Николай Родионов
Журнал «Парус» №79, 2019 г.
Цитата
Дмитрий ВЕНЕВИТИНОВ
НА НОВЫЙ 1827 ГОД
Так снова год, как тень, мелькнул,
Сокрылся в сумрачную вечность
И быстрым бегом упрекнул
Мою ленивую беспечность.
О, если б он меня спросил:
«Где плод горячих обещаний?
Чем ты меня остановил?» —
Я не нашел бы оправданий
В мечтах рассеянных моих!
Мне нечем заглушить упрека!
Но слушай ты, беглец жестокой!
Клянусь тебе в прощальный миг:
Ты не умчался без возврату;
Я за тобою полечу
И наступающему брату
Весь тяжкий долг свой доплачу.
Художественное слово: поэзия
Николай РОДИОНОВ. Боль моя, свет в окне…
ПЕРЕЖИТЬ БЫ ВСЁ ЭТО
Пережить бы всё это, пережить бы – и всё.
Стать частичкой кометы, залетающей в сон.
Пролетающей мимо вот таких же землян.
А коль неотвратимо, – с головой в океан.
Там увидеть, что раньше видеть просто не мог,
Что позволено павшим, отслужившим свой срок.
И сквозь воду, сквозь землю, если надо, пройти.
Что ж, и это приемлю, буду невозмутим.
Возмущать буду воздух, волны буду вздымать.
Для того я и создан – их тревожить опять.
Тот, кто стал или станет частью этих стихий,
Потревожит сознанье и проникнет в стихи.
ЖИВУ СТИХАМИ
Не весами, не шагами, не часами
Или днями измеряю жизнь свою,
А красивыми, удачными стихами.
Тем живу, на том с недавних пор стою.
Вспомнить многое могу из жизни прошлой.
Были мрачные и светлые деньки
В жизни прошлой, сорняком давно поросшей,
И в стихи мои пролезли сорняки.
И полоть-уничтожать их слишком поздно,
Но я всё-таки пытаюсь иногда, —
И стихи мои отсвечивают прозой,
И легко в них можно время угадать.
И мои, и современников ушедших
Настроения и мысли я пишу,
Тем как будто бы заделываю бреши,
Восстанавливая пройденный маршрут.
Приукрашивая и сгущая краски
Незабвенного былого бытия,
Я пишу стихи, похожие на сказки,
Но, по сути, это – те же жития.
ОКТЯБРЬ
Октябрь. А что хоть изменилось?
Лишь на окно ложится сырость.
Давно пугают нас дождём,
Но мы его напрасно ждём.
И вот уж серый полог рвётся,
Из туч выглядывает солнце,
И ветерок игрив под ним,
Игрив шалун, неутомим.
Купается в просторе мглистом,
Срывает и бросает листья
И в прорубь неба, в синеву,
И на зелёную траву.
Поспать бы мне, но вот – не спится,
И всё сильнее поясница
С начала осени болит,
И я – медлительней улит.
Едва встаю и разгибаюсь…
Окно моё – как белый парус
Притягивает страстный взгляд.
И что я вижу? – листопад.
Зелёные деревья – тени
Янтарных клёнов, вместе с теми
Так восхитительны они,
Как только вот в такие дни.
А дни-то, дни-то всё короче…
Вдаль рвётся сердце, но не хочет
Помочь ему спина… Янтарь
Стекает на асфальт: октябрь.
***
Вот и улетели журавли,
Что-то на прощанье прокурлыкав.
Властелины неба и земли
Силою исполнены великой.
Силою такою, что душа,
Сирая моя душа стремится
В небо вслед за ними поспешать,
Видя и себя могучей птицей.
Праведные птицы высоко
Над землей своею пролетают.
И не знают, а блюдут закон
Божий, потому и ближе к раю.
Клин летит, слежу за ним с тоской,
Будто бы прощаюсь с ним навеки.
Праведность бывала ли такой
Хоть в одном безвестном человеке?
Говорят, и люди так могли —
Без приспособлений оторваться
От земли. Так, может, журавли —
Люди после всех реинкарнаций.
И тогда понятно, почему
Радостно, тревожно и печально
И душе, и сердцу моему
Нынче, в состоянье изначальном.
НУЖЕН ОТДЫХ
Что ж, я согласен, странно это —
Торжествовать во мраке дней
Осенних, вспоминая лето
И поиск ласковых теней.
И помня дни, что длились дольше,
Чем даже ночи в октябре.
В снегу не хлюпали подошвы,
И нос от ветра не горел.
Природа летом ликовала,
А не грустила, как сейчас,
Когда листва, упав навалом,
Шуршит, за каждым волочась.
И дни – как солнечные пятна,
Но дарят грустью и тоской.
И я грущу, но мне приятны
И эта грусть, и мой покой.
Летят, как листья, дни и годы,
Подвластные тугим ветрам.
Всему на свете нужен отдых,
Всему и всем, и мне, и вам.
ПРЕДЗИМЬЕ
Собачий лай и карканье ворон,
И грохот жести долетает с церкви.
И – самый первый снег со всех сторон,
И я, ничем не защищенный, в центре.
Резьба резва.
Хозяин подошел,
Оценивает новое строенье.
Умелец, черт возьми:
Построен хорошо
Крестьянский дом,
Не дом – стихотворенье!
Кобыла тянет за собою стог,
Скрипит под грузом старая телега.
Нелегок путь:
И грязь, и мало снега,
Но время, время запасаться впрок.
Вдали костер.
След тянется к костру.
Повсюду жизнь,
У всех свои заботы…
Поставлю-ка и я свой стихотворный сруб
В еще не обжитых снегах блокнота.
Позвольте мне прощенье заслужить
За грех,
Что разделил в свой час со всеми,
За то, что появился,
Чтобы жить
С неистребимой верою в Спасенье.
***
Город в белой рубашке
За узорным окном.
Начинал, помню, с бражки,
А закончил вином.
Город в белой рубашке
За окошком застыл.
Его облик вчерашний
Я еще не забыл.
Город в белой рубашке.
Он вчера еще цвел:
И душа нараспашку,
И людское лицо.
Город в белой рубашке
Обескровлен весьма:
Бьет мороз без промашки,
Торжествует зима.
Город в белой рубашке,
Если это – не я.
За какой грех мой тяжкий
Не приемлет земля?
Город в белой рубашке
В белоснежном раю?
Никакой нам поблажки
Небеса не дают.
Город в белой рубашке
Притворился совой.
Пусть крылами не машет,
Но хотя бы живой.
Город в белой рубашке
Нелюдим, молчалив,
И кутеж бесшабашный
До утра – будто миф.
Город в белой рубашке,
Ты куда же всех дел?
Нет на улице нашей
Ни ворон, ни людей.
Город в белой рубашке
Белым маревом дня
Тихо, как промокашкой,
Промокнет и меня.
Город в белой рубашке,
Ты же не мавзолей,
Так давай – по рюмашке,
И гляди веселей!
ЭТОТ МИР МОЙ…
Я смотрю на серебряный диск,
Что висит над заснеженной крышей.
Ничего в этот миг
Нет светлее и выше
Здесь, в подлунном,
Где мы родились.
Если ж в бездну мой взгляд устремлен,
Становлюсь я слепым и безмолвным.
Нас там нет и не будет.
И снова
Возвращается жизнь, словно сон.
Под заснеженной крышей мой дом,
Возле лунной дорожки – крылечко.
Этот мир мой,
Такой же невечный,
Темен, низок, но манит теплом.
ВСЁ УЗНАЛ
Всё узнал, что мне было позволено,
Всем уже насладился вполне,
Но приходит без спроса, назойливо
Новый день с тем же самым ко мне.
Удивляет не мрачной погодою —
Разве можно меня удивить
Тем, что боги на голову воду льют,
Искажая докучливый вид?
Удивляет отсутствие нового
В новых сутках кромешной тоски:
Тот же мрак, тот же дождь, то же логово,
Тот же век давит мне на виски.
Двадцать первый, пещерный, безумием
Толп людских переполнен, как встарь,
Не расставшись с египетской мумией,
Пригвождённый к распятью Христа.
Что тут нового, что необычного
Мог бы, будь я бессмертным, узнать?
Что ни царь – то боярство с опричниной,
Бедный люд и беспутная знать.
Делят земли, моря, даже то, что им
Никогда не достать в небесах.
Грех известен давно, но неодолим,
Никакой с ним не справится страх.
ТАК ВОТ ЖИЗНЬ И ПРОХОДИТ
Так вот жизнь и проходит, в заботах, которых не счесть,
Да еще и бесплодных, навязанных кем-то, немало,
Да ещё я пишу нескончаемый свой палимпсест,
У которого нет до сих пор ни конца, ни начала.
Предыдущий, нет-нет, не смываю с пергамента текст,
Не готов распрощаться со всем, что написано в прошлом,
Но уже надоело одно, и другое вот-вот надоест,
Словно мох на камнях – для чего, неизвестно – проросший.
Так вот жизнь и проходит. Застрявший в её мелочах,
Я не вырвусь уже из земного порочного круга,
Где кричать бесполезно, но я не умею молчать,
Вою вновь и кричу, зная цену напрасным потугам.
Можно лечь и не двигаться, просто смотреть в потолок.
Это было б разумнее, чем каждый день суетиться.
Нам, родившимся здесь, почему-то пока невдомёк,
Что Земля – это камень, а вовсе не вольная птица.
Что когда-то она возвратилась на круги своя,
Что привязана прочно, навечно к палящему солнцу.
И ещё никому Бог покинуть их не позволял,
Да и вряд ли позволит. И что нам ещё остаётся?
Так и будем летать неразлучно с планетой, пока
Не растает она, не исчезнет, забытая Богом.
Вот стою и смотрю на летящие вдаль облака,
Вслед за ними ведёт уходящая в небо дорога.
ПУШКИН ЗНАЛ
Выходит, Пушкин всё же прав:
Труд помогает исполненью
Желаний. Рыбку не поймав,
Как ты договоришься с нею?
Удачный случай, вся ли жизнь
Нужны для вылова той самой,
Что может даже миражи
В реальность превратить устами.
Выходит, Пушкин это знал:
Устами всемогущих рыбок
Хлам превращается в металл,
Похожий на пески Магриба.
На взморье видел терема?
Нырял за рыбкой дни и ночи? —
Для всех она – глуха, нема,
А для тебя – проси что хочешь.
Такая рыбка золотой
Была, и быть иной не может.
Поймал, так не спеши, постой —
Вдруг и тебя одарит тоже.
***
Словно искры в шампанском,
Огоньки женских глаз —
Столько в них жгучей страсти
В этот миг, в этот час!
Я не помню, не знаю,
Как прошёл этот год,
Да и знать не желаю,
Как и то, что грядёт.
Собираются знаки
Зодиака во мгле.
Обезьяны, Собаки,
Ну-ка быстро ко мне!
Собирайтесь на праздник
Моих грёз и тревог.
Я люблю вас – и разных,
И единых, как Бог.
Вы моё превосходство,
Боль моя, свет в окне,
Что так ласково льётся
И потворствует мне.
Пусть ко мне уж никто так
Не внимателен, пусть.
И сегодня я кроток,
И в глазах моих грусть.
Змеи, Крысы, я жажду
Вас всех вместе обнять
И для каждой, для каждой
Сделать что-то на ять.
В этот миг новогодний
Как я счастлив, что вы
Были… Где вы сегодня
И в кого влюблены?
Без обид, без обмана
Приходите в мой дом.
Ни одна Обезьяна
Жить не хочет с Котом.
И Собаки, и Свиньи
Разбрелись кто куда.
На моей половине —
Чёрных дней череда.
Словно искры в шампанском,
Огоньки женских глаз —
Столько в них жгучей страсти
В этот миг, в этот час.
Я не помню, не знаю,
Как прошёл этот год,
Да и знать не желаю,
Как и то, что грядёт.
Светлана СУПРУНОВА. Лишь те слова, которые нужны
ПОЭЗИЯ
Забыть слова на месяцы, на годы,
Отшевелив губами, замолчать,
Остаться дома из-за непогоды
И не суметь ненастье обругать.
Смотреть в окошко на кресты и флаги,
Копить печали, словно вызревать,
Водить пером впустую по бумаге
И вспоминать слова, и вспоминать.
Отгоревать, отплакать, отсмеяться.
Но вырвутся из снежной целины
На белый свет – как заново родятся —
Лишь те слова, которые нужны, —
Невычурные, самые простые,
И вспыхнет свет божественный в ночи,
И сбудется – заговорят немые.
Утихни, каждый, слушай и молчи!
***
Старушка грядки прибирает
И в церковь носит все грехи.
Как хорошо: она не знает
О том, что я пишу стихи.
Что страшно мне одной в квартире,
Что, света лунного боясь,
Порой не сплю и в этом мире
Не очень как-то прижилась.
Я для старушки лишь соседка,
Идёт она, душой светла,
Бывало, скажет: «Тётка Светка,
Тебе гостинцев принесла».
Придёт ко мне пустая редко,
То яблок даст, то огурцов.
Её простое «тётка Светка»
Дороже мне моих стихов.
Ей не до злых, не до богатых,
Чего за них переживать?
Без этих пальцев узловатых
И строчки мне не написать.
ПОСЛЕДНИЙ ЖИТЕЛЬ
В деревне единственный житель,
Ни шума, ни звона окрест,
Отшельник, а может, смотритель
Суровых запущенных мест.
Весной огородик вскопает,
Не страшно средь леса вдовцу,
И зайцы, и лисы, бывает,
Без страха подходят к крыльцу.
Залает приблудная шавка,
Не сыщешь печальней земли —
Не ходит сюда автолавка,
Дороги травой заросли.
Холодные ветры всё древней,
На карте участок пустой,
Как будто с ушедшей деревней
Всё меньше России самой.
А он как оставлен на страже,
Сидит у могилы мертво
И как-то не думает даже,
А кто похоронит его?
БУДЕМ ВРАТЬ
Так живём, и враки не мешают,
Лесть везде, картина такова,
Что свободно по миру гуляют
Липовые справки и слова.
Врём кому-то, чтоб привлечь вниманье,
И, увы, неправедным путём
Получаем от других признанье.
Мы признанье, в общем-то, крадём.
По привычке, что ли, гнётся шея,
Нелегко, но нужно подыграть,
В кабинете чьём-то, не краснея,
За рубли в конверте будем врать.
За значки, за грамоты на стенах,
Чтоб на лире далее бряцать,
И душа, погрязшая в изменах,
Потихоньку станет погибать.
Будем врать за премии большие,
Перед властной кликой мельтеша.
Мы-то настоящие – какие?
Хоть маленько светится ль душа?
***
Не дай мне, Боже, видеть трон
С усевшимся на нём нахалом,
И служек, каждый с опахалом,
И всех спешащих на поклон.
И с трона милости не дай,
Подальше бы от злого глаза,
Чтоб не коснулась, как зараза,
Рука простёртая – «Лобзай!».
Пускай бы благостные сны,
Чтоб ни злодея, ни кумира,
О дай мне, Боже, тишины,
О дай нам всем добра и мира!
***
Не сбежать от непогоды
В этом городе большом.
Дождик дряблый. Пешеходы,
Каждый под своим зонтом.
Небо хмурое над ними,
Пешеходы тут и там,
Каждый с мыслями своими,
По своим спешит делам.
Жёлтый лист к асфальту липнет,
Выйдет кто-то под зонтом,
И послышится, что всхлипнет
Жёлтый лист под каблуком.
Осень лада насулила,
Под дождём хожу, дышу,
Отбоялась, отспешила
И сегодня не спешу.
Будто шаг в обличье новом
Замедляю до креста.
Я всё та же, с добрым словом,
И впервые без зонта.
***
Взяла ведро – одно, другое,
Окно помыла, пыль смела.
Стекло прозрачное такое,
Как будто вовсе нет стекла.
Светло, безветренно и словно
Меж стен привычных не окно,
Как будто живописец ровно
Своё повесил полотно.
Перед забором сухоцветы,
Соломы ворох на возу,
Висят последние ранеты,
И листья плавают в тазу.
И вот не спрятаться от шума,
Неслось, гудело за версту,
И барабанил дождь угрюмо,
Стекали капли по холсту.
Так мокро было и уныло
И над верхушками темно.
Картину чудную размыло —
И я увидела окно.
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Тёплых слов бы, тёплых взглядов,
Но простужен этот мир.
Утепление фасадов,
Утепление квартир.
От дождя и снегопада,
Чтобы стужу побороть,
Установят всё, что надо,
Обогреют нашу плоть.
Вышли мы – и не чихнули,
В суете, да всё шутя,
Там хромого подтолкнули,
Тут обидели дитя.
Всё расчётно и платёжно,
Взял бумажку – и пиши.
Это сложно, очень сложно —
Утепление души.
***
Возьмите за руку меня,
Ещё с водою жизни чаша.
Пускай мне будет, как броня
От бед, ладонь большая Ваша.
Пойдём без сумок, налегке,
С ключом от дома, чтоб вернуться,
Два старика – рука в руке —
Пусть молодые улыбнутся.
Дойдём до старого крыльца
На улице притихшей нашей,
Пускай бы только до конца
Моя ладонь всегда под Вашей.
Вячеслав РЫЖЕНКОВ. Еще ничего не случилось
ЗВЕЗДА-СВЕЧА
Памяти Андрея Зверева
Сияет скупо в небесах
Звезда разбившихся пилотов…
Звезда оборванных полётов —
Мечта и смерть,
Восторг и крах.
Стремиться к ней на склоне дней
Зовёт лишь память испытаний,
Угар несбывшихся желаний
Да гул умчавшихся коней.
Но не сгорай, звезда-свеча!
Тепло костра, уют камина —
Земная жизни половина —
Ничто без твоего луча.
Всегда зовёт, всегда в полёт.
Хоть ничего не обещает.
Во тьме по-прежнему сияет,
Как будто жжёт, как будто ждёт.
ОТРАЖЕНИЕ
Пустые мысли,
Пустые звуки.
Слова закисли,
Поникли руки.
Под редкой шапкой
Волос остатка
Ни грамма смысла.
Зрачки да шапка.
Взреветь октавой?
Ну, что ж, попробуй.
Коль надоело
Реветь коровой.
ВОТ И ВСЁ…
Свалился дуб. Распалось королевство.
Закисла явь: не греет, не цветёт.
Доели детки пыльное наследство,
Сглодали, обсосали переплёт.
Гуляй пурга, стучите льдинки в доски,
Накрой сугробом, белой пеленой
Следы всех тех, кто здесь оставил кости,
В компании с обувкой жестяной.
Гордись и помни, нет того, что было.
Проходит всё.
Приходит не всегда.
На смену лани – сивая кобыла,
Взамен хлебов – пустая лебеда.
ЕЩЕ НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ
Как всё славно вокруг,
Наше поле раскинулось справа.
А вот там скотный двор,
Коновязи, курятник и дом.
Степь до самого неба,
Друзья, пикники и забавы.
Лучше нет ничего.
Всё родное, живое кругом.
Ураган налетит —
Мы с Тотошкой укроемся в погреб.
«Не ворчи, дурачок,
Там за тучами нет ничего».
Налетит и умчится.
И снова всё станет спокойно.
Здесь мы дома, Тото.
А ведь это главнее всего.
БАБОЧКИ И ПЧЁЛЫ
Прозрачной дымкой нежных лепестков
В саду застыли яблони,
и Пчёлы
Жужжащею командою весёлой
Вились средь бело-розовых цветков.
«Опять сюда суются трепыхалки!
У нас без них работы через край», —
Ворчит Пчела.
«Да не переживай!» —
Другая отвечает: «Перепалки
Не нужно. Им ведь только хоботки,
Чуть обмокнуть, и будет с них довольно.
Нектара хватит всем. Гляди, как вольно
Всё расцвело. Сбирай да волоки!»
«Мы целый день снуём вперёд-назад,
До верху наполняя кладовые,
А Бабочки, лентяйки луговые,
Мешают только – на пути торчат.
А ведь у нас не просто сборы мёда!
Наш труд родит плоды и семена.
Нас нет – и жди лихие времена!
Иссякнет сад, оставшись без приплода.
На нас, усердных, держится природа,
На нас одних надеется она!»
«Да не ворчи! Своё мы знаем дело.
А Бабочки? Взгляни, как веселит
Их яркий цвет. Нет, нам не повредит
Их общество. Пускай кружатся смело!
Глоток нектара за веселый нрав
И красоту их праздничных уборов —
Невелика цена. И тот не прав,
Кто ничего не видит, кроме сборов».
К исходу лета наши две Пчелы
Случайно пролетали тем же садом
И ахнули.
Древесные стволы,
Плоды и листья – всё как будто градом
Иссечено, растерзано – мертво.
А на огрызках яблок, листьев, веток
Спешат свершить обжорства торжество
Сплошь гусеницы.
Бабочкиных деток
Несметный клан так Пчёлок поразил,
Что лишь у улья их вернулись чувства.
Поднять весь рой? Теперь не хватит сил…
Про Бабочек, про цену их искусства,
Знать, глупо было речи разводить.
Одна надежда, что зима-хозяйка
Сама рассудит: быть или не быть
Весною саду.
Но себе смекай-ка:
Как жить весной, кому дарить нектар.
И чем он отзовётся – добрый дар?
СЕРОЕ – БЕЛОЕ
Решетнёву Н.А., под впечатлением от его басен
Два весёлых гуся,
Гриша и Гагуся.
Их в хлеву держала
Бабушка Маруся.
Важную персону
В гости ожидали.
С гусем макароны
Ей на стол подали.
Крик второго гуся
Больше не услышишь.
Вкусен был Гагуся
(Но не слаще Гриши).
Чем же гусик первый
Оконфузил друга?
Гриша – в белых перьях.
Вся его заслуга.
Бело – сера краше!
Тоже, скажешь, диво.
Но… не хочешь в кашу?
Выгляди красиво.
Тот, кто белит перья,
Жизнью легче правит:
Жди – авось прославят,
Как на стол поставят.
А иного гуся
Слопают не глядя.
Как умял Гагусю
Очень важный дядя.
ВЕЧНЫЙ ПРАЗДНИК
День познаний.
Ночь желаний.
Утро долгих расставаний.
Месяц враний.
Год страданий.
Жизнь в тиши воспоминаний.
ПОДНЯВ ГЛАЗА
Сердца друзей, их лица молодые
Остались только в тонких облаках.
Когда они плывут, совсем седые,
По небу, тихо тая на глазах.
А погляди вокруг, всё млеет в цвете
Таких же белых, но живых цветков.
Цветёт земля. И дела нет планете
До тающих на небе облаков.
А солнце только добавляет свету,
Вливая силу в сочный рост цветка.
В его лучах, невольно вновь согреты.
Еще быстрей растают облака.
НЕ ХОДИ
Не ходи на небо,
Там легко живётся.
Там не нужно хлеба
И вода не пьётся.
Там с любым случиться
Может что угодно,
Чудо там струится
Чисто и свободно.
Там не надо биться,
Шевелить руками.
Всё и так свершится,
Станет пред глазами.
Всё получишь разом,
Если не имеешь.
Не моргнёшь и глазом,
Охнуть не успеешь.
Так или иначе
Что-нибудь да станет.
Если вдруг захочешь,
Если вдруг потянет.
Борис КОЛЕСОВ. Сезон охоты
Цикл стихотворений
ПРОСТАК
Открою всем: ты мой чудесный маг!
И потому кричу я, как простак.
И потому не вру тут ни на волос —
умен на диво твой прекрасный голос!
Когда случится: проглотил аршин,
увидев, как скромна и как тиха,
то для меня ты выше всех вершин,
и так бедны алмазы и меха.
Я пред тобою низок, что трава.
Слова теряю. Вот уж голова
свое теряет место на плечах.
Всё, что осталось, всё мое – впотьмах.
УТРО НА ВОЛГЕ
Сидит у каменки бабуся.
Бросает щепочки в огонь.
«Да ты, сынок, уже обулся,
Вот, побалуйся-ка иргой».
Хоть за окном туман синеет,
но солнце вскорости взойдет —
прогреет речку посильнее
и все опушки обойдет.
Тут красота кругом такая —
другой не сыщется вовек…
«Что дверь тихонько так толкаешь?
Послушай, свищет соловей!»
Я вышел из дому. Светало.
И соловей распелся так —
что наш народный. Дела мало
ему до шороха в кустах.
Свисти, соловушка, погромче.
Пускай на память крепче ляжет
куст дикий с чернотой укромной
и лучше петь меня обяжет.
Пусть горсть вот этих сладких ягод
умножит певческую ярость
твою, соловушка. Пока!
Я тронул ягодку слегка.
-–
Сидит у каменки бабуся.
Бросает щепочки в огонь.
«Да ты, сынок, никак вернулся?»
Вернулся, бабушка, с иргой!
УМИРАЮЩИЙ
Memento mori
Дубовый лист нашел приют
и отдых долгожданно-сладкий
под снегом. Слышит, как поют,
скрипят по декабрю салазки.
И видит мартовские сны
с подснежниками на лужайке.
Ведь ждет пришествия весны.
Вот почему его так жалко.
Он верит: соки молодые
вновь побегут по жилкам дряблым.
Во сне что шепчется латынью?
Отжившие всё ж будут рады?
…Пусть верит каждый, кто захочет,
что возрождаются из почек
умершие листы дубов.
Да сбудется цветенье снов!
СЕЗОН ОХОТЫ
Вот и небо закуталось в тучи.
Горизонт непрогляден и сер.
Называя декабрь неминучим,
в хмурь предзимья глядит Селигер.
Окуньков легкоперая стая —
из глубин юрким блёснам посылка —
встала в круг и, лукаво играя,
то замрет, то заплещется пылко.
Он был поднят озерною волей,
тот журавушка по-над болотом,
что помчался прибрежьем – не полем,
где с берданкой охотился кто-то.
Не стрельнуло ружье: он родной,
Селигер Селигерыч, хоть рыбкам,
хоть журавушке, да хоть какой
здесь душе на лодчоночке зыбкой.
ТВЕРСКАЯ ОКРАИНА
Поднимаются ели упорно
по ступеням от берега в гору.
Там ветла толстокорая, черная
по-над грядками высится гордо.
Огород наш у дома несмело
из-под дерева смотрится в воду.
Та журчит – огородному делу
запевает хвалебную оду:
здесь высокий укроп мил и строен,
тут петрушка мила и душиста,
а честнок столь душист, что все трое
по душе мне, прозрачной и чистой.
По душе мне, и милой, и честной,
и любимой поречным народом.
Завсегдашней приязнью известной
к честнякам затверечного рода.
-–
О достоинствах волжской Твери
ты, водичка, давай говори!
БЛИКИ
По-над Волгою широкой
быстро, прямо, по фарватеру,
чайка жмет, а много проку ли
в том, что жмет вослед за катером?
Согласимся, нет нам надобы
кувыркаться в небе зыбком.
И летунья – точно! – рада бы
подхватить из речки рыбку.
Не откажется от булки.
Хлебной крошкой не побрезгует.
Ухватить готова, будто
крошки – это рыбки резвые.
По реке, по русской – искры,
блики, солнца переливы.
Быть реке сегодня чистой,
коли чаек крик – счастливый.
Всё, кажись, в стремнине съели
птицы, реку потревожив.
Съели чайки? В самом деле?
Или ждут подарков всё же?
Думу думаю себе.
Волга, в нашей ты судьбе!
Здесь на блики нет охоты
и на булку нет зевоты.
ДАЛЬ
В той далекой дали, где кончается небо,
где кончается небо и гаснет звезда,
в той далекой дали, где ни разу я не был,
голубые летят провода.
Это я их протягивал. Выше и выше.
Торопился к тебе. Сам не зная куда.
Посмотри, как стартуют от крыши,
голубые летят провода…
Ты живешь далеко, так пускай навсегда
в ту далекую даль, где нет слова привета,
где нет встреч и бесед, нет дождя и рассвета,
голубые летят провода.
ДЕВОЧКА
Катит громкий поезд
по Земному шару —
по крутой дуге
идет с югов на север.
За окном пылают
в лад заре пожаром
зелень молодая,
строчечки посевов.
Чайная бренчит
в пустом стакане ложка.
Иногда учуешь
паровозный дым.
Мне шестнадцать,
я заносчивый немножко:
нет желанья быть здесь
слишком молодым.
Мне пора проведать
о волненьях сердца…
В память, понимаю,
поспешит, войдет
взгляд ее смущенный:
жгучим черным перцем
он попал мне в душу —
не в открытый рот.
По Земному шару
катит с юга поезд.
Тянутся вагоны,
словно Шара пояс.
Может быть, в запале,
может быть, в угаре,
я забыл про ужин.
И – гляжу в окно.
Девочку на круглом,
на зеленом Шаре
навсегда отныне
видеть мне дано.
ТРОСТНИКИ
Дом тот старый, где пропало слово,
гвоздь забытый в глиняной стене,
ветра свист – мне это всё не ново:
пыль годов в тех стенах и во мне.
Хутор пуст. Сирень в саду зачахла.
Нет в колодце серебра воды.
Нет цветов, но было время – ах, как
тут искал я девичьи следы!
Слова нет и не осталось дела.
Тростникам нетрудно забывать:
в реку девушка зашла несмело,
прыгать смело не велела мать.
-–
Вот и помни деву ту извечно:
там, на тростниковом берегу,
на морском, сказал ей друг сердечный,
прошептал – тебя я сберегу!
Миновали годы… Каспий помнит,
как ушла за парнем персиянка.
Той любви что может быть огромней,
коль прослыла девушка беглянкой?!
Струи шелестят. На тростники,
дали захоперские, гляжу.
Знаешь, пра-пра-бабка, у реки
порицать тебя я погожу.
ГОЛОС
У зарянки грудь красна.
Трясогузка – длиннохвоста.
В свежей зелени – весна.
Осень – в желтом. Всё тут просто.
Это просто: щебетанье
благодарное услышать,
если ты, ничуть не тайно
сбросив снег зимою с крыши,
не забыл семян насыпать
на дорожке у крыльца.
Вот подарок, птички, сытный
вам от брата и отца!
Лето слишком было жарким —
поуменьшились подарки.
Нынче очень много снега,
слишком долго сыпал с неба.
Гул машинный ох как громок
в сосняке и возле дома!
У забора и вдали!
Нет неправды ни на волос
в том, что слышу тихий голос,
в том, что жжёт страданья голос
бедной Матушки Земли.
ТЁМНЫЕ ОКНА
И дождик сеет,
как из сита.
И вишня воду пьет
досыта.
И окна темные
мрачнеют.
И под окном стоит Он.
С Нею.
Не замечают
тучи хмурой.
Смеясь,
ненастью строят куры.
Им весело…
Что ж, мир хорош
для них двоих,
хоть солнца грош
навряд согреет
пальцы им.
Навряд…
но хорошо двоим.
РАССТАВАНИЕ
Родная? Что же? Уезжаешь?
И мне забыть твою безжалостность?
И мне теперь пристало, жадине,
одно лишь помнить – взгляд короткий
из металлической коробки?
И нет уже надежды робкой
на встречу? Чтобы расставание
через любые расстояния
вдруг мне сверкнуло достоянием
конца твоей грозы?
СВАДЬБА В ПРЕДГОРЬЯХ
…А на свадьбе
брату
подарю лопату.
Вот держи!
И рощу —
не святые мощи —
ты оставишь брат
на земле.
И – сад.
Встанет
теплый дом.
Сын родится в нём.
Будет в роще топать
и шуметь, как тополь.
Из деревьев ровные
ты получишь бревна,
чтобы сын твой тоже
ставил
дом пригожий.
ЧАСЫ ПОЭЗИИ
Водопровод – исчадье прозы.
Часы поэзии ворует.
Ты с ним – какие туберозы? —
вступаешь в сложную игру.
Коль всё течет, бежишь к трубе.
Ты подчинен уже судьбе
играющего водотока.
А току нет конца и срока.
Не время есть тут белый хлеб
твоих, поэзия, судеб.
Раз трудно поддаются гайки,
нажми! Ключами поиграй-ка!
ВОСТОЧНЫЙ ЧАЙ
Поклонник звонкого битья,
посуды враг, враг бытия
уютного, как отчий дом,
ты здесь, конечно, ни при чём.
Но всё ж послушай. Кайтарма
отнюдь не просто кутерьма
дедов за праздником еды.
Она – отсутствие беды.
Спокойно раза три льешь чай
(с умом, но как бы невзначай)
в красивый чайник заварной.
Достаточно трех раз, родной.
Повторов в чём большой секрет?
Большого, в общем-то, и нет.
Дарует жизни бытиё
всем нам трехкратное битьё.
Поскольку битый стоит двух
небитых. Тех, кто к бедам глух.
Такая вот ведь кайтарма,
дедов за чаем кутерьма!
