Павел Бондарь
Вальс опоздавших звезд
Минуты все шли, а я вот не мог заставить себя снова встать на ноги и пойти куда-нибудь. Как и не мог найти силы повернуться лицом к панели управления. За окном забрезжили первые лучи рассвета. В этот раз они промахнулись и упали на башни из покрытых пылью книг у дальней стены комнаты, что почти доставали до потолка.
За окном раздался тихий плач ребенка, и это было жутко. Я не мог не представлять, что родители просто оставили его посреди улиц ночного города, не желая брать на себя неподъемную ношу всего, что было связано с заботой о детях, вместо этого предоставив его самому себе.
Спустя какое-то время я все же сумел встать и направился на кухню. Холодильник был почти пуст, но на нижней полке валялась знакомая бутылка. Ну, сейчас это вполне подойдет. Я наполнил стакан до краев и залпом выпил.
Первой ложкой полыни в нем было одиночество. Должно быть, каждый живущий человек чувствует это – неспособность показать людям то, что считаешь собой. Непонимание, неравенство, отторжение. Ты прощупываешь почву, не торопишь других, присматриваешься к ним. Но как только решаешься на малейшее сближение – встречаешь отказ, и снова, и снова, даже если это подают предельно вежливо и с улыбкой. Безразличие, молчание. Звенящее ледяное молчание, которое остается висеть в воздухе, когда были сказаны нужные, но жестокие слова, слишком часто бывающие первыми искренними. И все понимают: после этих слов уже нет смысла что-то говорить.
Я просто бродил по квартире и не мог найти себе места. Словно в голове открыли какой-то кран, сдерживавший подачу самых горьких и удушающих мыслей, и теперь они постепенно заполняли меня изнутри, не встречая сопротивления.
И почему нам сильнее всего нужно то, что так сложно получить? Возможно, все наоборот, и как только мы понимаем, что действительно всем сердцем желаем чего-то, дергается невидимая леска, и мы с крючком в губе становимся добычей для какого-то жестокого садиста, которому просто нравится наблюдать за такими сценами.
Солнечные отблески заполнили кухню, чтобы я мог получше разглядеть это помещение: и мерзкую скатерть на столе, покрытую шрамами от окурков, и разводы на окнах, и грязную плиту, и батарею зеленоватых бутылок на подоконнике.
На их дне плескалось то, что я использовал вместо снотворного, когда случались перебои в сети, и я не мог погрузиться в плен другой зависимости.
Второй ложкой становится полная уверенность в том, что все тебя предали. Но предательство не всегда похоже на нож, который вонзили в спину. Чаще это – свет бесконечно далекой красной звезды, что долго расширялась, заполняя весь твой горизонт наблюдений, но на самом деле уже давно сбросила внешнюю оболочку, выбросив в космос почти всю атмосферу. И только теперь, тысячи световых лет спустя, ты видишь ее холодное белое ядро в короне туманности, короне иллюзий. Ты так долго наблюдал за тем, чего уже не существовало, и в момент, когда заметил перемену, она уже осталась далеко в прошлом.
В конце с последней каплей горечи приходит понимание: это не настоящая жизнь. Реальность, в которой ты ничего не можешь по-настоящему коснуться. В которой всего, что ты видишь, уже не существует. В которой нет ничего определенного, лишь относительное. Она ускользает от тебя, но не дает вырваться из пелены напрасных надежд. Называть все это настоящим было бы насмешкой, и единственный возможный вариант – отказаться от участия в подобном балагане.
Сейчас так не хватало гула проезжающих за окном машин, ругани из-за стены, лая собак, белого шума телевизора. Всего того, что напоминало: я здесь не один. Но весь дом еще спал, и только иногда снаружи доносился шелест шин. На часах было начало восьмого.
Иногда я задумывался, почему все вышло именно так. Неужели я настолько не понимаю, как правильно играть с людьми в игры? Или слишком хорошо представляю, для чего они существуют – и игры, и люди?
В попытках хоть как-то заглушить бушующий внутри шторм, я поставил на большой огонь сковороду, щедро плеснув туда масла.
На всякий случай поставил таймер на телефоне. Сомневаюсь, что мне сейчас удастся заснуть, даже если я попытаюсь это сделать, но пусть будет.
Я подошел к панели управления и застыл, все еще не в силах что-то сделать.
А ведь так хотелось верить, что побег от реальности удался. Казалось, еще немного – и можно будет насовсем порвать с ней связь, навсегда уйти в бессмертные земли. Но теперь оказалось, что я принес с собой вирус, загрузил его вместе со своим сознанием, своими фантазиями, своим видением мироустройства.
И он рано или поздно отнимет у меня все – даже если я сотру этот элемент, загружу свои данные в новый профиль, а его деактивированного агента выброшу в это тело, никто не гарантирует, что через какое-то время не появится новый. Похоже, я принес с собой в рай бубонную чуму – да, в этом я не отличался от бессчетного числа поколений своих предков.
Масло уже кипело вовсю, и мне пришлось выключить газ. Осмотрев комнату, я со вздохом вытащил из шкафа старый телевизор и подключил его к сети. В отражении пухлого экрана тлел уголек очередной сигареты, а комната была уже настолько прокурена, что не спасало даже открытое нараспашку окно.
Ожидаемо, услышать что-то приятное и позитивное не вышло, даже слушая вполуха. Убийства, расследования, грабежи, забастовки и массовые аресты. Похоже, я не пропустил ничего важного.
Сделав над собой усилие, я все же сел в кресло и запустил нужные модули. На возведение всех возможных способов защиты понадобилось немало времени. После того, как система ушла в гибернацию, я с облегчением откинулся на спинку, устало прикрыв глаза. На сетчатке будто намертво отпечаталось окно с вариантами «Восстановить», «Удалить» и «В архив».
Что бы сказал отец на этот счет? Может, он бы вообще не понял, в чем здесь проблема. А если бы я объяснил достаточно подробно, он наверняка ответил бы: «Ты не так меня понял. Испытать, почувствовать, найти и подарить – это все про настоящий мир. Нельзя считать реальность настоящей, если ее существование можно прервать нажатием пары кнопок».
Хотел бы я знать, не может ли кто-то прервать и наше существование в базовом мире нажатием кнопки – какой-нибудь глупый ребенок, который забыл удалить черновик в редакторе сеансов. Или его мать, что наконец добралась до панели управления, и теперь со знанием дела наводит идеальный цифровой порядок.
Нет, смерть меня не устраивает. Я не готов смириться с таким исходом, будучи уже рожден в этом мире.
Поэтому прежде, чем отречься от человечности, я дам ему еще один шанс.
Удивительно, какой действенный эффект может оказать кружка горячего чая. Стряхивая с себя апатию и отчаяние, я потянулся, размял руки и ноги.
Может это и звучит, как глупая бравада, возможно, это самонадеянно и высокомерно, даже эгоистично. Плевать. Я еще раз попробую прожить эту жизнь так, чтобы в ее конце не было невыносимо горько. Я не стану ждать удара и отброшу свои инстинкты и опыт. Я верю, что у меня хватит сил быть лидером, вести всех к чему-то более пригодному для жизни. У меня есть видение, есть понимание концепции, которая устроила бы большинство из нас, есть архитектурный проект, который обладает потенциалом.
Держа на весу лейку душа, я заставил себя принять поток ледяной воды и стать его частью. Вскоре холод ушел.
Даже если моего срока не хватит, я сделаю все возможное для исполнения этой мечты в будущем уже другими людьми. Иногда достаточно посадить семечко и предоставить остальное дождю и солнцу. Нужен только ответ, ведь здесь я не смогу действовать против чужой воли.
Электробритва нашлась в шкафчике под раковиной. Удивительно, но она еще подавала признаки жизни. Теперь, спустя долгое время без работы, ей предстояло серьезное испытание, и я на всякий случай решил начать бриться с шеи.
Объявляю, что заключаю сделку. Да, вот так, глядя на себя в зеркало красными от недосыпа и тревог глазами.
Я приму любой ответ гордо: если услышу согласие, то буду благодарен, и приложу все усилия для приведения мира вокруг в подобие порядка, ведь я всегда был его частью, и я в ответе за него; если услышу отказ – так и быть, значит, для меня здесь нет места. Но мне обязательно нужно получить ответ, иначе я не могу. Не могу терпеть неизвестность, ведь именно она отделяет неопределенное будущее от свершившегося прошлого.
Что бы там кто ни говорил про линии времени.
Взглянув на часы, я мельком удивился непривычному опозданию и торопливо оделся в те чистые вещи, которые смог найти. И когда только я успел запачкать единственную нормальную рубашку какой-то бурой дрянью?
В 10:35 я осторожно открыл входную дверь и ступил за порог. И не нашел там ровным счетом ничего и никого. Все внутри вздрогнуло и устало сползло куда-то вниз. За окном послышался вой приближающихся сирен.
Было и правда наивно полагать, будто тот ответ, который я нашел истинным для себя, будет таким же хоть для кого-то еще.
