Олег Валентинович Ясинский
Девиация. Часть третья «Эльдар»
Так же молча и не глядя, даже казалось – отрешённо, Аня повернула меня спиной к соломе, легонько толкнула в грудь.
Скорее почувствовал, чем понял её желание – опустился, лег спиной на сопрелую кучу, чувствуя голыми ягодицами слежалые устюки, острые соломины, растревоженную щекочущую живность, недовольную вторжением в её уютный грязный мир.
Аня глянула поверх меня – не в лицо! Подошла, переступила, задрала юбочку, присела. Не снимая, отодвинула трусики, примерилась, едва насадилась. Затем по чуть-чуть, осторожно, непривычно, несмело принялась ёрзать, всё глубже впуская меня в горячее тесное тело, постанывая, закусывая нижнюю губу, не открывая стесняющихся глаз.
Зачем? Зачем она делает ЭТО?!
Мир опять брызнул осколками: разрозненные смальты звуков, запахов, теней. Маленькое тело двигалось ритмичнее, проседало дальше, до касания лобков, до влажного чмоканья, которое разбавляло шорохи ночной живности.
На лоб, на голые ноги наседали комары, нещадно жалили, пекли, но мои руки им не мешали. Руки потянулись под задранную юбочку, к горячей, чуть курчавой липкой влажности, дотрагивались до самой сокровенной девичьей тайны, которая обречённо отдавалась, даруя наисладчайшую сладость, какая только возможна в этом лучшем из всех возможных миров.
Вдоволь натешившись, наигравшись, влажные пальцы пустились выше – под футболку. Не расстегивая, сдёрнули вверх первый размер, властно охопили упругие бугорки, ощущая ладонями твердые пуговки сосков, принялись разминать, сжимать, комкать, будто мстя за свою непричастность… Вот так! так! так…
Горячая волна подбиралась, лизала колючими язычками, накатывала…
Нежданно мир взорвался мириадами невыносимо-щемящих иголок!
Я пульсировал, вливался в неё… Расплавился, перетекал, становился единым целым с маленьким телом – неотделимым, неделимым… Обратился частью извечного андрогинна, для которого разделение – смерть, погибель, ничто!
Девушка заурчала, присела на извергавшемся приапе; на мгновенье замерла, вжалась. Спорхнула. Не стесняясь, не глядя на меня, подняла подол, делово вытерлась неизвестно откуда взявшимся платочком, поправила трусики, одёрнула сморщенного Микки Муса.
Я ожил. Таявшее послевкусие сладости заменилось обожанием.
Боже! Как её люблю!
«И она…» – умилительно закатил глазки Пьеро. То, что случилось – лучшее подтверждение. Для юной девушки ТАКИЕ отношения – очень важные, – не раз читал. Они случаются лишь по любви.
Вскочил, наскоро отряхнул облепленную задницу, ноги, натянул джинсы. Ещё застегивая пуговицу, кинулся к Ане, пытаясь обнять.
Девушка отступила, недовольно увернулась.
– Я тебя люблю! Всегда любил! – простонал, почти выкрикнул.
– Не нужно, – равнодушно сказала Аня. – Я не хочу ничего слышать. РАНЬШЕ надо было.
– Когда?
– Тогда. Когда вы меня бросили. Как ненужного котенка. Вроде утопили.
Аня шмыгнула носом, присела на вывороченную со стены балку.
– Вы даже подумать не можете, что я пережила. Я жить не хотела! А потом… ещё с мамой. Видеть вас не хочу!
– Зачем тогда ВСЁ ЭТО? Сказала бы…
– Потому, что давно решила. Хотела, чтобы вы мучились.
– Я и так мучился. Как я мучился!
– Так мучились, что к маме пошли. С ума её свели! Знаете, что было!?
– Не говори! Я не сводил с ума. Не хотел… – пробубнил, уже понимая: ничего у нас с Аней не получиться. Обессилено присел на корточки. – Я к ней пошёл, чтобы о тебе узнать. Ты же меня выслушать не хотела. Помнишь? А потом… Даже не знаю. Ещё в детстве в неё влюбился, в библиотеке. Потом само-собой… Я же не виноват, что ты её дочка!
Аня привстала, отряхнула юбку, расправила.
– Ладно. Пойду. Прощайте, – сказала холодно, ступила к пролому.
Как – прощайте?!
– Не спеши, – кинулся, заслонил дыру в стене. – Подожди. Ну, пожалуйста! Давай присядем, обсудим. Давай начнём сначала. Ты уже взрослая. Никто нас не упрекнёт. Я тебя вправду люблю. Ещё со школы. С того самого раза, когда на руках нёс. Я тебе… Выходи за меня замуж!
– Поздно… – чуть замявшись сказала Аня. – У меня есть парень в Киеве. Одноклассник. Мы с ним вместе в один университет поступили, на один факультет. Договорились пожениться после первого курса.
– Я сам к тебе приеду. В Киев. Будем вместе жить…
– Не хочу. Если вы один раз меня предали, то и второй предадите.
– Зачем тогда… Если у тебя есть жених? Если он узнает?
– Не узнает, если вы не скажете. А вы не скажите, потому что его не знаете, – скаламбурила Аня. – Я уже объясняла: давно решила вам отомстить за предательство. Чтобы вспоминали меня и мучились, и знали, что у нас больше ТАКОГО никогда-никогда не повториться. А ещё… Ладно, скажу – всё равно больше не встретимся.
Аня замолкла, будто решаясь – говорить или нет. Решилась.
– Я давно ТАК с вами хотела. Ещё тогда. Все девчонки об этом болтали, придумывали разное, брехали, что у них БЫЛО. А я, когда мы дружить начали, размечталась, что у нас ТАК будет. По-настоящему. Особенно в тот вечер, после дискотеки, когда нам Елена Петровна помешала.
Девушка замолкла, привстала, посмотрела на меня невидимыми, отразившими лунное свечение глазами.
– И теперь моя мечта сбылась. Вы мне больше НЕ НУЖНЫ.
Я молчал, силился принять услышанное.
Тело била дрожь. Плакал Пьеро. Недовольно сопел Гном. Лишь Демон сыто посапывал – похотливая гадина.
Я привыкал к мысли, что моё сомнительное мероприятие не удалось. Аня уходит. Навсегда.
Слушая холодный рассудительный голос девушки, уже не верил, что несколько минут назад между нами случилось невообразимое, о котором мечтал четыре года, которое так бесславно закончилось, вроде его и не было. Напоминанием остался лишь её запах на чреслах и руках, да пощипывание натруженной крайней плоти.
– А у меня всё равно в ту осень БЫЛО – назло вам! – глумливо сказала девушка, желая ещё раз царапнуть на прощанье разбитое сердце. – Он даже старше вас. Но не испугался.
Аня пригнулась, юркнула в проём стены. Шагнул за нею.
– Давай, хоть, проведу.
– Не нужно, – сказала Аня. – Сама дойду.
– Как сама? Ночь…
– Так, как раньше. Как четыре года без вас ходила. Правда – не всегда сама, но это не важно.
Конец августа 1993, Городок
Уютно в келье. Иная реальность, отделённая от заоконного мира книжным духом да откровениями БГ из заезженной пластинки.
Гребенщиков поёт, что дело не в деньгах, не в количестве женщин. Юрка с ним бы поспорил. Но мне ли рассуждать о деньгах, вечно нищему. И мне ли перебирать количеством, когда не могу разобраться в двоих.
Вернее – в одной. Потому, что Аня ушла навсегда.
После того сумбурного вечера, перешедшего в сумасшедшую ночь, моя мечта обратилась невозможностью, осела на дно памяти, ещё поблескивала, но неотвратимо тускнела, растворялась в сумрачном океане неисправимых ошибок.
В первые дни пришло уныние. Хотелось убежать в то место, где меня никто не знает. Только не в Киев – не в тот вонючий муравейник. Раствориться в глуши. Пойти дьячком, сторожем в сельскую церковь, питаться от прихода – много ли мне надо! Были бы книги. Жаль, дедов сруб после его смерти перешёл лесничеству. Жаль…
Так я рассуждал добрую неделю, понимая, что никуда из Городка не денусь. Не смогу оставить маму, уютную келью, институт, работу, наконец. Потому, что нужно зарабатывать деньги, учиться, добиваться, выбиваться, кем-то становиться – Майя права.
После Ани о Майе думать не хотел. Из моего количества женщин, она оставалась в одиночестве и выбора не предоставляла. Точнее, выбор был между «жениться» или «не жениться», который придётся сделать в конце лета.
Почему – «придётся», и почему – «до конца лета», – я не знал. «Потому, что так нужно», – подсказывал Гном. Однако на вопрос: кому? – не отвечал, отмалчивался. Молчала и Змея-советчица. Тоже мне советчица!
Зато мама настаивала. По любому поводу пеняла бестолковостью, которую толковая Майя сумеет обуздать, наполнить смыслом и, наконец-то, заставит меня ходить по земле, а не парить в книжных облаках или, хуже того, носиться со школьниками по лесам да проводить никому ненужные, даже опасные, пионерские парады.
Мама права. Мне уже двадцать четыре, зимой будет двадцать пять. В этом возрасте иные правили империей, создали шедевры, которые обессмертили их имена, или меняли бренные оболочки на славу ПОСТУПКА и возвращались Домой. А я – рефлексирующий, запуганный Пьеро, который ничего не достиг, не создал, кроме пары сотен ненапечатанных стихов.
Стихи со временем превратятся в труху, а мои высокие побуждения пожухнут очередной неудавшейся жизнью, каких миллионы.
Зачем? К чему? Вся моя жизнь – набор бессмысленных, в большинстве порочных приключений. И память о них, а не о «моей» девушке. Почему она моя, и зачем она мне?
Какая каменная тоска, Цинциннат!
Куда ведёт насмешливая судьба, какой фундамент укладывает, что на нём возводить собирается? Великая бессмысленность существования. Разве что, если верить деду да книгам, в этой маете есть какой-то неведомый Смысл.
Время шло. Кончался август. Приближалась пора увядания суетливого зелёного буйства, такая любимая и воспетая рифмами. Но мне было не до умиравших красот. Майя позвонила семнадцатого, сообщила, что приедет двадцать третьего, ждёт в гости. При этом сказала, что желает услышать моё решение.
После Майиного звонка стало ещё хуже – отступать некуда. Нужно придумывать, что говорить, когда к ней пойду.
Сердечный Пьеро хватался за соломинку, нашёптывал: возможно случиться чудо, и Майя найдёт жениха в Крыму, как Зина нашла. Приедет и виновато скажет, чтобы я не встревал в её личную жизнь. Я притворюсь, смертельно обижусь и… отпущу со спокойным сердцем. Вот бы славно было! Да только – не с моим счастьем.
А если не пойти к ней? – укололо спасительной догадкой. Отлучиться из Городка, набрехать о делах… Авось само проясниться.
Не проясниться. Я знал.
Когда уже окончательно запутался, а времени совсем не осталось, достал дедов Инструмент из укромного места. Опять перебрал, как два года назад, но теперь не боязко – обречённо.
Первым делом нужно было очистить Инструмент от внешних энергий по рецептам Книги Искусства, затем наделить своим тайным Именем, начертав его реликтовым колдовским алфавитом, притом магическими чернилами, которые необходимо самому изготовить.
На растущей Луне подготовил воду, соль и ладан. Как полагается, омыл содержимое шкатулки, шепча ритуальные заклинания.
Наибольшего беспокойства доставили ножи, особенно чёрный – Athame, который пришлось полоскать отваром с добавлением трёх капель собственной крови, три раза калить на углях, натирать магнитом, выписывать на его ручке зеркальное отражение своего тайного Имени – Mifares, при этом отчётливо выговаривать буквы, заражая силой, запечатывать каждую заклинанием: «Да будет так!». Затем, в ближайшем сквере, крадучись, довелось закопать нож на три дня и три ночи в землю острием вниз. Потом, так же крадучись, извлекать, к удивлению пронырливых собачников.
В разных вариациях похожие действия повторил со всем содержимым. Лишь Книга ограничилась окроплением да начертанием в середине пентаграммы тайного Имени, но уже не перевёрнутого, а реального – Serafim.
После исполнения необходимых ритуалов так измучился, что колдовать расхотел. Сложил Инструмент (теперь уже МОЙ) в шкатулку, запрятал в потайное место.
Впрочем, от самой церемонии освящения, или по иным причинам, но так явно представилось мне, что всё, происходившее в моей жизни, біло направлено на встречу с Майей и сохранение наших отношений.
Теперь понимал, как своевременно меня бросила Зина. Страшно представить, что наша с Юркой торговля удалась, я не расстался с Зиной и вялотекущий роман длился бы до бесконечности. Но ещё страшнее, если бы мы поженились.
Юркина заведомо проигрышная авантюра с сигаретами всё поставила на места. Тогда жизнь опротивела, принялся Формулу любви искать, а оказалось – шло к лучшему. Так надо было неведомому сценаристу моей жизни.
Ведь не ушла бы Зина – уехал бы в Киев, восстановился на стационар в институт, не пошёл работать в школу, не встретил бы Аню.
С Аней тоже чудно сложилось. Мог ли раньше допустить, что влюблюсь в девчонку-школьницу, наплевав на разнообразные медицинские энциклопедии? Это лишь у меня, особо испорченного, такое могло произойти, или другие подобное чувствуют, но молчат?
И затем, не помешай нам Физичка дойти до сарая – ВСЁ могло случиться. Не столь пикантно, как неделю назад, но… Хорошо, что не случилось. Неизвестно, куда бы завело меня то романтическое приключение, и где бы сейчас находился.
Аня… Пока не мог до конца разгадать её роли в этой подцензурной пьесе, только чувствовал, что роль та намного важнее, чем наш скоротечный роман и моё позорное отречение. И даже недавний грех, добавивший сомнений, стал необходимым штрихом. К чему?
Опять же – Алевтина Фёдоровна. Зачем появилась в детстве, почему выплыла из прошлого? По задумке каких насмешливых мойр пробудила во мне детские стыдные фантазии, а затем позволила их исполнить? Почему исполнение заветного превратило меня в безвольную куклу, которая с гибельным восторгом катилась в пучину греха, не имея силы разорвать порочный круг.
Хорошо, что в пьесе оказалась предусмотрена роль Завклуба. Страшно представить, если бы он пришёл чуть позже. Или вообще не пришёл. До какого размера намотался бы липкий клубок отношений с АФ, в какую бы сеть обратился, в какие сумрачные глубины затянул?
А моё желание поступить в духовную семинарию? Не отговори дед – пел бы сейчас псалмы, о Майе не думал, потому что её не знал.
И Химичка – совсем уж героиня третьего плана. А не зайди тогда мама, в новогоднюю ночь девяностого – обратилась бы одним из главных персонажей на многие годы. Случись у нас ЭТО – вряд ли б её оттолкнул, да и она не отстала. Пришлось бы жениться. Спасибо маме – отвела. Берегла меня для Майи? Теперь нахваливает её, да подталкивает меня к неотвратимому решению.
Однако самый главный в этом представлении (кроме меня, разумеется) – Юрка. Вот кто надоумил, кто познакомил. Сейчас отговаривает, но сдаётся мне, что в его отговорках больше куража, чем участия в судьбе друга. Сам же пророчил, ещё в девяносто первом, что будет Майя моей женой.
Такой получается спектакль с горящим троллейбусом на заднике. Попеременно в нём на сцену выходили Мирося, Светка, дядька, бывший десантник Демаков, даже Майина сестричка – щебетливая Марийка, которую в живую никогда не видел, зато вспомнил перед мнимой смертью – тоже загадка!
Они выходили, играли предусмотренные сцены, читали монологи, заслонялись новой массовкой, прятались в гримёрку – кто насовсем, кто на время, чтобы ещё проявиться, чему-то меня научить, к чему-то подтолкнуть.
В стройной системе я не находил места Изначальным Анабеллам и Школьным нимфам. Однако чувствовал: они для чего-то нужны. Как и множество прочих эпизодических персонажей, почти забытых, сохранённых разве что в дневниках. Придёт время – проясниться. Ничего не бывает случайно – я уже не сомневался.
Сомневался в другом – почему именно Майя? Почему к ней ведёт судьба? Кто так решил? Какой неведомый кукловод прописал наши роли, с каким мудреным смыслом? Она что – моя Лилит?
Станиславский сказал бы: не верю! Так же думал и я.
Когда первое умиление от надуманной драматизации прошло, а до Майиного приезда оставались сутки, трезвый Гном принялся нашёптывать, что мои магические штудии, поиски таинственных смыслов и перипетий – глупая забава. Как и Зоопарк, созданный неуёмной фантазией, как и он сам – верный советчик. И даже Змея-Хранительница – придумка загадочного деда. Потому, что они – лишь отражения моей ущербной личности.
К черту Инструмент, к черту Зоопарк! – зло думал я, спасаясь от наваждения. Конец двадцатого века на дворе, а я уцепился, как блаженный, за надуманную дурь. Высшее образование на носу! Сотни прочитанных книг!
Уже в последнюю ночь перед визитом к Майе решил угомонить воображение и произвести анализ наших хлипких отношений с учётом событий двух последних лет, маминых сетований, Юркиных наставлений и многого-многого другого.
На эмпирическом уровне вычленил из дневников важные факты, установил связи между ними. Путём же теоретическим, с осмыслением отобранного материала, раскрыл закономерность предпосылок и поступков, а так же их обусловленность.
На основании полученных результатов построил синхрологические таблицы развития и упадка взаимной симпатии, диаграммы близости и охлаждений, графики возрастания похоти в зависимости от обстоятельств.
Ещё скупое предосеннее Солнце не поднялось над Городком, а я уже получил ответ, которому решил следовать.
Сразу полегчало. Я нашёл выход из запутанного лабиринта.
Даже собрался выпить по такому случаю. Не сам – с Гомером.
Достал из маминых запасов бутылку кагора, ещё советского, настоящего. Мама заругает, но потерплю. Я нашёл выход!
С завтрашнего дня решил: отброшу оккультные бредни и стану Эльдаром Трезвомыслящим. Во мне нет ни гномов, ни демонов, ни, тем более, – змей. Я сам могу принимать решения! Я – Человек разумный.
Протёр фужер, налил вина, включил «Полет валькирий».
– За успех задуманного! – подмигнув Гомеру. Привстал на стул, чокнулся о его гипсовый нос.
Под сердцем защемило. Проявилась Змея, от которой решил отречься за ненадобностью, но от того не менее реальная. Укололо догадкой, что недавние мои выводы – лишь потуги самонадеянной пылинки, а принятое решение – попытка убежать от судьбы.
И что бы я не замыслил – не будет мне покоя, потому как история моих мытарств не закончилась, а лишь начинается.
Конец третьей части
21.01.2013 – 12.02.2016
(редакция 23.09.2017)
Киев
Обратная связь:
oin-yas@meta.ua
oleg888serafim@gmail.com
