой. Анна сходила с ума от зловония, издававшегося со стороны кухни, от полоумных стариков, волею судьбы оказавшихся с ней в одной палате. Уже долгих два года продолжался чёртов день сурка. Утром – завтрак, процедуры. Обед. Послеобеденный отдых. Ужин. Сон.
Анна не была одной из тех, кто утратил разум. Она уже давно поняла, что закончит свою жизнь здесь. Она сама сюда пришла и добровольно осталась. Иных приводили насильно. Это понятно, кому нужны слабоумные старики? Дряхлые, никчемные, которые не в состоянии о себе позаботиться. Анна каждый раз с усмешкой наблюдала, как их дети, быстренько подписав все необходимые бумаги, уезжали, оставив здесь родителей, и больше не возвращались.
Дом престарелых – это место скорби. Здесь живёт сама Смерть, а остальные – просто временные квартиранты.
Старики. Они как дети, только с воспоминаниями о прожитой жизни. Каждый, даже пришедший сюда по собственной воле, неизменно испытывает страх и боль одиночества. Это и есть то самое место, где заканчивается жизнь. Один из плюсов – время. Его здесь даже больше, чем нужно.
Анна завидовала тем, у кого с возрастом расплавились мозги. Для человека, способного сопоставить себя с временем и пространством, это место было вроде пыточной камеры.
Распорядок дня делал здешнюю жизнь монотонной и цикличной. Из-за этого терялся счёт дням. Каждый новый день был точной копией предыдущего. Подъём в семь утра, водные процедуры и завтрак. Для тех, кто не мог обслужить себя сам, предполагалось наличие сиделок. Понятно, что их не хватало на всех. Поэтому каждое утро начиналось с ругани и криков.
– Опять обоссалась? Какого чёрта, старая ты сука! Сил моих нет на вас. Ты знаешь, сколько мне платят за всё вот это дерьмо? А за переработки? Я тебе скажу сколько. НИ-ХУ-Я! Открывай рот давай, шире, я сказала…
Анна бесстрастно смотрела, как плачет маленькая, дряхлая женщина, не будучи в силах открыть свой беззубый рот, как её всю трясёт от усталости от этих непосильных для неё движений, как сиделка рывком опускает её нижнюю челюсть и опрокидывает туда содержимое ложки, как еда капает старухе на ночную рубашку и на застиранные простыни.
Анна не винила персонал пансионата в чрезмерной грубости и чёрствости. Ей было даже жаль их. Корень здешних бед был в жадности учредителей этого заведения, которые установили скотские условия труда и мизерные зарплаты для своих работников. Но она была рада, что пока ей хватало сил заботиться о себе самой.
Анна была послушной. Она выполняла требования персонала с первого раза, никогда не спорила, не повышала голос и не требовала к себе внимания.
Анна ни о чём не жалела. В самом деле, жалость к себе – это удел молодых.
Казалось бы, именно старики должны испытывать чувство сожаления о прожитых годах. Это не так. Чем старше человек становится, тем яснее он понимает, что ничего уже нельзя исправить. Как бы он ни старался, ему не суждено прожить ещё одну жизнь. Никому не дано такой возможности. А в пожилом возрасте этого уже и не хочется. Там необходим только покой. Тебя уже не трогают сексуальные страсти, любовные переживания и дружеское общение. Ты просто хочешь тишины, регулярного питания, сухой постели и тёплых радиаторов у своей койки. Всё мирское вроде как отходит на второй план. Ты начинаешь ценить одиночество. Каждую его деталь.
Если разобраться, в одиночестве нет ничего плохого.
В вынужденном – возможно.
В добровольном – нет.
Здесь ключевым моментом выступает время. Когда его предостаточно, ты иначе расставляешь приоритеты.
Здесь, в этих стенах, ты узник собственных мыслей.
«– Мам, а что, поесть совсем нечего?..
– Посмотри на кухне.
– Я смотрел. Там ничего нет, мам.
– Тогда пойди и найди, тварь! Как же ты мне надоел…»
Воспоминания режут без ножа.
Господи, прости грешную душу.
Иногда Анна ловила себя на мысли, что она непременно попадёт в Рай. Иначе и не могло быть после стольких перенесённых ею страданий.
Эта мысль ей нравилась.
Она представляла огромную толпу, собравшуюся у двери, ведущей в Царствие Небесное. Несметное количество душ пробуют прорваться туда, где обещан покой и бессмертие души, но лишь немногим это удаётся. Открыть дверь подвластно только избранным, тем, кто достоин Божьей милости. Анна в своих мечтах множество раз открывала её.
Мать всегда достойна прощения, какой бы она ни была. Это своего рода догма. Мать, давшая жизнь человеческому существу после долгих месяцев вынашивания его в своей утробе, заслуживает признания, даже если не со стороны своего ребёнка, то со стороны Всевышнего уж точно.
Анна молилась каждый день в надежде, что Бог её услышит. Стоя на коленях перед иконой Пресвятой Богоматери, она сквозь рыдания просила у неё прощения. Анне казалось, что та сможет её понять, ведь Дева Мария тоже была матерью, выплакавшей море слёз за своё дитя.
Старухи из соседней палаты открыто ей сочувствовали. В первое время они пытались разговорить Анну и выведать подробности её жизни, но Анна каждый раз резко пресекала всякие расспросы.
Возможно, её считали немного свихнувшейся. Анне было всё равно. Она знала, что о том, что она натворила, нельзя рассказывать никому.
О её ужасном поступке.
О том, как она виновата перед своим собственным сыном.
О том, как она его убила.
Анна старалась подавить, уничтожить воспоминания о том страшном дне. Даже в своих молитвах она никогда этого не упоминала.
Ничего не было.
Её руки не запачканы кровью.
Она просто думала, что так будет лучше для всех.
Глава 6. Крушение
Анна Вышнева не хотела ребёнка.
Когда тебе семнадцать лет, когда ты молода и недурна собой, когда пьянит ощущение того, что у тебя впереди вся жизнь, дети совершенно не вписываются в планы. Стать матерью в столь юные годы – это слишком рано. Так не должно было случиться.
Анна, ещё будучи школьницей, детально прорисовывала своё будущее. Она всегда знала, что достойна самого лучшего.
Учёба ей не давалась. Не потому, что она была глупой. Ей было просто неинтересно просиживать дни на скучных уроках в школе. Она смотрела на своих родителей и не хотела становиться такой же, как они, – медленно спивающимися никчёмными людьми, всю жизь горбатившимися за копейки. Анну всегда веселили их попытки воспитания. Подвыпившая мать в тысячный раз размахивала у Анны перед носом своим дипломом швеи-мотористки, а отец вторил ей, в миллионный раз рассказывая про свою блестящую защиту кандидатской по физике. Анна смеялась им в лицо. Нет, они были в принципе людьми неплохими. И, наверное, не виноватыми в том, что их жизнь не удалась. Много лет назад НИИ, в котором работал отец, закрыли, а само здание пошло под снос. В отчаянных попытках найти работу отец начал выпивать. Позже под сокращение попала мать. В какой-то момент родители как бы выпали из течения жизни, стали не нужными обществу. Анна понимала, что именно по этой причине они так пекутся об её образовании, – не состоявшись сами, они хотели состояться через свою дочь. Но они не учли одного, – Анне это было не интересно.
Она была юна, свежа, красива. Ей, как и большинству её сверстников, казалось, что так будет вечно. Ей хотелось жить, а не прозябать. Хотелось лёгкой, беззаботной жизни, вкусной еды, дорогих вещей. Она чувствовала, что достойна этого. Нет, не так. Она знала, что именно для такой жизни она и была рождена.
Каждый вечер, укладываясь спать, Анна закрывала глаза, и мечты уносили её в другую, идеальную жизнь. Она представляла себе, что живёт в огромном городе, в самом его центре, в шикарно обставленной двухъярусной квартире, в роскоши и комфорте. Она мысленно прорисовывала каждую деталь интерьера. В гостиной обязательно камин из белого камня. Рядом низкий диванчик тёмно-вишнёвого цвета с множеством маленьких мягких подушек. На полу – коврик пепельного цвета. И целое море цветов. На подоконниках, на полу, на лестнице, на журнальных столиках.
Анна с презрением смотрела на своих сверстниц, так глупо разменивающихся на парней из их класса. Те, по её мнению, никак не тянули на сказочных принцев. Они были слишком юны, финансово зависимы от своих родителей и не отличались умом и красотой. Словом, были совсем не под стать таким девушкам, как Анна. Она с замиранием сердце ждала того, кто будет её достоин. Того, кто подарит ей уверенность в завтрашнем дне.
Он ворвался в жизнь Анны в начале июня, когда в школе начались выпускные экзамены.
Его звали Александр. В переводе с древнегреческого – защитник.
Анна встретила его, когда стояла на автобусной остановке возле школы, а он, проезжая мимо на дорогой иномарке и вовремя не заметив Анну, окатил её грязной водой из лужи.
Впоследствии Анна не раз вспоминала момент их знакомства.
Александр не проехал мимо в тот день. Остановил машину в паре метров от остановки, вышел из неё и галантно извинился перед Анной, после чего предложил ей сесть к нему в автомобиль и поехать к ближайшему магазину одежды, чтобы купить ей новое пальто взамен испорченного.
Анна сразу поняла, что это Он. Тот самый, кого она ждала и о ком мечтала каждый вечер перед сном.
В автомобиле они разговорились. Александр сообщил, что ему тридцать шесть, но Анну эта цифра не смутила. Он совсем не выглядел на свой возраст. Он был красивым, темноволосым молодым мужчиной со спортивным телосложением, одетым в дорогую одежду и пахнущим умопомрачительным парфюмом.
В салоне играла музыка. Что-то из старого русского рока. Александр без конца восхищался красотой Анны, что достаточно быстро вскружило ей голову.
В магазине, когда Анна выбирала себе новое пальто, Александр практически силком подвёл её к ряду с самой дорогой верхней одеждой. Анна выбрала бежевое, строгое, с широким поясом, чуть расклешенное книзу. Александра привёл в восторг её выбор. Вытащив увесистый бумажник, он с лёгкостью выудил оттуда пачку денег, неторопливо отсчитал нужное количество купюр и вручил их продавцу. Уже на выходе из магазина он предложил Анне отметить покупку, а заодно и их знакомство, в ресторане.
Анна согласилась, не раздумывая.
В тот день Анна вернулась домой поздно, глубоко за полночь, опьянённая шампанским и любовью. Родители, конечно же, подняли страшный шум, но Анне было на них плевать.
Она с отвращением смотрела на старые нелепые обои и деревянный пол кухни с выступающими половицами, на нищенскую мебель и замызганную клеёнку на столе.
Она была счастлива от одной только мысли, что с завтрашнего дня всё будет по-другому.
У неё начнётся новая жизнь.
Бинго, мать вашу!..
Трудно сказать, в какой именно момент всё пошло не по плану Анны.
Ей так и не удалось вновь встретиться с Александром. Номер телефона, который он ей оставил, оказывался недоступным каждый раз, когда Анна пыталась по нему позвонить.
Она запаниковала не сразу. Александр – занятой человек, бизнесмен. Может быть, он отключил телефон из-за сильной загруженности на работе. Или же он приболел. Весна всё-таки. Слякоть, ветер, перепады температур.
Каждый день по дороге из школы Анна во все глаза смотрела на проезжающие мимо автомобили, пытаясь отыскать глазами тот самый тёмно-серый внедорожник.
Так пролетело две недели.
Наконец ей всё же повезло заприметить машину Александра, когда она садилась в автобус. Сбежав вниз по ступенькам, Анна бросилась прямиком на проезжую часть. Ей сигналили водители автомобилей, резко тормозящих перед ней, но она, не обращая на них внимания, подбежала к капоту «Рэнджровера», вскинув свои руки вверх. Увидев, что Александр остановился, она бросилась к приоткрытому боковому окну с его стороны.
– Саша! Почему ты не звонишь? Что с твоим номером? Он постоянно недоступен! – задыхаясь, выпалила Анна.
– Мы знакомы? – холодно спросил Александр, брезгливо взглянув на неё. – Ты кто вообще?
У Анны всё поплыло пред глазами.
– Мы же с тобой… в отеле. Ты же говорил… Ты меня забыл?..
Сзади оглушительно сигналили.
– Вали, дура, – глядя Анне прямо в глаза, со злостью сказал Александр. – Тебе в психушку надо.
С этими словами он уехал, оставив Анну посреди дороги.
Возможно, Анна бы усвоила этот жизненный урок и впредь была бы умнее, но её разовый секс с Александром обернулся неожиданной проблемой.
На последнем звонке в школе Анна внезапно почувствовала себя плохо. Её тошнило. Сначала она списала это на стресс, но уже к середине церемонии позывы к рвоте усилились. Торжественную речь директора школы она уже не слышала, стоя на четвереньках возле школьного унитаза.
Когда Анна пришла в женскую консультацию, чтобы записаться на аборт, выяснилось, что все сроки уже вышли.
Беременность протекала сравнительно легко. Физически – да. Но морально…
Родители помогали, как могли. Конечно, новость о скором пополнении в семье их не обрадовала, но, на удивление Анны, они довольно быстро смирились с тем, что в ближайшем будущем им предстоит примерить на себя роль бабушки и дедушки. Мать начала собирать по соседям пелёнки-распашонки, отец за смешные деньги выкупил почти новую детскую коляску у знакомых.
Анна ненавидела своих родителей за то, с каким трепетом они относятся к ещё не родившемуся ребёнку. Как они могли заочно полюбить то, что сломало ей жизнь?
Ни мать, ни отец ни разу не спросили у Анны, как она забеременела и от кого. Конечно, мать немного попричитала на тему «подонков, которым только одно и нужно», но серьёзного разбора полётов не было. Анну это устраивало. Их, видимо, тоже.
Анна заметила, что родители бросили пить. Они оба будто воспряли духом. Стали ласковее и добрее по отношению к Анне и друг другу.
Словом, всё было хорошо. Почти идеально. Но именно это и бесило Анну. Она хотела повернуть время вспять, потому, что её жизнь перестала ей принадлежать. Отныне все её планы и цели пошли под откос.
Всю беременность она провела как в бреду. Как только начал стремительно расти её живот, она перестала смотреться в зеркало. Анна просто не хотела видеть себя такой, – толстой и уродливой. Ей казалось, что хуже всего того, что сейчас с ней происходит, не может быть ничего. Но она ошибалась.
За три дня до даты предполагаемых родов в палату Анны вошёл врач, который сообщил ей, что её родителей больше нет в живых. Водитель такси, в котором они ехали к Анне в родильный дом, не справился с управлением из-за сильного снегопада.