Николай Лесков
Пагубники
Но проследуем дальше: пошлость надо только раз попробовать, а потом она уже и сама в себя потянет. Девочка быстро утрачивает милые черты детства, – она усваивает привычку «отвечать» как взрослая, – она становится «грубою»: неприятною, ее нельзя держать – и ее отпускают… Птичка выпархивает на крышу, а из слухового окна ей навстречу выходит кот…
Так было и с тою, о которой я рассказываю. Досаждаемая докучными просьбами родных, девочка Груша стала «разлюбливать» их, а в то же время «с сердцов» она стала отвечать хозяевам «речи», т. е. говорить то, чего сама не думала.
Хозяева ей советуют:
– Не посылай, Груша, больше, чем можешь. Это не поведет тебя к добру.
– Как же я могу своим да чтобы не посылать?.. Они просят.
– Отговорись.
– Они тетку пришлют.
– Не выходи к тетке.
– Как же не выходить, – она от родных пришедши.
– Что же делать, если твои родные так нерассудительны, что не дают тебе опериться. Это для них же хуже. Бог даст – подрастешь, станешь получать более – и тогда и им помогать можешь.
– Всякому свои родные дороги.
Это уже «речи» – это слово в задоре, которое не отвечает разговору. Хозяйка на нее посмотрела, как на дитя, заговорившее не своим тоном, и заметила ей:
– Ты, кажется, начинаешь говорить не своим голосом?
– Очень просто.
(Это опять речи.)
– Что же ты это так дерзко отвечаешь?
– Какие же, в чем эти дерзости? Я просто говорю, свои родные всякому милы (она их в эту минуту ненавидит). Ведь вы своих родных обожаете и принимаете, и я должна такое место иметь, где мне моих родных обожать можно.
– Обожай, друг мой, одного Бога и его слова слушайся, а не повторяй чужих глупостей.
– Мы много не учены и в Евангелии не читаем…
– Очень жаль.
– Жаль не жаль, а деться некуда, но своих родителей выручить надо.
Она их в ту минуту уже совсем ненавидит и сердита на них, потому что это из-за них она ссорится с людьми, принимающими в ней самое доброе участие. Но уж раз речи начаты – она их докончит; и первое слово о перемене «места» она произнесет сама. Ее еще жалеют, ей еще не думали отказывать, но что тетка ей надиктовала, то ей запало в голову – она свой урок выполнит.
Мысль о разлуке пала уже между ею и хозяевами, и через малое время готово ее исполнение. Надо только подлить маслица. Тетка везет его из деревни.
Пока девочка училась говорить речи, тетка привезла ей орехов и новое письмо: «пришли нам кофию и чаю, и сахару побольше, да сукна самого получше три аршина сестрину жениху подарить, потому сестра твоя замуж выходит».
Девочка сукон не покупала и о цене сукна не имела понятия.
– А почем аршин сукна стоит?
Тетка тоже хорошенько этого не знает, но отвечает:
– Которое ежели хорошее, то, мол, надо дать рубля по три, похуже – то подешевле. Это они (отец и мать) наказывали, мол, чтобы ты беспременно прислала хорошего, – потому что жених хорошего роду, чтобы еще не обиделся на худом сукне, от сестры не отказался.
Девочка задумалась, посчитала в уме – сколько три да три, и руками всплеснула!.. Аршин по три рубля, да другой три, да еще третий три… Это значит – надо девять рублей!
– Девять рублей! – восклицает она.
– Да; уж ты, девушка, постарайся.
– Да где же мне их взять… этакую силу денег!
– Ну вот! Это ведь не всякий год сестра-то замуж идет… Вы ведь одной утробы, под одним сердцем лежали и одну грудь сосали. Ты ведь не маленькая – понимать нынче все можешь, ты материнское сердце пожалей.
– Да где мне взять, где мне взять!
– Не знаю. Вздумать надо. Ты уж не маленькая.
– Все вздумала, мне девять рублей взять негде.
– Иди и спроси у хозяев.
– Я у них и так уже забралась.
– Эка важность! – забрамчись-то и еще можно. Случай такой. Не всякий раз сестра замуж выходит, хорошего жениха ловить надо…
– Все же мне стыдно просить.
– Нечего стыдиться. Красть стыдно, а просить нечего стыдиться. Пускай откажет – я тебя на другое место сведу.
И опять приводится аналогия, что если бы к дочери хозяйки присватался жених, так и она небось не упустит: займет, да доймет.
Девочка долго колеблется, но наконец сдается перед силой теткиных убеждений и идет просить девять рублей. Она не хочет быть дерзкою; но сама не замечает, как берет ее теткин голос, и произносит перед хозяйкой всю только что выслушанную пошлую рацею, в заключение которой у нее вырываются и те глупые слова: «приведись хоть и вам для вашей дочери, так и вы займете».
Выстрел попал в цель – ей ответили:
– Не говори ничего больше, Груша, ты сказала довольно. Я вижу – ты не дорожишь нашим местом.
Девочке стыдно – у нее сверкнули слезы раскаяния, но она не хотела выдать наружу хорошего движения своей души, чтобы другие не увидали и не пересказали ожидающей ее на кухне тетке. Она лучше притворится дерзкою и смелою, которая ничем не дорожит.
В этом духе она и отвечает:
– Легко ли дело хозяева! Мало ли их на свете!
Ей говорят:
– Ты свободна, располагай собою как хочешь, но только жалко, что ты избрала для этого такое дурное средство, как грубость. Это не делает чести твоему сердцу: ты у нас на ноги стала, и мы тебя любили, и если отговаривали тебя обирать себя, то не думай, что мы делали это по скупости. И чтобы тебе это доказать, вот тебе десять рублей, которые тебе нужны, – возьми их от нас себе в награду.
Груша плачет, целует руку хозяйки с горячими слезами, но язык ее повторяет теткин диктант.
Она уловила слова: «это не делает чести твоему сердцу», и не упускает времени отвечать:
– Честь – господское дело, нам не пристала.
Ее молча тихо крестят. Она резко оборачивается и выбегает.
