Пиня Копман
Страсти лебединого болота
Что ни день, то шлют гонцов.
Здесь война, в конце концов!
То министры, бусурмане,
то, едри её, маманя.
Все, садись! Пиши ответ:
«Здравствуй, матушка, мой свет!
Рад был твоему письму,
Токо смысла не пойму.
Ты хотя бы на войне
Не ипала мо́зги мне.
Мне сейчас не до жены.
Через год вернусь с войны,
и тогда, без зиздежу,
всем виновным засажу.
Враг напал со всех сторон,
но уже понес урон.
Кажный день за жисть страны
Мы живот ложить должны,
Наседает супостат
(буй засунув девке в зад),
То в атаку, то в отход
двигаемся взад-вперед.
и рискуем здесь поймать…
Зачеркни, ипёна мать!
Я прорвался в тыл врагу,
жаль, что кончить не могу.
В жестких схватках изнемог.
Уж не чую рук и ног.
– Стой, стреляю! – Крикнул он.
– Враг у стана! Шашки вон!
Бьет к атаке барабан.
Жди трофеев! Твой Салтан».
Целый час ревел, как лось.
Кончить вновь не удалось
Вот гонец письмо доставил.
две сестрицы, против правил,
вскрыв над паром письмецо
сели думать на крыльцо
как бы так им исхитриться,
чтоб верней сгубить царицу.
– Подменить письмо? –На раз!
А в него вложить указ…
– Утопить в дерьме сестрицу!
– Да никто не согласиться.
– Я придумала сейчас!
Предоставить ей баркас,
и отправить на баркасе
к папе с мамой восвояси.
В день ненастный, перед штормом.
– Станет баба рыбам кормом!
В днище дырку осторожно…
– И гуманно, и надежно!
Как решили, так и было:
Мать царя письмо открыла
при боярах в день туманный
и прочла указ обманный.
Приказала строчки эти
ото всех держать в секрете.
Кто расскажет – зиздобол,
и получит в опу кол.
***
Среди ночи мать с дитятей
похватали словно татей
Помоляся, в час второй,
кинули в баркас с дырой.
Несмотря на непогоду
опустили в бурну воду,
и на утлом сем челне
отпустили по волне.
Ночь ненастная настала,
на волнах баркас кидало
то с волны, то на волну.
Эдак враз пойдешь ко дну.
Тут открылась дырка в днище,
и вода фонтаном свищет.
Полчаса без сильных мер –
и "Сушите весла, сэр!"
Крикнул сын: "Какой мудак
здесь устроил нам бардак?
Ты ли, царь морей Нептун,
старый йобаный пердун?
Ты зиздуй своей дорогой!
Наш баркас, Нептун, не трогай!
А не то, как утону,
глаз на опу натяну,
и заставлю им моргать!
Ты ферштейн, ипёна мать?
(Где таких он слов набрался
я, друзья, не разобрался.
Может, в царские хоромы
вкрался слесарь незнакомый,
и, пока трубу варил,
вслух при детях говорил?)
Распахнул Нептун ипало,
и, видать, очко сыграло.
Хоть и царь морской он, но –
не железное оно.
Волны сразу ниже стали,
в небе звезды заблистали,
месяц путь пробил во мгле
и баркас пошел к земле.
Даже течь, под шум прибоя,
ссохлась вдруг сама собою.
Так бывает иногда:
может целкой стать зизда,
коль молиться капитально,
хоть у фляди привокзальной.
***
Вот баркас пристал ко брегу.
Нет ни пищи, ни ночлега,
и царевич щурит глаз:
– Эх, пожрать бы – в самый раз!
Может здесь полно зверья?
Но ни лука, ни копья.
Коль не конен, не оружен –
на буя кому ты нужен?
Из трусов достал резинку,
тельный крест свернул в дробинку.
(Сложно, думаешь? Ну, прям!
Хули нам, богатырям?!)
И покрался вдоль ручья,
подстрелить хоть воробья.
Лишь поднялся по пригорку
видит дивную разборку:
Под ракитовым кустом
лебедь дергает хвостом,
а вокруг, тряся гузком,
ходит коршун голубком.
Приседает и кивает,
по-людски увещевает:
– Ах, красавица, довольно!
ну, отдайся добровольно!
Не вертись и не шуми,
только хвостик подними.
Я уж так тебя хочу –
за разок озолочу.
А лебедушка прекрасна
в крик кричит: "Я не согласна!
Ах ты, старый педераст!
пусть тебе гадюка даст!
Ты лукавством братьев всех
Подло ввел в содомский грех.
Ты и дядьку совратил.
Дядька герпес подхватил.
Горе всей моей родне!
А теперь пристал ко мне?
Сгину старой девой в сплине,
Но не дам тебе, скотине!
Тут царевич загундел:
– Это что за беспредел?
Эй, козел, тебе не ясно?
Видишь – дама не согласна!
Что ты пялишься, как лох?
Ну-ка быстро – хенде хох!
Чтоб видней в дальнейшем было,
можно в глаз, а можно в рыло!
И дробинкой из рогатки
прямо коршуну в сопатку!
Ярким пламенем пылая
загорелась птица злая,
только дым пошел окрест
(так святой возможет крест)!
Лебедица молвит страстно:
– ты сражался не напрасно!
То не коршун опочил,
колдуна ты замочил.
Не смотри на перья птичьи,
спас ты честь мою девичью,
и за храбрость за твою
раздобреешь, как в раю!
Я тебе открою тайну:
все, что было – не случайно.
От очей людских сокрыт
чудный замок здесь стоит.
Злой колдун, не зная сроку
предавался в нем пороку.
Но пропало колдовство:
завтра все узрят его.
Коль не струсишь, не сробеешь –
ты тем замком овладеешь,
Станешь знатен и богат
Как российский казнокрад.
Нынче ж оба, ты и мать,
натощак ложитесь спать.
Воротившись к мамке родной
лег царевич спать голодным.
Мать всплакнула, засыпая:
«Ох, судьбина наша злая!»
***
С солнца первыми лучами
видят терем пред очами.
Да не терем – цельный град –
полторы версты в обхват.
Куполов злаченых ряд
Ярче солнышка горят!
А окон-то! А окон!
по сто штук с пяти сторон!
То-то вбухано сюды
на окошки те слюды!
Где набо́льшее окно
надпись вязью "Казино"
Впереди сияют врáта,
будто кованы из злата.
А вверху, огнем пылая,
днем свет Божий застилая
надпись красная горит.
Сын царице говорит:
–– Я по буквам прочитал
«Клаб Хотел Гвидон Ройял».
Мне до клаба нету дел,
но пожрать бы я хотел.
Эта хатка, чую я,
будет вотчина моя.
Сходим, мать, туда пока,
да заморим червячка.
Мать и сын идут к воротам.
Там стоят мордовороты –
двухметровые качки,
блещут черные очки.
При дубинках, в камуфляже.
Нет надежней этой стражи!
Вдруг, навстречу из ворот,
искривив в улыбке рот,
выступает с видом лорда
звероподнейшая морда:
золотые галуны,
и с лампасами штаны,
широченный, как амбар.
Словом, ясно кто: швейцар.
Он ворчит: «Нельзя сюда!
Завертайте, господа.
Утром нет у нас приема,
и сеньора нету дома.
Наш Иль капо – чародей,
превращает в жаб людей.
Так пока в отлучке маг –
в жопу ветер, в руки флаг
Прего мистер, скузи, сэр!
Гоу хом, майн либе хер!»
Дав швейцару с лету в ухо
Говорит царевич сухо:
– Скажешь «хер» еще хоть раз –
принародно вырву глаз.
Я Иль капо. Даже выше.
Я отныне ваша крыша.
Твой колдун был туп и глуп,
Потому он нынче труп.
К бабе лез без этикета,
я пришил его за это.
Раздавил, как чижик тлю,
сильно наглых не люблю.
Так что с нынешнего дня
будешь слушаться меня.
Только тут швейцар врубился:
это новый босс явился.
На колени бухнул он
и сказал лишь: «Скузи, дон!»
Стражи головы склонили,
двери молча отворили,
и как есть, в грязи, в пыли
мать и сын вовнутрь вошли.
Тут же слуги прибежали,
все восторг изображали,
и неслось со всех сторон:
«Вив Иль капо! Вива дон!»
Громко «Доном» величают
ключ от офиса вручают,
катер бело-голубой,
секретаршу «Мисс Плейбой»,
бодигарда с мощным торсом
и ковер с высоким ворсом.
И, с согласия царицы,
начал тяжкою десницей
этим клубом править он
и нарёкся «Дон Гвидон».
***
Ветер по морю гуляет
и кораблик подгоняет.
Парус белый, медь горит,
Вверх, как буй, торчит буршприт.
Ходят важно, благочинно
Вдоль по палубе купчины,
в шубах, несмотря на зной,
с полной золотом мошной.
Видят остров с домом новым,
пристань с настилом сосновым,
Тяжких кнехтов черный ряд
да таможенный наряд.
А на пристани девицы
кажут морю ягодицы.
Пристают к заставе гости.
Их зовут раскинуть кости,
в баньке с девками погреться
и скоромным разговеться,
на стриптизе побывать,
в картах счастье испытать.
А когда дошли до точки,
под конец веселой ночки,
на прощальный закусон
кличет их к себе Гвидон.
Он купчинам наливает,
и при этом возглашает:
– Проигрались, господа?
Ну, да это не беда!
Раз пошли дела паскудно,
то пора домой, на судно.
Соберете вновь деньжат –
я вам снова буду рад.
Говорят ему купчины:
– Тяжкая у нас кручина:
Торговали целый год,
был на уровне доход,
но лишь к острову пристали,
нас как ЮКОС раскатали.
Нет ни денег, ни товара,
лишь портков осталась пара.
И лежит нам путь далек,
через море на восток,
к славному царю Салтану.
– Подавать я вам не стану, –
говорит им дон Гвидон.
– А Салтан-то ваш – гондон!
Без вины и без причины
утопил жену в пучине.
И с женою он, дебил,
сына ро́дного сгубил.
Так ему и передайте.
Ну, купчины, прощавайте!
***
Вот и небо посветлело.
Скрылось судно в дымке белой
а царевич смотрит вдаль,
и в глазах его печаль.
Тут он кнопку нажимает,
секретаршу вызывает
Та спросонья: "Что? Опять?
Можно лифчик не снимать?"
– Нет, на сей раз, крошка Стелла,
вызвал я тебя для дела.
Я с тобой читал вчера
файл агента Комара.
Он нам пишет неустанно
из хором царя Салтана.
Ты проверь свою постель,
извлеки его отель,
и немедля, в тот же час
Комару пошли приказ:
пусть в приемные покои
он веб камеру пристроит,
да пришлёт на мэйл отчет:
как там фатер пальцы гнет.
***
Дон Гвидон вкруг кресла ходит,
с монитора глаз не сводит.
Запись четкая, и даже
с датой и хронометражем.
Видит: в шелковом халате
царь Салтан сидит в палате
на престоле, и в чепце,
с толстой флядью на конце.
Тут донесся шум до слуха.
Девку царь смахнул, как муху,
снял чепец, одел венец,
спрятал под халат конец,
и состроил мину, вроде
обо всем скорбит народе.
Входят в залу в платьях пестрых
мать царя, царицы сестры,
у престола сев кружком
тихо чешут языком.
Рында рявкнул грозным тоном,
и к царю ползут с поклоном
в серых свитах из холстины
гости – знатные купчины.
Царь Салтан с златого трона
вопрошает изумленно:
– Эй вы, гости-господа,
что же с вами за беда?
Вы – да в тряпках. Что за чудо?
Аль за морем – сильно худо?
Корабельщики в ответ.
˗ Мы объехали весь свет.
За морем житье не слабо.
Будь ты негр, гей иль баба –
уваженье и почет.
Жисть там быстрая течет.
Торговали мы с доходом,
только все сплыло, как воды.
Остров на море лежал.
Там один лишь дуб стоял,
ни землянки, ни скотины
только пусто и пустынно.
Нынче же на месте том
выстроен огромный дом.
Называется он «Клаб»
Еж ли кто умом ослаб,
поддается там соблазнам:
бабы, карты, вина разны.
Казино и в ночь и в день,
в нем такая поипень:
вроде выиграл чуток,
а выходишь без порток.
И что хошь, любой каприз:
борщ, шампанское, стриптиз.
«Ты плати, мы все отыщем»,
но потом отпустят нищим.
Мы прошли тот адов круг,
все, что есть, спустили с рук.
Правит клубом Дон Гвидон.
Он сказал, что ты гондон,
этот, как его… дебил,
сына родного сгубил,
и без всякой без причины
утопил жену в пучине.
Не гневись ты, царь, пардон,
за слова виновен Дон.
Царь Салтан дивиться чуду.
Говорит он: «Гадом буду,
чудный клуб я навещу,
сам Гвидона опущу.
Пусть узнают в клубе оном,
как меня назвать гондоном!»
Тут царицына сестрица
Та, что стала кладовщица,
Вдруг Салтану в ноги – бух!
И завыла, точно дух:
– Брешут все купцы-собаки,
весь рассказ их – вздор и враки.
Зря зовут тебя дебилом.
Я-то знаю, как все было:
ты уехал на войну,
бросил тут жену одну,
вот она затосковала
и чуть-чуть пофлядовала.
Второпях, такое дело,
от арапа залетела.
Ты с войны не воротился,
и в негаданно родился
у царицы молодой
черный негр с бородой.
А сестрице стыдно было,
и она уж так просила
ей недельный отпуск дать:
маму с папой повидать.
Тут указ секретный твой
отпустить ее домой.
Царь пытался вставить слово:
– Я же не писал такого!
кладовщица продолжала,
словно муха прожужжала:
– Потерять мне правый глаз,
коль подделан тот указ.
Был указ в твоем же стиле,
вот ее и отпустили,
и она пустилась в море,
и себе и нам на горе,
и разбилась о скалу,
смерть на месте приняв злу.
Такова, видать, судьбина
что взяла ее пучина.
Это все из-за войны
и ничьей тут нет вины.
Что до ентой казино,
все мы знаем по кино.
Много чудного на свете.
Я видала в Интернете
на Ютубе ролик-жесть:
девка может злато есть.
А зовут ту девку Белка,
и шустра, хоть видом мелка.
В общем, Белка та мутант.
есть у ней еще талант,
мол, поет попсу, навроде
"Во саду ли, в огороде".
Слушал царь, раскрывши рот,
как свояченица врет.
Он, видать, в расстройстве был,
про Гвидона позабыл.
Дон Гвидон в селектор: "Стелла!
Ты, конечно, подсмотрела.
Комару пошли заказ:
тетке выбить правый глаз.
Мол случайно. С опохмелки!
И найди агента Белки.
Той, что песенки поет.
Номер будет – на улет.
А пока что, крошка Стелла,
ты надень халатик белый
Помнишь скетч "Визит к врачу"?
Я расслабиться хочу!
***
Ветер по морю гуляет,
и кораблик подгоняет.
Правит в дальние края
новгородская ладья.
Называется «ушкуй»
на носу дракон, как буй.
А ушкуйники лихие,
