Реми Медьяр
И тропами ушла на север
– За квартиру я ему буду должна триста тысяч. Но квартира отойдет мне – рассказывала Светлана Григорьевна и все выдохнули с облегчением – тяжело будет, наверно кредит возьму, но так лучше. Ему дали две недели на переезд, думаю он съедет через пару дней – она с надеждой глянула на Сергея Петровича, которого интересовал только денежный момент. Он в очередной раз напомнил себе, что очень здраво поступил, так и не женившись ни в первый, ни в третий гражданский брак.
– Как это всё печально. Может ещё сойдетесь? – вмешалась химичка, для которой финансовый вопрос напротив был неважен, а важны были отношения. Её жизнь никогда не была бедной, богатые родители, богатый муж и она даже в половину не понимала трагедии Светланы Григорьевны и её долга.
– Исключено – отчеканила Светлана Григорьевна – теперь я независимая и самостоятельная…
– Для меня русский как иностранный язык – оправдывалась Айга, а весь класс окружил её. Евтеев смотрел в стол – но я осилю ЕГЭ, просто надо чаще решать тесты, буду день и ночь решать.
– Евтеев, мать твою! – и Вовчик хлопнул его по плечу – под твою ответственность. Помоги, ты ж у нас с мозгами – Евтеев готов был сквозь землю провалиться, только не личные занятия с какой-то девочкой, которую он, итак, боится, как огня. Но опять-таки просил, хотя скорее приказывал Вовчик, чья увесистая рука лежала на его плече.
– Я могу давать списывать…
– И что толку? На ЕГЭ кто списывать даст? Мы хоть нижнюю границу пройдем, а она – у класса появилась новая объединяющая идея.
– Нет-нет, мне бы просто задания скидывать типовые, а то я ведь даже не знаю. У меня только эти учебники – Айга повернулась к Евтееву, он пыхтел и краснел.
– Я закину всё на почту и буду проверять – холодно сказал он и ушел.
– Я ошибаюсь или я давно не бил Евтеева? – спросил Вовчик и Света мигом пихнула его в бок – а что, он зазнался. Может ему в ашки пора перевестись? А то больно умный стал.
– Он струхнул – бросил Принц – он же с бабами вообще не умеет разговаривать – все закивали, а Таня закипела.
– С бабами? Ты сказал… о боже, и ты ещё смеешь судить Евтеева? Сам то ты как к женщинам относишься, говна кусок! – Принц усмехнулся, очередной бой с заносчивой девчонкой, но в этот раз он не планировал сдаваться.
– Ой, извините задели ваши феминистские взгляды. Суть дела не меняет, Евтеев просто стесняется. Так что Вован, тебе его не бить надо, а пожалеть – Вовчик кивнул и притянул на свои колени Светку. Здесь среди своих никто ничему не стеснялся. Они миловались, забыв о случившемся.
– Свою маскулинность засунь поглубже в задницу – огрызнулась Таня и посмотрела в ясные и чистые глаза Принца, но не улыбнулась, сдержалась. Так полагается истинной феминистке.
– То, что мне даровала природа в задницу не засунешь. Смирись уже, Танька, женщина лишь следствие мужского блага.
– Что ты мелишь? Нет, вы слышите, у него вместо мозгов только клеше о мужиках – возмущалась Таня, но всем было давно плевать. Верочка любовалась любовью Вовчика и Светы, остальные сидели в телефонах и только Айга смотрела в стол и думала, что будь она среди оленеводов всё было бы иначе. Там она была на своем месте, а здесь, здесь она была чужая.
Однако молчаливое дело Евтеева Никиты пошло в гору. Он со всей ответственностью подошел к заданию и заваливал почту Айги заданиями и разборами. Две недели и даже старушка учительница начала подмечать улучшения, до которых остальным уже как будто не было дела. Впереди зрел май, горячий, любимый май и пугающий поход в леса в конце месяца.
Глава 3
– В ногу идем. Евтеев, с правой, а не с левой – командовала Светлана Григорьевна. Солнце палило нещадно, совсем не по майскому, а на носу был великой праздник «9 Мая» и каждый класс должны был с песней гордо маршировать на общей линейке на школьном плацу. Бэшки, как всегда, были худшими из худших, песня не пелась, шаг не чеканил, тогда как ашки должны были с гордостью открывать парад неся в руках знамя победы. Честь эта давалась не каждому и подняла очередную волну протеста среди бэшек, которые приложили все свои усилия, чтобы максимально отразить свое равнодушие к данному мероприятию.
– Извините, я путаюсь, где право, а где лево – отвечал Евтеев, стоящий в самом конце в силу роста. По этой же причине его ошибки были заметнее всего. Рядом, на его радость, шагал ничуть не лучше Гриша, а за ним Айга.
– Мы будем ходить здесь до ночи, пока не получится – угрожала Светлана Григорьевна, потрясая кулаком.
– Мне дурно станет, я не могу до ночи тут ходить – жаловалась Таня из первого ряда.
– Танечка, свежий воздух и солнышко, тебе на пользу – ехидничал Принц со второго ряда.
– Пошел к черту! – бросила в ответ она и Светлана Григорьевна закрыла лицо ладонью. Она устала. Муж так и не переехал и споры вернулись. Он увиливал, не желая покидать квартиру. Теперь их отношения перешли на новый уровень, да с таким размахом, что двумя днями ранее они перешли к драке.
Светлана Григорьевна пыталась его силой выкинуть из квартиры, но получила хорошенького леща по лицу, и никогда ранее не участвуя в драке с мужчиной, растерялась. Уснули они молча на том же продавленном диване, на котором когда-то давно любили друг друга со всей страстью. Теперь с такой же страстью они друг друга ненавидели. Поэтому думать о том, как наказать Таню за её грязный язык она уже не могла. Не могла она и замечать, как Евтеев отошел от роли вечного шута, не могла замечать, как Парфенов и Таня кидаются друг на друга словно дикие собаки и точно не могла заметить, что Света, её надежда и опора всякий раз поворачивает свою аккуратную головку в сторону бандюгана Вовчика. Класс менялся со скоростью света, гормоны играли, рвались нервы школьников, учителей, родителей, вокруг были целые паучьи сети из лжи и секретов. Айга чеканила шаг, считая в голове сколько ей осталось до восемнадцати лет, осталось ровно три недели, а потом она будет предоставлена сама себе и на это имелись свои планы.
– Евтеев, ну это же левая, ну сколько можно то? Господи – сокрушалась Светлана Григорьевна – поменяйся с Гришей, быстро.
– Привет – тихо сказала Айга, не найдясь, что сказать, когда Евтеев встал рядом с ней. Такой же хмурной как обычно, он сразу потерял былой запал, хотя по левую руку шаркал ногами Гриша.
– Привет, как русский? – спросил он, не поворачиваясь к ней и подумал, что наверно это первый его настоящий вопрос к девушке. Да, он мог болтать с одноклассницами, но в роли шута, никак не в роли мужчины.
– Тебе лучше знать, но мне кажется я делаю успехи – они топали ногами, Евтеев кивнул.
– Да, думаю ты сдашь на четыре точно. Не переживай – он мельком на неё посмотрел, узкие глаза будто насмехались над ним – правда, всё хорошо – и он улыбнулся, а в ответ получил эту ехидную улыбку дикарки. Да, для него она была не просто новенькая девочка в классе, для него она была дикарка с севера, та, про которых рассказывали в документальных фильмах. Суровые люди, живущие в юртах и постоянно перемещающиеся с места на место. Ему даже казалось, что пахнет Айга как-то иначе. Не тот сладкий парфюм, какой любили все девочки в классе, а что-то терпкое, тяжелое, что его молодые руки не могли бы унести.
– Спасибо, я твой должник – ответила Айга, и Евтеев ещё больше смутился. Окрик учительницы вернул его с неба на землю.
– Вова, не кури хотя бы здесь!
– А где мне курить? Светлана Григорьевна, мы на улице, успокойтесь уже – успокоиться тут не мог никто. Это буйство пермской весны проникало во всех и больше нельзя было идти стройными рядами, руки махали как попало, ноги не слушались. Слишком молодые, слишком потерянные в мире, где их по-настоящему не слышал и не слушал никто.
– Я хочу Верку на свидание позвать – нервно шепнул Гриша Евтееву и тот подавился смехом, потом спутал ноги, но уже было без разницы – не ржи, она мне нравится.
– Приехали.
– Она смотрит так и про любовь ей всё нравится. Ну а что? Вовчик значит может со Светкой кутить, а я не могу даже к Верке подъехать? Не честно – Евтеев вздохнул, никто ему в классе не нравился, может в пятом он ещё любил кого-то, но потом всё стало так скучно, и он затесался в шуты, так что все его видели только в неприглядном свете. Такие мальчики веселят, но не привлекает, а он поздно принял эту непреложную истину, каким должен быть желанный мужчина. Он не заметил, как коснулся тыльной стороной руки Айги, потом снова и заволновался.
– Ну пригласи, что я ещё скажу – путанно отвечал Евтеев, хотя Гриша ожидал насмешек, угроз всё и всем рассказать, но Евтеев был не тот, вообще никто в классе уже не был таким как раньше и Гриша не своим слабым умом, но своим чутким сердцем понимал, что весь класс уже куда-то перешел и он следом за остальным кидался в омут с головой.
– Что Гриша, что Никита, у вас мозгов вообще ни на йоту? Правая, там, где рука, которой вы пишите – возмущалась Светлана Григорьевна уже не зная, как донести свою мысль до малолетних оболтусов.
– Я левша – отвечал Евтеев, выглядывая из-за спины Гриши – может поэтому путаю, вы не думали?
– Ты мне еще позубоскаль, совсем страх потеряли! – грозилась она, но все понимали, что это только пустые слова, по одному лицу Светланы Григорьевны было ясно, что сегодня она никого по-настоящему не накажет, а может уже и никогда. Школа кончится, начнется другая жизнь и она эта странная биологичка останется в прошлом. Всё менялось раньше, чем должно было и от этого одиннадцатый Б волновался, тревожился, курил больше чем обычно и ругался грубее чем обычно.
Кто-то взвизгнул во втором ряду, толпа замерла пытаясь понять, что случилось, а потом взывал Вовчик.
– Врача! Светочка, что с тобой? – Светлана Григорьевна ринулась в толпу прося всех разойтись – она просто упала, упала – бормотал он, удерживая легкое тело своей любимой в руках. Остальные с ужасом наблюдали за мертвенно-бледным лицом Светочки, расступались от громогласных команд учительницы.
– Неси в тень и воды, принесите воды! Я сбегаю в медпункт. Наверно обморок от жары – говорила Светлана Григорьевна, вмиг забывшая о своих невзгодах. Класс волновался, Светочка, её любимая ученица не приходила в себя и Вовчик, здоровяк и бандит нес её под козырек крыши. Все волной двинулись за ним, кроме Евтеева. Он стоял в стороне и наблюдал за всем происходящим. Его не пугало это, потому что он счел состояние Светы за обычный обморок и не волновался. А Вовчику как её возлюбленному полагалось волноваться, и он волновался за всех сразу. Девочки шушукались, кто-то принес графин с водой, Светлана Григорьевна принесла нашатырь. Танечка расстраивалась, что не она теперь эпицентр внимания и её вроде шаткое здоровье подвело и не вызвало обморока.
Айга отошла подальше, чтобы не мешать. Её здорово напугал визг Тани, которая первая заметила, как повалилась Света и попыталась удержать девушку, но сил не хватило. Таня в силу болезни, а может в силу физической подготовки была слабой и едва-ли могла удержать пятьдесят килограммов на своих руках. Теперь она суетилась среди остальных, обдувала лицо бледной Светы платочком и причитала на манер старой бабки. Причитания эти долетали до ушей Айги и она склонила голову на бок вглядываясь во всю эту шумиху. Такой она сама себе казалась далекой, такой оторванной от этой бурной жизни школьников, которые имели за плечами кучу проблем, секретов, совсем не соответствующих их возрасту. Айга была далеко на севере, там, где будто седые степенно ходили олени, закидывали рога на спину и выли, разгоняя тишину бескрайней пустоши снегов. Здесь под жарким майским солнцем она была чужая и никак не могла вклиниться в обычную жизнь подростков.
Евтеев поглядывал на неё и видел тоже самое, что чувствовала сейчас она. Оторванная от общей суеты, смотрящая куда-то далеко за пределы этого места. Он гадал, что она ищет своими дикими глазами в этих прирученных местах. Таким дикаркам здесь не место, а приручи их потеряешь всё это нежное и холодное очарование. Она резко обернулась на него, будто чуя силу его мыслей.
– Оклемалась вроде – сказала она и Евтеев кивнул – Никит, а ты падал в обморок?
– Да нет вроде – отвечал он – Светка впечатлительная и нежная натура, так что она от чего угодно могла упасть в обморок, ты… – он замолчал, опять ему хотелось сказать те странные для его уст слова «не переживай».
– Что? – удивилась Айга и подошла ближе – какие ж у тебя глаза то синие – Евтеев сразу забыл, что он там пытался сказать, потому что так прямо ему никто и никогда и ничего такого не говорил, тем более особи женского пола, с коими, как и был прав Вовчик, Евтеев общался с великим трудом и только на манер глупых шуточек. А тут глаза, его блекло голубые глаза в которых он ничего такого не видел, а она смотрит, словно вот сейчас вырвет их и унесет с собой в свою северную страну – знаешь, вот когда вода стоит по весне, а под ней лед ещё, тогда она такого же цвета становится.
– Какого такого же?
– Как глаза твои – спокойно ответила Айга, для которой такие слова ничего не значили, просто интересное и красивое замечание. На севере учишься в этой пустоте искать красоту, чтобы хоть за что-то глаз цеплялся. И также с людьми, когда для всех остальных глаза Евтеева были глупыми и не важно какого цвета, для Айги они были напоминанием о доме. О том, другом доме, из которого её вырвал отец.
– Как в школе? – Айга поставила бережно рюкзак на полку и выпрямилась с грацией кошки. Отец был дома, раньше обычного он пришел с работы и Айга совсем не радовалась его приходу. Они не ссорились, не ругались, но и не подчинялись друг другу. С тех пор как он через суд лишил мать родительских прав и забрал Айгу из оленеводческого поселка в Когалым она больше не пыталась бороться, ведь шаманы не врут, шаман сказал, а значит так и должно быть и всему свое время.
– Хорошо – коротко ответила она и прошла дальше по коридору.
– Одноклассники не обижают? – он шел за ней, словно с мольбой или с желанием прогнуть дикую Айгу под свое. Но слишком долго она жила с оленеводами, что сердце её было словно не здесь, а лежало замороженным где-то во льдах севера, и чтобы он не делал, Айга не отзывалась так, как желал он.
– Нет, они приятные ребята – она улыбнулась материнской улыбкой, и отец ушел в кухню. Главным оружием Айги против отца была её улыбка, точная копия улыбки матери, которую он так и не смог забыть.
Его звали Константин, некогда бурильщик на скважине, а теперь сварщик на стройке, встретил мать Айги ещё в далекие девяностые, когда север начал оживать, выкачивая из недр галлоны бесценного сырья. Он молодой, только после службы и она, дикая северная женщина, что привозила со своими родными на продажу в поселок вахтовиков всякую северную ерунду. Меха, рыбу, оленину и прочее. Ему сразу же приглянулась молодая черноокая дикарка, которая и на русском то не говорила. Он ещё страстный в те годы гадал, какая она под толщей олених шкур, из которых шили умелые северяне одежду. Всегда розовощекая, всегда громкая, она так и манила и завязался странный почти немой роман.
Родилась Айга. Пять долгих лет они прожили вместе, пусть и не душа в душу, но хоть как-то. Жена так и не говорила на русском, знала несколько фраз и только по этим нескольким фразами они и могли понять друг друга. Константин видел, как с каждой сменой дня и ночи возгораются глаза жены и как смотрит она куда-то вдаль. Что она там искала он не знал. Потом он купил домик в вахтовом поселке, обустроил быт и местные бабы даже завидовали дикарке. Мол отхватила себе мужика с руками и мозгами. Так ещё и при деньгах, ходил в хорошей и уважаемой должности, которая жене была по боку. Деньги её мало волновали, только всё она просила ехать его, куда он не понимал. В голове до сих пор звучали слова.
– Ехать, Костя, ехать – повторяла она и металась по приземистому домишке собирая вещи. Разумеется, Костя никуда её не выпускал и не отпускал. В поселке было полно молодых и не молодых мужиков, и баб в соотношении с ними имелось в недостатке. Так что ревность начала его снедать, когда жена ходила по поселку, пусть и с дитем, но всякий раз его окатывало жаром, стоило кому-то из мужиков со смены сказать, что болтал он давеча с его женой.
О чем можно было болтать с женщиной, которая на русском и двух слов связать не могла Костя не знал и не понимал, так что все подозрения пали на измену, и он принялся изводить жену. Запирал в доме, требовал не гулять по поселку и всё зря. Разве запрешь ветер? Нет. А с весной прибыли и оленеводы и красавиц Шанту. Юный глава оленеводческого племени, только принявший бразды правления, он ходил по поселку вахтовиков как хозяин и будто нарывался на драку. Всё то в его понимании украли русские, а что не украли, то потравили так, что и прикоснуться к этому было грешно. А потом он увидел её и не смог стерпеть.
– И её взяли? А не силой ли? – вопрошал он и заговорил с женой Кости на её родном языке.
Ту ночь Костя запомнил на всю жизнь. Он вернулся со смены и застал дом холодным и пустым. Еда не грелась на плите, чайник не свистел, вокруг стоял мрак и молчала не топленная печь. Поселок поднялся на поиски жены одного из своих. Зашумели бураны вздымая рыхлый снег, замелькали фонари, но могли ли нагнать табор оленеводов железные машины?
Только спустя пять лет Константин сумел выйти на жену и взяв в руки закон забрал дочку с собой, надеясь, что следом за ней уйдет и его любовь. Уйдет и заживут они как раньше. Однако оленеводы спокойно отпустили девочку, которая визжала и брыкалась как молодая кобылка. Константин полагал, что дикий народ побаивался сотрудников полиции и потому не лез. Он видел, как Шанту грозно смотрит на него, обнимая мать Айги и что-то нашептывая ей, на своем, никому не понятном языке.
Годы шли, Айга росла, превращаясь в свою красавицу мать и Костя вдруг понял, что хуже этого ничего не может быть. Жена, его любовь ходила по дому в образе его дочери, которая не признавала в нем отца. Они будто сожительствовали, даже можно сказать вынужденно, но никак не были отцом и дочерью. Айгу нельзя было к чему-то принудить, если она того не желала сама. С той же уборкой всё было по её плану, а не по плану отца. А ежели он пытался устанавливать свои порядки, то и без того молчаливая Айга замолкала на долгие дни, а порой и недели. Такое не снесет ни один отец и больше он ей не перечил, однако держал при себе и пытался увезти всё дальше и дальше от севера, чтобы не видеть, как ночами Айга стоит в очередной съёмной квартире и смотрит в темноту окна, также, как когда-то смотрела мать. Он знал, её зовут там, зовут через сотни километров, и она их слышит.
