Сергей Николаевич Прокопьев
Кулай – остров несвободы
Кладбище стояло огороженным, Поклонный крест виделся издалека, заснеженные могилы обозначали восемнадцать крестов. Батюшка вытоптал в снегу перед Поклонным крестом площадку, приготовился к панихиде. В такой момент приходили в голову терзающие сердце мысли о смерти этих людей, вырванных безжалостным временем из привычного круга, заброшенных в неведомый край. Всячески приспосабливались на Кулае, старались сами выжить, детей вырастить. Лелеяли надежду вернуться в родные края, но остались косточками на чужбине. После панихиды на душе у батюшки становилось легко и светло. Будто очищалась душа, избавлялась от тяжкого груза. Значит, молитва дошла до Бога.
А ещё думалось, непросто придётся в скиту вдали от людей, непросто, и в то же время что-то подсказывало – здесь будет на месте душа. Здесь и только здесь… В келейной молитве, в повседневных заботах, в монастырских службах обретёт она дом, а пока пребывает в долгих гостях…
Возвращаясь в избушку, батюшка постоял у карьера. На этот раз не было ни экскаватора, ни трактора. В пустынном месте огромная белая яма выглядела зловеще.
В избушке было тепло.
– Всё, поехали, – скомандовал батюшка монахине. – Согрелась?
– Ещё бы, выходить не хочется.
– Часа через полтора будем в Васиссе. Дорога отличная, яичечком покатимся.
Яичечком не получилось. Километров десять проехали, машину вдруг резко повело вправо, и «броник-истребитель» оказался на обочине. Всё также стоял на четырёх колесах, но метрах в десяти от трассы. Батюшка ли через смотровую щель, которая то и дела затягивалась, не углядел за дорогой или ещё какая напасть, в мгновение ока машина зарылась в глубокий снег.
Первое, что сказал батюшка:
– Слава Богу, Любу не взяли.
Жила с монахиней в тот период Люба, можно сказать, подранок. О ней чуть позже пойдёт речь. Со слезами умоляла батюшку взять с собой на Кулай, он отрубил: «Даже не думай! Не хватало простудить тебя!»
– И что теперь? – спросила монахиня, выбравшись из машины в глубокий снег.
Батюшка лукавить не стал, нарисовал ближайшую перспективу:
– Минут через пятнадцать-двадцать, вода в двигателе замёрзнет. Потом уже и мы.
Трасса была пустынной. Никто навстречу «бронику-истребителю». Ни вчера, ни сегодня ни одной встречной машины, ни одна не обогнала. Матушка сразу вспомнила сообщение, услышанное два дня назад по радио о том, как замёрзли восемнадцать человек в Ямало-ненецком национальном округе, машина с вахтовиками шла в Ноябрьск и сломалась. Данный факт оптимизма монахине не прибавил.
– И что нам делать? – растерянно спросила.
– Одно остаётся – молиться.
Монахиня откладывать в долгий ящик предложенный батюшкой вариант спасения не стала, возопила. Именно возопила во весь свой клиросом поставленный голос:
– Святитель отче Никола, помоги нам!
О дальнейшем рассказывает так:
– Вдруг голос сзади раздался, а я спиной к дороге стояла: «Бог помощь, матушка». Я поворачиваюсь, на дороге старые-престарые «жигули», дверцы бух-бух, четыре разом открываются. Выходят четыре высоченных парня. Лиц не вижу. Батюшку потом спросила, тоже не разглядел. Длинное одеяние в пол, чёрное, как у монахов. Абсолютно одинаковые ростом. Проходят мимо меня. Батюшка у машины стоял. Они его отодвигают, на руки поднимают машину, выносят на дорогу, ставят… Её развернуло, стояла носом больше на Кулай, парни выносят машину, а ведь это ГАЗ-69, не «Запорожец», добрых полторы тонны весом, ставят на дорогу в сторону Васисса. После чего молча садятся в «жигули». А там старёхонькая-старёхонькая «копейка», такое чувство, со свалки взята. Загорелись красные фонарики стоп-сигналов, машина, отъехала и исчезла. Ни здрасьте, ни пока-пока. Обычно в таких случаях обязательно расспросы: «Как вас угораздило?» Или: «Главное, все живы». Здесь ни одного слова. Мы с батюшкой друг на друга смотрим. На снегу никаких следов, кроме наших. Спрашиваю:
– Батюшка, что это было?
Он:
– Садись, поехали, пока вода не замёрзла.
Пять лет батюшка с монахиней эту историю не вспоминали, не обсуждали. А тут заехали к владыке домой на Успенскую, 26, была причина, чуть ниже расскажем о ней, пока не будем отвлекаться. Владыка всегда живо интересовался новостями Васисса. В тот раз пригласил гостей к столу, среди трапезы спросил:
– С вами никакого случая не было?
– Как же, владыка, – монахиня говорит, – ещё какой.
Принялась рассказывать, как слетела машина на обочину, врюхалась в снег, как положила молитву «Отче Никола…» и тут же услышала за спиной: «Бог помощь, матушка».
На что владыка сказал:
– Надо этот случай в газете епархиальной описать.
Но так и не дошли у митрополита руки до публикации поучительной истории в газете. Монахиня с батюшкой сами писать не стали, не давал владыка им такого послушания, но и сам корреспондента не подослал. История не была оглашена газетными средствами среди православного люда епархии. Сам владыка, услышав её, посчитал нужным рассказать отцу Андрею и монахине Евдокии следующую притчу.
Захотел человек помочь строящемуся храму в качестве благодетеля. Имелась в его хозяйстве отличная гранитная плита. Глядя на неё подумал: у меня без дела лежит, а ведь может сгодиться строителям. Одам-ка её храму. Плита большая, тяжёлая. Одному не справиться. Пошёл к профессиональным грузчикам-носильщикам. Те говорят: плати алтын, доставим груз по назначению. Даритель все карманы обшарил, но как ни старался, всего пол алтына насобирал. Рабочих данная сумма для решения данной логистической задачи не вдохновила. Или алтын, или до свидания.
Даритель сел на плиту в грусти и печали: что делать? Подходят четыре мужичка, явно не силачи, даже доходяги. Один другого тщедушнее. И ростом не вышли, и весом не взяли. Но уверенно предлагают себя в качестве носильщиков. Плату запросили, как раз по батюшкиному карману – пол алтына.
– Да вы же слабаки, – оценивая внешние данные работников, сказал даритель, – куда вам справится с таким грузом!
– А ты нам подсоби, – настаивают на своём доброхоты. – Мы тебе на спину плиту положим, сами по углам встанем и впятером справимся.
– Вы поднять-то её сможете? – продолжал сомневаться даритель. – Не раздавит меня плита?
– Если для Бога стараешься – не раздавит, – назидательно сказали носильщики, – а если хочешь перед людьми покрасоваться, себя показать…
– Для Бога, конечно, – уверенно перебил даритель рассуждения носильщиков.
– Тогда решайся.
Другого варианта не было – согласился. Очень уж хотелось подарить плиту храму. Взвалили мужички плиту её владельцу на спину. Даритель опасался – раздавит груз, оказалось вполне по силам ноша. Донёс плиту, осторожно опустил на землю, разогнулся, собираясь рассчитаться с мужичками, вручить честно заработанные пол алтына, а кроме этого поблагодарить добрым словом, да никого рядом с собой не обнаружил. Как испарились грузчики-носильщики.
– Если делаешь во славу Божью, – сказал в заключение владыка, – на подмогу не только люди, ангелы приходят.
Как уже говорилось, беседа сия происходила у владыки дома. Памятной получилась не только разговором об ангелах, помогающим, кто во славу Божью старается. Началась встреча с того, что батюшка с монахиней принесли в дар митрополиту старинную икону – святителя Феодосия Черниговского, небесного покровителя владыки. Икону месяца за два до этого прихожанка батюшке вручила. Крепкая старуха, которую товарки называли Аганей. По паспорту значилась Авдотьей. Была из спецпоселенцев, работала в войну на лесоповале. Образ святителя Феодосия не с Кулая вывезла Аганя, в Васиссе на чердаке нашла.
– Внук нашёл, – рассказывала Аганя. – Взялся чердак от хлама освободить и наткнулся. От прежних хозяев дома осталась икона.
Была Агяня далека от веры и прямолинейной. Раза два постояла на литургии, потом спрашивает батюшку, голос громкий:
– А чё это всегда одно по одному?
Ей требовалось разнообразие в службе. И не только ей. Ещё и стоять на ногах бабушки категорически не хотели поначалу. Рассядутся на лавочках, будто в клуб пришли концерт смотреть. Батюшке пришлось провести жёсткую разъяснительную работу.
Что касается иконы, образ был в хорошем состоянии, а вот киот обветшал, батюшка новый заказал. Решили с монахиней принести в дар владыке.
По Омску потом слух прошёл: владыка перед отцом Андреем на коленях стоял за его труды на Кулае. Слухи имеют свойство обрастать по мере распространения новыми подробностями. На колени преосвященный действительно встал в шаге от батюшки, но не перед ним.
– Это вам, владыка, подарок на день рождения от нашего прихода, – сказал отец Андрей, вручая икону.
Родился владыка в Рождество Христово – седьмого января, батюшка с монахиней приехали в Омск числа десятого.
Владыка расплылся в улыбке, увидев образ Феодосия Черниговского, встал перед ним на колени, припал губами к иконе.
За трапезой они в тот раз сидели долго, владыка угощал вином, а потом вдруг запел «Вечерний звон», монахиня подхватила, батюшка не сразу попал в ноты, но к концу песни исправился, хорошее получилось трио.
– Спаси вас Господи, – скажет владыка на прощание, – уважили образом Феодосия Черниговского. Редкого письма. Как он в ваш Васисс попал? Поди, мои земляки с нэньки Украины привезли.
Гвозди на Яглах
Рыбалка на Кулае – сказка. И не только уловом. Сидит батюшка на берегу с удочкой, следит за поплавком, красной стрелкой стоящим на воде. А тишина, кажется, слышно дуновение от крыльев бабочки, что садится на поплавок. Вторая бабочка рыбаку на плечо невесомо опустилась. Батюшка глаз скосит на гостью. Крылья, у неё замысловатым узором расписаны и чуть подрагивают. Красота этим не заканчивается, картину рыбной ловли дополнили ещё одни обладатели крыльев, эти повесомее бабочек – утки. Тем не менее ведут себя также пристойно, без лишних звуков сели на воду. Понимают, человек не просто поглазеть пришёл – занят делом, добывает рыбу на прокорм. Но как всегда найдётся тот, кому наплевать на других, лягушка откуда-то припрыгала к кромке воды. По всему видно – поболтать пришла. Но форс держит. Батюшка спросит:
– Ну что лягуха-квакуха? Наскучило в болоте сидеть? Почесать язык пришла?
Лягушка только этого и ждёт. Обязательно квакнет в ответ тоном: пришла и пришла, ты не указ, где мне сидеть, в болоте или здесь. Вроде ноль внимания, на воду смотрит, никакого интереса к происходящему. Стоит батюшке что-то сказать, не промолчит – квакнет.
Бурундук высунется, батюшка лёгким свистом поприветствует зверька, тот, в отличие от жабы трусоватый, скроется и тут же из-за другого укрытия мордочку высунет.
Где ещё такое соседство найдёшь? Есть фото – монахиня снимала – батюшка на берегу с удочкой, на голове от комаров бандана, и бабочка на лбу тигрового раскраса!
Лягушка поговорит и упрыгает. Знает себе цену. Зато бурундук опять выглянет. Не даёт ему покоя новое явление на родном берегу. Каждый день одно и то же, вдруг прямоходящее животное.
Рыба практически на пустой крючок клюёт. Да ещё какая! Краснопёрка граммов по сто. Или окунь, полосатый красавец. Этого и на двести граммов можно запросто поймать.
– Какие на Кулае сладкие окуни, – делиться рыбацкими впечатлениями монахиня, – нигде таких не ловила! И что меня там поразило, я-то считала, тайга не смолкает от птичьего гомона, заливаются птахи вдали от человечьего жилья. Наоборот, ни звука. Только в другой раз ворон как даст. Щелчок как выстрел разлетится на всю округу. Самого редко увидишь, разве случайно попадётся в поле зрения – высоко-высоко на ветке сидит. А чернущий. Батюшке говорю: «Такое ощущение, затишье перед бурей. Зверьё где-то рядом с вилками и ножами сидит, выжидает, кто первым накинется на приезжих, начнёт трапезу». Батюшка смеётся: «У тебя одно на уме, как бы тебя не скушали!» Как же не будешь думать, когда в Васиссе любой разговор о Кулае обязательно выходит на тему медведей и волков. Сидим в избушке, мышь в углу зашебуршит, я кричу: «Батюшка, зверь какой-то!». – «Ага, – говорит, – сейчас выйдем за порог, а там волк зубами щёлкает».
В тот раз целью заброса по воздуху были Яглы. Ещё более дикое место, чем Нижний Кулай. Называли его медвежьим углом, волчьей падью. Охотники васисские, само собой, знали о Яглах, но они народ себе на уме, не распространялись. Не хотели видеть чужаков в своих угодьях.
О Яглах батюшка узнал, благодаря директору лесхоза Вениамину Петровичу. Директор к батюшке благоволил, познакомил с дедом. Лет семидесяти пяти, с большой, заросшей густым волосом головой. Тот долгое время работал диспетчером вертолетчиков на аэродроме в Васиссе. Дедок сказал, что если ехать дальше от Нижнего Кулая по старому зимнику, наткнёшься на поселение. Место примерно указал.
Батюшка с первого захода безрезультатно съездил на «бронике-истребителе», не нашёл. Помог внук одной прихожанки. Молодой мужчина, поехал с батюшкой и показал Яглы. Угол медвежий, но и людей заносило. Зимник в стародавние времена пробросили, неуёмные геологи-разведчики глаз положили на таёжно-болотный пятачок, вышку поставили, норовя что-нибудь полезное в земле найти. Ни до чего не добурились, интерес потеряли, вышку забросили. Металлоискатели XXI века пронюхали про неё. Не те бомжеватые, что по свалкам дырявые тазы собирают, серьёзные – с мощной техникой. Старый зимник они расчистили и возили по нему трубы, оставшиеся от геологов.
Так батюшка открыл для себя местоположение ещё одного спецпосёлка. В пятидесятые-шестидесятые годы находилась на его территории охотничья база или даже контора. От неё расходились охотники по своим угодьям. База название громкое, просторная избушка и все производственные площади. По-разному говорили. Одни утверждали, строение относилось к комендатуре спецпоселения, его охотники приспособили под свои нужды. Другие – нет, специально соорудили.
Батюшка упросил летом вертолётчиков забросить в Яглы. Разведал место и пришёл к выводу: скит надо ставить в Яглах. Нижний Кулай обезобразили карьером. Могут и сюда добраться. Яглы на бугре стояли, из него супеси много наковырять можно. Если он успеет раньше поставить скит, гладишь, не посмеют пускать экскаваторы с тракторами на монашеское поселение.
Для начала решил водрузить Поклонный крест. Говорили, должно быть на Яглах кладбище, батюшка его не нашёл. Место для Креста наметил на краю поляны, на которой стояли когда-то Яглы. Хорошо читалась бывшая деревенская улица. Никаких строений не сохранилось, деревья не росли, пустое пространство, покрытое травой, но стоило присмотреться, вставала картина, где были расположены дома с огородами. Был случай, батюшка едва в погреб или подполье не угодил. Пошёл вдоль улице да в траве не туда ступил и ухнул вниз. За деревней бежал в овраг ручей. Хорошее место, высокое.
С Поклонным крестом батюшка тянуть не стал. Вениамин Петрович посоветовал делать листвяжный, помог с лиственницей. Получился отличный крест. Батюшка собрал его в Васиссе, разобрал и на вертолете доставил в Яглы. Полетели с монахиней. Инструмент взял – топор, лопаты и так далее. А гвозди забыл. Надёжные приготовил – двухсотку. Такой вобьёшь – навечно. Чопики смастерил – шляпку гвоздя утопить, сверху чопиками закрыть, вода попадать не будет, ржа раньше времени не начнётся. Всё предусмотрел. На крест для долговечности покрытие нанёс. А гвоздей, все сумки обшарил, как прибыли на Яглы, нет.
Батюшка не отчаялся.
– Пошли в избушку за гвоздями, – сказал монахине.
До избушки прилично, метров восемьсот под гору, обратно – соответственно в гору. Склон крутой.
– Я не пойду, – отказалась монахиня.
– Хорошо, оставайся, – безропотно согласился батюшка.
Так даже лучше, монахиня с её весом и астмой идти будет долго. Но монахиня тут же передумала:
– Ой, не останусь, а если медведь? Вы, батюшка, сами говорили – медвежий угол.
Батюшка достал из сумки две пустые пластиковые бутылки-полторашки, под воду прихватил из Васисса:
– Хлопай ими. Медведь шума не любит, не подойдёт!
Монахиня со всем силы ударила бутылкой о бутылку, ёмкости от соприкосновения издали резкий хлопок, который выстрелом разлетелся по всей поляне и ушёл в окружающий лес пугать зверьё. Матушка повеселела:
– Как из ружья!
– Стреляй почаще! – подбодрил батюшка и быстро зашагал к избушке.
За спиной раздалась автоматная очередь.
Неподалёку от избушки бил ключ. Вода ледяная, вкусная. Батюшка напился, омыл лицо и с коротким: «Господи, благослови», – принялся за поиски. Поругал себя: как так – неделю готовиться к экспедиции и гвозди забыть. Список составил, гвозди на первом месте после инструмента стояли. Сосед принёс с десяток в старой брезентовой верхонке, рука помнила тяжесть толстого пучка. Чтобы не забыть, батюшка, проводив до калитки соседа, сразу понёс гвозди к сумке. Получается, что-то отвлекло по дороге, гвозди куда-то положил, но посчитал перед отправкой на Яглы – они в сумке.
Открыл избушку. Пахнуло затхлостью. Если кого и заносило суда, не менее полугода назад, зимой. Обыскал все углы, обшарил все полки. Люди основательные пользовались избушкой. Три фляги стояли на нарах с сухарями, крупами… Крышки замотаны проволокой на случай медведя. На полке стояла литровая банка с солью, в полиэтиленовом мешочке спички. Это если человеку сразу надо печь растопить. А ещё спички были во флягах. Даже десятилитровая канистра с бензином имелась. Снаружи из стены торчали четыре скобы, к ним была привязана. Гвоздей не нашёл.
Батюшка полез под крышу. Односкатную положили не прямо на потолок, подняли, получилось что-то вроде низкого чердака. Там хранились капканы, кроме них батюшка нашёл лом, ножовку, завёрнутую в промасленную тряпку, две большие кованные скобы, топор-колун без рукоятки. «Колун, наверное, от спецпоселенцев, – подумал батюшка, разглядывая находку. На лезвии стояло клеймо изготовителя и оттиснуты цифры – 1940. Довоенного выпуска. И, о радость, – ржавые, кривые гвозди. Нужной длинны. Вспомнил, на всю жизнь врезалось в память, дядя двоюродный говорил ему, тогда ещё молодому парню: «Андрюха, если гвоздь погнутый найдёшь у себя в хозяйстве и куда подальше выкинешь, знай, уважать тебя перестану».
Батюшка пересчитал гвозди. Даже на один больше, чем надо.
Монахиня повеселела, когда извлекла из бутылок звук выстрела, батюшка не меньше обрадовался находке кривых гвоздей. Он уже думал о худшем, придётся детали креста под крышу избушки засунуть до следующего приезда. Везти обратно в Васисс из-за отсутствия гвоздей – смех и позор. На поляне оставлять нерационально. Место пустынное, а всё одно заносит людей.
Ржавые гвозди батюшка тут же на камне обухом топора выпрямил и заторопился пускать находку в дело.
Чуть поднялся на бугор, как услышал стрельбу бутылочными очередями. Монахиня без устали колотила бутылками, при этом громко озвучивала антирекламу:
– Миша, я не вкусная!
Потом запела тропарь Кресту: «Спаси, Господи, люди Твоя…»
Когда батюшка взошёл на бугор, увидел живописную картину: среди высокой травы монахиня в апостольнике, поверх его сетка от мошки и других кровососущих, в руках полторашки, которыми то и дело «стреляет». А ещё кричит, на тот случай, если медведя не испугают «выстрелы», объявляет, что она неаппетитная.
Батюшка, желая успокоить монахиню, крикнул издалека:
– Монахиня Евдокия, я уже пришёл!
Но слух монахини притупился от шума, ею производимого. Никак не отреагировала на призыв батюшки, продолжала настойчиво повторять, что она не вкусная.
– Ты всю живность уже распугала, – сказал батюшка, подойдя вплотную, – она по болотам разбежалась, сидит, не знает, как жить дальше от такой канонады! Партии зелёных на тебя нет!
Монахиня увидела отца Андрея и расплакалась. Горькими слезами залилась:
– Ну, вас батюшка! Сколько можно ждать?! Я уже всё передумала!
– Думай, не думай, – сказал батюшка, – надо крест ставить.
Собрали его, яму батюшка выкопал, поставили Поклонный крест. Всё получилось на пять баллов.
– Может, промыслительно, батюшка, что вы гвозди забыли, – предположила монахиня, – гвозди, скорее всего, от спецпоселенцев остались, получилось – и они вложили свою лепту в Крест!
Батюшка отошёл от Креста, посмотрел со стороны.
– Здесь ставим скит, – ещё раз утвердился в своём в решении. – Отличное место.
Разжёг кадило. Отслужили молебен.
Самое забавное в этой истории – вернувшись в Васисс, батюшка обнаружил верхонку с гвоздями в кармашке одной из сумок.
– Даже не знаю, что сказать? – сокрушался, – Все сумки на два ряда проверил. Чудеса да и только…
По звёздному небу
В ту экспедицию, когда с гвоздями казус случился, много интересного произошло. Поклонный крест поставили, поужинали, солнышко скрылось, батюшка стал готовиться к ночлегу. Для себя поставил палатку рядом с избушкой, посчитал – в избушке монахине комфортнее, да и медведей с волками боиться.
Монахиня спать в избушке отказалась:
– Буду в палатке.
Логика женская. Когда батюшка собрался за гвоздями, медведя испугалась, в избушке – мышей. Предпочла спать в палатке за стенами жилья. В избушке многое не приглянулось – сыро, запах затхлый, и опасения обуяли – уснёт, а мышь с потолка на лицо свалится. Богатое воображение монахини нарисовала пикирующих мышей. Батюшка на Кулае мог спать в любом месте, таёжный воздух, таёжная работа служили отличным снотворным, хоть в палатке ему над ухом из пушки стреляй – не разбудишь, хоть в избушке.
Рядом с палаткой торчал трухлявый пень. Монахиня потребовала расколотить, вдруг змея в нём затаится. Батюшка обухом топора разделался с потенциальным серпентарием, по всей поляне гнилушки раскидал. Все пожелания монахини выполнил. Пошёл спать в избушку. Но монахине и в палатке не спалось. Ночью вылезла наружу. Темень, хоть глаз коли. Неба не видать, избушки не видать, леса не видать, но чудо – вся поляна светится. Плотная чернота, а под ногами все мерцает. Будто на звёздном небе стоит. Ребячий восторг обуял. Давай огоньки собирать… Чуть батюшку до инфаркта не довела, восторженным возгласом:
– Батюшка, фонарик!
Не один раз говорилось в нашем повествовании: Бог монахиню знатным голосом одарил. Батюшка подскочил спросонья с нар, понять ничего не может, медведь или кто напал на монахиню, которая кричит во всё горло. Фонарик-то зачем, масть медведя разглядывать? Пошарил в темноте по столу, фонарик схватил, нож охотничий попался под руку, тоже взял. Не помешает. Выстрелом вылетел за порог, в левой руке – фонарик, в правой – нож…
– Батюшка, что это светится? – монахиня встретила восторженным вопросом.
– Так это гнилушки, – разочаровал её батюшка. – Кричать-то зачем так инфарктно?
Монахиня не услышала недовольство в голосе батюшки. Она была очарована картиной мерцающей поляны перед собой.
– Так космонавты ходят по звездному небу! – сказала и пошла по поляне.
Батюшка выключил фонарик, обнаружил, что рука его, вооружённая ножом, всё ещё занесена для атаки на медведя, опустил. И сам залюбовался «звёздным небом» под ногами.
– Кулайский космос! – произнёс в темноту батюшка.
– Ага, – ответила из темноты монахиня.
