Сергей Николаевич Прокопьев
Журавли Афгана
Молитва кресту
В Фергане в учебке ВДВ их гоняли до изнеможения, парни говорили: скорей бы Афган. И вот Кабул, война, 350-й воздушно-десантный полк. Небо гудит. Одни самолёты взлетают, другие садятся, двигатели третьих ревут перед броском ввысь. Непрекращающийся гул давил на психику. Память Николая Усова вытолкнула бабушкину молитву: «Крест на мне, крест во мне, крестом ограждаюсь, крестом врага отгоняю. Отойди, враг, здесь тебе не место. Господи, огради меня Своею пеленою от лихого, от худого, от чёрного змея, от лютого зверя, от злого человека». Николай повторял её перед сном, упав в койку, вспоминал днём, повторял чаще машинально, на автомате, не вдаваясь в смысл слов. В нагрудном кармане носил молитву «Живый в помощи», её мать написала на листке и вручила со словами: выучи и носи с собой. Да она была длинной, молитва кресту – в самый раз.
Николаю казалось: помнит эту молитву, сколько себя помнил. Ему было четыре года, родители переехали в районный городок, две сестры и брат отбыли с ними, им в школу, он остался с бабушкой. В углу за шторками на полочке стояли иконы. Бабушка, переделав все дела, вечером встанет перед ними. Наверное, утром тоже молилась, но он спал. А вечером она к иконам, и внук рядом. Не принуждала, не звала с собой. Возможно, опасалась своего сына, отца Николая, тот не признавал Бога. Умирая, не дал согласия пригласить священника. Это в шестьдесят один год! Что уж говорить, когда ему тридцати не было. Бабушка не говорила: запоминай, не учила специально своим молитвам, молилась вслух, Николай и запомнил: «Крест на мне, крест во мне, крестом ограждаюсь, крестом врага отгоняю…»
Бабушка в двадцать восемь лет проводила мужа на Финскую войну, военная компания была короткой, уместилась в сто пять дней, да их хватило, чтобы Иван пропал без вести. Всю жизнь Анна ждала его возвращения, не оставляла надежды – а вдруг. Долго хранила женскую привлекательность и, что всегда ценилось в деревне, слыла работящей. Сватались хорошие мужики. Насколько легче было бы рядом с мужчиной. Но всем отказывала – Ваня вернётся, а она с другим. Не переступила через себя. Сама дом поставила, сама двух сыновей подняла. И славы дурной не приобрела, вернись муж, слова плохого о жене не сказали бы. Да не вернулся сибиряк. Сгинул в финских снегах.
Загадкой для Николая остался факт: откуда у бабушки взялась храмовая икона Спасителя в полтора метра высотой? Её хранила в каком-то тайном месте, Николай увидел образ, когда настало время переезда к ним в районный городок. Он крутился у машины с вещами, вдруг бабушка выносит икону. В городе первым делом отнесла в церковь.
Много раз мальчишкой слышал от неё:
– Коленька, как хорошо – храм есть. Хоть в конце жизни в храме вдосталь помолиться.
Много позже, это уже после смерти бабушки, Николай спрашивал у матери: откуда у бабушки икона? И она не знала.
Из тридцати семи рублей пенсии, что получала бабушка, тридцать четыре отдавала невестке в семейный бюджет, три оставляла на свечки, просфорки, церковные пожертвования. Всю работу по дому взяла на себя: топка печки, готовка еды, уход за скотиной – два поросёнка, штук тридцать уток. Опять же – «в хозяйстве» двое внуков и две внучки. С раннего утра бабушка на ногах. И только в воскресенье и в церковные праздники оставляла все дела и шла в храм. Это закон. Как бы отец не ворчал, не ругался, не слушала его. Не вступала в споры, просто делала, как считала нужным.
На Пасху рано-рано, на восходе солнца, будила Николая.
– Коленька, – тормошила, – проснись, солнышко играет. Какая Божья благодать. Вставай, посмотри, а потом разговляться будем. Из церкви освящённые куличи и яички принесла.
Коля спросонья припадёт к окну, тут же брат рядом, глаза слипается, спать хочется. Смотрит-смотрит за огород, где над степью встаёт яркий диск.
– Видишь, играет! – бабушка скажет.
– Ага, – подтвердит Николай. Хотя спросонья ничего особенного не разглядит. Солнце и солнце, может, ярче, чем обычно.
Потом съедят с братом по яйцу, луковой шелухой крашеных, по куску вкуснейшего кулича умнут, чаем с душицей запьют. Бабушка тут же за столом, а щёчки у неё румяные, глаза светятся радостью. Это он хорошо запомнил.
– Христос Воскресе! – скажет.
Как отвечать знал:
– Воистину воскресе!
Провожая в армию, бабушка крестным знамением благословила внука. Уже плохо ходила. Зашёл к ней в комнатку, обняла, сидя на кровати, потом поднялась со словами:
– Постой-ка.
Он вытянулся перед ней. Шепча молитву, перекрестила, ещё раз обняла, вытерла слезу углом платочка, молча показала рукой: иди.
В школе перед каждым экзаменом Николай брал у бабушки матерчатый чёрный поясок, на котором напечатан золотистыми буквами напечатан 90-й псалом – «Живый в помощи Вышняго…»
В Омск поступать в техникум тоже поехал с поясом. Вернулся после экзаменов и первым делом к бабушке:
– Сдал! Поступил!
И вернул поясок.
Это была семейная традиция: двух сестёр Николая и брата бабушка снабжала молитвой перед экзаменами. К экзаменам готовились, но поясок обязательно брали.
Охранной молитвой Николая снабдила мать. С некоторых пор она стала составлять компанию бабушке в походах в церковь. Принимала эстафету. Перед уходом в армию мать улучшила момент, чтобы остаться вдвоём, позвала на кухню и вручила листок с «Живый в помощи».
– Коля, – попросила, – выучить молитву и всегда держи при себе. Отец мой, дед твой Константин, с ней воевал!
После паузы добавила:
И не просись в этот Афган! Богом молю: не просись!
– Ладно, – сказал. – Не буду.
Но он хотел туда. И мать не услышала твёрдости в его словах.
Дед Николая Константин воевал на Северо-Западном фронте. Его война вместилась в один год. В Гражданскую девятнадцатилетним парнем мобилизовали красные, год воевал против колчаковцев. С этим опытом поставили сначала заместителем командира взвода, через две недели командира взвода убил снайпер, встал на его место, а потом назначили заместителем командира роты стрелкового полка, дали звание младшего лейтенанта. Воевал с августа 1941 года по август 1942-го. После тяжёлого ранения в голову, руку и плечо – рядом разорвался снаряд – госпиталь и возвращение домой в 1943-м. Ему было отпущено десять лет мирной жизни. Мать рассказывала Николаю, что у них в доме висели иконы. Церковь в деревне закрыли, но имелся молельный дом. В нём старичок служил мирским чином. Она с подружкой заходила на службы. Не только любопытство разбирало, тянуло к иконам. Даже героем карикатуры в школьной стенной газете стала, где её изобразили молящейся.
Её отец за год до своей смерти расскажет дочери-подростку. В первую военную зиму он с полуротой окажется отрезанным от полка. Два дня бушевала метель, валил снег. Бойцы доели последние сухари, патроны на исходе. Возникла реальная угроза окружения. Немцы, оставаясь в неведении о численности стоящего перед ними противника, не предпринимали активных действий. Но было ясно, как только фрицы поймут: им противостоит горстка солдат – несдобровать. Вечером по темноте Константин отправился в ближайшую деревню. Постучал в крайний дом, открыла пожилая женщина. Откровенно рассказал об аховой ситуации в своём подразделении. Бойцы голодные, есть нечего, неизвестно, когда подойдет подмога. Женщина поставила варить двухведёрный чугун картошки, достала две буханки хлеба, кусок сала. Пока варилась картошка, села за стол и написала карандашом на тетрадном листке молитву «Живый в помощи…» «Возьми, солдат, – подала свёрнутый вдвое листок, – с этой молитвой отец мой в Германскую воевал, вернулся живым. И тебе поможет». С картошкой, салом, хлебом и молитвой вернулся Константин к своим бойцам. Подкрепившись, они пошли на отчаянный шаг, под утро пошли в атаку, немцы от неожиданности бросили окопы, отступили, решили – к русским подошло подкрепление. Наши разжились оружием, продовольствием и продержались до прихода своих.
Весь Афган Николай прошёл с этой молитвой в кармане и фотографией Ирины. В нагрудном кармане разрешалось носить самую малость – пару писем, блокнотик. Непорядок, если карман оттопыривался. Николай нашёл прозрачный пакетик, как раз по форме фото, вложил в него молитву и фотографию. В 350-м парашютно-десантном полку в Кабуле Николай недолго задержался. Шла восковая операция «Магистраль», Отдельная Гвардейская 56-я десантно-штурмовая бригада понесла большие потери, её доукомплектовали за счёт пополнения, предназначенного для 350-го полка. Сама бригада базировалась в Гардезе, кроме третьего батальона, который стоял в Бараки-Барак (провинция Логар). В Бараки в третью роту определили Николая пулемётчиком.
Рьяной дедовщины в бригаде не было, но с дембелями, был случай, пришлось Николаю выяснять отношения, включая кулаки. Опять же дембеля были не свои – мотострелки. Их прикомандировали к бригаде. Николай зашёл в курилку, там человек пять азиатов. Попросили у Николая авторучку. Полез за ней, а доставая, извлёк пакетик с фото Ирины и молитвой. Один дембель, сержант, увидев фото, оживился: дай посмотреть! Николай без задней мысли протянул. Ирина девушка эффектная и фотограф с выдумкой снял: лёгкий наклон головы, выразительный взгляд больших глаз, губы тронула улыбка.
– Дай, – попросил дембель.
– Ты чё – с дуба рухнул? – возмутился Николай.
Он был уверен: сержант просил для непотребства.
– Завтра отдам, – примирительно сказал тот.
– Нет! – отрезал Николай. – Даже не думай!
В шаге стоял мордоворот на полголовы выше Николая, смотрел нагло, самодовольно.
– Пусть посмотрит! – с ухмылочкой произнёс он. – Умар у нас эстет.
И встал перед Николаем, дескать, теперь будешь иметь дело со мной.
Вариантов не было. Николай коротко ударил мордоворота в подбородок, вложив в удар всю злость и решимость биться до конца. Мордоворот не ожидал такой прыти от десантника, тот добавил левой, и тут же Николаю ощутимо прилетело сбоку в ухо. Он устоял и, сделал шаг к дембелю с фото, ударил его носком ботинка в голень, кулаком целил в голову, но попал в шею, выхватил фото и молитву. Сам получил вскользь по скуле. К драке подключились все мотострелки. Мордатый, придя в себя, ринулся в бой, на этот раз Николай, фото успел сунуть в карман, достал его прямым в голову и снова отправил в нокдаун. В этот момент подбежали два дембеля-десантника, мотострелки ретировались.
У Николая горело ухо, саднила скула, была сорвана кожа.
– Чё они? – спросили свои дембеля.
– Да онанисты! Хотели фото девчонки забрать!
– Убить мало!
…Афган снился и через десять лет после возвращения домой, и через двадцать. Один из повторяющихся снов – призыв в армию. «Вы чё – я отслужил!» – возмущался Николай в военкомате. Но военком стоял на своём: «Надо!» «Да я уже старый, бегать по горам с пулемётом! – приводил свои доводы Николай. – Мне лет-то ого-го!» А ему: «Идём в Афган добивать духов, а кому, как не вам! Вы, афганцы, – лучшие!» Был ещё сон, как бы продолжение первого. Стоит в кишлаке, подъезжает БМП, на броне Тарас, Вовка Тарасов, бывший замкомвзвода, вместе из учебки в бригаду попали. Николай ему: «И тебя вызвали?» Тарас с возмущением: «Колян, быстрее прыгай, мы год воюем с духами и америкосами, а ты только подкатил».
Другой сон – бой. Стрельба, разрывы, дух выскакивает из колодца кяриза, бежит на Николая. Чалма, рыжая борода, глаза бешено горят, зубы оскалены. В руках нож. Николай наводит на него ПКМ, сейчас живого места из духа не останется, но пуля, вылетев из ствола, безвольно падает под ноги. И другая, и третья за ней… Пули не в духа впиваются, сыплются на землю. А дух летит на него, нож на уровне груди, приготовился полосонуть по горлу, зарезать, как барана. Николай бросает пулемёт, хватает с земли лопату, садануть душару по черепку, но лопата, будто не воздух вокруг, а желе прозрачное, движется с трудом…
Николай никому не говорил, но начнись снова Афган, сказал бы «да», если понадобился его боевой опыт. Служил после Афгана в милиции, стал офицером. В Афгане приходилось сталкиваться с офицерами-милиционерами, их посылали для оперативной работы. В снах возмущался, зачем второй раз призывают, – наяву был готов к призыву.
В 2001 году Николаю предложили поехать с отрядом транспортной милиции в Чечню. Предложение добровольно-принудительное, да при желании можно было найти отговорку, он не стал отказываться, достал в кладовке с верхней полки дембельский дипломат, в нём вместе с погонами хранилась молитва «Живый в помощи…» Молитву положил в карман, дипломат поставил на прежнее место.
Мать за два дня до отправки в Чечню повела его вместе с женой в церковь, заказала молебен. Стояли с горящими свечами в руках, Николай старался внимательно слушать молитвы, читаемые батюшкой. В хоре пели три бабушки.
Батюшку он знал, за два года до этого отпевал отца, а ещё раньше, почти сразу как он вернулся из Афгана, причащал и соборовал бабушку на дому, а потом отпевал.
После молебна батюшка подошёл к Николаю, благословил.
В Чечню Николай поехал командиром взвода, был на то время в звании капитана. Командир сводного отряда в прошлом кадровый офицер, танкист. Когда в начале девяностых началась вакханалия в армии, попал под сокращение, а куда идти работать – подался в милицию. Таких в ментовке звали «сапогами». Николай до этого не знал командира и оценил положительно, что тот «сапог». Одно дело милиция, другое война, командное военное училище за плечами – это ценно.
Вторая Чеченская война шла без малого два года. И как показало время, режиму так называемой контртеррористической операции ещё длиться и длиться. Окончательно завершится лишь в апреле 2009 года. Проводились войсковые операции, уничтожались банды, в 2000-м был захвачен полевой командир Радуев, но продолжали зверствовать банды Хаттаба, Доку Умарова, Шамиля Басаева. За год до отправки Николая в Чечню в один день боевики проведут серию терактов против российских военнослужащих в разных районах республики, они унесут более пятидесяти жизней. Осенью 2002 года боевики захватят заложников в Москве во время спектакля «Норд-Ост», первого сентября 2004-го возьмут в заложники школьников Беслана.
Отряд милиции Николая первый месяц стоял на узловой станции Червлёная. Участвовал в сопровождении грузовых составов с вооружением, продовольствием, живой силой. Железная дорога работала только на военных, пассажирского сообщения не было. При прохождении состава милиционеры (рассредоточившись в пределах видимости) стояли в охране вдоль полотна. Состав обязательно сопровождал бронепоезд, как из Гражданской или Великой Отечественной войны: весь в бронированных листах, мешки с песком, пулемёты «Утёс», гранатомёты АГС-17.
Командир отряда оказался суетливым, трусливым, одно в голове – как бы чего не вышло. Впервые проявил себя через неделю, как встали в Червлёной. Молодой сержант неловко спрыгнул со сцепки вагонов, пяткой звезданулся о рельс, в результате открытый перелом. Повезли в соседнюю войсковую часть. Молоденький доктор, старший лейтенант, покачал головой с протяжным:
– У-у-у… Надо везти в Гудермес, я могу только повязку наложить.
До Гудермеса не сказать далеко, порядка пятидесяти километров по железной дороге. Встал вопрос, кому из офицеров сопровождать раненого. Без этого нельзя. Командир отряда наотрез отказался, замполит заюлил, у него сердце ноет, как бы приступ стенокардии не случился, зам по тылу тоже нашёл отговорку. Все три майора в кусты. Парню хуже и хуже. В Гудермесе, понятно дело, никто их не ждёт, чем крупнее звёзды на погонах, тем проще определиться с травмированным. А тому хуже и хуже. Командир к Николаю:
– Коля, выручи! Ты человек бывалый!
Николай взял двух бойцов – раненый идти не мог, костылей не было, вели, обняв с двух сторон. На бронепоезде доехали до Гудермеса. Железная дорога имела прифронтовой вид: оборванные провода, развороченные релейные шкафы, раскуроченные семафоры.
Штаб транспортной милиции находился на вокзале. Николай доложил подполковнику обстоятельства дела, тот ответил коротко:
– Машину дадим.
И добавил категорично:
– Гарантий безопасности никаких. В городе неспокойно.
– Дайте охранение, – попросил Николай.
– Ты что издеваешься? Откуда его возьму!
За рулём уазика сидел чеченец, одетый по гражданке. То ли специально снял милицейскую форму, то ли местного водилу задействовали. Николай сел рядом, положил на колени автомат. Водила с места взял в карьер и начал кружить по городу. Гудермес являл жуткую картину – разбит, разбомблен. В многоэтажках зияли дыры от снарядов, стены испещрены пулями, осколками. Груды мусора на улицах, у домов, развалины кругом. Часто попадались неразорвавшиеся снаряды, одни валялись, другие торчали из земли, красуясь оперением. Водила крутил руль из стороны в сторону, объезжая воронки, рытвины. Нырял в боковые пустынные улицы, выжимая из двигателя всё, что было можно… Николай сидел на измене: завезёт абрек прямо в банду к головорезам. Без боя не сдадутся, да долго ли втроём можно продержаться. У раненого автомата не было. Так что в арсенале три автомата, по гранате, не густо, да ведь не на боевую операцию собирались. Вот если бы его пулемёт ПКМ 7,62…
Где-то на окраине бухали пушки. И ни одного мирного жителя на улицах. По дороге попадались группы в камуфляже с автоматами. Большинство – бородатые, неславянской внешности. Кто они? Из Афгана Николай вынес – местным не верь. А кто даст гарантию: на чьей стороне эти бородачи в данный момент? Нервозность водилы передалась Николаю, у него начало предательски крутить живот. Вида не подавал, но было скверно.
Наконец подлетели к больнице. Размещалась в школе.
– Дэсят минута! – бросил водила. – Больше нэ сэкунда!
Столько времени отпустил на всё про всё. И предупредил: торчать у крыльца мишенью не собирается, будет ездить кругами поблизости. Выйдут, он сразу подъедет. И повторил:
– Дэсят минута!
Хотелось сказать: да что за десять минут можно сделать? Не с порезанным пальцем приехали – йодом помазал и гуляй. Перепираться с водилой не стал, ещё умотает. И что потом делать?
Николай нашёл главврача, описал ситуацию. Главврач мужчина лет пятидесяти, русский. Николай давил на жалость: приехали из Червлёного, сложный перелом, абрек-водитель дал десять минут. Если смотается, они останутся без колёс.
Главврач зарядил подчинённых, те тут же сделали рентген. Главврач посмотрел снимки, подал Николаю со словами:
– Отправляйте в Москву. Здесь никто не поможет.
Абрек не обманул, стоило выйти на крыльцо (раненый прыгал на одной ноге, держась руками за плечи товарищей), подрулил.
Командир отряда был как страус: пересидеть, отбыть срок, ни во что не ввязываться. Николай пытался убедить его: надо работать с бойцами. Но бесполезно было что-то на эту тему говорить. По афганскому опыту знал: на войне боец должен быть в тонусе. Так было у них в бригаде. Офицеры не давали расслабляться. Гоняли, требовали. Ничего подобного не было в их отряде. Ночью пара опытных боевиков могла уничтожить всех. Николай прекрасно видел, как это сделать.
В Афгане заснуть на посту было хуже, чем в плен попасть. Ещё в учебке вбивали в голову: каким бы здоровым ни был, заснул на посту – тебя зачморят. Этого боялись как огня. Будешь за всех метлой махать, стирать, дневалить – навсегда вычеркнут из боевой работы, а значит, ты не мужик. Николай однажды, будучи не в силах справиться с катастрофически наваливающимся сном, «Лезгинку» танцевал. Только что автомат в зубы не взял. В Чечне бойцов своего взвода старался дрючить по полной, а всё равно не обходилось без казусов. Был такой Виктор Чуркин. Это ещё в Червлёном случилось. Чуркин ночью стоял на «собачке» – первом посту. Охрана входа в расположение отряда и главное – вагона, в котором спал отряд. Пост представлял навес от дождя, скамья под ним. Николай во втором часу, обходя посты, подошёл к «собачке», а там идиллия – Чуркин почивает. Прислонился спиной к стеночке и сопит в обе ноздри. Николай взял автомат, постовой бровью не повёл, лишившись оружия, продолжал посапывать, будто у бабушки на печке.
Николай хотел тут же шарахнуть его по башке, чтобы запомнил на всю жизнь. Но передумал, с автоматом пошёл на центральный пост, оснащённый полевым телефоном и стационарной рацией, дабы держать связь с часовыми, и устроил перекличку. Все посты отозвались, Чуркин – молчок. Да что ты будешь делать? Автомат украли – спит, связь заработала – опять по барабану. Наконец отозвался заспанным голосом. Дескать, отходил по нужде. Про автомат ни слова. Но вскоре прилетел с квадратными глазами:
– Товарищ капитан, оружия нет.
– Как нет? Ты в своём уме? – Николай в воспитательных целях принялся нагнетать эмоции.
– Нету, – губы у Чуркина затряслись.
Был он неплохим парнем, но безалаберным. Четыре года назад армию отслужил, вроде что-то должно остаться в голове, в милиции три года. Смотрит овечьими глазами на Николая:
– Нету автомата.
– Играй тревогу! – скомандовал Николай. – Ты весь отряд подставил! Всех пацанов!
И Чуркин расплакался. Мужик захлюпал носом, как мальчонка детсадиковский.
– Запомни, – отдал автомат Николай, – ещё раз застану: кемаришь на посту – выгораживать не буду. Выставлю на всеобщее осуждение. Тебя, дурака, как барана зарежут чечены – сам виноват. Но ведь парней погубишь! Они смену честно отстояли, отдыхают, надеясь на тебя.
– Больше никогда, – повторял, размазывая кулаком слёзы Чуркин, – никогда! Только не говорите никому!
– Ладно! Забыли!
В Червлёной кроме всего прочего их отряд охранял одну сторону железнодорожного моста через Терек. На другой стороне окопались мотострелки. Был среди них древний прапорщик Альберт. Тоже воевал в Афгане, в 180-м мотострелковом полку. На три года старше Николая. Отслужив срочную, остался в Афгане сверчком, то бишь, сверхсрочником. Весёлый, разговорчивый.
– Не больно вас вооружили! – оценил Альберт арсенал отряда милиции.
Кроме личного оружия бойцов, в отряде имелось два пулемёта РПКС 5.45, два гранатомёта – автоматический АГС-17 и «Шмель».
– У нас посерьёзнее пулемёты, – сказал Альберт, – ПКМ 7,62.
– Ух, ты! – восхитился Николай. – Мой афганский брат. Всю службу с ним, начиная с учебки.
– Так поехали к нам, – предложил Альберт, – повидаешься с боевым братом, постреляешь! Прицел не сбился?
И они поехали.
Ёкнуло, ёкнуло под сердцем у Николая при встрече с ПКМ. Альберт завёл в оружейку, кивнул на пулемёт:
– Вперёд!
Вот оно близкое и далёкое, родное и волнующее. У него в Афгане было три пулемёта – в учебке, в Бараки, в Кабуле – номера помнил по сей день. Два года пулемёт был его частью. Красивый, надёжный, верный товарищ.
Как говорилось выше, Николай служил в 56-й отдельной десантно-штурмовой бригаде, в третьем батальоне, что стоял в Бараки, пулемётчиком.
Пулемёт таскать – не автомат носить, силушка нужна. Николай парень с крутым разворотом плеч, удостоился в учебке пулемётной чести, из тридцати человек взвода всего двое сподобились на это. Горд был собой, оказавшись записанным в пулемётчики. Да вскоре посетовал на судьбу горемычную, когда начали гонять с утра до вечера. Каждый лишний килограмм выкладки в тяжесть, а тебе такую бандуру постоянно таскать на себе. И чистить каждый день. На стрельбах все из его пулемёта стреляют, а приводить в порядок оружие одному ему. Зато за «речкой, то бишь, в Афгане, к своему пулемёту относился с уважением – это не автомат, мощное оружие, а значит, и мощный защитник. Пусть даже пулемётчик первая мишень снайпера.
В марте 1988-го он был в боевом охранении колонны. Сопровождали её до Гардеза. Участок сложный для прохождения: зелёнки, крутые повороты – излюбленные места засад духов. В одном таком месте начался обстрел. Колонна встала. Николай скатился с БТР, залёг лицом к зелёнке.
– Коля, пулемёт слева! Гаси! – скомандовал взводный.
По звуку это был, как и у него, ПКМ. Стрелял из зелёнки. Николай сделал несколько очередей, пулемёт его работал чётко, бил кучно, это вселяло уверенность. И вдруг Николай увидел боковым зрением гранатомётчика. Тот поднимался из-за кустов. Это было как в замедленном кино, будто секунда принятия гранатомётчиком исходной стойки для выстрела резиново растянулось, тогда как Николай среагировал мгновенно… Вспоминая позже тот эпизод, он так и не придёт к окончательному выводу: или граник заело – не сработал, или гранатомётчика спугнули прошедшие рядом пули, или Николай наповал срезал его первой же очередью. Гранатомётчик исчез. И тут же сбоку от Николая упал снаряд. В горячке он пытался продолжить стрельбу, держа из последних сил целью кусты, за которыми скрылся дух, но из ушей пошла кровь, он потерял сознание. Позже взводный расскажет: кровь текла не только из ушей, мгновенно набухла ею панама. «Я думал всё, – говорил взводный, – в затылке у тебя сколок». Николая загрузили в БМП с другими раненными, а ночью отправили в Кабул…
Николай взял предложенный Альбертом пулемёт, подошёл к столу, закрыл глаза, вслепую разобрал и собрал. Руки работали чётко, радуясь возвращению в далёкое прошлое. Подержал пулемёт на весу, вспоминая ни с чем несравнимую тяжесть.
– Куда будем стрелять? – спросил у Альберта.
Линию обороны мотострелки оборудовали по всем канонам, несколько пулемётных расчётов, ходы сообщения в человеческий рост.
– Населённых пунктов в радиусе трёх километров нет, – сказал Альберт, – хоть из танка шараш. Но лучше в сторону реки. Сам знаешь, дальность стрельбы твоего брата. Одного короба патронов тебе хватит? Тут сто штук.
– С головой хватит. Мы в Афгане объём цинка увеличивали на двадцать пять процентов: запал от гранаты взрываешь внутри короба, и вмещалось сто двадцать пять патронов.
Мишенями поставил цинки из-под патронов. Разместил метрах в ста от окопа. Место позволяло дальше расставить, да немного перестраховался. Лицом в грязь не хотел ударить перед Альбертом. Но зря опасался за себя. Пулемёт поставил на бруствер, прицелился…
– Мастерство не пропьёшь! – оценил первые очереди Альберт.
И руки не подвели, и глаз не ослаб, и пулемёт бил классно – пули кучно ложились в цель, превращая цинки-мишени в решето.
Николай расстрелял весь короб.
– Глаз не сбился! – по-мальчишески радовался.
Проверил глаз и на гранатомёте. В оружейке взял РПГ-7 со словами:
– У нас были такие граники!
Прицелился в воображаемого противника.
– Стрельнешь? – спросил Альберт.
– А чё можно?
– У нас всё можно!
Под граник Николай нашёл движущуюся цель – будто специально для него по Тереку плыла доска. Стоя на бруствере окопа, прицелился… Течение у Терека отнюдь не медленное, но стрелок не промахнулся.
– Тебе только по танкам хреначить! – похвалил Альберт, когда от доски остались одни воспоминания. – Наш человек!
– А то!
После «граника» Николай вооружился снайперской винтовкой СВД.
В качестве цели выбрал опору моста. Не просто попасть, тут любой дурак из автомата не промахнётся. Николай решил выбить в опоре «ОМСК». Вспомнить армейскую молодость. В Афгане название родных мест, кем-то произнесённое, прочитанное, звучало музыкой: Сибирь, Омск. У него на ремне было выведено «ОМСК». Вот и здесь на берегу далёкого от Иртыша Терека, решил увековечить дорогое сердцу место. Воины давно облюбовали под стрельбу опоры моста. По всей высоте, во многих местах торчали пули. Николай выбрал «чистый» участок и метров с пятидесяти начал укладывать одну за другой пули, выводя дорогую сердцу надпись. Не все из них ложились, как хотелось, но всё же «нарисовал» букву за буквой. Опора металлическая, три 12-миллимитровых слоя… Пуля пробивала две плиты и застревала в третьей.
– Молоток! – снова похвалил Альберт. – Пулемётчик и снайпер не одного поля ягоды, но ты могёшь! На охоту ездишь?
– Есть маленько!
– Здесь кабаны водятся! Мы иногда постреливаем! Но сегодня охоту не сделаю, а вот рыбалку запросто! Хочешь разнообразить ментовский рацион рыбкой.
– Ещё как! – с энтузиазмом ответил Николай!
– Тогда погнали!
Приехали на водохранилище. Чистая вода, зелёнка вокруг, скот на другом берегу пасётся. Идиллия, только что пастушок на рожке не играет. Альберта мирным видом не усыпишь, бойцов в охранение поставил, хотя долгое время на рыбалку не отпустил. Проводил её по принципу: пришёл, увидел, наловил. Достал из уазика снасти. Понятно, на войне удочками рыбу не удят, сетями тем пачее. Альберт гранаты припас. Всё правильно рассчитал, но со снастью дал маху. Протянул Николаю РГН. Николай, не раздумывая, бросил в водоём. Был уверен, раз Альберт командует: бросай, значит, знает. Оказалось, и самомму не мешало бы подумать. Граната РГН от удара взрывается. Она и взорвалась, коснувшись воды, осколки густо полетели над акваторией и ближайшим берегом. Рыбе хоть бы хны, рыбаки испытали не самые приятные минуты в своей жизни от свиста над головами. Благо – осколки никого не задели, только по машинам постучали.
