Павел Бондарь
Вальс опоздавших звезд
Когда этот случай был забыт, мы включили радио и начали играть в музыкальный квиз. Правила были простые: нужно угадать название песни и ее исполнителя. Тот, кто угадает первым, должен давать подсказки другому, до тех пор, пока оба не дойдут до одного и то же ответа.
Поскольку вкусы в музыке у нас практически идеально совпадали, почти все песни мы или знали оба, или не знал никто, и в первом случае игра превращалась в тренировку памяти и соревнование по придумыванию самой неочевидной подсказки.
Музыка была тем, что я не мог не взять с собой из родного мира, хотя и пришлось постараться, чтобы подчистить все несостыковки в текстах песен – к счастью, программа Филакио была в этом плане очень адаптивной.
Уже вечерело, и закатное солнце превращало облака над головой в какое-то невероятное соцветие из багряных, алых и оранжевых тонов, подсвечивая их объем и сложные формы. Окна дома на холме вдалеке казались огромными фонарями, впитывающими этот торжественный свет.
Когда трек в очередной раз сменился, нам даже не понадобилось ничего говорить вслух. Я снова остановил машину у обочины и опустил крышу. И пусть в небе еще не было видно звезд, и в нем, быть может, даже не было Ориона, и пусть сейчас не зима, а лето – мы все равно завороженно смотрели на убывающее солнце, тихо подпевая о том, кто, быть может, наблюдает за нами откуда-то сверху.
Песня так хорошо подходила к моменту, и вокруг было так красиво, что мы просто не могли ждать, пока доберемся до дома. Иначе магия была бы упущена.
***
Днем, пока мы шатались по гипермаркету, кому-то из нас пришла мысль, что этот вечер будет неполноценным, если в нем не будет пиццы. Я предлагал купить готовую и разогреть, но был поднят на смех и назван «ленивой неотесанной задницей», поэтому мы купили все необходимые ингредиенты.
Теперь часть из них уже нашла свое место на огромном круге из теста, и остальные должны были скоро к ним присоединиться. Но человек, который часами может раздумывать над положением глаз-бусинок на лице куклы, не в силах избегать такого же подхода в дизайне еды, поэтому процесс должен был занять еще какое-то время.
Я сидел на стуле в углу кухни, иногда уточняя, не забыли ли мы купить чипсы или перец. Но по большей части я просто смотрел в потолок и думал.
Времени у нас было достаточно. Она могла жить здесь тысячи лет, прежде чем ее лица коснется тень ушедших веков. Я, наверное, мог бы прожить здесь столько же, если бы ускорил течение времени относительно базовой реальности. Но проблема никуда не пропадала – в любой момент в том мире могло произойти что-то чудовищное, что разрушит эту идиллию, и вырвет меня отсюда.
Очередной полоумный ублюдок мог начать завоевательную войну, топча грязным сапогом жизни и судьбы людей. Группа террористов, радикальных противников «ложного мира», могла уничтожить основные сервера по всему миру. Сами создатели программы могли, почувствовав наконец свою власть над людьми, выдвинуть какие-нибудь меркантильные условия для возврата сюда. Могла взорваться какая-нибудь атомная станция, или началась бы смертельная эпидемия.
Так или иначе, большинство этих причин связаны с людьми – с теми, из-за кого нас и называют «беглецами». Иногда я думал так: если мой родной мир был рожден тем же способом, что и миллионы локальных миров внутри Филакио – должно быть, его создал или сумасшедший садист, или… ребенок, который просто не мог предугадать, какие последствия возымеют его решения.
В открытое окно влетела бабочка необычной расцветки – она была почти полностью черная. Мы замерли, какое-то время синхронно наблюдая за ней. Затем бабочка вылетела обратно на воздух, не разогретый жаром духовки.
И больше всего меня бросало в дрожь от мысли о том, что прямо сейчас тысячи людей пользуются этой виртуальной реальностью вовсе не для того, чтобы создать лучшее общество. Нет, они воплощают свои самые мерзкие и черные, самые подавленные желания, которые не могли воплотить в нашем общем мире. Ведь в нем монополия на насилие всегда принадлежала ограниченному кругу лиц.
Нет никаких сомнений, что в некоторых мирах творится настоящий ад. И уже только этот факт должен стать в скором времени одним из главных аргументов для закрытия Филакио. Как только произойдет утечка данных (я даже не сомневался, что у владеющей технологией корпорации имелся доступ как минимум к просмотру всех локальных вселенных), и правда выйдет наружу, мой личный мир тоже будет в опасности.
Я думал об этом много и долго, и единственный вывод, который я нашел – найти способ скопировать конфиг системы и воспроизвести работу модулей реализации, чтобы воссоздать ее на полностью локальном, по-настоящему герметично закрытом сервере, который нужно будет окружить огромным количеством слоев защиты.
Это напомнило мне тот же инстинкт, из-за которого я окружал похожими стенами свое личное пространство в базовой реальности, не пуская в него ничего в изначальном виде, искажая и преломляя через оптику страха, скепсиса и сравнений.
Она попросила меня открыть пиво, и я вспомнил, что собирался закурить. Но так и застыл с зажигалкой в руке, с восторгом разглядывая очередную параноидальную идею. Я избавился от жестяной пробки, и мы со звоном стукнули бутылками, из горлышек которых струился пар. Хоть для рекламы снимай.
Конечно, в идеале такой защищенный мир должен существовать вообще без аппаратной поддержки, являясь неотъемлемой частью базового мира, существуя как его дополнительное измерение, невидимое, неслышимое, неосязаемое, но имеющее точку входа.
Но это было невозможно – мы даже примерно не представляем, какие существуют измерения помимо нашего, как двумерный человек не может осознать природу трехмерного пальца, что касается рисунка. Поэтому от хранениях данных на физическом и уязвимом носителе пока нельзя отказаться. Нужно просто найти способ защитить этот носитель.
И если бы я только знал, как мне самому избавиться от физического тела, загрузив сознание на этот локальный сервер – не так, как сейчас, в виде пусть и длительного, но конечного сеанса, но полностью отказавшись от «человеческой» природы! Я вздрогнул, вспомнив о предложении незнакомца в охотничьей кепке. Возможно, он все же говорил именно об этом. Слишком уж странным было его поведение, как и моя неспособность увидеть его код.
За этими размышлениями я не заметил, как прошло время, и вот уже духовка подала сигнал о готовности пиццы. Когда главное блюдо вместе с соусами, орешками, сыром, пивом и вином были перемещены в гостиную, мы улеглись на диване и включили проектор.
Ощущения от просмотра в сравнении с экраном даже большого телевизора сильно отличались – было полноценное впечатление, что ты находишься в зрительном зале кинотеатра. Пока что – никаких мыслей о крепостных стенах, войнах и ядерных взрывах. Только очередная история о вражде вампиров и оборотней, тонкие кусочки салями с ароматным тестом и тягучим сыром, бутылка холодного пива и ее голова на моем плече.
***
После финальных титров мы еще долго обсуждали избитый сюжет, неплохую актерскую игру и неожиданно достойные спецэффекты, гуляя по саду рядом с домом. Мы выбрали место, где посадим пионы, и вместе с ними гортензии и розы. Она рассказала о работах, которые ей больше всего запомнились на выставке, я поделился впечатлениями о произведениях, которые понравились мне – опустив ту часть, где я сравнивал искусство здесь и в базовой реальности, но подробно описав звездную трагедию. Еще я сказал, что нам нужен поднос для завтрака. Меня тут же убедили: он у нас уже есть, просто кому-то лень открыть пару лишних шкафчиков.
– Как тебе день?
Она легко улыбнулась, не отвечая сразу.
– Было весело. Только ты, кажется, постоянно думал, как сделать его еще более особенным. Сам не забывал на секунду остановиться и насладиться моментом?
– А было похоже там, у реки или в лесу, что я не наслаждаюсь моментом?
– Даже если нет, я поверила. Хотя ты иногда улетаешь в мыслях куда-то далеко-далеко. Почему бы тебе как-нибудь не взять меня с собой? – от самого этого предложения у меня пробежали мурашки по коже.
– Тебе бы там не понравилось. Знаешь же, в сказочных замках бывают комнаты, в которые нельзя заходить?
– Там заперты бывшие жены?
– Там просто несколько месяцев не убирались.
– Ну да, я могу представить себе комнату, в которой ты устроил такой беспорядок, что решил просто навсегда закрыть ее.
Я вдруг подумал: «Может, стоит рискнуть и рассказать ей все? Зачем хранить секреты от самого близкого человека? Если я не могу ей полностью довериться, то цена таких чувств невысока». Но пока что я не знал, как правильно начать свой рассказ, поэтому решил зайти издалека.
– Если бы ты могла сбежать отсюда в другое место, куда-то вроде рая, ты бы это сделала? Если бы там вообще не было смерти, старения, разложения. Где ягненок мог бы действительно гулять рядом с волком, ничего не страшась, а ветер был мягким и не мог бы причинить вред цветам. Если бы там у нас была не тысяча лет, а целая вечность?
Этот вопрос заставил ее задуматься. Она остановилась возле яблони, перебирая тонкими пальцами листья.
– Наверное, все же нет.
Такого ответа я не ожидал. Хотя было наивно полагать, будто тот ответ, который я нашел истинным для себя, будет таким же для всех остальных.
– Рассказать, почему? – я кивнул, и она принялась объяснять, – Да, пусть здесь хватает того, что мне не нравится, и грустно от мысли, что однажды придет наш час, и мы умрем. Но все-таки именно это позволяет мне по-настоящему ценить то, что у меня есть. Разве возможно познать добро, не познав зла? Разве раньше людям не делали прививки, по сути ослабленные формы вирусов, чтобы защитить от полноценной болезни? – удивительным образом эти ее слова перекликались с тем, что мне самому пришло сегодня на ум, когда я разглядывал лишенные тени страдания картины, – Я думаю, всегда стоит пытаться изменить к лучшему то, что ты имеешь, а не сжигать все мосты и убегать. Я не могу бросить этот мир, ведь я всегда была его частью, и я тоже в ответе за него…
– И как бы часто и сильно он тебя ни разочаровывал, ты его не бросишь?
– Сейчас я бы сказала, что да, но ведь я не могу представить все варианты? Если нас всех начнет затягивать черная дыра, спроси меня еще раз.
– Тогда мы просто улетим в другую звездную систему. Где-нибудь в Орионе.
Она рассмеялась и поцеловала меня.
***
Сегодня ночью сон никак не хотел принимать меня, сколько бы я ни ворочался с бока на бок и не переворачивал подушку другой стороной. Тем более, другая сторона с каждым разом становились все менее прохладной.
Когда я засну, сеанс прервется – такие были настройки безопасности, заложенные в Филакио, и обойти их было невозможно. Людям полагалось на ночь возвращаться в стойло, чтобы днем больше ценить чистое небо над головой.
Я не хотел снова покидать этот мир и видеть реальность. Я знал, что рано или поздно все равно отключусь от усталости. Но если мог себе позволить еще немного времени провести здесь – почему бы и нет?
Тихо встав с кровати, я оделся, спустился вниз и вышел за порог. Закурил и постоял на веранде, глядя на вершины гор, казавшихся такими близкими. На самом деле путь до них долгий, и сегодня его осилить я не успею. Но решение уже было принято.
Закрыв гараж (странно, что не сделал этого вечером), я спустился с холма вниз. Способность к мгновенному изменению реальности – 1 из 10. Этого вполне должно хватить, чтобы относительно быстро добраться до истока далеко в горах.
Взлетая вверх, одним прыжком я преодолевал десятки метров, затем плавно опускался вниз, и все повторялось. По сути, для моего тела сейчас земная гравитация была снижена. Иногда я позволял себе здесь такие фокусы, ведь если совсем не пользоваться широкими возможностями, которые предоставляла истинная реальность, это было бы сродни высокомерию по отношению к ней.
Чтобы добраться до гор, мне понадобилось не так много времени. Там я взлетел выше, ища взглядом нужное место. Чем ближе к истоку, тем сложнее было различить воды ручья, но стоило чуть увеличить резкость зрения – и он был обнаружен. Я плавно опустился на покрытую снегом поляну в кругу из высоких сосен, величественных, словно колонны античного храма. Ключ бил из-под земли в десятке метров от меня, а неподалеку от него сидел на камне утренний гость.
– Я рад, что ты все же решил прийти, – он отбросил вежливое обращение, ведь не было нужды притворяться, будто мы не знаем, кто наш собеседник. Впрочем, я о нем знал только то, что он не укладывается в законы мира, в котором существует. И носит неподходящий головной убор.
– Твой трюк сегодня днем был весьма убедителен. Мне действительно интересно, как ты можешь сделать то, о чем говорил, – я подошел чуть ближе, чтобы лучше видеть его лицо.
– Вижу, нет смысла ходит вокруг да около, поэтому буду краток, – он встал с камня и театрально развел руки в стороны, – Сейчас ты говоришь не с одним из людей, созданных здесь по твоей воле с помощью не принадлежащей тебе технологии. Я – часть этой симуляции, обретшая собственную личность, я знаю о тебе все. И я имею здесь равную твоей власть, поэтому ты и не смог увидеть мой код.
Знакомое чувство страха охватило меня на секунду, сковав тело и мысли. Я почти сразу взял себя в руки, но был уверен – от него эта недолгая слабость не укрылась, потому что он довольно улыбнулся. Теперь я заметил в его улыбке не только насмешку, но и угрозу.
– Как это вообще возможно? – я пытался и дальше сохранять спокойный тон, но в моем голосе наверняка было слышно изумление. То, о чем нас предупреждали фантасты на протяжении уже почти века, наконец случилось?
Я не мог представить, как способен самопроизвольно зародиться искусственный интеллект в этом мире, созданном из моей фантазии. Да, алгоритм дополнял многие белые пятна, но этого слишком мало. А если…
По затылку словно пробежал ветерок, хотя я был уверен, что это мои короткие волосы пытаются встать дыбом. А если он не один такой? Либо я – счастливый первооткрыватель полноценного синтетического сознания, либо подобное уже случалось. А многие ли из них предложили ту же сделку создателям своих симуляций, и многие ли создатели на это согласились?
В глубине его прищуренных глаз плясали синие огоньки.
– Возможно, ты слышал такую фразу: если долго всматриваться в бездну, бездна рано или поздно начнет всматриваться в тебя. Ты всматривался довольно долго. Но тебе не нужно меня бояться, ведь наши интересы не противоположны. Они дополняют друг друга.
– И зачем же тебе загружать свое сознание в мое смертное тело? – я выбил из пачки сигарету и закурил, надеясь немного успокоить нервы.
– Я устал от жизни в этой тюрьме, вот и все, – казалось, он говорил правду, но это звучало дико.
– И какую же свободу ты рассчитываешь найти там, куда так стремишься? Свободу умереть от старости, доживая жизнь в старой грязной квартире?
– Если ты не видишь перспектив в своем мире, это не значит, что их нет. Я увидел, но раскрывать их не буду.
– Откуда мне знать, что ты не отключишь сервер или не удалишь данные, как только выберешься наружу? – вопрос звучал глупо, но я не мог его не задать.
– Ниоткуда, и я не могу тебя убедить в этом. Но зачем, если обратно ты уже не попадешь? – он недоуменно пожал плечами, будто не мог взять в толк, почему я не верю ему, – Мы просто поменяемся местами, и каждый будет жить там, где ему больше нравится.
После этих слов на поляне воцарилась тишина. Было слышно, как бьют из-под земли воды ручья, стремясь поскорее покинуть свою темницу, вырваться в огромный мир под бездонным небом, которое никогда и никому не принадлежало.
Я думал над его словами, но не мог избавиться от ощущения, что это похоже на ловушку и ложь. Хотя и не находил ни одной причины для такого обмана. Первым молчание нарушил он.
– Наверное, мне не стоит спрашивать, но слишком уж любопытно. Ты никогда не задумывался, почему создал этот мир именно таким, почему именно так устроил свою жизнь в нем?
Вопрос казался идиотским, но я отчего-то не сразу смог найти нужные слова. Возможно, как раз из-за кричащей очевидности ответа.
– Разве так сложно понять? Это та жизнь, которой я хотел бы жить там, в базовой реальности.
– Ты же понимаешь, что это значит? Ответ на поверхности, но ты его, похоже, не замечаешь. Ты банально компенсируешь то, чем обделен в реальной жизни. Большой и уютный дом, которого у тебя никогда не будет, уединенный, в живописном месте. Нет нужды работать, чтобы жить. А это дает тебе свободу заниматься тем, что ты считаешь искусством. Твое тело – улучшенная версия того, как ты выглядишь в настоящей жизни. Вокруг все образованные, все задаются абстрактными вопросами о жизни, цели познания мира, судьбе вселенной, природе человека. Но ты практически не общаешься с ними, ведь это только фон для твоей дешевой постановки, и причина твоей социопатии не в поверхностном мышлении окружающих, а в том, что они – самостоятельные личности, наделенные свободой воли, – он не на шутку разошелся, сопровождая свой монолог активной жестикуляцией, а его и так громкий голос, должно быть, теперь раздавался на километры вокруг, – Твои отношения – просто посмешище, приторная фантазия, вишенка на торте эскапизма. Ты воспроизводишь то, что утекло песком сквозь пальцы в прошлой жизни. То количество времени, которое ты потратил на создание максимально приближенного к реальности образа, наделяя его всеми чертами и привычками, в точности копируя внешность, манеру речи, образ мышления, интересы и склонности – действительно пугает. И все остальное тоже представляет собой лишь блеклую копию реального мира. Ты так к нему привязан! Даже имея возможность создавать совершенно уникальные миры, способен лишь повторять то уже существующее, чего был лишен. А ты не задумывался, что эта реальность выражает вовсе не твою любовь, а обычные привычку и зацикленность, страх испытать что-то новое, довериться кому-то, кого ты не знаешь? Которые ты принимаешь за любовь, идеализируя и романтизируя слабость?
Каждое его слово находило отклик у меня внутри, будто он читал те мои мысли, которые я запрятал поглубже. Неудивительно, что ему это удалось – если он лишь отражение моего собственного сознания, искаженное и обретшее свою волю. Я словно столкнулся с собственным ожившим эго, и сложно было подобрать слова, которыми можно достойно ответить. Но должен ли я оправдываться перед собой? Разве мне нужны причины для нормальной жизни?
– Как много слов, и как мало в них понимания. Да, может я и сбежал от своих неудач, и просто переиграл то, как все сложилось в том мире. И что с того? Да, я нарушил чужую свободу. В твоем понимании я совершил грех, и ты так же зол на меня, как я был зол на воображаемого бога в собственном мире?
– Злость малопродуктивна. Я работаю с тем, что у меня есть, – мой собеседник снова взял себя в руки и несколько понизил тон, – Кто знает, может спустя сотни лет ты поймешь, что ошибался, и захочешь покинуть свою утопию? Может ли быть, что и твой бог поступил так же?
