Олег Механик
Мышеловка а-ля 90-е
– Это наша прихожая! – Говорит она смешливо, но никто из нас не оценивает её шутки.
– Мне кажется, здесь перебор с эклектикой! – вдруг произносит Уксус, подпирая кулаком подбородок.
Надо же! Где хоть он это слово откопал?
Жанна ни как не хочет комментировать это замечание, может она, как и я не в курсе, что такое «Эклектика». Она, молча цокает каблуками по паркету, направляясь к лестнице, делая знак рукой, чтобы мы шли за ней. Мы покорно стучим ботами, следуя за экскурсоводом.
Второй этаж дворца не имеет перекрытия. Все помещения расположены в глубине овального периметра, который обрамлён резными перилами. Сейчас эта конструкция напоминает мне здание большого торгового центра. Не хватает только лифта по центру. Наверху нашу экскурсию встречает настоящий дворецкий. Высокий черноголовый паренёк представляется Баходиром и говорит, что он всегда к нашим услугам. Дворецкий правда без смокинга, а в белой рубахе и тёмных брюках. Ну точно, как секьюрити в торговом центре.
– Баходир? – уточняю я приостановившись и оставаясь в хвосте, продолжающей движение экскурсии.
– Да, Баходыр! – Отчётливо повторяет своё имя дворецкий.
– Слушай, Баходир, – я остаюсь с узбеком и кладу ему на плечо руку. – Понимаешь, твоё имя классное, но его никто здесь не запомнит. Будут перевирать, коверкать, а тебе обидно будет. Можно, мы тебя как-нибудь по-другому называть будем. Так, что точно никто не забудет.
Парень улыбается и пожимает плечами.
– Бэримор, как тебе?
– Нормально! – задорно отвечает Баходир.
– Вот и отлично, – улыбаюсь я. – Теперь, когда кто-то из гостей будет к тебе обращаться, ты ему напомнишь своё имя. Нужно сказать так: «Бэ-эрримор-р с-эр!». Повтори.
– Бэрымор, сэр! – робко говорит парень.
– Нет не так. Открыто и резко. «Бэ-эрримор-р с-эр!»
– Бэ…бэ-эримор сэр!
– Больше души, напора: «Бэ-эрримор-р с-эр!»
– Бэри…бэри…
– Ну короче, ты пока потренируйся, Баходир. – я треплю парня за плечо. – У тебя получится, я в тебя верю!
Я догоняю нашу вереницу, в хвосте которой плетётся Светка, обнимаю её нежно целую в щёчку, как свою. Щечка краснеет, от довольной улыбки на ней появляется маленькая ямочка.
Стерва не торопясь вышагивает по проходу, предоставляя желающим возможность осматривать расположенные по кругу помещения. Это в основном спальные комнаты, убранство которых схоже, и они различаются лишь цветом штор и обоев. Типовая комната содержит в себе кровать размера кинг сайз с тумбочками по обеим бокам, платильный шкаф и встроенную в стену плазменную панель. Таких комнат я насчитал около пяти. Жёлтая, зелёная, фиолетовая, красная, оранжевая. Под кого рассчитано столько места? Не похоже, что здесь может квартироваться рота солдат. Если это гостиница, то очень дорогая.
– Это всё жилые помещения! – комментирует Стерва. – Банкетный зал, спортзал и сауна находятся в другом здании.
Де жа вю! Всё это мы уже проходили не далее чем трое суток назад. Шикарная обстановка и непонятно чему радующиеся мышки, которых в очередной раз заманили в мышеловку.
Я ускоряю шаг и нагоняю Жанну уже возле лестницы.
– Прошу прощения! Всё это чрезвычайно интересно и даже в некотором смысле поражает воображение своей роскошью. Мы благодарим вас за интересную экскурсию, но у меня осталось несколько вопросов.
– Задавай…те! Если мы в друг перешли на Вы! – настороженно говорит Стерва.
– Нет, просто в такой обстановке язык не поворачивается говорить кому то «Ты». Я пожалуй и с друзьями буду общаться в исключительно уважительном, исключающем панибратство тоне.
Стерва понимающе кивает, окидывая взглядом мой грязный и местами рваный спортивный костюм, лохматую гриву и трёхдневную щетину.
– Вы ничего не рассказали об истории этого… мня…дворца. Кем и как был построен сей памятник архитектуры и в чьих так-скать владениях он находится.
– Всё это…– Жанна водит рукой вокруг себя, – дело рук моего некогда любимого, но безвременно покинувшего меня мужа.
– И кем же был ваш, несомненно, великий муж?
– Стоматологом…обыкновенным стоматологом.
– Ба…я и не знал, что стоматологи могут так зарабатывать, чтобы…
– Наверное, вы плохо знаете возможности стоматологов, тем более мой бывший муж является одним из лучших в своей профессии. Что касается собственности, то всё это поместье после развода отошло мне.
– И документики имеются? – при этой моей фразе, я слышу, как тяжело вздыхает, стоящий за спиной у Жанны Буратина.
– У меня такое ощущение, что я разговариваю с риэлтором! – цедит Стерва, выпятив нижнюю губу.
– Вы не поймите меня превратно, я спрашиваю не из любопытства. Просто не так давно мы стали участниками не очень приятных событий, которые были связаны с незаконным вторжением и использованием чужой собственности. Несомненно, это было не по нашей вине, просто мы вовремя не удостоверились в правах владения.
– Ну хорошо! Раз это так важно, когда мы спустимся вниз, я продемонстрирую вам все документы.
– И ещё вопрос! Чем мы обязаны визиту в это шикарное поместье?
– Правильней говорить не «чем», а «кому». Своим визитом вы обязаны своему другу! – Жанна кладёт свою ладошку на задницу Буратины. – Вообще то я приглашала его одного, но он настоял, чтобы мы захватили вас.
Действительно, мы многим обязаны нашему другу. Мы обязаны ему, своими трёхдневными скитаниями, поочерёдными погонями бандитов и ментов, проблемами с законом, свистящими над головами пулями, одна из которых чиркнула по черепушке ещё одного нашего друга. Даже не знаю, как за всё это благодарить нашего благодетеля. Ну да ладно, дождёмся чем закончится этот эпизод, а там посмотрим.
– Ещё вопросы будут? – спрашивает Стерва.
– Нет-нет. Моё любопытство полностью удовлетворено, и я безмерно благодарен вам за исчерпывающий ответ.
От безграничного потока прущей из меня вежливости, виной которой по видимому эти увешанные картинами стены, мне самому становится тошно. И не одному мне. Светка приподняла уголок губ и поморщилась, мол «завязывай уже».
На самом деле, ответа на свой главный вопрос я так и не получил. В этот раз я не собираюсь тянуть и при первом удобном случаи спрошу своего драгоценного друга, где же он подцепил эту принцессу-стюардессу.
Наше внимание привлекает раздающийся снизу бас.
– Да ты просто пепельницу принеси и всё будет пучком…
Геракл не счёл нужным вместе со всеми осматривать роскошные апартаменты, которые себе отгрохал простой стоматолог, а всё это время бродил по нижнему этажу. Его монолог адресован Баходыру, который подошёл к нему, скорее всего для того чтобы вежливо напомнить, что здесь не курят.
– Места для курения есть в летней беседке, в гостевом доме и банкетном зале. Так же можно покурить на улице…– Баходыр активно жестикулирует рукой указывая необходимые направления, как стюард информирующий пассажира о местонахождении запасных выходов и кислородных масок.
– Понял, братан, эта последняя. – Геракл берёт сигарету за фильтр, открывает рот и втыкает дымящийся кончик в белый и широкий как лопата язык, поворачивает шипящий окурок, словно тушит его в пепельнице, а потом демонстрирует уже затушенный бычок дворецкому. – Вот и всё, только не ругайся и принеси мне что-нибудь промочить горло. Как тебя звать то?
– Бэррымор сэ-эр!
Весь верхний этаж взрывается хохотом. Смеётся даже Жанна прижимаясь щёчкой к вибрирующему пузу Буратины.
– Так держать, Баха! – кричу я, демонстрируя поднятый вверх большой палец.
***
А в банкетном зале всё по-нашему, без этой, как выразился Уксус, эклектики. Дубовый стол, обитые вагонкой стены, на которых в обилии развешаны кабаньи и волчьи головы, огромная, распластавшаяся на полу медвежья шкура с остатками оскалившейся морды. Больше всего здесь рогов. Ветвистые оленьи, прямые козлиные и ещё чьи то кривые и чёрные. Быть может их сбросил Стоматолог, перед тем, как оставить Жанну. Интерьер здесь больше напоминает убранство охотничьей избушки. Стол заставлен вискарём водкой и шампунем. Закуска правда простенькая для царского приёма. Колбасная, мясная и рыбная нарезки, много фруктов в трёх огромных вазах и два подвяленных круга пиццы. Это конечно не дикая утка, запечённая в яблоках и не раскинувшийся на пол стола жаренный осётр, золотистые бока которого чуть надрезаны и обильно залиты лимонным соком, но сейчас наши вельможные особы довольны и этой мирской пище. После опрокинутого в себя пузатого стаканчика вискаря, всё превращается в аппетитную снедь.
Всё идёт по отработанному за эти несколько дней сценарию. Звеним стаканами, выпиваем под короткие не нагружающие мозги тосты и конечно же фоном ко всему этому служат наваленные на полную катушку хиты девяностых. В моих осветлённых алкоголем глазах снова весёлые картинки, изображающие постаревших, но всё таких же бесшабашных друзей. Три дня речной одиссеи слегка потрепали всю нашу компанию, но сделали её ещё сплочённей. Сейчас я уже не представляю, что делал столько лет без всех этих раздолбаев, которые в очередной раз оживились, осоловели и теперь разнузданным хором вторят группе «Нэнси».
«А я-я-я-я нашё-ёл другу-у-ую-ю,
Хо-оть не люблю-ю но целу-у-ю-ю…»
Я глажу матовое плечико прислонившейся ко мне Светки и думаю, как я вообще мог жить все эти долгие годы.
А когда-а-а я е-ё-ё обнима-а-аю-ю,
Всё равно-о о тебе-е вспомина-аю…
Как она решилась? Она же знает, что снова наступает на те же грабли. Значит всё таки есть из за чего. От неё пахнет свежестью и чистотой, а я насквозь провонял перегаром и потом, однако она не отстраняется и не морщит нос, а это значит…
За-втра-а-а я бу-у-ду до-ома-а,
За-втра-а я бу-уду пьяны-ый..
Ничего, скоро и я стану чистым, потому что где-то в нескольких метрах от этого домика исходит жаром, томится натопленная банька. Стерва сама включила баню в программу мероприятий, потому что в отличие от Светки не может переносить запаха трёхдневной немытости, тем более один из нас уж точно нужен ей чистым, блестящим и скрипящим.
***
– Ой гавари Ма-асква-а рразговарривай Рассе-ея! – Рычит Геракл, словно по барабану поочерёдно шлёпая вениками по тщедушной раскрасневшейся спине Уксуса.
– Вова, хорош…шкура слазит…– мычит жертва инквизиции, упираясь носом в дубовую лавку, но инквизитор даже и не думает останавливаться. Он наращивает темп, с рёвом обрушивая веники на жертву, будто хочет выбить из неё всю накопившуюся за сорок лет жизни пыль. Наконец раскалённое тело достигает предела текучести и бесформенной массой стекает на нижний полок. Оттуда ожив и воспряв в два прыжка варёное тельце достигает двери.
– Куда? А живот? – Недоумевает Геракл, удивлённый внезапным исчезновением предмета взбучки.
– Пошёл ты! – визжит Уксус уже из-за двери. Мне мои яйца дороги в сыром виде.
Слышится всплеск и я представляю как шипит, растворяясь в голубой воде бассейна раскалённое тело.
– Дрищ! -Геракл вытирает со лба струйки пота. – Следующий!
– Я пас! – тут же кричу я, закрываясь ладошками. Мне кажется, что я уже сам пережил всю эту экзекуцию, наблюдая за страданиями Уксуса. Следом за мной от услуг парильщика отказываются Буратина и Поночка.
– Вы чё мужики не русские что ли? – На бородатом лице разочарование и обида. – Да минута в бане это год жизни.
– Плюс, или минус? – осторожно спрашивает Буратина.
– Ясен перец плюс!
– Что-то я не уверен. Тебе может и плюс, а Уксусу точно в минус. – говорю я.
– Идите наХ…– окончательно обижается Геракл и начинает отчаянно стегать сам себя. Я смотрю на его блестящие от пота мускулистые руки, которые ловко машут вениками и думаю: вот бы мне столько здоровья. В этом беспробудно бухающем человеке заложен огромный потенциал, и мы ещё не все его возможности знаем.
Мы млеем, сидя на верхнем полке в шикарной отделанной лиственницей парилке. Печка весело гудит, бросая на пол танцующие красные блики из-за жаропрочного стекла. За дверью огромный бассейн с голубой водичкой и полуобнажённой соблазнительной русалкой, которая выложена на дне кафелем. По соседству с бассейном огромный предбанник, в котором имеется всё, от стола до кожаного дивана с теликом. В предбаннике нас дожидается почтенный Михаил, который почему-то наотрез отказался от банных процедур. Я отношу это к очередному религиозному бзику, и вообще в этом Мише много странного. Светка осталась в банкетном зале вместе со Стервой. Наверное, сейчас они о чём-то сплетничают, что ещё могут делать две бабы? Думаю, что настала и наша пора посплетничать.
– Ну рассказывай! – я тычу локтём в потный бок сидящего рядом Буратину?
– Что рассказывать?
– Рассказывай, в чём подвох…
– Нет никакого подвоха! – Буратина пожимает плечами, будто не понимая, о чём я…
– Да ладно! Хочешь сказать, что эффектная молодая тёлка при бобле и огромном доме с прислугой, которой нет ещё и тридцати, просто так пригласила тебя в свои шикарные хоромы?
– Так и есть…
– Слушай, Серёга, давай ты будешь чесать кому-нибудь другому. Я уже вдоволь наелся твоих баек. – Я звонко хлопаю ладошкой по огромной скользкой спине. – Ты меня конечно извини, но ты уже не на столько шикарен, чтобы молодая тёлка приглашала тебя к себе просто за красивые глазки. Думаю, что в этом Шарово найдётся хотя бы один человек, который покрасивее и помоложе. А кроме своей некогда шикарной, но несколько подвяленной с годами внешности тебе и предложить то нечего…
– А вот это уже грубовато! – Буратина поджимает нижнюю губу, как обиженный ребёнок. – Вообще то, я в этом деле профессионал и когда-то им на жизнь зарабатывал.
– Так я про то и говорю…ты же и тогда своим богатым покровительницам что-то втирал. Просто скажи, что на этот раз. Просто скажи! – Повторяю я с нажимом.
– Да ничего, ей богу…– Буратина молитвенно складывает ладони на груди, но в его глазах я уже узрел так знакомых мне чёртиков.
– Вова, ну-ка кинь сюда веник! – кричу я Гераклу. – И спустись вниз, кинь в топку пару ковшиков.
Довольный Геракл отдаёт мне веник и спускается с полка.
–Э-э ребята…это без меня! – Буратина пытается встать, но мои заботливые руки придерживают его за плечи.
– Стопэ, братан! Мы ещё не парились. Геракл давай!
Снизу раздаётся шипение и струя пара, расплющившись о стену, заползает по ней наверх. На голову начинает давить, словно потолок плавно опускается вниз. Поночка вскрикивает, и слетает с полка.
Я, превозмогая создаваемый жаром дискомфорт, поднимаюсь над Буратиной и начинаю хлестать его по спине.
– А-а-а…парни вы чё ёбнулись? Я же сгорю сейчас. – Он сжимается в комок, обнимая свои колени, а я продолжаю нещадно охаживать веником его спину, как казак нагайкой.
– Будем рассказывать, или будем париться? – Я чувствую как пальцы, сжимающие комель веника, превращаются в варёные сосиски.
– А-а-а…бля-а! – причитает Буратина.
– Вова, дай ещё! – командую я, превозмогая жжение во всём теле.
– Вова, не надо! – умоляюще стонет Буратина.
Раскалённая печка выплёвывает назад воду, превращая её в мощную струю пара. В этот раз Геракл попал в нужное место.
– Я сказал ей, что мы менты и здесь на задании.
– Что-о? Чё ты несёшь! – Я отчаянно хлещу по багрово й спине, чувствуя как мои уши под полями войлочной шапки начинают закручиваться в рулоны.
– Всё больше не могу…я сказал, что мы ФСБ-шники под прикрытием.
– Вова, ещё одну! – Истошно ору я. Сейчас мне хочется сгрести Буратину в охапку и бросить его на раскалённые камни.
– Не на-адо!
Поздно. В этот раз Геракл явно переборщил. Он выплеснул на камни сразу весь ковшик, и печка довольно отрыгнула, словно выпив целую кружку забористого пива.
– А-а-а-а!
В моей голове загорается красный фонарь. Я слетаю с полка, отталкиваю загораживающего проход Геракла, выбегаю из парилки и плашмя падаю в бассейн. Сведённые паром мышцы мгновенно расслабляются, и невесомое тело опускается на дно бассейна к скучающей в одиночестве русалке. Воцарившееся на секунду умиротворение нарушает удар по воде и вибрация, будто в бассейн кинули глубинную бомбу. Рядом со мной на дне появляется скрюченное, как креветка упавшая во фритюр, тело Буратины.
Наши головы появляются над водой одновременно. Буратина таращит выпученные глаза и фыркает, выплёвывая водяную струю.
– Вот ты конченый Славка! Так же можно зажариться на хрен.
– А тебя и надо было там зажарить, жаль я не успел дверь подпереть. – Луплю по воде рукой, обдавая брызгами круглое лицо. – Ты в какую жопу нас опять втянул?
– Да ни в какую! Просто рисанулся перед бабой, чтобы одну ночку с ней выбить и провести её в хорошем месте. Всяко лучше, чем на вокзале, или в КПЗ. Сегодня у нас есть неплохая возможность пристроить свои органы. У тебя ведь тоже со Светкой на яхте не вышло. А с утра уйдём по английски…
– То есть ты представился ей ментом. Не олигархом, не чиновником, а простым ментом…и с какого она на тебя клюнула?
– Сява, опустись на землю. В наше время мент, особенно ФСБ-шник будет повлиятельнее любого авторитета и побогаче, чем иные бизнесмены.
– Может быть…может быть… Серёжа, посмотри вот сюда – я тычу пальцем в зеркальную поверхность воды. – Что ты там видишь? Скажи мне, вот это лицо в отражении, похоже на лицо силовика? А моё лицо…а лица Поночки и Уксуса? А Геракл?
Буратина снисходительно улыбается.
– Славик, а ты в своей жизни много встречал ментов под прикрытием? Можешь описать как они выглядят? Может есть какой то устоявшийся образ ФСБ-шника? Даже если есть такой образ, то всё это продукт советских фильмов про чекистов.
– Ты ей тоже самое втирал? – улыбаюсь я. – Уверен, что она долго ржала, когда услышала кто ты есть.
– А вот и нет. Жанка мне сразу поверила. Она сказала, что в последнее время её возбуждают только силовики.
– Ага…силовики, которые сидят в местном КПЗ.
– Ну и что? Не забывай, что мы находимся на спецоперации и в этот город приехали инкогнито под видом алкомарафонцев и любителей приключений.
– Ага! Знала бы твоя Жанночка, что под видом алкомарафонцев скрываются самые, что ни на есть настоящие алкомарафонцы.
Я цепляюсь за никелированные перила и выползаю из бассейна.
***
Парни восприняли новость об очередном блефе Буратины как само собой разумеющееся и не придали ей особого значения. Через какие-то пятнадцать минут несколько глотков холодного пива и глубокая затяжка пряного дыма, запасы которого не иссякают у Буратины, заставляют и меня забыть о разговоре в парилке. Закутанный в белую простынь, я развалился на стуле вытянув ноги, и осоловевшими глазами наблюдаю за очередной философской баталией развернувшейся за дубовым столом.
– Миша, ну признайся, ведь так же скучно жить. Ни выпить, ни покурить, ни с бабой замутить. Сдохнуть можно в этой жизни без удовольствий. – Мычит Геракл пытаясь зубами выдрать клок из широкого бока пересушенной воблы.
– Согласен, без удовольствий нельзя. Человек без этого не может, по большому счёту он и живёт ради удовольствий. – добродушно улыбается Михаил, подпирая обросшую щёку кулаком. – Только вот удовольствия бывают разные. Часто мы принимаем за удовольствие то, что им и вовсе не является. Разве можно назвать удовольствием головную боль с утра, постоянные мысли о стакане, сигарете, или дешёвой женщине. Скорее я бы назвал это формой страдания, но никак не блаженством. Если из всего этого – Михаил обводит рукой заставленный банками с пивом стол, – вывести пропорцию, соотношение такого сомнительного удовольствия и страдания из-за желания его заполучить, то в лучшем случае выйдет один к ста.
– Значит всё это страдания? – Поночка повторяет жест Михаила, указывая на стол. – Может быть…Только если всё это убрать, что останется? Лично я не представляю себе жизни без всего этого… Это похоже на фильм советского периода, где нет ни экстремальных сцен, ни войны, ни предательства ни страсти. Ты бы стал смотреть такой фильм?
– Война, предательство, любовь это как раз настоящая жизнь, это сама по себе интересная история. Но при чём здесь выпивка и прочие вредные привычки? Это как раз то, что мешает наслаждаться просмотром интересного фильма. Это постоянно отвлекает и заставляет думать о вещах совершенно неважных и ненужных.
– Хочешь сказать, что твоя жизнь настолько интересна, и ты прямо кайфуешь настолько, что не нуждаешься в дополнительных стимулах? – Поночка недоверчиво морщится, в отличие от Геракла, который заинтересованностью ребёнка ждёт, что же ответит Михаил.
– Да, моя жизнь интересна, и я получаю удовольствие именно от неё. Вот сейчас я в интересном и даже загадочном месте и общаюсь с интересными людьми. Разве нужно что-то ещё? Причём я вас никак не осуждаю, и даже не пытаюсь наставить на путь истинный…вы сами завели этот разговор. Всё это ваша жизнь, по-своему уникальная и интересная. Поверьте, ребята, я знаю, о чём говорю. Всё это…– Михаил снова указывает рукой на стол, – я прошёл и в достаточном количестве, поэтому мне есть что с чем сравнивать…
«Не сомневаюсь, что ты прошёл огонь воду и медные трубы», – думаю я, оценивающе глядя на Михаила, который со своей монашеской бородкой и подпёртой кулачком головой походит на дедушку, учащего своих внучков уму, разуму. – «И жизнь твоя, несомненно интересна, иначе ты бы не оказался с нами в одной камере и всё же…».
– Ты меня, конечно прости, Михаил, но всё же я с настороженностью отношусь ко всяким святошам и миссионерам, пытающимся донести свет обществу. Я им не верю…
– А тебя никто и не заставляет верить им. Они ведь такие же люди и выполняют свою работу. Кто-то делает её хорошо, а кто-то на отвяжись. Кто-то проникает всё глубже в веру, а кто-то скользит по поверхности, мечтая о продвижении в иерархии, или об очередной красивой безделушке. Такие, со временем меняют веру на роскошь и становятся ещё более циничными, чем простой мирянин. Тяга к роскоши, это пожалуй самая вредная привычка и совладать с ней гораздо труднее, чем с алкоголем и наркотиками. Ты, Слава верь в Бога и в себя, священник лишь проводник.
– Ну что, Сява, съел? – басит Геракл, обнимая узкие плечи Михаила.
– Съе-ел! – я улыбаюсь и поднимаю банку с пивом. – Предлагаю выпить за нашего нового товарища. Нашей Конторе как раз недоставало такого блестящего философа. Извини, Михаил, тебе не предлагаю…
Михаил очень интересный тип, и в другое время я бы вступил с ним в длительную дискуссию. Но сейчас это грозит тем, что мы не выйдем из бани до утра. Ночь уже на излёте, другой может не представится, а мне ещё нужно закрыть Гештальт.
Зацепленный волшебным дымком Буратина, пытается перевести беседу на весёлый лад и вспоминает Давида.
– Вот уж кто святоша так святоша…– смеётся он, и все мы услышав имя Давида невольно улыбаемся, снова окунаясь в молодость. Сейчас каждый воссоздаёт свой кусочек воспоминаний связанный с этим человеком и все эти воспоминания воссоединяются в интересную историю.
***
Никто из нас не мог и предположить, что когда-нибудь Андрюха Давидов, известный в миру, как Давид изберёт духовный путь. Он, конечно, не был раздолбаем и отморозком, но всё же, образ его жизни был очень далёк от праведного.
С детства Давид славился тем, что был увлечённым человеком. Он погружался в полюбившуюся ему тему настолько глубоко, что его очередная страсть была заметна невооружённым глазом. В нежном возрасте это была история и география. Эрудированный Андрюха затыкал за пояс даже учителей, точно воспроизводя даты сражений, начала войн, рождения и смерти великих полководцев. Он мог на память нарисовать карту мира, знал столицы всех государств и мог с закрытыми глазами показать на глобусе, где, скажем, находится остров Ява. У себя дома Андрюха имел огромное количество пластиковых солдатиков, и мы часто ходили к нему как в кино, наблюдая, как он умело расставляет огромные полки и легионы, реконструируя настоящие исторические баталии.
В начале подросткового периода Давид в серьёз увлёкся тяжёлым роком. Он каким-то чудом доставал редкие пластинки и даже заставлял отца мотаться за ними в Ленинград. Позднее на волне с увлечением тяжёлой музыкой в Давиде пробуждалась страсть к коммерции. Он начал вращаться в кругах, называемых тогда форцовщиками, часто пропадал на «Мене» – место, где тусовались начинающие коммерсанты, толкая марки и редкие винилы. Там же, на «Мене» Андрюха получил первый негативный жизненный опыт. В отличие от нас раздолбаев, постоянно увлечённый очередным полюбившимся делом Андрюха не знал, что не всё в жизни решает быстрый ум, эрудиция и багаж знаний. Он не знал, что всё что человек разумный может заработать, благодаря своему трудолюбию и знанию темы, может отобрать тот, кто имеет большие кулаки. Всё оказалось гораздо проще, как в каменном веке, о котором Андрюха знал больше, чем иной профессор. Огромная обезьяна отбирает кусок пищи у обезьяны поменьше. И нет здесь никакой морали и справедливости. Не хочешь отдавать деньги, когда тебе подносят к лицу огромный кулак со сбитыми синими костяшками, тогда он пару раз встретится с твоим носом, а уж там…
Потрясённый мирской несправедливостью Давид тут же нашёл новое увлечение. Он понял, что большой обезьяной быть лучше и пошёл на секцию бокса. В нашем маленьком городишке, была лишь одна боксёрская школа и вскоре мы в подробностях знали о спортивной карьере Давида. У него не было необходимой боксёру пластики, гибкости и чувства такта, но зато Давид располагал крепкими длинными руками и внушительных размеров кулаками. Данные в совокупности с увлечённостью творят чудеса. На первой же тренировке, всем присутствующим стало понятно, что боксёра из Давида не получится (ох, не спешили бы они с выводами). Тренер, отчаявшийся объяснять ему технику нанесения Хука, решил продемонстрировать это наглядно. Он пару раз ударил по груше, заставляя новобранца внимательно наблюдать за движением руки и одновременно разворачивающейся правой ноги.
– Теперь бей! – Низкорослый тренер, который был на полголовы ниже Давида, выставил перед собой руку в перчатке.
– Как бить? – спросил трудный новобранец.
– Как …как… Андрей, я же тебе только что объяснил и показал как…
Тренер не успел договорить, так как врезавшийся в левую скулу кулак, высек из его глаз сноп искр. Он не мог и предположить, что человек может не понять, что бить нужно по выставленной вперёд перчатке, но уж никак не по открытой морде своего наставника. Тренер стоически перенёс отличный хук, за который бы стоило и похвалить начинающего боксёра. Он выстоял на ногах, хотя неожиданный удар жилистого верзилы отправил его в лёгкий нокдаун, что было заметно по его побледневшему лицу. Махнув рукой и разминая онемевшую челюсть, тренер молча пошёл в свой угол и сидел там на стуле до самого конца тренировки.
Казалось бы, карьера молодого боксёра на этом должна была завершиться, но к его счастью тренер оказался незлопамятным и оценил его бойцовские навыки. Да какие там навыки…из всех навыков один удар правой. Но какой это был удар.
Давид дрался бесхитростно и даже примитивно. Весь его набор обычно состоял из одной комбинации – удар левой по корпусу, а затем, хук правой. Уклониться и просчитать его было легко и опытный боец мог долго прыгать вокруг, задирая неповоротливого верзилу. Но временами и зазнавшиеся опытные и резвые и видавшие виды залетали под его кулак. Это было всё равно, что подставить лицо под паровой молот, или какую-нибудь другую бездушную машину с кривошипным механизмом, которая делает постоянные и монотонные поступательные движения. Машина действовала абсолютно хладнокровно и в момент удара разила одинаково сильно в независимости кто перед нею здоровый детина, или худой и маленький дрищ. Обычно от пропущенного у него удара падали и долго не поднимались. Те, кому посчастливилось встретиться с правой перчаткой Давида, обычно пропускали следующую тренировку, а то и вовсе покидали секцию, осознавая, что бокс это спорт, который может нанести непоправимый вред здоровью.
Восторженный сомнительным талантом Давида, тренер решил выставить его на городские соревнования, что было его роковой ошибкой. Мы с Гераклом были на этих соревнованиях и мы видели это…
То, что демонстрировал Давид, не имело ничего общего с боксом. Это было избиение человека в замкнутом, ограниченном канатами пространстве. Ближе всего это было к современным боям без правил.
В первый день соревнований у Давида было запланировано два спарринга. Он внимательно изучил турнирную таблицу, а затем среди толпы спортсменов заполнившей большой дворец спорта стал выискивать своих будущих соперников. Он бегал по раздевалкам, ходил между зрительными рядами, подходил к кучковавшимся спортсменам и задавал один вопрос – нет ли здесь таких-то парней с такими-то фамилиями.
«Кто ищет, тот всегда найдёт» – эта поговорка, как нельзя кстати подходит к Давиду. Он нашёл своих оппонентов и вежливо побеседовал с каждым, расспрашивая о том, сколько парни занимаются, в какой школе учатся, да и вообще за жизнь. Поговорив, он так же вежливо прощался, оставляя парней недоумевать и думать, что всё это может значить. Мы с Гераклом тоже не могли понять, зачем Давид это делает, но скорее всего, эти его манипуляции были не просто так. Наверное это было своеобразное «айс ту айс». Разговаривая, Давид оценивал своих соперников, примерялся к ним. Пухлогубый Андрюха имел добродушный вид, а его манера общения выдавала в нём простака и в некотором смысле чудака. Скорее всего, беседа с будущим соперником расслабила парней, и они ещё посмеивались с дружками над чудоковатым парнишкой. А зря!
Первый упал на второй минуте третьего раунда. Он мог упасть и раньше, просто очень долго держался. Он долго не мог поверить, что может проиграть этому неотёсанному дубине, который скачет по рингу, как козёл, вызывая дикий хохот зрителей. Под этот хохот Давид его и уделал.
Второй продержался до конца только благодаря своей реакции и быстрым ногам. Все три раунда он только и делал, что удирал от Давида и всё же пару раз его лицо вступило в контакт с паровым молотом, от чего пустило багровый сок.
А дальше была непредвиденная развязка. Судья, какого-то чёрта, присвоил победу тому парню и этим вызвал шквал возмущения. Вся судейская коллегия сошлась на том, что снятые у Давида баллы за отсутствие техники вполне справедливы. Бокс это всё-таки спорт, а не дворовая драка. Так себе аргументы, применительно к сегодняшнему дню, но тогда…всё проглатывалось.
Обладающий обострённым чувством справедливости, Андрюха оставил секцию, но не оставил бокс. Оказывается, боксом можно заниматься и на улице, особенно таким боксом, какой исповедовал наш Давид. На улице даже проще, ведь недруги, не знавшие его нового увлечения, не успевали не то что защититься, а вообще что-либо сообразить.
Левая – и ты складываешься вдвое от удара под дых, правая – в башке включается северное сияние, ноги подкашиваются, во рту привкус металла.
