Наталья Борисовна Русинова
Ниенна. Благословленная Смертью
– Проверим, – сурово сдвинул брови Альбрехт, шагая через порог в неприбранный и мрачный холл. – Но пока нам с людьми потолковать надо. Где жертв видели, кому они родней приходились и прочее.
– И на праздник заглянуть, – снова подал голос Бродди. – Жрать охота, сил никаких нет!
– Тебе пирожков мало было? – зашипела гневно Азали, но её перебил барич Ивор.
– Так милости прошу к нашему столу! – радостно воскликнул он. – Угостим на славу, с пустыми желудками не уйдете! Сей же час приказ дам кухарке, пожрать сгоношит – пальчики оближете!
– Некогда нам, – обрубил Эдгар, пока остальные не согласились на сомнительную стряпню в грязном доме. – Пост у нас чародейский. Заповедано нам в богатых домах пищу не вкушать, баню исправно посещать, небесам до земли-матушки кланяться, а хмельное уничтожать собственноручно…
– И собственноглоточно, – шепнула стоящая позади Герда, едва успев увернуться от тычка в бок.
– Это что ж, сладкого не есть, вина не пить? – ахнул толстяк. – Вы бы ещё сказали, милсдарь, с бабами не ложиться! Это ж только помереть и останется!
И жирненькие щёчки вдруг покрыл совершенно девичий румянец. Смотрелось мерзко.
– Я на бабу, бывает, как гляну, аж сердце заходится! Хорошо, что я барин, а не селюк безлапотный: какую захочу, такую мне и приведут. Ежели желаете, вам тоже прикажу привести. Хучь девицу, хучь молодку.
– Не надо, – открестился от щедрого предложения Эдгар. – Сами знаете, король такие вещи не одобряет, а мы его величеству Александру подчиняемся и все его наказы исполняем. Неужели у вас как-то иначе?
– Что вы! – от провокационного вопроса Ивор враз сбледнул с лица. – Мы за здравие его величества молимся неустанно днем и ночью. Вот только, сами понимаете, бабы…
И вздохнул.
– Что – бабы? – не поняла Ниенна.
Толстяк окинул тощую пигалицу недоуменным взглядом, но узрел некромансерский знак, приколотый на воротник темно-красного балахона, и живо поспешил объяснить:
– Порождение рогатых, как известно! Уж простите, госпожа, но ваш пол одним своим видом так и манит, словно всякая баба от рождения уже ведьма и приворотными зельями сызмальства надушена…
У Герды перекосилось лицо, Азали сжала кулаки. Ниенна, тоже разозленная словами барича, уже собралась пригрозить ему превращением в крысу, как вдруг Эдгар сделал шаг вперед.
– Знаю я вашу напасть, уважаемый пан Репняной, – торжественно заявил он. – Не в бабах дело. Бесы вас одолевают, вот чего. Вы, поди, в церковь Всеблагого Левия раз в год заходите, на праздник Возрождения, и в грехах не каетесь так часто, как требуется. Ну вот и вселились в вас бесы-то. Изгонять надо.
– К-к-какие бесы? – дрожащим голосом спросил толстяк.
– Известное дело, какие, – укоряюще поджал губы Эдгар, ну точь-в-точь святой отец на исповеди. – Подзалупные. Неужто не слышали?
Стоявшие сзади чародеи мгновенно разразились кашлем. У отвернувшегося Лясана, последнего из боевой тройки Альбрехта, меленько затряслись плечи.
Барич побагровел от гнева:
– Шутковать непотребно вздумали, милсдарь? Думаете, раз вы сын барона, можно глумиться над теми, кто вам по статусу не ровня?
– Никак нет, пан Ивор, – лицо Эдгара оставалось непоколебимо-спокойным. – Хотите, побожусь? Бесы эти заводятся в штанах и скачут туда-сюда, оттого вам ни днем, ни ночью покоя нет. Сны срамные одолевают, мысли постыдные, а коли нет возможности их воплотить, вы вином заливаетесь да объедаетесь, как не в себя. Разве столько еды нормальному человеку требуется? Сами же понимаете, что нет. Бесы вас изводят. И вскорости совсем изведут, безо всякого чудища.
– Пощадите, милсдарь колдун! – барич Ивор со стоном рухнул на колени. – Избавьте от напасти! Это ж прознают в селе, на улицу не выйти, засмеют!
– Верно, – кивнул Эдгар, нервно косясь на продолжающих кашлять друзей. Только Ниенна стояла спокойно, про себя посмеиваясь над легковерным хозяином. – Не поймут вас селяне. Будут смотреть укоризненно и судачить меж собой. Такой, скажут, молодой, а уже подзалупным бесам поддался, срамник и бесстыдник. И кто-нибудь рано или поздно королю доложит.
– Пожалейте, милсдарь, – уныло продолжал бубнить толстяк. – Не допустите позора, вы же образованный маг, в академии чародейской учитесь, вы могете…
– Не могу, – со вздохом «признал» Эдгар. – Пока чудище, сердца вырывающее, в окрестностях верховодит, бесы в полную силу резвиться будут. К тому же, именно этот вид со стороны не победить. Вам, пан Репняной, самому придется противостоять нечистецам, пока их немного и они невидимы. А то, глядишь, разжиреют и плоть обретут, начнут по вашему телу прыгать, тогда точно по всей округе дурная слава пойдёт.
– Сделаю, что угодно! – захныкал барич, потрясая тремя подбородками.
– Перво-наперво мыться вам должно каждый день, исподнее менять тоже, бесы чистого не терпят, – с серьезным лицом начал давать советы Эдгар. – Баню раз в три дня посещать, париться от души. Вина не пить, сладкого и тестяного не есть, жирного тоже…
– К бабам не приставать и даже на праздник не соваться, – шагнула к Эдгару Азали, прекратившая маскировать смех под кашель. – Я целительница, и, можете мне поверить, хочу вам только добра. А то мало ли, придете развлекаться с чужими бабами, а у них тоже бесы в причинном месте сидят.
– Страсти какие! – заохал барич, осеняя себя знаком Всеблагого Левия. – А надолго это? Ну, пост, баня и остальное…
– Пока бесперебойное желание тискать баб не пропадет, – сурово припечатал Эдгар. – А вообще, жениться вам надо, барин. Но сначала избавьте себя от постыдной напасти.
– Всё сделаю, как вы скажете, – закивал толстяк, с кряхтением поднимаясь на ноги. – И всем, чем смогу, помогу в поисках чудища. Отец мой вряд ли что-то расскажет, он третью седмицу с постели не встает, но я к вашим услугам.
Сердечно раскланявшись с подобревшим барином, чародеи вышли из поместья, добрались до поворота на деревню – и с хохотом рухнули в стоящий здесь стог сена.
– Брешешь, как та собака! – с восхищением хлопнул Эдгара по плечу Альбрехт. – Но всё равно понять не могу, чего ты встрял за этих баб? Король наш ничего такого не запрещал, а ты ещё и богохульником себя чуть не выставил…
Эдгар только усмехнулся:
– Вот скажи, мордатый, тебе девки какие нравятся?
– Ну… красивые, – задумался лидер команды. – Стройные, с миленькими мордашками, с ножками изящными. Не очень высокие, не капризные…
– А мне веселые, – поднял брови Эдгар. – Девки, когда веселые, они всегда красивые, ты просто этого не осознал еще. А какое веселье с козлом смердящим в одном доме да в постели, тьфу-тьфу-тьфу, где тут дерево?
Боевик постучал себя по голове и продолжил:
– А ещё я живых люблю. И потому отсюда не уеду, пока не поймаю чудище, которое девкам прехорошеньким, вот как эти две рыжули, сердца вырывает.
– С Ивором и отцом его тоже разобраться надо, – добавила Азали, привалившись к боку Бродди. Тот удивленно покосился на целительницу, но отодвигаться не стал. – Уверена, нет на них проклятья. А вот на то, что их травят потихоньку, могу голову в заклад поставить. Вы пятна вокруг его глаз видели? Печень уже не справляется с воздействием яда. Потому и смердит он так, что последние слуги скоро разбегутся. Помрет барич, если мы не вмешаемся. Уверена, и папаша не просто так в постели лежит три седмицы.
– Интересно, – хмыкнула Герда. – Значит, не зря я в холле того… пошерудила немного?
И валькирия достала из кармана серебряную ложечку.
– Герда, ты сперла чужое имущество?! – ахнула Ниенна.
– Взяла на время, – поправила подруга, сурово нахмурив брови. – Серебро точно покажет, есть на доме проклятие или нет. На вот, изучай, это по твоей части.
– Сначала я, – Азали приняла ложку в большой носовой платок, чтобы не касаться голыми руками. – А то вдруг на ней яда немерено. Потом уже на проклятия проверим. Ну что, други, пора в деревню. Хочу ополоснуться с дороги, поесть да отдохнуть, пусть даже на печке.
– И с девками за околицей посудачить, – добавил Альбрехт. – Они наверняка что-то могут знать.
– И не только посудачить, – мечтательно зажмурился Эдгар.
* * *
Рыженьких близняшек звали Лана и Эля, хорошенькую чернулю – Агашка. Остальных девиц из пестрой щебечущей стайки Ниенна не запомнила. Но с ней молоденькие селянки и не жаждали особо общаться, полностью переключившись на боевиков. Заинтересовала их только Азали, у которой девки полушепотом просили то средства для избавления от чирьев и бородавок, то пилюли от нежеланной беременности.
– Вы только отцу-благодетелю на исповеди потом не ляпните, что я вам помогаю, – предупредила целительница, записывая на бумажке заказы. Денег она требовать ни с кого не стала, от подношения в виде репы отказалась, а вот кринку свежайшего мёда приняла с благодарностью. – Иначе вместе будем время коротать в яме с кольями, куда нас жандармы бросят.
– Так некому нас слушать, – бесхитростно сообщила Агашка. – Отец Генрих онемел и почти оглох год назад, ему хоть всякий срам в ухо ори – он токмо кивает довольно. Старики говорят, бог слышит сказанное, даже если отец-благодетель глух, как пень. А раз не карает за содеянное, значит, и греха в этом нет.
– Ага, как же, нет, – всхлипнула незнакомая девица, миленькая блондиночка с пухлыми щечками. – Сколько народу в округе чудище загубило, в каждой из семи окрестных деревень жертвы есть! За грехи наши тяжкие оно, вот чего!
– Марька, дочка старосты Семирязовки, девицей невинной померла, чем же она провинилась? – резонно заметила Агашка.
– Хе! – подбоченилась щекастая. – А то ты не знаешь, как можно девичество соблюсти и при этом грешить напропалую! Марьку отец и так бы прибил, без чудища, ежели опосля свадьбы родители жениха ему дырявую чашу с вином вынесли бы. Вот и выкручивалась, небось, как могла…
От последующего разговора у Ниенны кровь прилила к лицу. Жаль, толку с этого не было никакого: румянец на щеки всё равно не возвращался. Но от девичьих нехитрых откровений вяли уши. Она сделала вид, что отвлеклась на чей-то зов, и быстро отошла в сторону.
Деревенька оказалось приятной – десятка три добротных дворов, зеленеющие огороды да небольшой фруктовый сад с наливающимися яблочками. Всё живое на этой земле и впрямь пёрло, как на дрожжах. В Ахенбурге едва начал цвести жасмин, а здесь уже сирень сыпала людям под ноги густо-лиловые облачка. Ниенна неторопливо прошлась по единственной улочке, что почти вкруговую обхватывала небольшую площадь, на которой под старенькие гусли плясали сельчане. Краем глаза увидела Эдгара, которого рыженькие близняшки успели утащить танцевать, и набычившихся сельских парней, смотревших на пришлого щеголя, как на врага. Нет, до сумерек не полезут, а вот ночью вполне могут попытаться устроить наглецу «тёмную», чтобы девок чужих не обнимал.
«В жаб превращу, если тронут», – лениво думала Ниенна, бредя вниз к речке. У крайнего двора под раскидистым кустом сирени сидел белый как лунь дедок в окружении босоногих ребятишек.
– И с тех пор, говорят, повержены наши покровители, лежат в земле сырой. Не могут двинуть ни рукой, ни ногой, и лишь печалятся о прежних временах, когда ходили они по лесам и полям – три зверя, три человека, и не было в мире силы, что могла им противостоять, – услышала некромансерка чуть дрожащий старческий голос.
– А теперь что же, появилась? – тихонько спросил лопоухий мальчонка в порванной рубахе.
– Грехи наши тяжкие, – туманно ответил дед. – Вот придет защитник да поднимет поверженных из земли, тогда и путное что-то выйдет. А пока не шастайте в одиночку за околицей. Усекли, сорванцы?
Сорванцы ответили довольными воплями. Дед перевел взгляд на Ниенну и улыбнулся щербатым в силу возраста ртом. У детей зубов тоже не хватало, малые ж еще. Когда там коренные вырастут…
Некромансерка невольно поежилась. Злодей нет-нет, да и шепелявит якобы из-за выбитого зуба? Так тут вся деревня шепелявая, кроме молодых парней и девиц! Как же искать супостата? Может, в церковь сходить? Не бывает такого, чтобы глухонемой отец-благодетель молебны творил да людей на путь истинный наставлял. Уж молодых семинаристов в столице выпускалось ежегодно по триста душ, на каждую деревеньку хватит, даже в самой заднице мира. Странно, что его раньше не заменили.
– Садись, внучка, попей кваску со старым Ерохой, – дед похлопал по бревну возле себя.
Вроде приличный. Пах хорошо – мукой да ботвиньей, голова бела-белёшенька, глаза голубые, ясные.
Ниенна вежливо отхлебнула из глиняной кружки предложенный квас и тут вспомнила, о чем говорила лесная ведьма. Неведомый упырь не только шепелявит, но и ненавидит празднества и девок! Значит, среди танцующих на деревенской площади его точно нет. И некромансерка будто ненароком спросила:
– А что же вы, дедушка, здесь сидите, а не на празднике пляшете?
– Так нечем мне, миленькая, – добродушно улыбнулся старый Ероха, задирая штанину. Вместо левой ноги у него была деревянная культя.
Ниенна едва не прикусила себе язык со стыда. Тут же начала извиняться.
– Да ничо, внученька, я не обидчивый. Я и отсюда вижу хорошо, как будто сам там пляшу.
Он наклонился к некромансерке и заговорщически шепнул:
– Скажи чародеям своим, чтобы у местных парней ничего съестного не брали, а то понос прохватит, ни одно заклинание не поможет. Местные обижены на них, видно сразу. Ну ничо, дело молодое, приятственное. Когда ещё морды друг другу из-за девок бить? Не в старости же, когда ни ног, ни зубов, хе-хе.
И дед меленько рассмеялся, а следом за ним и Ниенна.
– Скажите, а почему вашего отца-благодетеля в городской пансион не отправят? – вдруг решилась она спросить. – Глухонемому самое место в тепле под присмотром сиделки, а не в молельном доме. Он, поди, и не помнит, как печати на жальниках обновлять. Того и гляди, упыри из могил полезут.
– Не полезут, – помотал головой дед Ероха. – Туточки земля такая – ни мёртвым, ни полуживым из неё хода нет. Держит она крепко померших испокон веков, сами не встают. Ежели только кто им не поможет…
И глянул так, что Ниенне будто острым когтем по затылку провели, аж в дрожь кинуло.
– Я не собираюсь такой пакости делать, – тут же открестилась она. – Некромансия наука сложная и страшная, силе нашей строгий контроль нужен. Я только упокоиваю мертвецов с нечистью всякой… да душ сколько-то на тот свет перевела один раз.
И сердце будто сжала невидимая ледяная рука. Зачем чужому деду такое говорить? А ну как начнет выспрашивать подробности, которые до сих пор вспоминать страшно?
Но старый Ероха лишь кивнул:
– Славная ты девчушка. Вот и держись к нам поближе, за околицу не ходи, пусть мужики ваши сражаются. А твоя сила иная, она мёртвое с живым поменять местами может, а драться ею не слишком сподручно.
И снова Ниенне стало не по себе. Откуда дед этот выискался, такой умный? И не утерпела, будто за язык кто дернул, спросила:
– Дедушка, как считаете, это чудище, что девкам сердца вырывает, живое или неживое?
– Живое, лапушка, живое, – Ероха с видимым расстройством пожал плечами. – Будь оно неживое, справились бы легче… Так что берегись, не твоя это битва, не хватит у тебя силушки. И в церкву лучше не суйся, на плохом месте она стоит. Отец-благодетель тебя от кровопивца не спасет в случае чего.
– Не буду, – пообещала Ниенна.
Довольно прищурившийся старик не заметил, как озорная девчонка скрестила за спиной пальцы.
Конечно, она постаралась замести следы. Сходила на площадь, послушала гусляра, купила у подошедшей торговки маковый калачик. Посмеялась от души, увидев, как Эдгар за углом старостиной избы втюхивает доверчивым местным парням приворотные зелья. Теперь деревенские смотрели на него с восхищением и немного с опаской. Небось, уже пообещал, что девки косы друг дружке станут драть за внимание столь желанных кавалеров.
Улочка кончилась у берега реки. Вправо, через небольшое репище, вела дорога к церквушке.
«Тут недалеко, – успокаивала себя Ниенна. – Если что, пошлю сигнального дракончика, Герда мигом примчится!»
Церковь производила удручающее впечатление. Ничем не огороженный двор, поросший лебедой и чертополохом. У самого здания, старого, покосившегося, валялся в пыли разбитый колокол. Как же они тут молебны служат?
«Видимо, никак, – мрачно думала некромансерка. – И печати на жальниках не обновляют. Повезло, что земля здесь с какой-то хитрой особенностью, покойники из неё выбраться не могут. Надо бы поузнавать у селян их местные легенды. Или до тетки Улиты дойти и спросить. Один хрен, ещё два с половиной дня тут торчать… И всё же, как хорошо, что во время заварушки с эльфами не было у меня подобной проблемы! Шиш бы я тут несколько сотен призраков из земли подняла, уплотнила и на тот свет отправила!»
От воспоминаний стало грустно, но разум работал, как часы. Чтобы подобная земля щедро отдавала захороненное в ней, надо обильно и регулярно поливать её кровью. Потому и в битве с остроухими, что столетиями измывались над представителями иных рас, победа досталась сравнительно нелегкой, но подъемной ценой – всего лишь девичьей миловидности лишилась да отчасти здоровья. Но ведь и сделано столько, что и помыслить страшно. И кем? Не королевским магистром, а сопливой адепткой-первокурсницей!
И тут ледяная волна дурного предчувствия ткнула её в висок изнутри: опасность! Рядом неживое!
Ниенна не успела даже сообразить, что происходит, как сзади на неё что-то прыгнуло. Некромансерка отшатнулась в сторону, одновременно разворачиваясь и сжимая пальцы – сплетая знак «небесного огня», что упокоивал любую низшую нежить, не умевшую говорить.
Она уже знала, почему местный отец-благодетель оглох и онемел.
Отдачей от заклинания тряхнуло так, что лязгнули зубы. Вот леший, всё-таки не восстановилась до конца! Ниенна пальцами правой руки зажала нос, из которого хлынула кровь, а левой ладонью завращала в воздухе, сотворяя сигнального дракончика.
Меньше, чем через три минуты вся команда студиозусов столичной Академии материализовалась у развалившихся церковных ворот.
– Лялечка, ну что мне с тобой делать: на цепь посадить или к себе кандалами приковать?! – зарычал Альбрехт, на ходу выхватывая из ножен клинок. – Я кому сказал предупреждать о любой отлучке?
– Гля, парни, она служителя церкви Всеблагого Левия угробила! – ахнул Лясан, выглядывая из-за плеча лидера. – Кранты теперь, полетят наши головы!
– Это не служитель, – помертвевшим голосом просипела Герда.
– Не он, – согласилась Ниенна, рассматривая поверженную страховидлу с восковым полупрозрачным лицом, которую с человеком можно было перепутать лишь сослепу или спьяну. Красные выпученные глаза, длинные грязные когти на пальцах и клыки, не вмещавшиеся в рот, довершали картину. На худощавом теле уродца давно не стиранной тряпкой болтался балахон служителя храма.
– Это что ещё за ху…дожество нарисовалось у нас под боком? – ошарашенно спросил Эдгар, почесывая шею, на которой уже алел след чьего-то поцелуя.
– Гулиус немотус, – ответила Ниенна, вытирая нос платком, который ей сунула Азали. – Питается силой и кровью хозяина-мага, выполняя за него всю черную работу. Не говорит, почти не слышит и вдобавок не видит так, как люди. Но нюхает, читает мысли и передает отдельные образы своему господину. Долгое время может притворяться человеком, отводя народу глаза, солнца не боится, без прямого приказа атаковать не опасен.
– Так что же получается, эта тварь… – начала было Азали и ахнула, зажав рот рукой.
– Тварь служит неведомому магу, с которым они год назад благополучно где-то прикопали настоящего отца Генриха. Слушает исповеди жителей, подмечает, кто чем живет, куда ходит и как часто остается один, а потом передает информацию хозяину, – подтвердила её догадку Ниенна. – Потому-то злодея, убивающего девок, и не могут до сих пор изловить. Сам маг сидит в деревне под личиной селянина или барина, или шут знает кого. И он, кстати, нас видел. И прекрасно знает, зачем мы здесь. Иначе упырь меня бы не тронул, а просто притворился отцом-благодетелем, который ничего не слышит и вообще очень занят.
– Так нас вся здешняя округа видела! – едва не застонал Эдгар. – На площади без малого человек пятьдесят было. А кто не доехал ещё на празднество, тем про нас расскажут, ещё и приукрасят.
– Значит, круг поиска расширяется, – развела руками Ниенна. – Но в одном мы можем быть уверены точно.
– И в чем же? – насторожился Альбрехт.
– Эта сволочь – некромансер. Сильный и давно колдующий, раз умеет тьмой становиться. Но, вероятно, плохо обученный. Гулиуса держал на голодном пайке, я с одного удара его упокоила. Значит, силу копит для чего-то важного.
– Узнать бы, для чего, – скрипнул зубами боевик.
– Узнаем, – пообещала Ниенна. – А теперь надо в деревню возвращаться. Предлагаю показать селянам чудище, чтобы они решили, будто их проблема исчезла, и расслабились на празднике. Сами же глядим в оба: паскудник неминуемо объявится. Бережем девок, не отпускаем от себя далеко. Я ещё попробую на кладбище местное сходить. Покойники тут, говорят, не встают просто так. Вот и узнаю, что же произошло со здешней землей, раз она мертвецов не выпускает. И хорошо бы упыря сжечь до темноты, а прах закопать. А то очухается ночью, тьфу-тьфу-тьфу…
* * *
Хоронили упыря всей деревней.
Сначала, конечно, бабы поплакали об отце Генрихе, который был примерным во всех смыслах человеком – и исповедовал толково, и службы вел справно, и от чарки вина, ежели не в пост подносили, носа не воротил. Затем от души поплевали на тело кровососа, чья морда в опустившихся сумерках стала выглядеть ещё паскуднее, и пожелали ему вечно корчиться в адских котлах с кипящими нечистотами.
А после того как тело предали огню, в деревне наконец грянул долгожданный праздник.
Напрасно Эдгар нахваливал доверчивым парням свои приворотные зелья. Хорошенькие селяночки вились, будто пчелки, вокруг столичных боевых колдунов. У тройки Альбрехта развязались языки, и Лясан с Эрлом наперебой начали рассказывать, как на прошлый Самайн «эльфов в капусту порубали, богине ихней паскудной жест срамной прямо у портала показали да такими выражениями благословили, что у неё ухи острые в гармошку сложились, вот у лялечки нашей спросите, она всё видела!»
Ниенна согласно кивала. Послушать боевиков, так они сами всех победили, а Тридамат от одного вида вооруженных до зубов чародеев драпала со всех уродливых ног, аж призраков разогнала, до самого неба улетели. Но спорить с ребятами не стала. Пусть бахвалятся, девки же слушают, ахают, смотрят восхищенными глазами. Говорят, дело во все времена приятное – отдаться на милость молодой горячей любви, пусть даже на пару дней, пока задание не выполнят.
Говорят, да… Ей это всё равно не светит теперь, седой да бледной почище упыря. И мужика с огненным сердцем, о котором ляпнул оркский шаман, ей не сыскать вовек. Наверное, стоило бы приглядеться к парням попроще, вон тот черноглазый высокий косарь посматривал на неё заинтересованно с самого обеда. Но теперь во взглядах, которые он украдкой кидал на некромансерку, думая, что та ничего не замечает, плескались изумление и страх. М-да… Девчонкой, в одиночку одолевшей кровососа, можно восхищаться. Любить и желать её – вряд ли.
Ниенна с грустью вздохнула, делая глоток из кружки с квасом. Хмельное она пробовать не стала, ни деревенский самогон на чертополохе, ни Эдгаровы настойки. Не рискнули накачиваться алкоголем Герда с Азали и, как ни странно, Альбрехт. С другой стороны, правильно – кому-то надо оставаться в строю и, в случае чего, защищать деревню.
Неподалеку загомонила детвора – здоровенный Бродди закончил катать всех желающих на руках, изображая «карусель», и теперь показывал «суслика», любимую малышовую забаву в Острижском королевстве.
– Фуфлик бальфоооой! – смешно присвистывал он, делая страшные рожи. – Фуфлик злой, идет, вубы точит, фьесть ваф хочет!
Дети хохотали, держась за животы. Азали, сидевшая рядом, посматривала на боевика с явной симпатией. И Ниенна её понимала. Бродди отказался вешать лапшу на уши сельским девкам, вместо этого с азартом возился с босоногими загорелыми сорванцами. Наверное, скучал по оставшимся дома пятерым младшим братьям и сестрам.
Рядом на лавку кто-то плюхнулся. Ниенна подняла глаза.
– Победили мы ту ложку, – довольно призналась Герда, устраиваясь поудобнее. – Правильно Азали думала: мышье зелье, да такое забористое, что держится на металле не меньше суток, никакой щелок не берет.
– Мышьяк? Откуда он в этой глуши? – удивилась Ниенна, а потом помрачнела. Ну конечно же. Некромант, поди, учился в одной из пяти чародейских академий Острижского государства, а составление и нейтрализацию самых известных ядов на первом курсе проходят все адепты.
– Мне тоже любопытно, подруга. Селяне травили бы дрянью типа болиголова да волчьего лыка, а тут руки не из задницы нужны и мозги какие-никакие. Дозу рассчитать ещё надо, чтобы подопытный копыта не сразу откинул. А здесь половина деревни читать порядошно не умеет. Только картинки в книжке твоей про чудищ смотрели, и то срамные им оказались интереснее обычных… Слушай, ты вроде как прогуляться хотела на кладбище? Может, сейчас и сходим, пока не совсем темно? Ты сама говорила, тут неупокоенных нет.
– Герда, только дурак в идиотских сказках лезет на кладбище ночью!
– Или некромансерка с боевичкой в поисках кровососов и чокнутых колдунов, которых можно порешить и денег за это поиметь, – не сдавалась Герда.
– Ага, натурой заплатят. Репой, в смысле, – рассмеялась Ниенна. – Чур, продавать её потом на дворцовой площади будешь ты!
Валькирия с некромансеркой встали, потянулись и не спеша побрели к околице. Конечно, идти на самом деле никуда особо не хотелось ни одной, ни второй, но сидеть было скучно. Это Эдгара вон не видно из-за обступивших его девок. Кудрявый красавчик, оказывается, умел не только драться и заговаривать зубы наивным дурочкам, но и справно бренчал на гуслях и знал, кроме срамных частушек, ещё и с пяток старинных баллад о любви. Да и голос у него оказался на диво приятным. Неудивительно, что у деревенских против столичного щеголя не было никаких шансов.
За поворотом на местный жальник подруг ждал сюрприз в виде ковылявшего навстречу деда Ерохи. Старик вышел из пахнущей медоносами темноты, как тот несчастный призрак из басни, чьих близких убили подлые враги, а сам он мстил им так долго, что успел скончаться в процессе, но дело своё так и не завершил. Вот и мается, и ходит по окрестностям, и стонет…
Дед Ероха не стонал, но лицо у него было грустным.
– Вы куда это ходили в темноте в одиночку? – сурово нахмурилась валькирия. – Сами же говорили никому за околицу не соваться, потому что чудище бродит вокруг и сердца вырывает!
– Моё сердце ему уже негодящее, – попытался было отшутиться старик, но наткнулся на холодный взгляд Ниенны. – Бросьте, девицы, чего со мной случится? Я каждый вечер по темноте на жальник хожу, чтобы на глаза никому не попадаться, а то начнут причитать, мол, куда ты, пень колченогий, свалишься ещё по дороге. Увяжутся провожать, а зачем они мне у могилки?..
И Ниенне снова стало неловко. Как ни крути, а впотьмах некромансер всегда узнает коллегу по едва уловимому фиолетовому сиянию-ауре, её никакими скрывающими заклятиями не спрятать. Ничего подобного у деда не наблюдалось.
Но всё же было в нём что-то такое, несвойственное обычным людям. Сила, но мягкая и текучая, засмотришься – исчезнет, а ты стоишь и моргаешь, как дурачок, и думаешь: померещилось или нет?
Герда, видимо, тоже считала настроение старика.
– Кто у вас там, дедуль? – прямо спросила она.
– Все, – просто и грустно ответил дед Ероха. – Жена, другие сродственники…
И показал кувшин, зажатый в узловатых дрожащих пальцах:
– Я вот внученьке молочка носил. Страсть как она его любила, особенно холодненькое, да поутру с оладушками. А женка моя их пышными готовила, с подушку размером. Ни у кого в селе такие не получались! Эх…
Подруги стояли, потупив взгляды в землю. У Герды полыхали щеки, Ниенне же просто было очень стыдно. Неудивительно, что дед держится особняком, не жалует праздники и охотно общается лишь с детьми. Какое уж тут веселье, когда вся семья, включая младших, на жальнике закопана, а он один-одинёшенек на белом свете?
– Эпидемия? – глухо спросила она.
– Колдун, – вздохнул дед. – Тот самый, что девок забижает.
Ниенна остолбенела.
Получается, дед знает намного больше, чем пытается показать? А что же молчит тогда, не рассказывает ничего? Они ж не селяне неразумные, а маги, прибывшие расправиться с поганцем, им нужно знать о происходящем как можно больше!
Некромансерка только набрала в грудь побольше воздуха, чтобы разразиться гневной тирадой, как вдруг тишину расколол истошный девичий визг.
Кричали с площади.
Герда махом выхватила оба клинка из ножен и рванула назад в деревню.
– Беги, чего стоишь?! – вдруг зло рявкнул на Ниенну дед. – Не тронет он меня! Остальных сберегите! Охти, горе мне, ну чего попёрся, не дождавшись, пока спать все не лягут…
Что-то в его словах не понравилось Ниенне, но думать над сказанным было некогда: она понеслась за Гердой, практически не отставая. Всё-таки тело восстанавливалось после пережитого прошлой осенью, хвала всем богам, кроме паскудной остроухой.
В ярком свете фонарей и факелов по площади катался огромный туманный клубок тьмы с красными злыми глазами. Их и впрямь было не счесть! Клубок издавал скрежетание и визг, сравнимый разве что с воплем пьяной баньши.
Ревел он от злобы и бессилия, ибо вся огромная толпа селян оказалась недоступной. Бродди с кучей разновозрастной малышни стоял в огненном круге, что пыхал пламенем выше человеческого роста. Длинная лавка, на которой сидела Азали с несколькими деревенскими старухами, медленно вращалась в воздухе на высоте не менее пяти аршин. Бабки, бледные как полотно, судорожно сжимали края лавки и не шевелились.
Альбрехт с Лясаном и Эрлом держали вокруг остальных селян светящееся кольцо, одновременно плюясь в глазастую мглу огненными стрелами. Ниенна с ужасом поняла, что члены боевой тройки пьяны в стельку, и рванула вперед ещё быстрее – пока парни не промазали и не подпалили чью-либо избу.
Туманный клубок гневно ревел, но не мог прикоснуться к людям. А до жилья, где оставались совсем малые да старые, ему не давали добраться боевики. Удивительно, но простейшие атакующие заклинания срабатывали на отлично.
Но едва некромансерка подумала, что неведомый маг не так уж силен, как тьма вытянулась на высоту в два человеческих роста, превращаясь в столб, и глянула на неё многочисленными глазищами.
«Зачем ты с ними? – острой иглой ввинтился в голову чужой голос. – Иди со мной, и мы вместе завоюем эту землю!»
– Спасибо, мне своей земли хватает, – ядовито ответила Ниенна. Ничего, что родители за побег из дому лишили наследства и угодий родовых: перебесятся, поймут со временем… – Её у меня столько, что и тебя похоронить хватит.
