Игнаций Сергеев
Две шпильки
Она стояла рядом впервые спустя несколько месяцев после вечера, когда собралась и ушла. «Она ушла». И вот она снова рядом на своих высоких, словно подпружиненных ногах. Только длинные волосы покрашены в светлый цвет и закинуты на одну сторону. Смотрит на него своими узко посаженными глазами, не скрывая улыбки. У него те же влюбленные глаза, как и годы назад, когда их отношения только-только зарождались. А что, собственно, изменилось? Михаил всегда знал, что его чувства к женщине не могут пройти за месяц–другой. Да и могут ли они вообще когда-нибудь полностью пройти? Он с самых первых дней смотрел на нее, как на будущую супругу, мать его ребенка. Но не сложилось.
Поэтому в эти мгновения в аэропорту мир вокруг него будто перестал существовать. Он не видел ничего кроме нее. А вдруг…? Вдруг это еще не был конец «им»? Она так спокойно, открыто смотрит на него. Не есть ли этот взгляд надеждой на то, что стоит попробовать еще раз, а?
– Ты знаешь, я сменил работу. Теперь вместе со своим бывшим коллегой, Игорем Ильиным, мы два частых детектива. Помнишь его? В общем-то работа сменилась, а сфера деятельности остается практически той же самой.
– Да, я помню про Игоря – ты рассказывал. Нравится?
– Как сказать… Надеюсь, что привыкну. А ты что же? Всё так же живёшь у мамы?
– Да. Да, всё так же. И работа та же. Слушай, кажется, посадку на твой рейс объявили. Тебе пора идти.
– Пора, – сказал он вслух и подумал про себя: «А ну его! Останусь, куплю билет в Сочи на один рейс с ней».
– Иди, – сказала она. – Тебе пора, смотри не опоздай.
Он молча стоял в каком-то странном оцепенении, не соображая, что делать. Она добавила:
– Знаешь, а тебе идёт такая голубая рубашка и этот костюм, – Михаил посмотрел на свой черный костюм и рубашку. – Иди, – закончила она и легко похлопала его рукой по левому плечу.
И он ушёл.
Снова пройдя предполетный досмотр, Михаил двинулся в сторону выхода на посадку на рейс. Он стал искать свой телефон и не обнаружил его на обычном месте – во внутреннем кармане пиджака. Эх, потерял, подумал он. Секунду подумав, Михаил решил, что телефон остался где-то в сканере досмотра. Вернувшись туда, с не сходившей с лица после неожиданной встречи улыбкой он спросил у сотрудницы в униформе, проводившей досмотр, о телефоне. Она сразу же показала его аппарат. Михаил уж было протянул руку, но сотрудница попросила доказать, что телефон принадлежит ему. Ему пришлось сказать, данные телефона. И так вдруг захотелось поделиться с ней своей радостью, и тогда он сказал, широко улыбаясь:
– Представляете, встретил сейчас случайно свою бывшую подругу. Всё на свете от такой радости забыл, даже телефон.
– А–а, бывает, – протянула сотрудница и тоже широко улыбнулась.
***
В полете он только и думал о её словах. И почему, интересно, ему идет этот синий цвет? Хорошо, что он решил одеть для солидности именно костюм. Правильно, значит, поступил.
Прилетев в Мурманск, он сразу почувствовал север: промозгло и сыро, сильный ветер. Михаилу пришлось застегнуть свою куртку так, что костюма стало совершенно не заметно. В аэропорту он обратился к мужчине, показавшему местным:
– Подскажите, как проехать на улицу Бауманскую?
– У нас нет Бауманской. Есть улица Баумана.
– А, извините, – улыбнулся Михаил. – Я ошибся. Просто я в Москве живу недалеко от Бауманской улицы, вот и перепутал. Не знаете, где в Мурманске на улице Баумана почтовое отделение?
– Этого точно сказать не могу, я с другого района. Там сами найдете.
Получив точные инструкции, как добраться до нужно улицы, Михаил через час вышел из троллейбуса и сразу заметил надпись «Почта». Она располагалась на первом этаже жилого дома. Уже смеркалось, поэтому он поспешил туда. Возле первого подъезда стояли двое мужчин пенсионного возраста и курили. Расстегнув куртку, чтобы продемонстрировать свою солидность, он подошел к ним и поинтересовался, знают ли они, где живут Третьяковы. Мужчины задумались, стали перебирать какие-то фамилии и имена, и неожиданно один из них спросил у своего товарища: «Слушай, а Эдик с третьего этажа, он, кажется, Третьяков и есть?».
Получив номер квартиры, Михаил поднялся на третий этаж и позвонил. Дверь никто не открывал. Идти ему было особенно некуда, поэтому он просто решил остаться и ждать. Минут через двадцать он услышал, как подъездная дверь открылась, и кто-то стал подниматься по ступеням. Это была женщина лет пятидесяти. Михаил заметил, что она плачет и всхлипывает. Заметив его, она стеснительно стала отворачиваться, подошла к той самой квартире, которую ему указали, и стала открывать дверь.
– Здравствуйте, – обратился к ней Михаил. – Вы Татьяна Сергеевна Третьякова?
Она повернула на него лицо с красными глазами и ответила:
– Да. А что такое? Вы кто?
– Меня зовут Михаил, я из Москвы. Мои знакомые не могут найти вашу дочь Екатерину. Они узнали, что я еду в Мурманск в командировку по делам и попросили меня найти вас и выяснить, где она, все ли у нее в порядке?
– Катю? – женщина утерла глаза рукой. – Хорошо, зайдите. – она открыла дверь и вошла. Следом за ней вошел и Михаил.
Она сняла серое пальто и повесила его на вешалку. Худая, невысокая с острыми чертами лица женщина, глаза которой были на влажном месте.
– Вы меня только простите, – сказала она. – Шла с работы домой, слышу: сзади шаги по тротуару. Я сначала ничего: обычное дело. А там один фонарь не горит: я знаю, тоже ничего особенного, – она поднесла руку к глазам и стал их вытирать. – В самом темном месте он выхватил у меня из рук сумку и – бежать. Я не сразу сумку выпустила, да куда мне – он так рванул, что у меня пальцы сами собой разжались, как еще их не вывихнуло. Я обернулась, хотела закричать, а вокруг никого нет – что толку от крика? До слёз ведь обидно, до слёз! Извините меня. Так обидно!
Она ушла в ванную, и до его слуха донесся шум льющейся воды. Он остался в прихожей напротив большего зеркала. Смотрясь в него, он подумал: ведь мог бы сказать ей, что много раз за свою практику сталкивался с такими «рвачами». Их основные жертвы – это женщины старшего возраста, которые не смогут дать отпор. Их основное время «работы» – сумерки, темнота, место работы – безлюдная улица. Их основная добыча – хозяйственные или дамские сумки с кошельками и документами летом, а зимой еще и головные уборы. Их ловили, но редко. Часто «рвачами» оказывались асоциальные типы, впервые вставшие на криминальную дорожку. Но куда может привести эта самая дорожка, если им понравится? Михаил мог рассказать эти истории, но разве рассказы утешили бы ее сейчас? Вряд ли.
Она вышла из ванной с красным лицом и сказала:
– Меня зовут Татьяна Сергеевна, а Катя – моя дочь. А что с ней случилось и кто вас попросил узнать про нее?
– Ваша дочка работала у одной женщины в Москве, там сдружилась с Леной, а Лена не может дозвониться до нее, вот и попросила меня выяснить.
– Понимаю.
Она смотрела на него, слегка пошмыгивая носом и моргая, потом предложила:
– Раз вы из Москвы, пройдите на кухню, поговорим. Вы вроде человек приличный, ни как некоторые. – при этих её словах Михаил похвалил себя за то, что одел костюм: как ни как, а внушает доверие. – Я сейчас одна, муж в море. У нас еще есть старший сын, но он живет отдельно.
Михаил обратил внимание, что обстановка в квартире совершенно обычная, мебель не новая, но в хорошем состоянии. Они примостились за столиком в маленькой кухоньке.
– Знаете, как обидно! – снова стала говорить Татьяна Сергеевна. – Там у меня в сумке кошелек с деньгами. Без денег пришлось вместо троллейбуса идти пешком, устала, но немного, кажется, стала успокаиваться, пока шла. Что б ему пусто было, этому треклятому! Что это они делают! Куда власти смотрят? Главное, не заметила я его почти. Что заметишь-то? Темно, а он вот с вас ростом. – Она немного смерила Михаила глазами. – Куртка черная, и бегает быстро. Мне уж не угнаться. Эх, сколько таких по улицам бродит, теперь его не сыскать.
Она взяла салфетку, зажала ее в руке и стала теребить. Потом поднялась и включила электрический чайник.
– У меня и аппетита нет – так разволновалась из-за этого. Извините, пойду валерьянки выпью, – с этими словами Татьяна Сергеевна поднялась и вышла из кухни.
Когда она вернулась, сказала:
– Ой, надеюсь, что с Катей всё нормально. Она уехала из Москвы, звонила мне несколько дней назад, просила не волноваться, хотя попросила ей выслать денег. Я с мужем посоветовалась и отправила ей. Катя сказала, что ей нужно поехать за границу, в Голландию.
– В Голландию? А зачем, интересно?
– Да и сама не знаю, зачем. Спрашивала, да она не говорит. Предполагаю, что отдохнуть поехала, Европу посмотреть, теперь это не так сложно, как раньше. Знаете, Катя такая честная, прямая, врать не любит, а уж если чего захочет – то добьется. Так что я уж знала, что лишние вопросы задавать и отговаривать бессмысленно. Вот такая она у нас, в отца вся. Катя ведь по знаку зодиака Стрелец, ей скоро двадцать пять, родилась двадцать четвертого ноября, так она своему знаку соответствует.
– Как же Лена сможет найти Екатерину там, в Голландии? Может, она вам телефон или адрес оставила? – со стороны вопрос мог показаться странным, но Татьяна Сергеевна не обратила на это внимания.
– Нет, ничего. Думаю, позвонит еще, когда вернется. – сказала она.
Она прервалась, поднялась и из навесного шкафа достала несколько блюдец и чашек.
– Я вам сейчас разогрею кулебяку, нашу северную. Очень вкусно. Я, кажется, стала успокаиваться понемногу.
После перекуса Татьяна Сергеевна сложила грязную посуду в кухонную раковину. Михаил заметил, что она выглядит значительно спокойнее. Она сказала:
– По мне, так я бы ее далеко от себя вообще не отпускала. Вот она школу закончила, поступила учиться ко мне в колледж. Видите ли, я сама преподаю там уже много лет. Ой, а вдруг, это один из моих студентов сумку выдернул? – она замолчала на минуту, потом продолжила. – Мы с мужем детей растили в непростых условиях. Такие годы были тогда, а у нас сын, дочка. Задержки с зарплатой, муж редко в море ходил. Но ничего, подняли. Я бы Катю и в Москву не отпустила, да у нее история вышла, что она сама так решила.
– Я не знаю про эту историю, мне Лена не говорила, – сказал Михаил.
– Не говорила? Да история-то обычная. Она встречалась тут с парнем, они еще в школе вместе учились. Мне он приличным мальчиком казался, живет тут неподалеку. В гости к нам ходил, они гуляли. Ну, все так прилично. Я смотрела на их отношения спокойно: сама ведь тоже молодая была, а молодость – это ж, конечно, такое дело… А потом мальчик этот заявил Кате, что он решил с нею расстаться, что у него другая девушка. Ой, что тут с нею было! Лучше не вспоминать! И днями напролет из дому не выходила, и свет ей не мил, кричала на нас, плакала. С глазами даже проблемы были, да, тьфу–тьфу–тьфу, мы справились. А потом и говорит, мол, в одном городе жить с ним не может, на улице встречать его для нее нестерпимо. Решила она уехать. Мы с Эдуардом посидели, подумали. А что делать? Пришлось с нею согласиться. Тогда она и уехала в Москву. Но мы все время на связи. Она и про работу говорила у какой-то старой женщины, которая когда-то давным–давно певицей была. И про Лену вашу говорила. Мы с мужем, вроде, как и спокойны стали, да и она про своего мальчишку не вспоминала больше. Мы же надеемся, что Москва, столица, что она устроится. А нам, родителям, чего еще нужно? Только чтоб у детей всё складывалось, так ведь?
– Так, так, – подтвердил Михаил. – Но все-таки непонятно, что ее подтолкнуло ехать в Голландию…
***
Закончив разговор, Михаил с помощью Татьяны Сергеевны вызвал такси и отправился в гостиницу, в которой заранее забронировал себе номер. У самого входа в гостиницу он заметил, как к нему направилась молодая девушка в длинном пуховом пальто. Она подошла вплотную, ярко и очень приветливо улыбаясь. Потом молча подала яркую визитку. Михаил подумал, что в этот раз выглядывающий из–под куртки костюм и дорожная сумка сыграли с ним иную роль: его сразу «вычислили» как приезжего. Он взял визитку. На ней было написано: «ДЛЯ ЭТОГО» и указан номер мобильного телефона. Он машинально сделал несколько шагов по направлению ко входу, но остановился. Тут же повернулся обратно к девушке. Она уже отходила в сторону, но, заметив его движение, тут же вновь обернулась к нему, улыбаясь еще более ярко.
– А что значит, «для этого»? – спросил Михаил у девушки.
– Это про это, – загадочно ответила она. – Сами можете догадаться.
Поняв подтекст слов, Михаил на секунду смутился. Помолчав еще пару секунд, он выпустил воздух и сказал девушке:
– «Этим» нужно заниматься с тем, от кого не хочется уйти через пять минут после того, как всё «это» кончено. Понятно?
Не ожидая продолжения разговора, он развернулся, поднялся по высоким ступеням и вошел в гостиницу.
Сложный день заканчивался. Часы показывали полдесятого, когда Михаил положил свою сумку в гостиничном номере. Спать ему совершенно не хотелось: рано. Он принял душ и решил пойти на ужин в ресторан при гостинице, чтобы первый раз за день по–хорошему подкрепиться и сменить фон мыслей.
В зале ресторана громко звучала музыка. Какой-то местный исполнитель пел, подыгрывая себе на синтезаторе. Красный свет лился на такие же красные стены. Крутящийся шар под потолком отправлял во все стороны лучи всевозможных расцветок. От этого создавалось впечатление, что находишься внутри переливающегося рубина. Половина столиков была занята довольно шумной и уже заведенной алкоголем публикой. То тут, то там мелькали официантки. С серьезными лицами они привычно лавировали между столиками. Михаил занял отдельный столик, отгороженный перегородкой и бархатной отделкой. Дождался официантку и сделал заказ: водка, морс, салат из овощей и большой кусок жареного мяса с гарниром. Он ощущал звериный голод, разгонявшийся запахами еды и видом жующих людей. Когда через час он наелся и выпил, то почувствовал покой и удовлетворение. И стал наблюдать за публикой.
В одном углу сидела разношерстная компания человек из десяти, пришедшая почти вместе с Михаилом. Судя по часто поднимаемым и звенящим бокалам, праздничной одежде, шуму, они отмечали чей-то день рождения. Через столик от него – две девушки и два молодых человека. Они вели себя спокойней, разговаривали, пили и закусывали, поднимались танцевать. Двое мужчин в строгих костюмах за отдельным столом только ели и тоже вели себя очень спокойно. Спокойнее всех сидели две молодые девушки, примерно одного возраста, лет по двадцать пять – тридцать. Одна из них была обращена спиной к Михаилу, а другая лицом. Темный угол, где он находился, позволял без стеснения наблюдать именно за той девушкой, лицо которой он видел. Румяная, может быть, от вина, ресторанного тепла и еды, завитые каштановые волосы, грустные глаза. Они обе одеты в хорошие платья, на ногах туфли. Значит, подумал Михаил, специально подготовились к походу в ресторан. Он наблюдал, как они осторожно осматривали зал, тихо общались, выпивали по чуть–чуть вино и мягкими движениями управлялись с блюдами. В это время алкоголь заиграл в нем свой лихой мотив – редко кому удается на «раз–два» унять его в своей голове. «Ай–йэх, – пронеслась мысль: а ведь я в конце концов командировочный и свободный человек, что же я, не могу что ли отдохнуть? Могу!» Он поднялся из-за своего столика, пошел прямо к той девушке, лицо которой рассматривал, и пригласил ее танцевать. Она согласилась, и они вместе с двумя парами начали танцевать под медленную песню ресторанного исполнителя.
Это был его первый танец за несколько месяцев. С тех пор, как «она ушла», он ни с кем не танцевал, даже с Машей. Он хотел поговорить с девушкой, но только успел представиться и задать дежурный вопрос «Вам тут нравится?» После получения не менее дежурного ответа «Да» диалог закончился. Девушка вела себя очень сдержанно: смотрела куда-то в сторону и молчала. Михаил углубился в свои тактильные ощущения: теперь, чувствуя под ладонями изгибы тонкой женской талии, он понял, как много упускает в жизни. Ведь и физический контакт ему нужен. Нужен! После этого открытия на него навалился странный ступор, а мимолетное возбуждение уступило место усталости. Лихой алкогольный мотив сменился колыбельными нотами. Устал: день выдался непростой.
Вернувшись после танца на свое место, он сидел и гадал, как бы ему поскорее и незаметнее уйти. Девушка, с которой он танцевал, пару раз бросала на него скользящий взгляд. «Эх, бедняжка! Сидишь с подругой одна–одинешенька, – подумал Михаил: да ведь я такой же одинокий, как и ты! Но я не должен давать тебе тщетную надежду и не должен обмануть. Лучше всего для тебя будет, если я уйду прямо сейчас.» Он подозвал официантку, через две минуты заплатил по счету и пошел мимо стола девушек. Что-то защемило в его душе: то ли это сочувствие к ним, то ли жалость к самому себе.
***
Вернувшись в Москву на следующий день, Михаил не мешкая позвонил Елене Важниковой и поинтересовался, с какой целью Третьякова могла уехать в Голландию? Елена очень удивилась и в ответ растянула: «Даже и не представляю.»
Придя после обеда в офис, Михаил рассказал суть своей поездки Ильину, задав вопрос: «Зачем эта Третьякова уехала в Голландию?» Игорь посмотрел на товарища молча несколько секунд и сказал:
– Ты, Мишаня, один только в нашей стране не знаешь, что Нидерланды, они же – Голландия, уже несколько столетий мировой центр по обработке алмазов и драгоценных камней.
Михаил только присвистнул. Он помолчал и сказал:
– Стало быть, вот кто… А как? Может…
Он снова замолчал, словно что-то обдумывая, а потом сказал, качая головой:
Уплыла рыбка, хвостиком вильнула.
Вокруг пальца обвела, обманула.
– Это что? Александр Сергеевич Пушкин про Золотую рыбку? – спросил Игорь.
– Нет, – ответил Михаил. – Это Михаил Александрович Новиков про девушку с золотым перстеньком.
Часть 2
1
Проснувшись рано утром, когда еще не было и пяти часов, она подумала, что попробует хоть сегодня заснуть после раннего пробуждения. Тщетно. Вот уже десять дней, как она живет в комнате этого мотеля на юго–востоке Амстердама, в пригороде. Еще ни в одну ночь не смогла выспаться по–настоящему. Дел у нее здесь, кажется, совсем немного, и ей почти не приходится покидать своего временного жилища. Ведь не туристка, и кроме главного дела, ради которого она здесь, ей достаточно только заботиться о питании. Хорошо еще, что ее прозорливость подсказала взять с собой продукты: консервы, сухие супы и вермишель, работающие по принципу «просто добавь воды». Поэтому, зачастую именно так и поступая, она не голодает. Да и деньги есть: спасибо своим небольшим накоплениям – эдакой подушке безопасности, которая теперь сработала, – да спасибо родителям, переведшим ей приличную сумму перед отъездом.
Теперь она лежит, как обычно не на кровати, а на не расправленном диване. Почему-то этот диван нравится ей больше кровати и именно в таком виде. Она сжимается, упирая колени в его спинку, немного успокаивается и тогда может уснуть. Пробовала спать на кровати, но полночи просто проворочалась с бока на бок.
Сон. Он сейчас так нужен. Хотя приходит, но и ускользает внезапно, а потом зови–не зови: не идет. Даже специально проведенные утомительные дневные пешие прогулки не помогают: заснешь после них быстро, спишь крепко часов пять, и – снова в голове звенит внутренний будильник.
Она повернулась на спину и уставила взгляд на нависающий низкий белый потолок. Как же это всё волнительно и тревожно! Будто заточила сама себя в одноместную камеру, да еще и далеко от родных, далеко от родины. Почему?
Воспоминания о детстве сейчас полились в её голове. Они всегда возникали в виде вспышек, островков. В качестве самого первого воспоминания она видела, как года в три домой пришел отец. Ей говорили, что он моряк и сегодня вернется домой. Они с братом дома одни, а мать и отец входят в квартиру. Она не может узнать отца: странное ощущение – она знала, что он есть, но забыла, каков он. Она стоит и смотрит на бородатого мужчину, который весело улыбается, берет ее на руки и поднимает высоко–высоко, выше своей головы, так, что она боится, не ударится ли о потолок. Потом она медленно опускается на пол, поддерживаемая его сильными руками.
Часто в раннем детстве, она это отлично помнила, как только кто-то из взрослых слышал ее имя, сразу начинал напевать что-то про яблони и груши, и про нее, про Катюшу, которая почему-то выходила «наберекрутой». Что это за груши такие и непонятный «наберекрутой» – тогда понять ей было невозможно. Только позже она услышала и поняла истинные слова песни.
Детство. Отец – моряк, и часто месяцами он в море. Его всегда провожали всей семьей и обязательно плакали. Когда отец дома, это один длинный большой праздник. Он ходит и забирает ее из детского сада, гуляет с ней и укладывает спать. Он строгий, добрый и справедливый. Как говорила мать, почти идеальный за исключением тех дней, когда приходит домой навеселе. Мать – учительница. У нее все атрибуты учителя: очки и портфель. Маленькая Катя видела мать дома всегда за какой-нибудь работой: кухня приготовление еды, мойка посуды, мытье полов, штопанье детской одежды, которую старший брат не стеснялся регулярно рвать. Брат. Он большой, он на целых три с половиной годы старше ее самой, он авторитет и защитник. Она всегда знала, что во дворе мальчишки не станут докучать ей, потому что ее братишка у них в авторитете.
Глядя сейчас в чужой потолок, Екатерина думала об их квартире. Старый добрый дом, где всегда ей рады, каждый уголок, который она изучила самым подробным образом. Дом, где брат носится с игрушечным пистолетом, а она построила домик из простыней и поселила в этом домике куклу Катю. Как же он теперь далёк, этот дом! Как же далеко то время, когда она жила беззаботно, купаясь в родительской любви!
О детском садике у нее в памяти тоже только отрывочные сюжеты. Главным образом о том, как она играет с другими девочками. Больше всего ей нравились игры «во врача», где главная роль доктора доставалась именно ей. Кто же мог более тщательно осмотреть «заболевшего» и назначить лечение в виде уколов «понарошку»? Сама интересная игра, без сомнения.
Какие же игры были потом? Летом – мяч на придомовой детской площадке. Там собиралась большая компания из всех соседних домов, и мальчишки, и девчонки. Играли допоздна, если позволяла капризная северная погода. Если не позволяла – тогда ходили друг к другу в гости. Катя еще в первом классе познакомилась со сверстницей, у которой была старшая сестра. В основном эта троица и собиралась вместе. С маленькой подружкой в школе вышла неприятность. По какой-то причине директриса настояла на том, чтобы девочку в начале второго школьного года перевели учиться в специализированную школу для детей с отставанием в развитии. Катя ни тогда, ни сейчас не могла понять причин такого решения. По ее мнению, маленькая подружка никоим образом не демонстрировала своей отсталости. По прошествии лет Екатерина обосновывала такое решение ни чем иным, как волюнтаризмом, своеволием директрисы. Движимая благородными мотивами Катя решила, что в таком случае она никогда не бросит дружбы со своей без основания обиженной подружкой. Так и продолжалось до тех пор, пока семья подруг не переехала в другой город.
Учеба в школе не представляла для нее серьезных проблем, кроме одной. Она сама себе внушила, что, поскольку ее мать учительница, то и дочь должна учиться хорошо, чтобы поддерживать высокую марку дочери учительницы. И хотя мать была далеко не учителем в школе, а преподавателем в колледже, эта разница для нее это не имела большого значения.
Дома Катя собирала обертки от жвачек со словами Love is…, любовь – это… Она с удовольствием коллекционировала и обменивалась фантиками с такими же собирательницами. Подолгу рассматривала рисунки и бережно складывала их в альбом. Она считала, что ее коллекция одна из самых лучших в городе. Скорее всего, эта коллекция до сих пор лежит где-то там, в далеком–далеком старом доме. Ах, взглянуть бы на нее сейчас!
Зимой она была поглощена увлечением лыжами. Как-то раз побывав на массовых соревнованиях в Долине уюта, с замиранием сердца наблюдая за красивыми лыжниками в яркой спортивной форме, она раз навсегда решила, что лыжный спорт – это ее настоящее хобби. Долгие месяцы тренировок, свежий воздух, мороз – всё это ковало не только ее дух, ее настырность, но и ее тело. Она сама замечала, что внешне выгодно отличается от ровесниц. Некоторые из них начинали полнеть уже в детском возрасте. Другие выглядели, как надменно выражались девчонки, замухрышками. Она же из месяца в месяц лыжами – зимой, мячом – летом сама точила и лепила свою фигуру. Ей прежде всего самой нравилась та скульптура собственного тела, которая выходила в результате упорного труда.
Лет в четырнадцать ей в руки попала книга с описанием всех знаков гороскопа. Она прочитала эту книгу раз пять и почти наизусть знала основные описания мужских и женских характеристик того или иного знака. Она, как женщина–стрелец, прямолинейна и сильна, добивается своего и ценит личную свободу – да, да это всё именно про неё! Так она и думала, к этому и стремилась.
Ей показалось, что детство по чуть–чуть уходит, ей открыто говорят, что у нее переходный возраст. Что бы ей изменить? Она решила изменить имя, но не совсем – это было бы уж слишком радикально – а немного. Вот имя Катя – детское, от него пора отвыкать. Взрослое имя Екатерина – как-то уж больно официально, что ли, тоже не совсем то. А пусть меня зовут – Катерина. Да, пусть: переходное имя для переходного возраста.
Лежа на диване сейчас, ранним утром, в опостылившей за несколько дней комнате, Екатерина углублялась в свои мысли–воспоминания. Впрочем, так она поступала и предыдущими днями, где-то смакуя собственную историю, где-то по–прежнему переживая сложности жизненного пути, а где-то с самоиронией относясь к собственным поступкам.
Одно событие далекого прошлого часто напоминало само о себе. Она никак не могла забыть его, да уж, видно, не позабудет никогда. Ей было лет пятнадцать или шестнадцать. Лето. Июнь. Редкий теплый день, который никак не хочется упускать, хочется насытиться им, гулять и гулять, дышать теплым воздухом, глядеть на недавно позеленевшие сопки. Днем она была одна. Приняла душ и босиком вышла из ванной в халате, подошла к большому трюмо в прихожей. Ах, хороша! подумала она про саму себя. Прекрасный для девушки рост, русые волосы до плеч, худощавое лицо со впалыми щеками, тонкий нос с почти незаметной горбинкой, тонкие же губы, немного опущенные вниз в уголочках, карие глаза, которые смотрят так широко и приветливо. Она распахнула халат, под которым розовело чистое тело. Хороша! Талия тоньше березки под окном, грудь – как два наливных яблочка, шея и плечи – гладкие и плавные, как когда-то примеченные на фото скульптуры «Девушка с павлином». Ноги – ровные, крепкие, без жирка, (она повернулась возле зеркала), а сзади-то какая сочная, мягкая, аппетитная; немного широковата в плечах – ну и пусть, не так уж и заметно. Ну ни дать, ни взять, кинозвезда! Она послала воздушный поцелуй своему отражению, запахнула халат и довольная, мурлыча себе под нос придуманный стишок: «Ах, рост мой росток – он ни низок ни высок», – побежала в свою комнату. Как же хорошо жить! – только и думалось ей. Такая молодая, всё так прекрасно и здорово, и сама здорова и прекрасна! Ах! Ей еще больше захотелось вкусить радость жизни, задышать полной грудью.
Вечером она пошла гулять, одев свое единственное светло–голубое платье и светлые босоножки. Бродила по центральным улицам, улыбалась, и всё–превсё казалось ей замечательным. Кажется, и ей все–все улыбаются, все приветливы и доброжелательны. Она купила мороженое и не спеша, с наслаждением, съела его, сидя в сквере на скамейке.
Уже становилось поздно, но это трудно заметить в разгар белой ночи: солнце светило все так же ярко, хотя и немного ниже дневного уровня. Вздохнув, она поняла, что пора возвращаться домой, чтобы не волновать мать понапрасну. Когда до дома оставалось несколько минут ходьбы, и она шла по тротуару пустынной почти ночной улицы, откуда-то появились двое парней, года на два–три старше ее. Они шли навстречу Кате. По их громкому голосу и развязным жестам она поняла, что они пьяны. Она насторожилась, но продолжала идти. В тот момент, когда парни и она поравнялись и были в полуметре друг от друга, парни замолчали и один из них неожиданно расставив руки, стал резко оттеснять ее к стене ближайшего дома. От неожиданности она не сопротивлялась и мгновенно оказалась прижатой парнем к стене дома. «Привет, красотка!» – сказал он. Его руки как клешни рака не давали ей выскользнуть. Второй парень тут же подошел и стоял за спиной первого. Первый, от которого – тут сразу же она явственно ощущала это – исходил резкий запах алкогольного и табачного перегара, приблизил свое лицо к ее лицу. Она инстинктивно стала отстраняться. Катя была ни жива ни мертва в этот момент: просто стоит прижатой к стене дома, а вокруг только кусты. Прохожих не видно. Она не могла соображать – так все внезапно произошло. Что они с ней сделают? – первая мысль, появившаяся в голове. И следом за ней, как ответ, вторая мысль, нарисовавшая ужасное продолжение.
В этот момент прижавший ее парень начал очень глубоко и свирепо пыхтеть прямо ей в ухо и прижался губами к шее. Катя закрыла руками грудь. Со стороны можно было заметить в ее глазах отражение внутреннего ужаса. Парень прижался к ней и начал надавливать. Она ощущала жар его тела. Ужас, я пропала, пронеслось в ее голове. Кричать? Людей нет, но может быть, все–таки закричать. Словно услышав ее мысли, парень зажал ей рот своей ладонью. Никогда в жизни она не забудет эту отвратительно пахнувшую грязную сухую ладонь, сильно сдавившую ей рот. Она попробовала закричать и высвободиться, но получалось только мычание и беспомощное барахтанье в его руках–клешнях. Парень другой рукой крепко схватил ее за предплечье и сильнее припер к стене дома, отчего ей показалось что кровь перестает течь по руке.
Спасение пришло с неожиданной стороны. Второй парень вдруг сказал: «Пошли». Но напавший не реагировал. Тогда второй взял дружка рукой за предплечье и стал тянуть, снова говоря: «Пошли». Опять никакой реакции. Тогда второй с огромной, как показалось Кате, силой дернул первого за руку. Только тогда его хватка ослабла, и Катя смогла освободиться. Второй парень оттащил приятеля, и они молча ушли.
Прямо возле стены дома она села на землю и залилась слезами. Она рыдала и ругала сама себя за беспечность. Как могла она так припозднится? Как могла позабыть о простой безопасности? Глупая! Никогда, никогда больше в жизни она не повторит этой ошибки, никогда! «Слышишь? – дала она тогда сама себе клятву: никогда!»
