bannerbannerbanner
Пагубники

Николай Лесков
Пагубники

Полная версия

Но всех более могло бы оказать пользы предупреждению девичьих бедствий то особенное общество, которое хочет покровительствовать детям (и да ниспошлет милосердие небо, чтобы это не было пустою и праздною затеей!). Задача этого общества ограничивается спасением детей в их младенческом возрасте, но в детстве и дело. Есть целая область, где погибель девочек намечается в их детстве и потом неотразимо доходит до своей роковой меты. Я говорю о так называемых «дочерях девиц». В Европе знают, как участь этих несчастных существ ужасна своим предопределением к погибели с самого детства. Покойный Вильмессан написал о них когда-то прекрасную статью в «Figaro». Что следует разуметь под словом «дочери девиц» – это, я думаю, разъяснения не требует. Путь их, однако, не одинаков: одни из них рождены и брошены на попечение добрых людей. Эти сравнительно счастливее прочих. Другие сданы в воспитательный дом и позабыты и случайным отцом и матерью. И эти еще не из самых несчастных. Их или не позабудет на первых же годах всепримиряющая смерть, или они вырастут в селе, где их устроил «на грудь» воспитательный дом, и со временем выйдут замуж за крестьянина и потянут тягло – «будут нянчить, работать и есть». Жизнь их будет очень тяжела и знакома с лишениями, но они не узнают, быть может, самого ужасного лишения – лишения возможности назвать свой труд, от которого кормишься. Самые же несчастные – это те, которые по недостатку опытности и наблюдений кажутся на первый раз счастливыми. Это те, о которых их матери не позабыли, а все «мечтают» их «взять на свое попечение» и очень часто берут, если к тому блеснет моментальная возможность. Воспитательный дом до двух с половиною лет предоставляет матери право взять сданного ею ребенка обратно на свое попечение. Все это кажется справедливо, милостиво и законно. В самом деле – кто же может любить дитя лучше, нежели его родная мать, и зачем «казна» стала бы мешать такому прекрасному движению материнской природы. Но – Боже мой! – какая жалость, что «природа» не говорит серьезно чувствам этих «матерей», а как легкомысленная вертушка бросает им чрезвычайно бедственные для детей, трогательные, но непрочные впечатления.

«…Природа им

Лжет детским лепетом своим».

Она им вдруг внушит прилив какого-то мечтательного желания обнять свое дитя, без всякой мысли принести ему в жертву неудобную в материнстве часть своих порочных привычек. У нее есть на этот час какая-то возможность «заявить» воспитательному дому, что она «живет своими средствами» и желает взять свое дитя. Этим все кончено. Воспитательный дом вытребует от чухон ребенка, и те привозят его к матери, и дай Бог, чтобы это случилось вовремя и кстати. Но, к несчастию, чаще всего дитя привозят, когда мать уже «расстроивши свое положение» – она нездорова, она без места, или «расстамчись с ним» или еще «с непривычки к другому»… Словом – ребенка привезли не вовремя. Да он и не хорош: она «так дожидалась», что дитя, ею рожденное, непременно «как ферувим», а оно так себе… Неудовольствие!.. «Да и не обменили ли его? Говорят, что бывает… Ляпис с ноготков сошел, а номерок на шейку можно переменить»… Родится подозрение, охлаждение, раскаяние… досада: «зачем я его взяла!» А оно плачет… Трепку ему, маленькому горюну… а оно еще больше плачет… Повторение… Потом давай его с постели «под ноги», потом – в дальний угол, потом… куда попало… хоть «в полынью на лед», как сделала зимой 1884–5 г. крестьянка Байкова, сначала морившая свою двухлетнюю дочь холодом и голодом, а потом утопившая ее в ледяной полынье против Экспедиции заготовления государственных бумаг… Эта женщина разыграла всю свою увертюру с ребенком как по нотам: сначала она родила девочку от случайного отца, потом сдала в воспитательный дом, притом ей почудилось, будто она ее любит, – она попросила, и ей девочку выдали, но дитя вышло слабенькое – все плакало, а он этого не любит и жениться не хотел… Байкова, когда выпрашивала себе дочь из воспитательного, не вздумала тогда, что ее еще пленит любовью унтер и что он будет не охотник до детского плача… Теперь надо это помирить между собой: она пошла и, скрутивши ребенка в тряпки, швырнула его в ледяную полынью… Злодейка?.. Ничуть не бывало: чернорабочая всенародность, обитающая бесконечные низы Экспедиции, честно и по совести объявила при следствии, что распорядившаяся таким образом Байкова «была как все».

Да, она совсем не была особенная – она «была как все», а этих «всех» там, в низменностях «Экспедиции» – целый маленький город… Без борьбы сдать в воспитательный, без серьезного обсуждения взять оттуда, по приливу минутного чувства, потом хладнокровно спустить в полынью… это – «как все»… И экспедиционная всенародность не лжет: да, да, мой читатель, все или почти все они в этих делах, за которые их хвалят сентиментальные дурачки и кофейные переварницы, – все они способны поступить так же умно, так же великодушно, так же решительно.

И знаете ли, что и это еще не худшее. Залиться в ледяной полынье все-таки легче того, что не только стоит на пути, но само составляет самый путь «дочерей девиц». Вильмессан говорит, что в Париже мать такой девочки «готовит дочь на свое место и сама становится при ней bonne pour tout faire» (*). – Как это в Париже – точно так же это идет и у нас: там мать становится при сменившей ее дочери «пуртуфершей», а у нас она делается дочерней служанкой, живет у нее на «куфне», чистит ее обувь и платье, подает калоши ее гостям, ходит за напитками и папиросами и… не смеет назвать ее своею дочерью… Иногда, и даже очень не редко, когда нарядная дочь возвращается домой в «неудовольствии» и мать не «потрафляет» скоро служить ей, – эта дочь позорно ее бранит и бьет и выгоняет на лестницу… И та не смеет даже жаловаться людям, потому что добрые люди скажут: «ништо тебе, бесстыжая старуха», – не смеет она идти и к судье, потому что тот спросит их обеих: чем они занимаются, а дочь все нагло скажет и добавит, что мать ее «сама довела».

Рейтинг@Mail.ru