Сергей Николаевич Прокопьев
Журавли Афгана
– Ну, ё-моё! – воскликнул Альберт. – Чудак я на букву «мэ»! Как говорится: и на старуху бывает непруха!
Данный казус Альберта нисколько не смутил. И не подумал сворачивать рыбалку. Имелись другие снасти. Достал Ф-1 и, никому не перепоручая «тоню», бросил. Граната, описав красивую дугу, булькнула в воду. Через пару секунд поднялся столб воды. И пошла рыбалка: средних размеров сомы, хорошие щучки, красавцы лини… Вместо ёмкостей Альберт захватил плащ ОЗК – общевойсковой защитный комплект. Возились на плаще сомы, били хвостом щуки, серебрились лини…
– Везите в отряд, – отдал весь улов Альберт милиционерам.
Кроме рыбы презентовал Альберт омской милиции ящик акустических (звуковых) мин. Ещё и двух сапёров дал для установки подарка.
– Огородите себя, – сказал Николаю, – лишняя защита не помешает!
Ночью завыла сначала одна, за ней вторая. Наделали подарки Альберта переполоха. В трусах милиционеры не выскакивали с автоматами и квадратными глазами из своего вагона, не было такого, но суета не шуточная поднялась. Лишний раз мины напомнили, война – не тёщины блины. Сигнальная мина мало того воет, ещё и фейерверк устраивает над головой нарушителя, штук пятнадцать осветительных ракет выбрасывается, чтобы над крадущимся в темноте с чёрными мыслями врагом белый день вдруг возник. Милиционеры никого не увидели в свете ракет, но автоматы хорошо поработали, поливая пулями место срабатывания мин. Утром продвинулись в зелёнку, а там помёт свиной. Похоже, дикие хряки на свою беду подошли к периметру отряда и напоролись на растяжки.
Но и это ещё не всё, днём коров принесло. Видимо, место было вкусное не только для кабанов. Коровы, щипая травку, начали запускать одну мину за другой. Свяничий галоп милиционеры не увидели из-за темноты, а вот коровьего стали свидетелями. Перепуганные животные галлопировали с места подрыва со всей своей грациозностью.
Николай одну мину «прикопал» – домой привёз. Утроил родным, друзьям вечер по случаю своего возвращения. Собрал гостей у матери. Частный дом, просторный, уютный. А когда стемнело, осень стояла, в огороде, картошку уже выкопали, мину поставил, и активировал её с безопасного расстояния. Уши у гостей заложило от воя, а потом фейерверк в честь возвращения афганца-чеченца осветил окрестности.
Альберт, само собой, не мог без ужина отпустить Николая. Хорошо они посидели. Больной темой для Альберта была Чечня.
– Ладно Афган, – говорил за столом, – чужая страна, чужие люди. А здесь-то… Есть среди чеченов замечательные люди. У нас в роте в Афгане были Умар и Шамиль, отличные парни, в бою надёжные. Он тебя не бросит, не оставит. Но откуда взялась эта шваль? Схватилась за автоматы: бей, режь неверных! Я с десяти лет каждый год ездил в Грозный. Здесь жил дядя Андрей, отца родной брат. Юрка, мой двоюродный брат, ровесники. Был у Юрки на новоселье в 1987-м, у меня как раз отпуск, из Афгана приехал, купил ему на чеки замшевую куртку. Погуляли хорошо. После выхода из Афгана, в 1989-м был в Грозном, уже началось брожение. С горных аулов спустились абреки в калошах, им дали оружие. А в девяностом начали вытеснять приезжих. Евреи и армяне сразу смекнули: монатки собрали и ходу, не на Дальний Восток, само собой, на юга – в Краснодарский край, Ставропольский. А русским говорят: вы-то оставайтесь, ваши женщины нужны как подстилки, мужики – рабы. Люди стали пропадать. Идёт по тротуару женщина, машина останавливается, выбегают джигиты, хватают и след простыл. Надругаются, потом или убьют, или в горах бросят.
– Ты чеченцев из своей роты не встречал здесь? – спросил Николай. – Поди, тоже в боевиках.
– Нет, не встречал. Умар в Урус-Мартане жил, а Шамиль из Ведено. Всё может быть. Задурили голову. Брат Юрка вовремя увёз семью в Сургут, он нефтяник. В Грозном была прекрасная кооперативная квартира. Начал продавать, приходит обезьяна под потолок, перепоясан пулемётными лентами, что у революционный матрос, на груди болтается автомат, как гармошка у крокодила Гены в мультфильме. «Сколькэ?» – спрашивает за цену. Брат говорит: «Три тысячи долларов». «Два хватыт тэбэ», – верзила ему. Тогда доллар стоил шесть рублей. У Юрки отличная мебель, всё оставил этой горилле. Увезти нельзя было. Я ему говорил: «Лучше бы ты всё в окно повыкидывал!» Он и этим двум тысячам был рад. Позже и этого бы не получил. Пришил к трусам карман, засунул туда доллары, надел потрёпанные штаны, куртёшку старенькую, чтобы не выглядеть на две тысячи долларов. Уезжал на автобусе, бандюганы чеченские остановили, обшмонали пассажиров. К Юрке в трусы не полезли. И как я буду их уважать? И наших продажных тварей хватает. Я ведь и на первой чеченской был. Могли ещё тогда задушить Басаева, Радуева да и всех не один раз. Продажные политики, продажные командиры, а ребята гибнут. Знаю офицеров, в Афгане был человеком, а здесь скурвился за звания, деньги.
Сводный омский отряд милиции месяц стоял в Червлёной, затем пришла разнарядка: перебазироваться в Аргун.
По-хорошему, командиру отряда следовало отправиться на место новой дислокации, осмотреть позиции, где будут его бойцы оборону держать, разведать всё, определиться. Или хотя бы зама по тылу отправить, в крайнем случае – замполита, но снова все три майора в кусты. Командир обратился к Николаю:
– Коля, выручай, ты опытный вояка, Афган прошёл, хорошо ориентируешься в боевой обстановке. Съезди не в службу, а в дружбу. Я в долгу не останусь.
За год до этого, второго июля 2000 года, в день финального матч чемпионата Европы по футболу, чеченские бандиты решили свой дьявольский финал устроить. Боевиков выбили из всех крупных населённых пунктов, они в пещерной злобе открыли партизанскую войну. Что уж там говорить, лопухнулась контрразведка, проморгала военная разведка, и бдительность бойцов оказалась не на высоте. По единой команде сразу в нескольких местах Чечни (Урус-Мартан, Гудермес, Новогрозненский, Аргун) произошли крупные теракты. Кроились они по одним лекалам – груженные тоннами взрывчатки грузовики, за рулём которых сидели террористы-смертники, врывались на объекты, где находились федеральные войска или милиция, и подрывались. Боевики нашли уродов, а то и больных на голову, обработали, посадили в кабины, где одного, а где для верности двоих. Погибло около пятидесяти человек.
Самый крупный теракт произошёл в Аргуне. Гружённый двумя тоннами взрывчатки «Урал», снеся шлагбаум и ворота, ворвался на территорию базы МВД, где в общежитии располагался сводный отряд ГУВД Челябинской области. У многих подошёл дембель, на следующий день заканчивалась командировка… Раздался чудовищный взрыв, который был слышен за двадцать пять километров – в Гудермесе. Поднялся столб пыли, здание, в котором размещались челябинские милиционеры, и ещё одно, стоявшее рядом, были разрушены. На месте «Урала» образовалась воронка глубиной более пяти метров. От взрыва и под завалами погибло по разным источникам от двадцати двух до двадцати четырёх человек, более восьмидесяти получили ранения. Сразу после взрыва боевики начали обстрел. Но сначала сняли видео для отчёта: подход «Урала», взрыв. А потом открыли огонь по развалинам. Не жалкая кучка боевиков рассредоточилась вокруг объекта. Даже вертолёты пришлось вызывать. И снова хочется спросить: где была разведка?
До Гудермеса Николай доехал на бронепоезде, дальше на старом «опеле» прибыл в Аргун. На территории, где произошёл теракт, Николай представился подполковнику (навсегда в память врезался его позывной – «Восток»), старшему над всеми сводными отрядами милиции в Аргуни. Подполковник удивился:
– О, капитан и уже командир СОМа.
– Нет, командир взвода.
– А где командир?
– Приболел.
– Дристун напал! – засмеялся подполковник и смачно матюгнулся в четыре этажа. – Сколько их дристунов здесь!
Николай предположил: «Качается подпол». «Восток» был на полголовы выше его, в плечах косая сажень. За то, что «подпол качается» говорил спортивный уголок с гантелями, штангой, тренажёром. Позже Николай ещё больше проникнется уважением к нему, узнает, что «подпол» по два раза в год приезжал со своим СОМом в Чечню, по восемь месяцев проводил в горячей точке. Боевой офицер. Он предложил Николаю местом постоянной дислокации их отряда старый элеватор, напротив железнодорожного вокзала.
До этого там никто не стоял. В башне элеватора менты оборудовали укреппост. Окна заложили мешками с песком, шпалами, таскали всё это на себе, в стенах (в метр толщиной) пробили бойницы, держать круговую оборону. Командира отряда Николай убедил: чем лучше они укрепятся, тем меньше вероятность, что чехи (ещё и так звали чечеченцев) полезут. Они тоже не дураки, ищут, где слабина.
Пришлось ещё и забор городить. Чеченки, работающие на элеваторе, предъявили ультиматум офицерам: ни за что не хотели видеть мужчин, разгуливающих перед их взорами без рубашек. При жаре под сорок, а на солнце под пятьдесят требовали соблюдать форму одежды. От женских глаз, дабы не смущать их своими телесами, отгородились высоким забором. Жили в длинном складе, примыкающем к башне с наблюдательным пунктом. В случае тревоги можно было по чердаку добежать до главного укреппоста. Удобно, не по открытой площади перемещаться под огнём.
По соседству с элеватором стоял добротный дом, жила чеченская семья. Хозяина звали Ахмет, лет сорока. Заметили одну особенность в его поведении, если под вечер заводил свой уазик, погружал в его чрево многочисленных домочадцев и уезжал – жди обстрела. Надо понимать, была у него связь с боевиками, те предупреждали о готовящемся обстреле, но с ментами информацией не делился.
Стрельба чаще случалась по ночам – строчили пулемёты, автоматы, трассеры расчерчивали густую темноту. Мины летали, к счастью, мимо. Известно, если мина летит с шелестом – не твоя, цель у неё дальше, если со свистом – ищи пятый угол. Причём мины летели и с той, и с другой стороны. Над отрядом, если можно так сказать, воздушные минные трассы проходили.
Километрах в трёх от старого элеватора стоял новый, его облюбовали десантники. Не поленилась десантура затащить зенитную установку на самый верх. И, не жалея снарядов, долбали оттуда по ночам по окрестностям. Само собой, не американские спутники сбивали, и авиации у боевиков не имелось, а вот подойти ночью могли. Десантура держала под зенитным контролем возможные подступы. В Афгане Николаю приходилось наблюдать подобные обстрелы. В Бараки из гаубиц Д-30 били в ночные часы шрапнелью по ближайшим горам. В темноте шрапнель выбивала искры из камней. Выстрел и огромный сверкающий сноп вырастал в ночи. В Аргуни искры не наблюдались, тут десантники развлекались по-другому. Шутки ради, меняя интенсивность стрельбы, отбивали ритм: «Зенит» – чемпион!
Железнодорожный вокзал охранял СОМ из Томска. Вся командировка у них прошла без потерь, в самый последний день сержант подорвался на противопехотной мине. Николай слышал об этом по связи (она была у отряда с другими СОМами, с десантурой), видел с башни, как вертушка прилетела, но сесть и забрать раненого не смогла, не нашлось подходящего пятачка. Может, спасли бы парня, вовремя доставь в госпиталь, трое детей осталось. Подловили чехи на потере бдительности. До этого не один месяц спокойно ходили томичи на посты, думали, так до конца будет.
Николай однажды сам попал в историю с минами. Линия обороны у отряда проходила неподалёку от берега Терека. Перед ней поставили мины направленного действия – монки. Четыре МОН-200, три МОН-100. Кто же знал, что Терек может устроить потоп в период таяния ледников в горах, залить водой заминированный участок. Отряд проснулся, а тут как в песне «вода-вода, кругом вода». И продолжает прибывать. Командир схватился за все места, за которые хватаются в аховых ситуациях: монки под водой, а ему головой отвечать за них. Он к Николаю:
– Коля, помогай! Кроме тебя мне послать некого. Ты шаришь в этом, где монки стоят – знаешь.
Было приятно слышать о себе такое.
– Возьми, кого посчитаешь нужным. Я в долгу не останусь.
Николай взял Володю Дителя. Звали его в отряде, как нетрудно догадаться, Дизелем. Он не обижался. Поэтому мы тоже остановимся на более привычном для уха – Дизель. Володя был из оптимистов, любил поговорить, но не болобол, не пустозвон, более того – был заточен на справедливость, перед начальством шапку не ломал. Если был прав, отстаивал свою точку зрения до конца. За что и пострадал в конечном итоге, вынужден был уйти из милиции, не дослужив до пенсии. Но не об этом речь. Николай с Дизелем подошли к срезу воды. Море не море, но огромная акватория расстилалась перед ними. Не верилось, что ещё вчера ничего подобного не было, Терек струил свои беспокойные воды в нескольких сотнях метрах отсюда, а теперь он плещется под ногами. Николай перекрестился, сказал про себя: «Крест на мне, крест во мне, крест передо мной…» А вслух произнёс:
– Ну что, Вова, с Богом.
Мины стояли метрах в шестидесяти от берега. Их устанавливали на зелёнке. И вот они подводные. И не каких-то полметра реки над ними – опусти руку до плеча в Терек и бери, нет, там, где вчера травка зеленела – сегодня едва не с головой. Перед зелёнкой шёл канал, предназначенный для отвода талых вод, глубиной от полутора до трёх метров, а шириной – более десяти.
– Тут бы подводному спецназу работать, – сказал Дизель, ему в воду лезть не хотелось. – У меня дружок служил на Камчатке в русских «морских котиках». У них подводные автоматы были, пистолеты.
– Котиков русских и американских ждать не будем, – сказал Николай, – сами пойдём на погружение.
Мины управляемые, от них были проложены провода к посту, к пусковым кнопкам – задействовать при подрыве. Провода Николай с Дизелем предварительно обрезали от кнопок. Так что, по идее, монки не могли взорваться. Снимать полезли в полной экипировке – разгрузка с четырьмя магазинами, автомат, не подводный – АК-74, у Николая ещё и пистолет, тоже не подводный – ПМ. Можно сказать, работали с камнем на шее. На берегу всё это не оставишь, грубейшее нарушение устава, возвращаться в отряд – лень. Да и вообще – они рассчитывали решить проблему просто – вытянуть монки за провода. Но те не выдержали, оборвались. Монки – колобахи тяжёлые, это одно, второе – брать неудобно, круглые, дискообразные. Ногами нащупывали мину и под воду за ней. Опять же, не в лодку сгружали добычу, тащили к берегу, где вплавь, через ту же канаву (это с занятыми-то руками), где, как водолаз, шагая по дну.
Эмоций в подводной работе прибавляли звуковые мины, щедро подаренные ментам прапорщиком Альбертом. В Червлёной коровы с кабанами не все активировали, оставшиеся забрали в Аргун и поставили по периметру. Понятное дело, под водой растяжки не увидишь, да и не они были целью операции, но стоило задеть ненароком, под ногами начиналось бурление. Пусть не смертельное, да всё равно не по себе: сосредоточенно ищешь ногами монку, вдруг вода ключом закипает…
Нахлебались порядком. Был момент, Николаю казалось всё, сил не хватит добраться до берега. И мину не бросишь на глубине в канале (не найдёшь потом) и полные лёгкие воды…
– Слава Богу, – сказал Николай, вытащив последнюю монку на берег, – обошлось!
– Могло не обойтись? – удивился Дизель.
– Мы с тобой не раков ловили. Даже рак, если неправильно взять в воде, укусит так, что мало не покажется, тут мина, поди, знай, что у неё в голове…
– Знал бы…
– Не пошёл?
– Да нет, почему…
– Вова, я бы с тобой в Афгане в разведку не пошёл…
– А я бы с тобой пошёл.
Дизель говорил не ради красного словца. Обустраивая в Аргуни лагерь, они оградили себя от незваных гостей растяжками с Ф-1. День на третий Николай под вечер, было ещё светло, повёл очередную смену на пост, как раз в сторону Терека. Шли втроём, впереди Николай, за ним боец, замыкающим двигался Дизель. Он и сорвал растяжку, ступив за тропу. Щелчок срабатывания чеки гранаты Николай спутать ни с чем не мог. На всю жизнь этот звук врезался в память в Афгане. Среагировал мгновенно, развернулся, богатырски обхватил в поясе одного бойца правой рукой, другого левой и сделал прыжок с ними. Бойцы не услышали зловещего щелчка, не поняли действий командира, который богатырски обхватил, поднял и ракетой нырнул к складу. Повезло, были рядом с этим внушительным сооружением из кирпича, с архитектурной особенностью, коей были массивные прямоугольные полуколонны. Они стояли на расстоянии друг от друга и выступали из стены сантиметров на семьдесят. Под прикрытие колонны прыгнул Николай с товарищами в охапке. Раздался взрыв, его приняла на себя полуколонна. Позже парни сокрушались, глядя на посечённый металлом кирпич, без малого не приняли на себя веер осколков. В наступившей после взрыва тишине заблажила рация, командир СОМа истошно кричал: «Что случилось? Доложите обстановку! Что случилось?»
Посвящать командира в детали инцидента не стали, свалили гранату на Китайца – кота, который появился на элеваторе с приходом отряда. Это было рыжее, увесистое, вечно голодное существо. Во всяком случае, на счёт поесть мявкал постоянно. Покормят в одном углу, тут же бежал за угощением в другой, громко требуя: дайте жрать. Кот с первого дня стал любимцем отряда, и нарекли его с чьей-то лёгкой руки Китайцем. Николай вовремя вспомнил про него, договорился с бойцами представить случившееся, как задействование гранаты бессловесным Китайцем. Дескать, увязался за ними, и надоел мявкая. Дизель шуганул попрошайку, Китаец брызнул с тропы и зацепил растяжку. Грудью, или башкой своей здоровенной, или хвостом, что как пушистая палка торчал. Кот получил после этой легенды второе прозвище – Подрывник. Кот отзывался и на него, лишь бы жрать давали.
Командир похвалил Николая:
– Ты настоящий герой! Молодец! Спас товарищей! Думать не хочу о последствиях, случись ранение.
Поступок можно расценить как героический, который тянул на награду. Как же – умелыми действиями спас товарищей от увечий, не исключено – от гибели. Ф-1 – серьёзная граната. А с другой стороны – разгильдяйство. Они, командиры, не вбили в мозги бойцов: будьте бдительными – мы на войне, не ловите ворон… Тут не награду – по башке надо бить… Дизель вместо того, чтобы идти шаг в шаг (элементарное правило), ступил с тропы, чтобы идти параллельно с товарищем и болтать.
Какая тут награда…
Само собой, Николай мечтал в Афгане о награде. Все они мечтали: и офицеры, и солдаты. Не за красивые глаза хотел получить. Да и кто ему за красивые глаза даст? Не в штабе служил. Хотел проявить себя, был уверен в своих силах. Не отсиживался, не юлил, не искал, как бы закосить. С Валькой Сошниковым они призывались вместе. Тот попал на точку. Валька рассказывал: «Стратегически важная балда. Горушка, тройное кольцо обороны вокруг, духи и не совались». Ни разу за полтора года службы Вальки в Афгане «на балду» не покушались духи по-настоящему, штурмом не брали. Безвылазно просидел на ней Валька и получил медаль ЗБЗ – «За боевые заслуги». Не участвовал в боях, не ходил на операции в кишлаки, но служил честно и поучил награду.
Николай остался в Афгане до конца. После контузии в госпитале подал рапорт на продолжение службы в Афгане. Почти все в госпитале изъявили желание остаться. Большинству отказали, только десантникам дали положительную резолюцию. Николай после госпиталя служил в Кабуле в роте охранения стратегических объектов. Ровно за месяц до окончательного вывода войск, 15 января 1989 года, улетел в Союз. Восемь месяцев после госпиталя оставался на войне. Только отношение к ней резко изменилось. Логика железная: раз объявлено о выводе войск – значит, о какой войне речь. Хотя были обстрелы, нападения духов, бойцы погибали до последнего дня, до 15 февраля 1989 года. Но какие такие боевые награды, если политики сказали: войны больше нет.
Была думка, когда подписался на Чечню, может, там правда восторжествует. В милиции всегда был в первых рядах, за спины не прятался. Отец как-то сказал: лучше вторым, да живым, чем первым, но мёртвым. Хотя сам всегда был первым. Страшно переживал за развал Советского Союза, предательство партийной верхушки. Плевался, когда телеведущий Кириллов на камеру сжёг партбилет. «Да ты же лез в партию, чтобы торчать в телевизоре! – кричал в экран, будто Кириллов мог его услышать. – Ты лизал задницы, восхвалял всех генсеков, а теперь, трясясь за место, сжигаешь партбилет на всю страну!» Отец окончил заочную Высшую партийную школу. Работал инженером в сельхозтехнике. До этого был в колхозе механизатором, потом поступил в техникум, окончил, это уже в райцентре, и поступил в партшколу. Николай удивлялся, с каким азартом он учился, с каким настроением после работы шёл на занятия. Рвал сердце, глядя на происходящее в девяностые годы. Может, оттого и умер рано, лишившись внутренней опоры, – в шестьдесят один год, за два года до Чечни Николая.
В Аргунь однажды привезли им гуманитарку – консервы, крупы, печенье, сигареты. В Великую Отечественную войну на фронт присылали солдатам посылки из тыла, и тут что-то подобное, только название пошлое – гуманитарная помощь. Доставили её пошло (это позже выяснится), доставили не абы кто, три подполковника из их милицейского управления. Не мелкие клерки, нет, командиры с большими звёздами прибыли в горячую точку подкормить подчинённых, своими глазами убедиться, как они на передовой несут боевую службу.
Время было жаркое. Не по боевой обстановке – по погодной. Солнце палило нещадно. Это не помешало офицерам всю водку, что была в НЗ у отряда, прикончить. На железной дороге частенько возникали ситуации, когда надо было договориться с машинистом маневрового тепловоза, дабы побыстрее перегнал вагон в другое место. Все мы люди, все мы человеки: с дефицитной валютой в кармане, коей является водка, транспортные проблемы решались на раз. Посему решалово всегда держали в запасе. Командир отряда широким жестом показал схрон с «жидкой валютой», высокие командиры за здорово живёшь до последней бутылки ящик употребили, ни разу не поплохело им от дармовщины. Закалка была ещё та. Как в том анекдоте, в котором полковник отчитывал напившегося накануне лейтенанта: «Ну, выпил литр, выпил два, ну зачем же до скотского состояния напиваться, ронять честь офицера?» Не лейтенантами зелёными были гости. Покончив с решаловом, интерес к отряду потеряли, отбыли восвояси. Ещё и запасы воды, тоже дефицитной субстанции на элеваторе, вылили на себя в душе, охлаждая комплексное действие на организм солнечного термояда и водки, пламенеющей в крови.
Уезжая, щедро пообещали награды, звания. Дескать, геройски стоите на защите конституционного порядка. Написали представление, Николаю – майора, всем майорам – подполковников. Дескать, не зря мы вашу водку скушали, в долгу не останемся. Николай дал список лучших бойцов взвода. Управленцы список взяли, железно обещая поощрить передовиков по максимуму.
По возвращении домой сводного отряда, всех вызвали в управление. А там обрадовали обухом по голове. Подполковникам, что приезжали с гуманитаркой и гуманитарно НЗ водки скушали, торжественно вручили медали за восстановление конституционного порядка в Чечне. Отряду вынесли устную благодарность за выполнение долга. После чего скомандовали: офицеры направо, сержантский состав налево.
То бишь, офицеры на банкет, сержанты – свободны. Никаких внеочередных званий, никаких правительственных наград.
Николай, вопреки только что прозвучавшей команде, шагнул к сержантам, ругаясь про себя последними словами. Вот уж действительно: наказать – невиновных, наградить – непричастных.
– Да ладно, парни, – успокаивал себя и сотоварищей по Чечне, – хорошо хоть не наказали!
А ведь зря успокаивал – наказали. Самым подлым образом. Не так, чтобы приказ: ах, вы такие-разэтакие. Хуже. Не оплатили командировку в горячую точку. Первый отряд суд проиграл, хороших адвокатов нашёл, у тех после поражения заиграло ретивое: это дело принципа. Начали работать с двойной силой. Да плетью обуха не одолеть. Всё было схвачено в суде и, надо полагать, оплачено. Дошло до абсурда, появился «убойный» довод у ответчика: дескать, в Ханкале снаряд попал в архив, все документы отряда были утрачены. Нет документов, значит, взятки гладки. Будто бы в Управлении не осталось никаких бумаг на командировку отряда, а бойцам не выдавались командировочные удостоверения. Пять судов бились адвокаты, но правда не восторжествовала ни в одном.
– Прохохотали наши денежки, – сделал для себя вывод Николай. – Кому война, кому поживиться за чужой счёт!
Мать Николая, пока он был в Чечне, телевизор в овраг отвезла. Проводив сына в Чечню, сообщения о тамошней войне стала с мокрыми глазами смотреть. Включала телевизор с замиранием сердца, боясь чёрных новостей с войны, и не могла оторваться от экрана. Показывали разрушенный до основания Грозный, колонны танков на дорогах, захват террористов. Насмотревшись, долга ворочалась без сна, а когда проваливалась в него, начинались мучали кошмарные сновидения.
В первые месяцы, как Николай попал в Афганистан, часто плакала. Особенно, если узнавала – в район пришёл ещё один гроб из Афганистана. В соседях жила работница военкомата, сообщала. Слёзы сами лились, и ничего не могла с собой поделать. Ревёт и ревёт. Однажды муж сорвался, накричал: «Ты что его хоронишь! Думай своей головой. Он же твой сын, он чувствует состояние матери, ему плохо от этого!» Слова мужа отрезвили, перестала через день да каждый пускаться в плач, если только тайком. С мужем было легче сына ждать, из Чечни ждала одна.
В тот раз прилегла после обеда и увидела страшный сон. Чечня, чёрные бородачи в камуфляже схватили Николая, повалили на землю, руки связали за спиной, а потом согнули две большие берёзы, одну ногу к одной привязали, другую к другой и отпустили… Проснулась с бешено колотящимся сердцем. К чему такой сон?
Вечером в церкви служилась всенощная, отправилась в храм. Пошла пораньше, помочь убраться к празднику, на следующий день было Рождество Иоанна Предтечи. В притворе столкнулась со старостой. Мужчина её возраста, в прошлом учитель. Внимательно посмотрел ей в лицо, спросил:
– Константиновна, что такая хмурая? Что с тобой?
Рассказала: из головы не выходят мысли о Николае. Сколько слёз пролила, пока в Афганистане воевал, и вот Чечня. Стреляют, взрывают, убивают. Каждый день, как ни посмотрит телевизор, места себе не находит. А сегодня сон приснился такой, что не дай Бог.
– Знаешь, что я тебе скажу, Константиновна: ты вместо того, чтобы лишний раз встать перед иконами и обратиться к Господу нашему Иисусу Христу, Матушке Пресвятой Богородице в телевизор глаза пялишь! Батюшка едва не на каждой проповеди говорит: меньше смотрите! Как можно меньше! Больше молитесь!
– А что делать? – растерянно спросила.
– Раз на тебя так действует, убери с глаз долой, чтобы соблазна не было. В кладовку унеси… Вернётся, Николай, тогда и достанешь…
Она пошла дальше. Никогда не страдала отсутствием решимости. Когда-то мужу как механизатору-передовику колхоз выделил новенький автомобиль. Выделил – не значит, подогнали: бери. Предоставили возможность купить. Всего несколько машин на весь район. Кой-какие деньги у них были. Да она категорично постановила: нет! Какая машина, надо переезжать в район, покупать дом, дети подрастают, им учиться надо.
В колхозе она работала одно время пояркой, потом в доярки перешла. В тот раз стоит на ферме у своих коров, вдруг заходит делегация: председатель колхоза, председатель райпотребкооперации. Напарница смеётся: «Сваты идут!» Она в ответ, тоже за словом в карман не лезла: «Коров моих сватать?» Товарка: «Не коров, а тебя, Верочка!» – «Как меня?» Оказывается, солидной компанией пришли упрашивать Веру Константиновну занять должность продавца, встать за прилавок. Магазин в деревне, которую неделю был под замком: ни сахара хозяйке не купить, ни папирос механизаторам. «Да вы что?! – испугалась она. – Куда коров моих дену?» Хорошие были коровы, с ними Вера Константиновна постоянно получала красный вымпел передовицы. «Это же иметь дело с деньгами! – ещё один аргумент выдвинула. – А вдруг растрата!» Управляющий отделением засмеялся: «В случай чего, Вера, подберём тебе хорошую партию коров, чтобы заработала и рассчиталась». «Вот спасибо, успокоил, что называется», – парировала она предложение начальника. Она, конечно, была уверена в себе, не простофиля, вокруг пальцев не обведёшь, на счётах считала, как никто другой на ферме, костяшки только отскакивали. Да и так голова хорошо соображала. Решилась. Буквально на следующий день приняла товар, несколько дней деревня ходила на неё смотреть, как справляется за прилавком. Сколько ревизий ни приезжало, ни оной недостачи не нашли. Всегда копеечка в копеечку. Так что не пришлось управляющему давать группу коров для расчёта с долгом.
