ОПГ Север
Живые и мёртвые
– Да чем я перед тобой виновен, Отче? А ли тем, что не такая горькая мне досталось доля? Что не болею я как ты болеешь? Не страдаю как ты? А хоть бы и страдал – то легче тебе с того было, что ли? Сильно полегчало бы? Надолго ли?
Никодим зло перекосил рожу: «А чё? Глядишь бы и полегчало. Хоть на секундочку».
Акакий подошёл и горячо его обнял: «Прости, Отче! Я вижу твои терзания и муки, и сочувствую тебе искренне. Я не чувствую нутром твои страдания и боль за всю твою даром потраченную жизнь. Я так далеко и мне страшно только от того, что во вселенной такое вообще возможно. Я далёк от всего этого, ведь это не мой жребий в конце концов, не мой».
– То есть, другими словами тебе по хую?
– Да что с меня взять? Я – просто мирный мечтатель и тихий созерцатель, не более того.
– Говори прямо! Не юли!
– В общих чертах – да. Да, мне по хую!
Никодим силой оттолкнул Акакия.
– Да, ты в своём праве мстителя. – с готовностью сопротивляться продолжал Акакий. – Но я в своём праве родителя и чура. Так что, Витю тебе не отдам. Тем паче, что я уже возложил на него свою мёртвую руку.
– Знаю я твою руку – то не на смерть вовсе. На удачу скорее. – усмехнулся в ответ старик. – Быть может на болезнь лишь только. И, уж тем паче, далеко не на ту смерть, что я для него лелею.
– Почему? Может помрёт, а может и нет. Может дураком станет, а может – полудурком. Но, вряд ли отделается обоссанными штанами. Я, ж, всё-таки, мертвец, но там – как Бог даст. Но, я – первый возложил на него руку, он мой. Таков закон мёртвых.
Тут, звучно гремя костями и цепугою, Никодим со страшной силою затрясся, а пустые глазницы вспыхнули инфернальном огнём. Какая-то неведомая злая сила подняла его вверх над кронами деревьев.
– Давай состязаться в магическое искусстве! – проорал поп. – В призыве демонов, управлении стихией! В некромантии! Выходи на ристалище, сосед! Но, знай – если я возьму верх, то изведу всех Амораловых под корень. И буду, хоть и ненадолго, но всё-же чуточку счастливее! Ахахаха-Ухухухухуу-Ииииихххааааааа!!! – зло расхохотался поп.
Среди покойников возник нешуточный переполох. Все , вдруг, стали тревожно переглядываться, кое-кто утёк в свои могилы, а Витя, и без того окоченевший от страха, ещё и обосрался.
Эпизод 4. Беспредел
Ну и мудак же ты, сосед! Да с каждым годом всё лохмаче делаешься. – мысленно молвил Акакий. – От тебя, такого дурака, так просто не отделаешься. Он может и ограду завалить и даже крест на болота утащить. Что доброго от него ждать?
– Нет, ты это зря придумал. Давай просто решим проблему по старинке? – уже вслух произнёс Акакий. – Выйдем за оградку – раз-на раз на кулаки, а опосля – вернёмся каждый в свой удел и забудем уже, наконец, эту горькую распрю?
– А вот хер ты угадал! – молвил поп, уже предвкушая борьбу. – Я тебе – не хвост собачий, ирод! Это тебе не у пивного ларька с пьянчугами драться! Ты имеешь дело с протоиереем Никодимом, и Это – война! Война на уничтожение, на полнейшее истребление, под корень!
Вскоре, с дубиной наперевес, прибежали сердитые мертвец с мертвячкой – это были Иван Акакиевич с супругой, а за ними – ещё трое облезлых, но, с почти целыми глазными яблоками, – то были его, Ивановы сотоварищи. Следом спешила ещё ватага – племянники и братья Ивановой супруги Галины. Ещё ковыляли с пяток-другой каких-то уж совсем ветхих скелетов: кто – без черепушки, кто – без рук, кто – по-пластунски, без ног, многие из них сыпались прямо на ходу. Это была «старая гвардия» Акакия.
На сторону Никодима встали все усердные богомолы – завсегдатаи его прихода, в основном старухи.
Заварушка начиналась нешуточная: друзья-товарищи, братья-сёстры, зятья, кумовья, отцы и дети. Узы крови, узы дружбы, другие-какие причины.
Всё переплеталось самым причудливым узором. Всё вокруг зашумело, загудело и понеслось хромой козой галопом вскачь по огородам…
Покойники стали друг с дружкой спорить и ругаться: кто-то кого-то в чём-то громко убеждает, кто-то – вспоминает старые долги… Один мертвец клянётся другому в вечной дружбе и безвозмездной помощи, второй другому объясняет какой тот педераст, что не стоит в одном ряду с ним за Акакия, третий – всей душою и мощами с Акакием, но приходится Никодиму роднёй, четвёртый – так горячо орал, призывая мёртвых встать на защиту батюшки, что аж вылетела челюсть, у пятого – свои доводы, у шестого – свой интерес, седьмому-восьмому – эта ссора вообще безразлична, но сын полез или жене больше всех надо.
Тут и там вспыхивает мордобой, где-то ещё нет, но вот-вот начнётся. Кто-то старается угомонить враждующих, но, разнимая драку и, ненароком получив оплеуху-другую, скоро сам сигает в самую гущу рукопашной. И, совсем скоро, добрая часть этого мертвецкого поприща попросту забыло в чём был сыр-бор изначально и раскололась на три большие разборки, да на бесчисленное множество мелких драчек-междусобойчиков.
Никодим, паря над битвой, выразительно читал Апокалипсис: «И вышел другой конь, рыжий, и сидящему на нём дано взять мир с земли!».
Довольно быстро ему угодили тяжёлым булыжником по черепу, от чего тот, в глубоком нокауте упал в толпу, где ему ещё хорошенько намяли бока.
Ваня Кожемяка с братками держались вместе: в куче-мале они вплотную встретились с контуженным Никодимом. Поп с ног до головы облил их всех безмолвно холодным презрением.
– Хули зыркаешь, вошь? Я те ща колени прострелю! – предупредил попа дерзкий Ваня.
Но, не успел Иван взять его за жабры – как поп, при помощи магической ярости, поднял его вверх тормашками и с силой припечатал головою оземь: «Зелёные вы ещё, с Отцом Никодимом тягаться!»
– Эт чё? Типа нам сорок дней нету и нас можно чморить, что ли? Мы, типа духи, как в армейке? Да? А хули?
Каратисты и боксёры начали выписывать свои коронные приёмы: исполняли убойнейшие прямые, ломовейшие боковые, пытались угадать с вертушки по рогам, но батюшка в совершенстве владел техникой бесконтактного магического боя, отчего братки теряли равновесие и все удары приходились мимо, а то – и друг по другу.
Припечатанному Кожемяке приходилось совсем несладко – позвоночник его, продрав пиджак, торчал наружу, а голова сильно была перекошена на бок. Бедняга ползал на четвереньках: «Бля! Чё за беспредел?! Здесь вообще есть смотрящие!?».
Акакий бродил по самому горнилу бойни, тщетно призывая мертвецов к порядку: «Люди, опомнитесь! Опомнитесь! Вы же – мёртвые, блядь! Посмотрите! В небе над погостом сияет полная луна! Сегодня, в эдакую ночь, – нам должно устроить пир, но не эту безобразную драку!». Но, довольно скоро, Акакий был жестоко избит.
Эпизод 5. Страшно
А на селе, тем временем, недалеко от кладбища, прямо напротив сельсовета была нешуточная гулянка. Ведь то была пятница – и все взрослые селяне были в большинстве своём уже пьяны:
– Слышь, Коль? Слышишь вопли? Нечистая сила это. Пойдём домой, миленький, не к добру это! – сказала селянка средних лет своему поддавшему за воротник мужу.
– Да какая, на хер, сила? Прекрати, не дури! Да быть того не может, не бывает её! – отвечал супруг.
– А вот и бывает! Коли Бог на небе есть, так и чёрту должно быть и упырю, и вурдалаку, и всякому войску адову.
– Брехня! Не может быть! Братва, пойдём поглядим? Коли там чёрт какой и есть – я ему рога-то и переломаю! Или забздели, мужики?
Все мужчины поголовно решили идти. А почти все бабы, окромя двух-трёх, поспешили по хатам.
По мере приближения селян к погосту – всё сильнее и страшнее доносились крики, и мужики потихоньку искали причины, чтобы соскочить с этого опасного предприятия. Но, уходить – нельзя, так как несмелого тут же заклеймят позором, и односельчане ещё долго этого не забудут и будут язвить, а то и наградят каким-нибудь обидным прозвищем навсегда. Каждый желал такой участи исключительно ближнему своему, но никак ни себе и, потому уже, всё чаще можно было слышать такие «как-бы мысли вслух»: «Чё-то далече идти… Чё-то в сон клонит…». И, в итоге, до ворот погоста дошли только самые упоротые пьянчуги – человек пять от силы.
А там за оградой не прекращались безобразия: только к тому моменту к рядам дерущихся мертвецов примкнули ещё и демоны – те, что были преставлены самим Сатаной ещё при рождении. Многие не покидали их и после смерти.
От всевозможных магических бомбардировок кладбище переливалось всеми цветами радуги: разлетались во все стороны белые кости и ошмётки плоти, с пронзительным свистом по воздуху летали бесы всех мастей, кресты и могильные плиты были раскурочены напрочь, вековые сосны и ели стояли вверх дном, а посреди всего этого страха – неподвижно, как статуя, стоял Витя Аморалов.
Мужики в раз отрезвели и, не оглядываясь, помчались наутёк, а за ними в погоню пустились черти:
– Живые совсем уже охренели! Лунной ночью к нам попёрлись!
– Да, страх потеряли!
– То их годами не дождёшься – пол-погоста бурьяном поросло, бурелом непролазный стал – да тут услышали чего – диковинку увидать захотели!
– Совсем не уважают наш покой!
– Да какой, на хер, покой?! – заорал Акакий. – Даже там – за болотами, где с полвека назад наши с немцами бились, где их тени воюют и по сей день – и там покойнее чем с вами! Всем погостом переться в деревню? Вы же похлеще малолетней шпаны кудесите. Побойтесь Чёрта! Возвращайтесь по могилам! – снова попытался успокоить соседей, уже не раз больно побитый Акакий.
– А чё? Давай родню проведаем?!
– Вы чё? Совсем охренели?! Там же внуки, правнуки, дети! Не пущу!
Акакий встал у кладбищенских ворот и раскинул крестом руки: «Древними владыками, великими князьями, праотцами я заклинаю! Доминантус, Магнус, Пертус! Тарабарус-хуевертус! Залупень на воротень! Возвращайтесь во гробы!!!»7 Добрая половина соседей приняла эту мульку8 за серьёзное заклятие.
Переглядываясь и что-то недовольно барагозя себе под нос, они всё же обратились вспять – каждый в свой удел, а у ворот остались лишь наиболее беспокойные мертвецы. Недолго думая, они в раз раскурочили забор и принялись колотить бедолагу. Но, довольно скоро, они уже бодро ковыляли по залитой лунным светом широкой дороге в сторону деревни.