Наталья Тимошенко
Игра с огнем
Тут Вика как раз вспомнила о звонке Подгородцева и только сейчас поняла всю его странность.
– Инга вчера утром уехала в неизвестном направлении и домой пока не вернулась, – подтвердил Васильев. – Антон Степанович говорит, что вы ее не видели. Но как ближайшая подруга, может быть, знаете, куда она направлялась?
– В Алексеевск. – Вика наконец свернула капельницу, сняла объемный флакон и вместе с ним направилась в процедурный кабинет, чтобы поговорить спокойно. Бегая по отделению, она так запыхалась, что никак не могла привести дыхание в норму. Из-за этого чертового пожара ей все время не хватало воздуха, того и гляди обострится астма, которой она страдала с детства. – У них с мужем скоро пятилетие свадьбы, она хотела купить ему подарок.
– А какие магазины она собиралась посетить, не знаете?
– Точно нет, но могу назвать вам пару-тройку, где она обычно покупала подарки для Подгородцева.
– Буду вам благодарен.
Вика перечислила названия магазинов, куда ее подруга обычно заходила. Подгородцев, будучи в некотором роде снобом, предпочитал вещи дорогие и качественные, а таких даже в довольно крупном Алексеевске было не так и много.
Васильев некоторое время молчал, наверное, записывая адреса, а затем снова спросил:
– Виктория, были ли у Инги мотивы уйти от мужа?
Вика хмыкнула.
– Мотивы, может, и были, но вот уйти она едва ли ушла бы.
– Почему?
– А куда ей идти? Инка – бывшая модель, только характер у нее не тот, чтобы чего-то добиться. Она пару лет в Москве выдержала и сбежала, а здесь у нас с модельными агентствами не очень. Да и возраст у нее для этой профессии пенсионный. А другого образования нет. Подгородцев для нее как туз. От таких не уходят. Ой… – Вика осеклась, осознав, что откровенничает с совершенно незнакомым человеком. – А вы из полиции? – запоздало уточнила она.
Вдруг он журналист? И завтра в местной газете появится статья о чете Подгородцевых с откровениями из «достоверных источников»? А если еще и имя этого источника укажут, ей лучше сразу бежать из города. Вот так всегда, язык мой, как говорится, враг мой. Мыслительный процесс у Вики никогда за ним не поспевал. Она была особой суетливой, всегда чем-то занятой, редко – только одним делом, когда уж тут думать?
Васильев приглушенно рассмеялся.
– Нет. Но не волнуйтесь, все, что вы сказали, останется между нами. Даже Антон Степанович об этом не узнает.
Вика облегченно выдохнула. Конечно, мог и соврать, но она почему-то была уверена, что он не лгал.
– У меня к вам встречная просьба: тоже сохранить в тайне мой звонок. Сами понимаете, Инга может найтись где угодно. Будет лучше, если о ее исчезновении не станет известно широкой общественности.
– Да, конечно! – закивала Вика, теперь уже точно убедившись, что Васильев не журналист.
До конца смены она не переставала думать об этом странном звонке. Даже сама пару раз набирала номер Инги, но телефон оставался выключен. Куда она могла деться?
Инга Подгородцева, в девичестве Веселкина, была старше Вики на шесть лет. Возможно, и не сложилось бы у них никогда никакой дружбы, если бы их семьи не жили по соседству. Мама растила Вику одна, родила ее от женатого любовника, который не собирался уходить из семьи, а потому помогать с ребенком было некому. Ее собственные родители умерли еще до рождения внучки. Инга, к тому времени уже школьница, часто приходила к соседке, приглядывала за маленькой Викой, а затем стала брать ее с собой в компании друзей. Конечно, дети постарше не воспринимали ее всерьез, зато ее удобно было отправлять по всяким мелким поручениям, чем они и пользовались. Когда Вике было одиннадцать, Инга уехала покорять Москву. В университет не поступила, работала где придется, пока яркую девушку с красивой фигурой не заметило одно модельное агентство. Инга проработала моделью два года, а затем сбежала из Москвы. Как-то за бокалом вина она призналась Вике, что такого гадюшника, как модельное агентство, не видела никогда в жизни. Инга была не из тех, кто готов прогрызать себе дорогу к успеху, растаптывая конкуренток изящными каблуками дорогих туфлей, поэтому растоптали ее.
К тому времени в родном городе друзей у Инги не осталось. Кто-то уехал, кто-то умер, кто-то просто не желал с ней общаться. Ее отец ушел из семьи и уехал в другой регион, когда она была еще ребенком, мать тоже скончалась где-то через пару месяцев после ее возвращения из Москвы. Осталась одна только Вика, которая так и не обзавелась собственной семьей, получила среднее медицинское образование и работала в больнице медсестрой. Они возобновили дружбу, и та не закончилась даже тогда, когда Инга вышла замуж за мэра города. У того как раз вышел срок траура по скончавшейся после долгой болезни жене, и он был готов к новому браку. С падчерицей у Инги отношения не сложились, но Вика была уверена, что и это не могло стать поводом для побега. Если Инга действительно пропала, значит, что-то случилось.
После смены Вика быстро приняла душ, поправила макияж и помчалась в кафе, где по вторникам всегда встречалась с еще двумя подругами: Элизой и Катей. С Катей они вместе выросли, учились в одном классе, но по-настоящему подружились только в Алексеевске, где на двоих снимали квартиру во время учебы. Элиза же влилась в их небольшую компанию совсем недавно. Почти сразу после Нового года на площади внезапно вспыхнула украшенная дешевыми гирляндами елка, пострадали несколько человек, Элиза в том числе. Ее, как и других, привезли в ожоговое отделение. Вика сама не знала, чем ее зацепила молчаливая пациентка, которая лежала в одиночной платной палате и которую за все четыре дня стационара не навестил ни один человек. Возможно, просто стало ее жалко. Вика не замечала нежелания общаться, пропускала мимо ушей откровенную грубость, но ей удалось однажды разговорить, а потом и вовсе расшевелить Элизу. Так она и узнала, что та переехала в их город меньше года назад и получила работу в школе. Сначала Элизу приходилось вытаскивать в кафе почти силой, но затем она и сама стала напоминать подругам о встрече. Элиза была повернутой на всякого рода расписаниях и планах, поэтому, раз внеся встречу в кафе в свой ежедневник, она приходила каждый вторник.
Элиза, никогда в жизни никуда не опаздывавшая, уже ждала ее в кафе за привычным столиком: он находился чуть в стороне от основного потока, поэтому никто не ходил мимо и не слушал их разговоры. Правда, и официанты сюда заглядывали редко, но они уже давно изучили вкус всех трех подружек, а потому в лишнем визите не было нужды.
Катя еще не пришла. Вот кто любитель всегда и везде опоздать!
– Привет, дорогая! – Вика чмокнула Элизу в щеку, бросив сумочку на пустой стул и с удивлением отмечая, что сегодня Элиза выглядит не так идеально, как всегда: у белой блузки чуть-чуть испачкан чернилами рукав, по шее спускается выбившаяся из тугого пучка прядь русых волос, а помада на губах почти полностью стерлась.
– Выглядишь не очень, – заметила Вика.
Элиза подняла на нее уставший взгляд и улыбнулась уголком губ.
– Кто еще скажет тебе правду, как не лучшая подруга?
Вика рассмеялась, знаком давая понять проходящему мимо официанту, что ей как обычно.
– Что случилось?
– Ничего особенного, – Элиза вздохнула и принялась помешивать ложечкой кофе. – Одна учительница ушла в запой, на всех раскинули ее классы. Мне достались уроки русского языка и литературы, представляешь? Нет, я хорошо его знаю, и говорю без акцента, но это пять дополнительных уроков в неделю!
Вика сочувственно вздохнула. Она прекрасно знала, что для подруги значат лишние пять уроков. Пять внеочередных изменений в расписании. Для Элизы это была почти катастрофа. Рядом с чашкой кофе уже стояла бутылка негазированной воды. Элиза имела странную особенность: она всегда пила много воды, когда нервничала.
– А кто запил? Не Марина Соболева?
– Ты с ней знакома? – удивилась Элиза.
– Мельком. Видела ее пару раз у Тамары. Томка жаловалась, что она часто в запои уходит.
Это было не совсем правдой: Марину Соболеву Вика знала с детства. Как, впрочем, и половину жителей этого городка. С тех пор, как повзрослели, близко они не общались, поэтому Вика считала, что имеет право говорить, будто знакома с ней только через Тамару.
– У Тамары? – переспросила Элиза.
– Самойловой. Та еще мать Тереза, вечно всем помогает. Ее дочь вроде у тебя учится. Алиса.
Элиза кивнула.
– Видимо, в этот раз помощь опоздала. Начальство серьезно настроено ее уволить.
– Жаль, – вздохнула Вика, – людям нужно давать второй шанс.
– Второй – может быть, – согласилась Элиза, – но это уже сто двадцать второй. Алкоголикам не место в школе.
На щеках Вики вспыхнул яркий румянец. Она поняла, что это был укол и в ее адрес. Вика давно и прочно была влюблена в мужчину, который также имел проблемы с алкоголем, и Элиза не упускала случая напомнить, что она думает по этому поводу. Но что Элиза знает об этом? Она младше на целый год, ей всего двадцать шесть, всегда была любима в семье, никогда не чувствовала себя ненужной. Родители ее обожали, мужчины провожают взглядом, но ей хорошо одной, она не нуждается в постоянном спутнике жизни. Легко заводит романы на одну ночь и не жалеет, когда утром они заканчиваются.
Вика была другой. Своего отца она видела очень редко. Они всегда жили с мамой вдвоем, а отец приходил только на выходные, и то далеко не каждые. Лет до пяти Вика не задавала вопросов, искренне считая, что так и должно быть. И лишь став чуть постарше, осознала, что это неправильно. Еще через несколько недель она задала вопрос, которого так боятся все матери-одиночки.
В отличие от большинства женщин, Викина мама не стала врать дочери о доблестном летчике-испытателе. Да и как тут соврешь, когда «летчик-испытатель» иногда является и даже приносит дочери мелкие подарки, деньги на которые смог урвать из семейного бюджета. Она сразу рассказала Вике о том, что у ее отца есть другая семья. И даже другая дочь, всего на два месяца старше самой Вики. К которой он приходит каждый день, а не только иногда на выходные, которую каждый вечер укладывает спать, читает ей сказки на ночь и носит на руках, когда у нее что-то болит. Мама не стеснялась в выражениях, Вика до сих пор помнила тот страстный монолог, заставивший ее рыдать всю следующую ночь в подушку. Новость о том, что у папы есть другая девочка, которую он любит гораздо больше нее самой, казалась ей странной, несправедливой, неправильной. Ведь она такая хорошая, прилежная, послушная, как ее можно не любить? О том, что папа ее не любит, она догадалась сразу, ведь если бы любил, жил бы с ними. Мама особо и не пыталась опровергнуть эту ее догадку.
С тех пор Вика болезненно жаждала любви, особенно от мужчин. Костя, пусть и выпивает иногда, ее любит. Дарит цветы по праздникам, приносит продукты, когда она болеет. Это главное.
Возможно, именно поэтому Вика и не отвернулась от Инги, когда та приехала из Москвы. Понимала, каково ей: остаться одной, без семьи, друзей, мужа. Вспомнив об Инге, Вика вновь взглянула на телефон, который с самого начала положила перед собой на стол, хотя обычно подруги старались не доставать их во время встреч.
– Ждешь звонка? – тут же спросила Элиза.
Вика кивнула.
– Скорее, жду смс о том, что абонент появился в сети. – И, не давая Элизе задать следующий вопрос, уточнила: – Это не Костя.
По взлетевшим вверх красиво подведенным бровям Вика поняла, что Элиза подумала именно о нем.
– А кто?
– Инка Подгородцева вчера пропала. Уехала утром в Алексеевск, и с тех пор тишина.
– Подгородцева? – Элиза нахмурилась. – Жена мэра?
– Ага.
– Я видела ее вчера после обеда.
Вика вскинула голову и удивленно посмотрела на подругу.
– Где?
– На Заболотной дороге. Она уже возвращалась в город, мы встретились как раз на самом узком месте, едва разъехались.
– На Заболотной? – Вика нахмурилась и потерла лоб. Что Инга могла делать на Заболотной? Дорога узкая, плохая, местные предпочитали ею не пользоваться. Только вот такие, как Элиза, кому чем меньше людей вокруг, тем лучше. И у кого большая машина с хорошей проходимостью, потому что застрять там проще простого, а потом несколько километров идти по лесу пешком за помощью. Впрочем, у Инки как раз такая машина. – Надо позвонить, сказать, – пробормотала Вика, уже набирая номер Васильева. – Пусть посмотрит там. Вдруг она где-то застряла?
– Подгородцеву?
– Нет, – Вика мотнула головой. – Мужик какой-то, он по поручению Подгородцева Инку искал. То ли из полиции, то ли что-то такое… Алло, Максим? – спросила она в трубку, потому что на том конце как раз ответили. – Это Виктория. Я по поводу Инги.
Глава 4
– Да, она была у нас вчера, – высокая молодая женщина с длинными, выкрашенными в желтовато-белый цвет волосами, профессионально улыбнулась. – Она заказывала для мужа зажим для галстука и запонки и приехала забрать их.
– А во сколько это было?
Девушка наморщила высокий лоб и чуть закусила губу.
– Около четырех, наверное, на часы я не смотрела. Я уже пришла с обеда, но до сдачи смены было еще далеко. Так что часа три-четыре. Но скорее четыре.
– Как вам показалось, она выглядела обычно?
– Что вы имеете в виду?
– Она не была напуганной? Взволнованной? Может быть, с кем-то говорила по телефону?
Ровные белые зубы снова поймали в плен нижнюю губу, и Максим внезапно подумал, что если она делает так каждый раз, когда думает, а обручального кольца на пальце так и нет, то думает она не очень часто. Выглядело это весьма и весьма сексуально.
– Нет, – наконец твердо заявила девушка. – Кажется, все было как обычно. Она очень вежливая и красивая, всегда уверена в себе и улыбчива. Вчера все было так же. Попросила показать ей заказ, затем красиво упаковать его, расплатилась и пожелала хорошего дня. Ничего необычного.
Поблагодарив разговорчивую девушку, Максим попрощался и вышел на улицу. Это был третий, последний магазин из названных Викторией Архиповой, и только в нем ему повезло, что казалось немного странным. Он больше не следователь, никакого удостоверения у него нет, просто пришел незнакомый человек, начал задавать вопросы о клиентах. И ему ответили. Если откровенность Архиповой можно было списать на обычную любовь к сплетням, то эта блондинка его удивила: она ведь профессионал, как может давать сведения о клиентах посторонним людям? Впрочем, на что-то такое Максим и рассчитывал, иначе какой смысл был бы ехать в Алексеевск? Он давно заметил, что люди в маленьких городах более доверчивы и словоохотливы, чем в мегаполисах. Алексеевск не был таким крохотным, как Лесной, но и до крупных городов ему было далеко.
Звонок Виктории застал Максима в тот момент, когда он уже подходил к машине.
– На Заболотной дороге? – удивился он, когда Виктория рассказала ему о вчерашней встрече ее подруги с Ингой. – А где именно?
Заболотная дорога имела несколько ответвлений, поэтому важно было знать, не могла ли Инга потом куда-то свернуть или же ехала по ней до самого города. Он слышал, как Виктория задала этот вопрос кому-то, наверное, той самой подруге, а затем в трубке что-то зашуршало, и ему ответил уже другой, незнакомый голос:
– Добрый день, это я видела Ингу вчера. – Голос показался Максиму очень необычным: бархатный, тягучий, он напоминал сладкую патоку, но при этом был так хорошо поставлен, как будто его обладательница работала по меньшей мере диктором на телевидении. Если от отца ему достались способности к математике и чертежам, то от матери – музыкальный слух. Что-то еще отличало этот голос от других женских голосов, но Максим никак не мог понять, что именно. – Это было уже почти у самого города, там есть такое узкое место, где двум машинам не разминуться. Вы его узнаете, мне пришлось выехать за пределы дороги, чтобы пропустить Ингу. Наверное, остались следы, там редко ездят.
– А в котором часу это было?
Девушка на другом конце провода на секунду замолчала, вспоминая, и Максим вдруг ясно осознал, что она губу закусывать не стала бы.
– В четверть девятого.
Это сходилось с показаниями продавщицы из магазина. Если Инга забрала подарок около четырех часов, где-то пообедала или посетила еще несколько магазинов и только потом отправилась домой, то, учитывая отдаленность Заболотной дороги и ее отвратительное состояние, к городу как раз добралась в начале девятого. А значит, ему следовало поехать тем же маршрутом.
Еще несколько лет назад, когда Максим только переехал сюда, в Лесной можно было попасть по трем дорогам. Все они поддерживались в более или менее сносном состоянии, периодически обслуживались коммунальными службами и имели весьма приятный вид. Когда в бюджете закончились деньги, мэр негласно решил оставить только Главную дорогу. Южная, пролегавшая по самому центру болота, пришла в негодность очень быстро, по ней уже нельзя было проехать ни на машине, ни на мотоцикле. Ходили только грибники и собиратели ягод и нередко возвращались, вымокнув по пояс. Заболотная дорога еще кое-как существовала, но пользовались ею счастливые обладатели внедорожников, и то крайне редко. Она была гораздо длиннее и у́же. И тем не менее Инга по какой-то причине выбрала именно ее. В голову пришло два варианта: либо она хотела с кем-то встретиться без свидетелей, поэтому выбрала дорогу, по которой никто никогда не ездит, либо ей нужно было навестить кого-то в той части города, к которой она ведет. Будучи уверенной в своем автомобиле, Инга запросто могла решить сэкономить время и поехать сразу туда, минуя центр Лесного.
Машина Максима была хоть и не такой новой и дорогой, как у жены мэра, но проходимость имела хорошую, поскольку он использовал ее как тягловую лошадку, а для работы годилась только такая.
В лесу уже сгустились ранние сумерки. Здесь, вдали от пожара, не было видно всполохов пламени, которое пожарные пока так и не смогли потушить, не чувствовался запах дыма, как будто и не было никакого огня. Напоминал о нем лишь встревоженный голос диктора по радио, передававший последние новости, но, когда Максим чуть углубился в лес, пропал и он: радио перестало ловить сигнал.
По состоянию дороги было видно, что ею действительно почти не пользовались, да и сама она представляла из себя всего лишь узкую полосу земли, утопающую в грязи, а во время дождей – еще и в воде, в центре которой росла уже пожухлая трава. Дорога уходила то вверх, то вниз, и какой-нибудь неосторожный водитель на маленькой машинке запросто мог посадить своего железного коня на брюхо, подвесив передние или задние колеса в воздух.
Максим нашел и то самое место, где накануне Инга встретилась с подругой Виктории. Он остановил машину и вышел. Сам не знал, что хочет здесь увидеть, но решил немного осмотреться. Следы от колес автомобиля, выехавшего за пределы дороги, были хорошо различимы. Подруге Виктории пришлось полностью съехать на обочину, чтобы пропустить Ингу, и вернуться обратно она смогла не сразу: Максим заметил примятую траву и мелкие кустарники в нескольких местах. Он мог себе представить, как ругалась в этот момент девушка.
Вместо того, чтобы вернуться в машину, он прошел немного по дороге в обе стороны, вглядываясь в уже сгущающийся полумрак между деревьями. Если бы Инга свернула в лес, ее следы он тоже нашел бы, значит, она добралась до города. Уже возвращаясь в машину, Максим внезапно остановился. Впереди, за одним из особенно толстых стволов, невидимого с другого ракурса, мелькнуло что-то рыжее. Сердце пропустило несколько ударов, пока он бежал к дереву. Неужели Инга?..
Это оказалась обыкновенная лиса. Она лежала на боку, вытянув лапы, и над ней уже кружил рой больших черно-зеленых мух. Максим вытащил из кармана матерчатые перчатки, которые положил туда буквально вчера, ожидая холодов, и осмотрел лису. Никаких ран на ней он не увидел. Ее никто не задрал и не подстрелил. Лиса как будто бежала по своим делам и внезапно умерла. Максим уже слышал по радио о странных смертях животных и теперь видел это своими глазами. Надо бы поинтересоваться у Димы, взяли ли хоть одну тушку на экспертизу? От чего-то же умирают звери и птицы. Вернувшись в машину, Максим стащил перчатки и засунул их в полиэтиленовый пакет. Лучше выбросить от греха подальше.
Заболотная дорога выходила к наиболее старой и бедной окраине. Здесь располагались одноэтажные деревянные домишки, окруженные дырявыми покосившимися заборами. Во дворах почти каждого дома валялись кучи хлама, а огороды угнетали своей запущенностью. Именно в этом районе чаще всего происходили драки со смертельным исходом, на которые так любил жаловаться Максиму Дима. Контингент тут жил соответствующий: алкоголики, наркоманы, тунеядцы и прочая нечисть. Дома продавали за бесценок, а то и вовсе можно было занять любой пустующий. Чуть дальше на запад находился тот самый район, пострадавший от пожара двадцать лет назад. Место с тех пор считалось нехорошим, поэтому жить поблизости никто не хотел.
Что могло понадобиться Инге Подгородцевой в этом месте? И тем не менее, что-то понадобилось: едва только лес остался позади, а впереди автомобильные фары выхватили первые дома, Максим увидел припаркованный за сараем серебристый «Лексус» Инги.
– Неожиданно, – вслух пробормотал он, останавливаясь у чуть приоткрытой калитки.
Дом, во дворе которого припарковалась Инга, ничем не отличался от остальных: такой же серый, одноэтажный, хотя на его стенах кое-где еще виднелись следы облупившейся краски. Двор не был забит хламом, но и ухоженным не выглядел. В нем совсем не было деревьев, возле входа стояла одна довольно крепкая на вид лавочка, а дорожка от калитки к порогу была растоптана. Максим свою подсыпал два раза в год, и то ее успевало размыть дождями.
Дорогой «Лексус» Инги выглядел здесь как воздушный шарик на похоронах, всем своим видом подчеркивая, что ему тут не место. Он стоял за сараем, и с дороги почти не был виден. Если бы Максим приехал из центра, он бы его и не заметил.
Максим распахнул незакрывающуюся калитку и вошел во двор. Залаяла сидящая на цепи собака в соседнем дворе, завторила ей другая, но на порог никто не вышел. Окна оставались темными, и было похоже, что дома никого нет. Но если Максим еще мог представить, что Инга приехала к кому-то в гости или с визитом, то вообразить, что она оставила здесь машину и ушла куда-то с хозяином дома, было выше его фантазии. Если только машину не украли. Но надо быть полным идиотом, чтобы оставить ее просто за сараем. Машина приметная, все знают, кому она принадлежит, а участковый наведывается сюда постоянно.
Скорее, походило на то, будто Инга сама приехала сюда, визит свой специально не скрывала, но и не хотела, чтобы он стал достоянием гласности. Решила навестить кого из своих подопечных? Почему осталась на ночь? И где она теперь?
Подойдя ближе, Максим понял, что входная дверь не только не заперта, но даже немного приоткрыта. Опыт не позволил схватиться за нее голой рукой, поэтому он вытащил из кармана мобильный телефон, включил в нем фонарик, поскольку стало уже совсем темно, натянул на ладонь другой руки рукав свитера и только тогда осторожно коснулся двери. Тщательно отряхнул ноги, чтобы не наследить лишнего, вошел внутрь. Дом оказался еще меньше, чем выглядел снаружи, тесный темный коридор был завален каким-то хламом, через который приходилось пробираться медленно и осторожно.
– Кто-нибудь есть дома? – громко позвал Максим. – Эй, хозяева!
Ответом ему послужила тишина. Преодолев коридор, Максим попал в такую же маленькую проходную кухню, а из нее – в гостиную.
– Твою мать, – выдохнул он, когда луч фонаря выхватил из темноты распластанную на полу женскую фигуру.
* * *
Костю Степанова редко кто-то видел трезвым и в добром расположении духа. Если он не был пьян, значит, был с похмелья, а потому мрачен и резок. Костя не без основания считал, что жизнь – беспросветное дерьмо, и скрасить ее может только стакан хорошего коньяка. Он был младшим из пятерых детей ударников лесоперерабатывающего завода Степановых, и единственным, кто имел образование, отличное от девяти классов средней школы.
Начальство периодически лишало его премии и угрожало увольнением, когда в очередной раз заставало не совсем трезвым со скальпелем в руках, но Костя прекрасно знал, что его не уволят. Нет, он вовсе не считал себя бесценным специалистом типа доктора Хауса, из-за гениальности которого и коллеги, и пациенты будут терпеть все его выходки. Просто он прекрасно знал, что на его должность желающих днем с огнем не сыскать, а потому черта с два его кто-то уволит. Его пациентам же и вовсе плевать, в каком состоянии он ходит на работу. Костя Степанов был патологоанатомом.
За ненужностью отдельного судмедэксперта для полиции, он работал в больнице, а при необходимости вскрывал криминальные трупы и ездил на вызовы. У него был помощник Шурка – молодой, немного странноватый парень, и вдвоем они справлялись со всеми трупами в городе.
То, что женщина умерла не два часа назад, Костя понял уже по запаху, висевшему в ее гостиной. Он иногда в шутку говорил, что мог бы стать известным флейвористом[1], если бы не любовь к трупам, таким чутким нюхом обладал. Впрочем, в этой гостиной, кроме трупного запаха, был еще целый букет: непроветриваемого помещения, испорченной еды и засохших цветов. Больше всего Костю почему-то удивили цветы. Ему казалось, что в этом богом забытом районе женщинам не могли дарить цветы. Большой букет роз, уже полностью высохший, стоял в вазе на подоконнике. В вазе с водой. В вазе с чистой водой! Кто меняет воду засохшим цветам?
Одна роза покоилась на груди трупа. Кроме цветов, было и еще кое-что необычное: вокруг тела на полу черной краской был нарисован ровный, как будто начерченный циркулем, круг. Из приоткрытой печи все еще дышал жар углей, а потому в гостиной было довольно тепло. Костя даже удивился, что при такой температуре труп еще не начал разлагаться.
Поздоровавшись с маячившими у входа полицейскими, Костя прошел вглубь гостиной, где на коленках у тела уже стояла Ирина, единственный местный криминалист.
– О, Ирка, ты уже здесь, – вместо приветствия ухмыльнулся Костя.
Ирине было чуть больше двадцати, едва ли даже двадцать пять, и она страшно бесилась, когда ее называли Ирой. Требовала к себе уважительного отношения и имени Ирина. Хорошо хоть без отчества. Костя считал, что каждый имеет право выпендриваться по-своему, но это не мешало ему звать ее Иркой. Уж больно забавно она начинала злиться.
– А ты уже пьян, – предсказуемо огрызнулась она, бросив на него быстрый взгляд через плечо.
– Так ведь девять вечера, кто ж знал, что на труп вызовут?
– Можно подумать, в пять вечера ты был трезв.
– Справедливо.
Костя улыбнулся и предпочел вернуться к трупу, вытаскивая из своего чемоданчика мятую упаковку резиновых перчаток. С трупами он всегда предпочитал работать в них, руководствуясь не столько брезгливостью или косыми взглядами полицейских, сколько банальным страхом перед трупным ядом. Он спиной чувствовал на себе нетерпеливые взгляды Димы Стрельникова и следователя Семеновича, ожидающих, когда он скажет хотя бы предположительное время смерти, но не торопился этого делать. Мертвые люди уже никуда не спешат, вот и он на работе тоже не спешил. За спешкой можно упустить какие-то детали, а этого Костя очень не любил.
Умершей женщине было около сорока, хотя на лице прослеживались явные следы чрезмерного употребления спиртных напитков, которые обычно добавляли несколько лет, тем более особям женского пола. И тем не менее лицо ее казалось довольно симпатичным, а длинные каштановые волосы и несколько лишних килограммов даже придавали определенный шарм. Наверное, мало кто еще мог видеть красоту в мертвом теле.
Она лежала на спине, вытянув одну руку вдоль тела, а другой сжимая засохшую розу на груди. Глаза закрыты, а губы, наоборот, чуть приоткрыты. В носу Костя уже заметил пару личинок неизменных спутников смерти – мух, но те пока еще не покрывали весь труп. Можно считать, повезло. Круг, в котором лежала женщина, оказался не нарисован, а выжжен, словно кто-то разлил горючую жидкость и поджег, но не позволил огню уничтожить весь дом. Впрочем, круг интересовал Костю мало. Гораздо меньше, чем мертвая женщина.
– Ну что у тебя? – первым не выдержал Семенович, когда пошла уже двадцатая минута тщательного осмотра тела.
Костя поднялся на ноги и стянул с рук резиновые перчатки.
– Трупное окоченение еще не прошло, то бишь умерла она меньше трех суток назад, – неторопливо начал он. – Но здесь такая жара, что картина может быть смазанной. Скорее всего, около двадцати – двадцати четырех часов назад. Плюс-минус.
Дима взглянул на часы, прикидывая в уме время, названное Костей.
– Значит, вчера вечером.
Он посмотрел на Семеновича и еще одного мужчину, которого Костя не приметил раньше. То ли тот только что вошел, то ли стоял где-то в дальнем углу. Лицо его было Косте незнакомо, так что вряд ли полицейский. Кто еще это может быть, он не знал. Да и не особо его интересовало, если честно.
– А причина смерти? – уточнил следователь.
– Пока сложно сказать. Видимых ранений на теле нет. Так что это буду знать только после вскрытия. Может быть что угодно: от сердечного приступа до самоубийства.
– Самоубийства? – удивленно переспросил незнакомый мужчина.
– Ну, не все суицидники вешаются, – хмыкнул Костя, нащупывая в кармане пачку сигарет. Курить хотелось страшно. – Некоторые таблеток наглотаются или яд примут.
– Разве тогда не должно быть вокруг рвоты? – усомнился Дима.
– Таблетки тоже разными бывают. Если бы все из них вызывали рвоту, большая часть этих идиотов выживала бы.
– Но если это самоубийство, то что за круг, в котором она лежит? – почесал подбородок Семенович.
Костя начал раздражаться.
– Это не ко мне вопросы. Все, что я мог сказать – я сказал. Остальное после вскрытия. А уж выяснять, что это за круг, кто топил печь последние сутки, зачем она меняла воду засохшим цветам и к чему вообще весь этот маскарад – ваша работа. Чем мог, тем помог, – заключил Костя, направляясь к выходу. Ему еще следовало дождаться запаздывавшего где-то Шурку и проследить, чтобы тело правильно погрузили в труповозку, но пока там не закончит Ирка, его все равно не отдадут.
Остановившись на пороге, Костя наконец вытащил из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку. На улице было темно, в этом районе города даже фонари горели через один, поэтому освещение в основном давали светящиеся окна домов. Странно, но у забора убитой еще не собралась толпа зевак, хотя полицейский автомобиль во дворе намекал, что произошло что-то интересное. Костя полагал, что причиной тому могли быть новости по телевизору. Наверняка снова вещают про пожар. Запах дыма уже дошел и сюда. В Лесном не так часто что-то происходит, поэтому любое из ряда вон выходящее событие неизменно привлекает внимание жителей. Даже если это простой пожар.
