Сергей Князьков
Допетровская Русь
Начало христианства на Руси
Развитие торговли по всему Поднепровью, деятельное участие в ней всех славянских племен, сближая их одно с другим, в то же время сближало славян и с теми народами, с которыми они торговали.
С половины X века, после того как пути торговли с арабским Востоком оказались сильно засоренными со стороны степных кочевников – ясов, косогов, торков и печенегов, главное значение приобрела для славяно-руссов торговля с Византией; больше всего, следовательно, знакомились и сходились обитатели Поднепровья с греками, исповедывавшими христианскую веру и стоявшими на высокой степени образованности. Много христиан было и среди варягов; христианами были западно-славянские и немецкие купцы, с которыми славяно-руссам приходилось вести торговые дела.
Торговля знакомила славян с исповедывавшими магометанство арабами и приволжскими болгарами. От хазар, среди которых было очень распространено еврейство, славяне могли познакомиться с основами этого вероучения. Ко всем этим религиям язычники славяно-руссы относились терпимо. Вероятно, как и все первобытные язычники, они признавали, что всякий народ имеет своих богов и что, придя в чужую землю, не лишнее почтить и чужого бога. Они свободно позволяли молиться в своей стране любым богам. В Новгороде с давних пор приезжие немецкие купцы имели свою церковь – «варяжскую божницу». В Киеве издавна существовали особые польские и еврейские кварталы, где постоянно и временно жили иностранцы и, конечно, отправляли обряды своей веры.
Соприкасаясь так близко с людьми разных вер, славяно-руссы не могли не заинтересоваться другими верами, особенно христианством, потому что с христианами-греками им приходилось больше всего иметь дела. Христианство было довольно заметно распространено среди славяно-руссов задолго до Владимира Святого. В самой княжеской семье бывали христиане. Крещение приняла бабушка Владимира Святого – княгиня Ольга. В дружине его деда Игоря было так много христиан, что когда этому князю пришлось заключать мирный торговый договор с греками, то часть его дружины клялась соблюдать мир Перуном, а другая – по христианскому обряду. Уже в то отдаленное время существовала в Киеве церковь Св. Илии, были, вероятно, и другие церкви. Смутное предание указывает на то, что Аскольд и Дир были христиане. По свидетельствам летописи чувствуется, что славяне-язычники настолько не чуждались христианства, что даже вводили в свою семью христиан; так, Святослав дал в жены своему старшему сыну Ярополку греческую монахиню, взятую в плен; среди жен Владимира упоминаются «чехиня, болгарыня и грекиня», которые, наверное можно сказать, были христианками.
Ко времени Святослава христианство оказывается очень распространенным в Киеве. Как можно думать, под покровительством его матери, св. Ольги, христиане из славян деятельно стали проповедовать христианство среди своих соплеменников-язычников. Сама Ольга усиленно склоняла Святослава принять христианство, но он отказывался.
Сторонники язычества косо смотрели на успехи христианства и насмехались над обратившимися; по крайней мере, Святослав, как запомнила летопись, ответил матери на ее увещание креститься: «Како аз хочю ин закон прияти един? а дружина моя сему смеятися начнут!» Суровый, непреклонный воин, каким был Святослав, не понимал учения кротости, любви, всепрощения и воздержания. Ему, вероятно, как говорит летопись вообще об язычниках, «вера христианская уродьство бе», поэтому он и отказывался «во уши принимати» то, что ему говорила мать. Мало того, по преданию, он даже поддался чувству вражды к христианству, когда потерпел неудачу в войне с христианами-греками. Тогда он легко поверил языческой молве, обвинявшей в неудаче похода христиан, и был готов воздвигнуть на них гонение. Но в общем отношение князя-воителя к христианам было скорее равнодушное, и в его время, как свидетельствует летопись, «аще кто хотяше креститися, не браняху (т. е. не возбраняли), но ругахуся ему».
Его наследник был человек совсем другого характера. Святослав, занятый постоянно войной, мало и редко бывал дома, так что воспитание двух его сыновей, Ярополка и Олега, находилось в руках его матери-христианки, св. княгини Ольги. Ясно, какие внушения должны были получать от нее молодые князья. Третий сын Святослава, Владимир, еще малолетним ребенком был отправлен в Новгород, где язычество было гораздо сильнее христианства.
По смерти Святослава в Киеве стал княжить старший сын его, Ярополк. Воспитанный бабушкой-христианкой, женатый на христианке, Ярополк был, судя по летописному преданию, иного нрава, нежели его отец. Он любил христиан, и если сам не крестился, то только из боязни дружины, другим же креститься не препятствовал. Ругавшаяся над христианами и потерпевшая на войне с ними неудачу дружина отца его, Святослава, не любила молодого князя, приверженного к неприятной ей вере, и явно склонялась на сторону княжившего в Новгороде Владимира, которого знала, как ревностного поклонника старых богов.
Киевские сторонники язычества воспользовались возникшей между Ярополком и Олегом распрей и довели дело до того, что Олег был убит. Это обстоятельство поселило вражду между Ярополком и Владимиром. Последний, опасаясь, чтобы его не постигла участь Олега, и желая по обычаю мстить убийце, пошел на брата войной. Когда дело дошло до решительного столкновения между войсками братьев, то киевская языческая дружина стала на сторону Владимира, и Ярополк погиб. Владимир остался тогда единственным представителем княжеского рода и сел в Киеве.
Так как торжество Владимира было торжеством языческой стороны над христианской, то новый киевский князь ознаменовал начало своего княжения сильной ревностью к язычеству. Он поставил идолов на киевских высотах; на холме, вне своего двора, воздвиг статую Перуна, деревянную, с серебряной головой и золотыми усами, поставил также идолов других богов и усердно приносил им жертвы, даже человеческие. Вот что рассказывает об этом летопись.
Когда Владимир победил ятвягов (983 г.), то старцы градские и дружина сказали: «Мечем жребий на отрока и девицу; на него же падет, того зарежем богом!» Жребий пал на сына одного варяга-христианина. Варяг отказался выдать сына. «Не суть то бози, но древо, – говорил он, – днесь есть, а утро изгнееть; не ядять бо, не пьют, не молвять: суть делани руками в дереве; а бог есть един, ему же служат греки и кланяются, иже сотворил небо, и землю, и звезды, и луну, и солнце, и человека, и дал есть ему жити на земли; а си бози что сделаша? сами делани суть! Не дам сына своего бесом!» Народ разъярился на такую отповедь и убил обоих варягов, дом же их разрушили.
Сам Владимир жил по-язычески, без меры предавался всяким излишествам и на войнах отличался неумолимой жестокостью. От природы он был человеком умным, наблюдательным, рассудительным и потому не мог не замечать тех успехов, какие делало и продолжало делать на Руси христианство… В Киев по-прежнему приходили отовсюду по торговым делам люди различных вер: и евреи, и магометане, и варяги, и греки. Владимиру приходилось со всеми ими беседовать. Пришлые гости заводили разговоры о вере, и каждый восхвалял свою. В этих разговорах затрагивались вопросы о будущей жизни за гробом, о наказании за грехи злых, о блаженстве добро творивших, говорилось о грехе, о едином Боге, Невидимом и Вездесущем. Своя языческая вера не знала этих вопросов и не умела дать ответа на них, тогда как христианство давало ответы поучительные и определенные.
У Владимира на советах его с дружиной и старцами градскими заходила речь о христианстве, и тут советники, склонные к христианству, говорили князю: «Аще бы лих был закон греческий, то не бы баба твоя прияла Ольга, яже бе мудрейши всех человек!»
Люди, имевшие случай присутствовать на торжественном христианском богослужении, свое впечатление выразили замечанием, что не ведали тогда, где находились: на земле или на небе.
Увлекаемый волной все шире и шире распространявшегося христианства, Владимир мало-помалу склонился к принятию греческого закона.
Современник сына Владимирова, Ярослава, первый митрополит из русских, св. Иларион, в своем «Слове о законе и благодати» особенно выдвигает то обстоятельство, что Владимир принял христианство, не будучи никем просвещен, не слышав никаких проповедников и руководствуясь только своим наблюдательным и великим от природы умом. «Не видя апостола, пришедша в землю твою, – говорит св. Иларион, прославляя князя Владимира, – не видя (проповедника) беса изгоняюща именем Христовым, болящии здравствующа, огня на хлад прелагаема, мертвых встающе: сих всех не виде, како убо верова? Дивное чудо! Иние цари и властели, видяще все бывающа от святых муж, не вероваша; но паче на страсти и муки предаша их, ты же, о, блаженниче, без всех сих притече ко Христу, токмо от благаго смысла и остроумия разумев, яко есть Бог един, Творец видимым и невидимым, небесным и земленым… И си помыслив, вниде во святую купель; и иже иним юродство мнится, тебе сила Божия вменися». Живший около 1070 года мних Иаков написал «Похвалу» князю русскому Володимеру. В этой «Похвале» мних Иаков говорит о причинах, расположивших Владимира оставить язычество и принять христианство. Ничего не зная о послах от народов разных вер, будто бы приходивших к Владимиру убеждать его оставить идолослужение, автор объясняет поступок Владимира, «во-первых, тем, что Сам Бог, провидев доброту сердца его и призрев с небеси милостию Своею, просветил сердце его принять св. крещение», во-вторых, тем, что Владимир очень чтил бабку свою, княгиню Ольгу, принявшую крещение, и хотел подражать ей.
Опровергая в этом отношении обычный летописный рассказ, составленный много позднее того, как писали св. Иларион и мних Иаков, эти древнейшие авторы разрушают и легенду о принятии Владимиром христианства после войны его с греками, когда он взял город Корсунь. Мних Иаков говорит, что Владимир крестился не в Корсуне, а где-то в другом месте, года за два до похода на Корсунь, который предпринял, уже будучи христианином. Ничего не знают о крещении Владимира в Корсуни и греческие летописцы, хотя и упоминают о женитьбе его на их царевне.
По всем вероятиям, Владимир был расположен к принятию христианства киевскими христианами и крещен славяно-русскими священниками.
Составитель летописи предпочел вместо простого рассказа о крещении Владимира включить в свое повествование разукрашенную легенду, но не мог не считаться с фактами, и ему пришлось самому поставить в подозрение перед нами свой легендарный рассказ; летописец делает для своих современников такое замечание, что это «не сведуще право глаголют, яко крестися есть (Владимир) в Киеве, инии же реша в Василёве, друзии же ино скажють». «Нам кажется, – говорит историк русской церкви Е. Голубинский, – что в этом, по мнению автора повести, неправом на самом деле и нужно искать правого, а именно – нам думается, что вероятнейшим местом крещения Владимира должно считать Василёв… Свое название последний, очевидно, получил от христианского имени Владимира (Василий): не весьма ли естественно предположить, что Василёв получил это название в память крещения там князя?»
Приняв христианство, Владимир воодушевился желанием распространить христианскую веру в стране, в которой княжил. Вслед за князем крестились многие дружинники. В народе все это не могло оставаться неизвестным. Пошли толки. Одни были против «уродьства», другие говорили, что если бы вера христианская была не добра, то князь и дружина не приняли бы ее. Должно быть, вторых было больше, и вот Владимир, приняв Христову веру, решил утвердить христианство в стране. Но прежде, чем сделать это, он вошел в сношение с греками, так как для будущей русской церкви нужны были епископы и весь церковный чин. Получить это правомерно всего естественнее было у ближайших соседей-христиан, у греков, от их царя и константинопольского патриарха. Но греки имели обычай считать всех принявших от них христианство своими подданными. Этого, конечно, не хотел Владимир и потому решил начать переговоры с греками об устройстве у нас церковного чина не иначе, как победителем.
Византийские и арабские историки рассказывают, что около конца 987 года император Василий, не будучи в силах справиться с восставшим против него полководцем, обратился за помощью к киевскому князю Владимиру. Киевский князь согласился помочь императору, но поставил условием выдать за него замуж царевну Анну, сестру императора. Руссы были врагами императора, когда он обратился к ним за помощью. Князь руссов и обусловил свою помощь браком с сестрой императора Василия, чтобы навсегда закрепить добрые отношения с Византией. Греки согласились на это, но потребовали, чтобы Владимир принял христианство. Владимир согласился и крестился вместе с семьей и боярами, «а может быть, и народом». «Уже христианином киевский князь оказал военную помощь императору Василию и спас ему колебавшийся трон. Но, когда пришло время расплаты, со стороны императора Василия, очевидно, произошла какая-то заминка, а может быть, и отказ в выполнении обещаний. Это заставило Владимира прибегнуть к осаде Корсуня, т. е. начать враждебные действия против бывшего союзника». Это произошло в первой половине 989 года. Император должен был уступить, и тогда состоялся брак царевны и киевского князя; вместе с тем согласно с видами Владимира был решен и вопрос об устройстве церковной иерархии на Руси.
О крещении Руси летописец рассказывает, что оглашенные к принятию христианства славяно-русскими и греческими священниками киевляне с радостью и ликованием шли креститься. Несомненно, были среди них и такие, которые крестились только потому, что все это делали; были и такие, которые не хотели креститься. По словам св. Илариона, «благоверие (Владимирово) со властию сопряжено бе»: это значит, что упорствовавших креститься принуждали к этому и силой. Владимир велел истреблять идолов. Перуна привязали к хвосту лошади и поволокли с холма, на котором он стоял, в Днепр. Княжьи приставники колотили идола палками, приговаривая: «Много ты ел и пил, Перунище, будет с тебя». Делали все это «не для того, чтобы дерево чувствовало, а на поругание бесу, который в этом образе прельщал людей; пусть от людей же и возмездие приемлет», замечает в заключение рассказа об этом летопись. Многие из некрещеных бежали по берегу вслед за уплывавшим Перуном и молили его: «Выдыбай, боже, выдыбай (т. е. выплывай)!»
Во главе отдельных городов Владимир поставил в качестве посадников и наместников своих двенадцать сыновей, разослал с ними священников и епископов и повелел крестить всю землю. Не везде это, однако, было легко сделать. В самом Киеве нашлись упорные приверженцы язычества. Страшась мести князя, они бежали в леса и горы и занялись разбоем. По преданию, некто Могута собрал большую шайку таких недовольных, и Владимиру пришлось вести серьезную борьбу с ними.
Чем дальше к северу, тем глуше была страна, тем невежественнее были ее жители и тем приверженнее они были к языческой старине. Самый север Руси, Новгородская земля оказала особенно сильное сопротивление намерению Владимира утвердить здесь христианство. Подстрекаемые волхвом, прозванным за красноречие Соловьем, новгородцы с оружием встретили посланных крестить их Добрыню, дядю Владимирова, и Путяту. Но и в Новгороде были уже христиане и существовала церковь Преображения. Новгородцы-христиане стали, конечно, на сторону Добрыни, и сопротивление язычников было сломлено. Язычников силою тащили к Волхову креститься. Долго потом дразнили новгородцев жители других краев, говоря: «Вас Путята крестил мечом, а Добрыня огнем».
Как думают, Владимиру после того, как он установил «чин церковный», т. е. церковную иерархию, удалось окрестить новгородских славян, всю Русь заднепровскую, начиная с кривичей и кончая частью тиверцев, сидевших на нижнем Днепре, и славян, расположившихся по правой стороне Днепра, т. е. северян. Только вятичи и радимичи не были окрещены при Владимире. Обитая в стране, далекой от днепровского водного пути, окруженные почти сплошь инородческими, преимущественно финскими племенами, вятичи и радимичи остались в стороне от того просветительного движения, которое из Киева шло вверх по Днепру, а соседство с ярыми язычниками и тесное, то мирное, то боевое общение с ними только поддерживало эти два племени в их приверженности к язычеству. Среди вятичей христианство распространялось особенно туго: киево-печерский инок св. Кукша был замучен ими во время своей проповеднической деятельности; есть предание, что жители города Мценска, лежащего в древней области вятичей, окончательно приняли христианство только в XV веке; ростовские язычники прогнали от себя первых епископов, Феодора и Илариона, и едва не убили третьего – св. Леонтия.
Нескоро могло утвердиться христианство и в Муромской земле, несмотря на старания св. Глеба, которому Владимир поручил эту область. Князю Глебу пришлось даже жить вне Мурома, так как муромцы оказались ревностными приверженцами язычества.
В Курской области христианство стало распространяться только в начале XI века, в Вологодском и Вятском краях – в XII веке, а в Олонецком лишь в XIII веке.
И при Владимире и после него вождями сопротивления язычества успехам христианства были волхвы – прорицатели будущего и чудотворцы по представлению язычников.
Под 1071 годом летописец рассказывает, как пришел в Киев волхв и говорил, что ему явились пять богов и сказали ему: «Иди, скажи людям, что в пятое лето потечет Днепр вспять, и земли все переступят на иные места: станет земля греческая на место русской, а русская на место греческой, и все земли также переменятся».
«Невегласи послушахуть его, – замечает летопись, – верьнии же насмехахуться, глаголюще ему: бес тобою играет на пагубу тобе!»
Кончилось все это тем, что волхв «в едину нощь бысть без вести», т. е. исчез; сам ли он ушел, или был устранен христианами, князем и духовенством, мы не знаем.
В 1074 году явился волхв в Новгород, «творился аки бог», говорил, что знает будущее, хулил веру христианскую и в доказательство своей правоты обещал пройти со всеми ему верными по Волхову, как посуху. Новгородцы заволновались, почти все стали на сторону волхва и хотели убить епископа. Епископ, облекшись в ризы и взяв крест, вышел на площадь и сказал: «Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, а кто верует во Христа, пусть идет ко кресту». К епископу подошел только князь Глеб Святославич со своей дружиной, а весь народ, «производя великий мятеж», устремился за волхвом. Тогда князь Глеб, спрятав под полой своей одежды топор, подошел к волхву и сказал: «Знаешь, что будет завтра поутру и во весь день до вечера?» – «Все знаю!» – ответил волхв. «А знаешь ли, что будет сегодня?» – «Сотворю великие чудеса!» – сказал волхв. Тогда князь выхватил топор и рассек ему голову. Тем все и кончилось. Толпа рассеялась.
В сказании летописи под 1071 годом о появлении волхвов в Ростовской области особенно отчетливо выступает столкновение христианства, далеко еще не победившего в своих носителях стародавних языческих воззрений, и язычества, потерявшего веру в свою силу… «Бывши бо единою скудости (т. е. голоду) в Ростовьстей области, – повествует летописец, – въстаста два волхва от Ярославля глаголюща, яко ве свеве, кто обилье держит», т. е. мы знаем, кто скрывает обилье. Пошли они по Волге и в каждом погосте указывали на «лучшая жены», говоря, «яко си жито держит, а си мед, а си рыбы, а си скору» (мясо). И приводили к ним люди сестер, матерей и жен своих. Волхвы «в мечьте», т. е. делая вид, прорезывали у приведенных к ним женщин за плечами одежду и вынимали то жито, то рыбу. Таких уличенных в сокрытии «обилья» убивали, а именье их брали себе. И пришли волхвы на Белоозеро, и было с ними людей более 300 человек. В это время на Белоозере собирал дань посадник князя Святослава, Ян Вышатич. Белозерцы пожаловались ему на волхвов: вот-де два кудесника сгубили уже много женщин по Волге и по Шексне, а теперь сюда пришли. Ян спросил, чьи эти кудесники смерды, и, узнав, что его князя, послал к спутникам волхвов приказание: «Выдавайте мне волхвов, ибо они смерды мои и моего князя». Но увлеченные волхвами люди не послушались приказания Яна. Тогда Ян сам пошел к ним, не взяв с собой оружия. Отроки Яновы говорили ему: «Не ходи без оружия, осоромять тя!» Ян послушался доброго совета, велел 12 отрокам взять оружие и пошел с ними в лес. «Они же сташа, исполчившеся противу Яна». Ян один с топорцем вышел вперед; к нему навстречу выступило трое и, подошедши к Яну, сказали: «Разве не видишь, что идешь на смерть? Не ходи». В ответ на это Ян велел своим отрокам бить этих доброжелателей, а сам пошел к толпе. Один из толпы бросился на Яна с топором, но Ян отразил удар, ударил нападавшего топорцем и велел отрокам «сещи я». Началась схватка, во время которой был убит «попин Янев». Волхвы бежали в лес, а Ян вернулся на Белоозеро. Войдя в город, он сказал белозерцам: «Аще не имате волхву сию, не иду от вас и за лето», т. е. останусь у вас на все лето. Белозерцам это грозило большими расходами, так как им пришлось бы кормить все лето Яна и его дружину. Они снарядили экспедицию, поймали волхвов и привели их к Яну. Ян спросил волхвов: «Чего ради погубили столько людей?» – «Да ведь они держат обилье, – отвечали волхвы, – и если мы истребим и перебьем их, то будет всего вдоволь; хочешь, мы при тебе вынем из них жито или рыбу и еще что иное?» – «Поистине лжете, – ответил им Ян, – Бог сотворил человека от земли, есть в человеке кости, и жилы, и кровь, и больше ничего в нем быть не может». – «А ты знаешь, как сотворен человек?» – спросили волхвы. «Как?» – спросил Ян. «А вот слушай! – сказали волхвы. – Мылся Бог в бане, вспотел, отерся полотенцем и бросил его с неба на землю. И стал спорить сатана с Богом, кому из этого полотенца сотворить человека, и сотворил человека дьявол, а Бог душу в него вложил; вот почему если умрет человек, то в землю идет тело, а душа к Богу». – «Ну, как же не бес прельстил вас, – возразил Ян, – какому же это богу вы веруете?» Они отвечали: «Антихристу!» – «Где же это он?» – спросил Ян. «Сидит в бездне!» – отвечали волхвы. «Что же это за бог, сидящий в бездне, – сказал Ян, – то не бог, а бес. Бог же сидит на небесах на престоле, славимый ангелами, которые предстоят Ему со страхом и не могут взирати на Него. Тот же ангел, которого вы назвали антихристом, за величанье свое был свержен с небес и действительно сидит в бездне, как вы утверждаете, ожидая, когда снизойдет Бог с небес, свяжет его узами и посадит в огонь вечный с слугами его, которые в него веруют: и вы здесь муку от меня примете, а там по смерти». – «Нам боги сказали, что ты ничего не можешь нам сделать», – возразили волхвы. «Лгут вам ваши боги!» – сурово заметил Ян. «Веди нас на суд к князю Святославу, – потребовали волхвы, – ты нам ничего не можешь сделать». В ответ на это Ян приказал бить волхвов и повыдергать им бороды. Когда это было исполнено, Ян снова спросил волхвов: «Ну, что вам боги говорят?» – «Веди нас к князю Святославу», – повторили волхвы. Ян велел вложить им деревянные обрубки в рот, связать, привязать к лодкам и «пусти пред собою лодья, и сам по них иде». Когда приплыли к устьям Шексны, Ян подошел к волхвам и снова спросил: «Ну, что вам боги говорят?» – «Вот что нам говорят боги: не быть нам живыми от тебя!» – «Вот это вам правду боги сказали!» – перебил их Ян. «Но если пустишь нас, – продолжали волхвы, – много тебе добра будет, а если погубишь нас, много печали и зла приимешь». – «Если я пущу вас, – возразил Ян, – то накажет меня Бог, если же погублю вас, то великую мзду получу от Бога!» И, обратившись к «повозникам», Ян спросил: «Не убили ли у кого из вас эти двое родных?» – «У меня сестру, у меня жену, у меня мать, у меня дочь!» – закричали спрошенные. «Так мстите за своих!» – решил Ян. Обиженные волхвами бросились на них, убили обоих, а трупы повесили на дубе; «тако отмьстие приимеша от Бога по правде», – замечает летописец, сам, очевидно, вместе с Яном далеко еще не отрешившийся от языческого взгляда на необходимость мести.
Что же это были за волхвы? В приведенных рассказах они выступают, как противники христианства и поклонники тех богов, идолы которых пали под секирами христиан, считавших этих богов за бесов.
Язычество славян находилось еще в той поре развития, которая не знает жречества. Но, конечно, у славян были особые ведуны воли богов, знатоки всего чудесного и сверхъестественного, что древняя мудрость присвояла всякой близости к божеству. Это были старцы, от своих дедов навыкшие к обращению с сверхъестественной, как им казалось, силой, познавшие, по преданию, значение примет и признаков, в которых выражалась воля божеств; это были знатоки тайных врачебных и ядовитых сил травы, произрастающей на благо и зло людям; таких людей боялись и уважали: боялись за зло, которое они могли делать, благодаря своему ведовству, уважали за близость к божествам, за ведовство тайных сил природы. Вероятно, это были люди с той же психической и физиологической организацией, какой обладают шаманы у теперешних инородцев Сибири. Черты шаманизма у волхвов вскрываются из другого рассказа летописи под 1071 годом с особенной отчетливостью. «Приключилось, – читаем в летописи, – некоему новгородцу прийти в землю чуди, и пришел он к кудеснику, желая волхованья от него; тот же, по обычаю, начал призывать бесов в храмину свою. Пока новгородец сидел на пороге храмины, кудесник лежал, оцепенев, и ударил им бес; кудесник же, встав, сказал новгородцу: “боги не смеют прийти; нечто имеешь на себе, чего они боятся”. Новгородец вспомнил на себе крест и, отойдя, положил его прочь (в стороне) от храмины той; а волхв начал призывать бесов, бесы же трясли его и поведали, чего ради пришел новгородец. Затем начал он спрашивать кудесника: “Чего ради боятся боги, что носим мы на себе крест?” А тот сказал: “Это знаменье небесного Бога, его наши боги боятся”. – “Какие же ваши боги, где они живут?” – спросил новгородец. А тот сказал: “В безднах; суть же образом (с виду) черны, крылаты, хвосты имеют, восходят же и под небо, слушаясь ваших богов; ваши ангелы на небесах находятся; если кто умрет из ваших людей, то его возносят на небо, а если из наших кто умирает, его относят к нашим богам в бездну”»…
Чудь славилась своим волхованием, уменьем призывать себе на помощь своих богов. Этих богов христианин-летописец отожествил с бесами, вражьей силой. В этом качестве определились и свои славянские боги, когда христианство окончательно утвердилось у славян.
Приведенные рассказы летописи позволяют заключить, что христианство в низших слоях народа, особенно в разных медвежьих углах, в лесах и болотах севера и северо-востока, распространялось с большими, сравнительно, затруднениями. Среди принявших новую веру было много таких, которые крестились, но христианами все же не делались, оставались двоеверами: ходили в церкви и к христианским священникам, но и старых богов не забывали. А так как вообще человек трудно расстается с теми верованиями и обрядностью, в которых вырастал и воспитывался, то известного рода двоеверие долго еще существовало в народе.
Многие из языческих верований и обрядов продолжали жить до самых московских времен, среди принявших крещение. Даже при царе Иване Грозном духовенству приходилось жаловаться на приверженность простонародья к несомненно языческим верованиям. Кое-что из этих верований, правда, потеряв весь свой религиозный смысл, сохранилось и дожило до наших времен в разных обычаях, поверьях, празднествах.
В первое же время распространения христианства «язычество» и «языческое» жило в народе и как верование. «В первое время после принятия христианства, – говорит проф. Е. Голубинский, – наши предки в своей массе или в своем большинстве, буквальным образом став двоеверными и только присоединив христианство к язычеству, но не переставив его на место последнего, с одной стороны, молились и праздновали Богу христианскому с сонмом Его святых, или, по их представлениям, богам христианским, а с другой – молились и праздновали своим прежним богам языческим. Тот и другой культ стояли рядом и практиковались одновременно: праздновался годовой круг общественных праздников христианских и одновременно с ним праздновался таковой же круг праздников языческих; совершались домашние требы чрез священников по-христиански и в то же время совершались они через стариков и через волхвов и по-язычески; творилась домашняя молитва Богу и святым христианским и вместе с ними и богам языческим»… «Как долго продолжался у нас период открытого и настоящего двоеверия[12], это один из тех вопросов, на которые нельзя отвечать прямым и положительным образом. В различных местах он кончился в разное время, имев разную и весьма разнообразную продолжительность, от сравнительно очень недолгой до сравнительно весьма долговременной»…
Постепенно, по мере того как поколение сменялось поколением и люди воспитывались и росли в законе христианском, древние боги отходили все дальше в глубь прошлого, и почитание их прекратилось само собой, как бы умерло. Но совершавшиеся в честь этих старых богов празднества, составлявшие языческий культ, религиозные обычаи и обряды, оставались в виде празднеств, обычаев и обрядов народных, причем слились и смешались с празднествами и обычаями христианскими. Народный быт нашего времени полон такими остатками язычества, как бы вкрапленными в обиход христианской жизни.
Языческий праздник коляды, или нового года, первый в году из праздников солнцу, которое с декабря начинает долее оставаться на зимнем небе, соединился с христианским праздником Рождества Христова. Народные обряды, игры и увеселение наших «святок» полны забытыми уже в их происхождении остатками язычества. Самое слово «святки» очень старое и значило в языческой древности просто – праздники. Народная встреча Рождества особой обрядовой трапезой является отзвучавшим отголоском языческой трапезы Солнцу и Перуну, которым приносились жертвы в эти дни, когда прибывало солнце, с молением о плодородии и благополучии; гаданья святочные выражают желание людей узнать свою судьбу в наступающий год. На святках принято «рядиться»; в языческую старину переряживанье имело символический смысл – под чужим видом и искаженной внешностью язычник думал укрыться от злых богов, которые зимой одолели солнце и становятся особенно злы, когда солнце начинает прибывать, и они видят, что их козни не удались.