8 месяц, 178 год после войны.
В груди зияла пустота.
Я сжимала кулаки, но это не помогало унять боль.
Я не понимала, что произошло. Почему он так себя повёл? Почему задал те вопросы… был таким холодным?
Неужели он всё это время наблюдал за мной? Смотрел, собирал факты, как охотник изучает свою добычу? Я отвернулась, стиснув зубы. Нет, Каитиро не такой. Я видела, как он жил здесь… каким он был со мной. Или мне только казалось?
Что именно он узнал обо мне такого, что всё перечеркнуло?
Может, он с самого начала лишь притворялся?
Я медленно выдохнула, но это ничего не изменило. Было тяжело дышать.
Оставаться здесь стало невыносимо. Этот дом вдруг перестал быть безопасным. В нём больше не было тепла. Я чувствовала это каждой клеточкой кожи.
Я схватила сумку и начала торопливо собирать вещи. Руки дрожали, и я едва не выронила одну из книг, когда запихивала её в сумку.
Когда всё было готово, я вышла на крыльцо.
Прохладный ветер коснулся лица, остужая пылающие щёки, словно после пощёчины. Наверное, я и правда заслужила. За что-то.
Я опустилась на ступени, обхватив руками колени и уткнувшись в них лбом. Надо собраться. Просто собраться.
Мои пальцы нащупали кулон. Он висел на груди, чуть холодный, как и раньше, и никак не хотел согреваться. Я взяла его в ладонь, рассматривая при свете заходящего солнца.
Небольшой синий камень. Чистый, с чёткими острыми гранями. Выглядел… совсем обычным. Ничего особенного. И всё же, он принадлежал ему. Я погладила камень больши́м пальцем, будто надеясь, что он подскажет, что мне теперь делать.
– Каитиро… – шепнула я почти неслышно. Но ответом была только тишина.
Решение пришло само собой. Я уеду. Прямо сейчас. Не буду ждать утра. В Лорвене у меня хоть останется цель. Дело, занятия. Может, удастся отвлечься.
Дверь захлопнулась за моей спиной мягко, но для меня это прозвучало как финал какой-то старой истории, которая закончилась слишком рано. Или, может быть, слишком поздно.
Я спустилась с крыльца и медленно пошла по знакомой дорожке. Каждый шаг отдавался болью в груди, словно что-то вырывали с корнем.
Я остановилась и ещё раз посмотрела на дом бабушки. Маленький, светлый, с цветами у окна, которые я сама высаживала. Он всегда был для меня тихой гаванью. Местом, где меня любили такой, какая я есть. Где я впервые почувствовала, что жива. Что могу жить.
Бабушка… Она учила меня терпению, учила слышать травы и землю. Говорила, что в мире нет ничего важнее, чем уметь лечить. Не только тело, но и душу.
Я вспомнила, как сидела с ней на этом самом крыльце, как она смеялась, рассказывая истории о дальних землях, где растут самые редкие целебные цветы. Её руки пахли сушёными травами и сладким мёдом. Она пахла домом. Я больше не вернусь сюда. Скорее всего, мне не позволят.
Эта мысль пронзила сильнее, чем хотелось бы.
Я сжала ремень сумки в пальцах, сдерживая дрожь, и развернулась.
Пора идти.
Деревня уже спала, опускались сумерки, наполняя улицы слабым холодом. Воздух пах мокрой землёй и листьями. Я шла медленно, чувствуя, как шаги отдаются глухой тяжестью в груди. Каждый знакомый поворот улицы казался чужим.
Тут я выросла. Здесь меня учили заново дышать, после того, как мир разлетелся на осколки. Здесь бабушка ставила на стол тёплый травяной отвар и говорила: «Потеря – это только часть пути. Тебе нужно научиться жить дальше». И я училась. Медленно, неуверенно, но училась. И всё это время верила, что этот дом всегда будет моим убежищем.
Теперь он был просто местом. Адресом.
Мимо меня прошла девушка с корзиной, полной трав и кореньев, – знакомая с фермы. Она кивнула, взглянув быстро, словно что-то почувствовала. Я в ответ чуть склонила голову и ускорила шаг. Лучше никого не встречать.
Я пересекла старый каменный мост у мельницы. Местами кладка поросла мхом, а внизу тихо шуршала вода. Раньше я часто сидела на перилах этого моста, слушая её плеск и стараясь представить, что смогу отпустить всё. Сейчас не хотелось слушать ничего. Только уйти.
Дорога к станции была не длинной, но ноги налились тяжестью, как будто я шла в гору.
В голове вертелись его слова. Холодные, обдуманные. Я не могла понять, когда всё изменилось. В какой момент он начал смотреть на меня иначе. Или… он всегда смотрел так? Просто я не замечала.
Почему?
Почему он ничего не сказал, пока я… пока я думала, что он стал мне близким?
Я вытерла ладонью щёку и обнаружила, что она влажная. Не плакать. Всё уже произошло.
Вскоре передо мной выросло здание станции. Небольшое, но крепкое, сложенное из гладкого светлого камня. Высокий стеклянный купол отражал свет, фонари у входа мягко переливались золотистым светом, словно приветствуя редких пассажиров.
Я крепче сжала ремешок сумки и шагнула на станцию.
Перевалочный пункт орвенов в нашей деревне казался пустынным в этот час. Я купила билет на ближайшее время. Линия Лорвен-Оринн. Шесть часов пути.
На перроне стоял орвен – вытянутая, обтекаемая капсула тёмного цвета с длинным, заострённым «носом». Его корпус, гладкий и матовый, мягко отражал свет фонарей. Вместо колёс – лёгкое мерцание под днищем: орвен не касался земли, зависая в нескольких сантиметрах над платформой благодаря магической подушке. Вдоль боков шли тонкие линии символов, в которых пульсировало синее свечение – энергия, питающая его движение. Он не издавал звуков, только лёгкий вибрирующий гул, почти неразличимый.
Когда я подошла ближе, двери беззвучно разъехались в стороны. Внутри царил полумрак с мягкой золотистой подсветкой по периметру. Ряды кресел – широких, обитых светлой тканью – тянулись вдоль прозрачных окон, за которыми уже начинал расплываться пейзаж.
Пассажиры сидели по своим местам, кто-то читал, кто-то спал. Я выбрала место у окна. На кристалле высветился пункт назначения: Лорвен, Центральная станция Киренсаль.
Я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза на мгновение, но сердце не давало покоя. Всё внутри болело. Не только из-за того, что я уезжала. Из-за него. Каитиро.
Я потянулась к кулону, висящему на груди, и машинально провела пальцами по острым граням синего камня. Почему он дал его мне? Почему… тогда? А если он знал… всё?
Я вздохнула и посмотрела в окно.
Орвен двинулся. Без рывков, без толчков – плавно и беззвучно. Мимо окна проплывали леса, поля, реки, соединённые сетью дорог и магических линий. Иногда попадались фермы или поселения. Там редко видели магов. Люди жили проще, ближе к земле, часто полагаясь на лошадей или свои ноги. Здесь даже лошади выглядели иначе – мощные, выносливые. Этим людям и не нужна была магия.
Я смотрела на всё это и остро чувствовала разницу.
В деревне все знали друг друга по именам. Если кто-то заболевал, соседи приходили на помощь, приносили еду, сидели у постели. Никто не оставался один. Жизнь текла медленно, как река, но в ней была своя прелесть.
Город – совсем другой. Там каждый сам по себе. И всё движется – быстро, точно, шумно. Никто не знает, кто живёт за стеной. Все спешат. Всё организовано, зашито в расписания и формулы. Люди утопают в своих делах как в тумане. Здесь даже магия – чёткая, выверенная, почти бесстрастная.
Я всегда любила природу Любила землю, свежий воздух и запах сушёных трав. Там я могла быть собой. Но правда в том, что город был привычнее.
Я жила здесь почти всё время. Учёба, библиотека, общежитие, задачи, дисциплины – в этом ритме было что-то, что помогало мне не распадаться.
И теперь, когда вдалеке уже виднелись шпили Лорвена, я вдруг поймала себя на мысли:
«Наконец-то – блага цивилизации».
Глупо. Но в этом было что-то почти утешительное. Свет, горячая вода, душ, бесконечный доступ к книгам. Город никогда не станет домом. Но он был тем местом, куда я возвращалась снова и снова.
Лорвен приближался, его очертания уже не терялись в дымке. Здания подступали всё ближе – сначала редкие, стоящие вдоль трассы, потом плотнее, выше, сложнее. Фасады из светлого камня – тёплого, песочного, местами отбелённого солнцем – были украшены лепниной, арками и коваными балконами. На некоторых виднелись гербы старых домов – стилизованные символы стихий, вписанные в округлые ниши под крышами.
Улицы тянулись прямыми линиями, но каждый поворот открывал новые ракурсы: скруглённые углы домов, башенки на перекрёстках, черепичные крыши с тёмными водостоками и витражами. Здания стояли вплотную, но не давили – между ними оставляли широкие тротуары, засаженные деревьями. Окна – высокие, почти от пола до потолка, разделённые на несколько секций. Где-то на подоконниках стояли цветы, где-то – книги. Некоторые были закрыты тяжёлыми шторами, другие подсвечены изнутри. Здесь жили по-другому. Тише, но напряжённее.
Магия в этом месте была частью самой материи – не как отдельная сила, а как нечто, сросшееся с камнем, стеклом и светом. Она проступала в тонком свечении вдоль карнизов, в рунных сплетениях под коваными балконами, в полупрозрачных линиях, что перебегали по стеклу витрин и вспыхивали при приближении. Не ради красоты – ради контроля.
Каждое здание дышало чарами, скрытыми под фасадами. Не защита – порядок. Не роскошь – система.
В этом городе магия не служила человеку. Она служила нечто иному.
Так было устроено всё в Альвассе: энергия магии, деньги и кровь переплетались, создавая систему, в которой правили Тринадцать Семей. Магические рода, те, кто заключил союз, чтобы остановить падение мира после войны. Или чтобы прибрать его к рукам – как посмотреть. Теперь одна семья возглавляла совет, остальные сидели рядом, держа равновесие. Они жили в Киренсале – сердце Лорвена.
Лорвен был сложным. Неуютным – но прекрасным. Строгим. Слишком собранным.
И всё же… я ощущала в нём что-то знакомое. Школа была недалеко. Я жила здесь, ходила по этим улицам, дышала этим воздухом.
И даже если город никогда не станет мне родным – я научилась жить в нём.
Орвен плавно сбавил ход и подъехал к станции Киренсаль – белоснежное здание с арками и колоннами, высокими дверьми, где на стенах переливались золотые руны магической защиты.
Я на секунду задержалась у выхода. Сделала вдох.
Шесть часов пути – и я снова здесь.
Одна.
Дорога от станции до школы заняла меньше времени, чем я ожидала. Может, потому что ноги сами шли по знакомым улицам, а мысли оставались где-то позади, путаясь в обрывках воспоминаний. Город встречал привычной суетой: повозки скользили по улицам почти беззвучно, редкие прохожие спешили по своим делам, витрины магазинов переливались мягким светом ламп.
Но я почти ничего из этого не замечала. Шла, будто во сне.
До общежития школы добралась, едва помня дорогу. Всё происходило слишком быстро. Руки дрожали, когда я открывала дверь нашей общей комнаты. Вейры ещё не было.
Я не знала, хорошо это или плохо.
Бросив сумку возле кровати, я медленно разулась, скинула верхнюю куртку и, даже не зажигая свет, опустилась на простыни лицом вниз. Холодная ткань сразу впитала в себя тепло моего дыхания. Было тихо. Слишком тихо после последних дней.
И вдруг я поняла: я не попрощалась с ним. Даже не попрощалась.
Почему эта мысль снова делала больно?
Когда я проснулась, за окном уже светлело. Небо было всё ещё блеклым, как старая, выцветшая ткань, и казалось, что оно никогда не станет по-настоящему ярким. Комната оставалась тихой, и я, не открывая глаз, несколько секунд просто лежала, слушая собственное дыхание. Голова гудела, тело будто налилось тяжестью. Хотелось остаться так, спрятанной в тепле, ещё немного. Хотя бы на мгновение представить, что всё хорошо.
Что ничего не случилось.
Внезапно дверь распахнулась с оглушительным скрипом, и комната наполнилась жизнью.
– Эли!
Я еле успела поднять голову, как в меня влетела Вейра. Тёплая, живая, громкая. Как всегда. Она буквально налетела на мою кровать, мягко утыкаясь в меня, обнимая так крепко, что казалось – можно дышать.
Длинные русые волосы, пахнущие цветами, щекотали щёку. Она отстранилась чуть-чуть, и я встретилась с её серыми глазами – светлыми, как утреннее небо за дождём. Чистыми. Искренними.
Вейра всегда была очень красивой. Высокая, стройная, с точёными чертами лица, которые сделали бы её похожей на тех идеальных девушек с гравюр, если бы не открытая, солнечная улыбка. Она была моей лучшей подругой с самого первого дня в школе. И, наверное, единственным человеком, которому я по-настоящему доверяла.
Я обняла её в ответ, хотя пальцы дрожали. Как будто хватались за этот момент, стараясь удержать его.
– Ну наконец-то! – тараторила она, устраиваясь рядом, как будто не видела меня вечность, хотя прошёл всего месяц. – Мы так долго не виделись, нам столько всего нужно обсудить! Рассказывай, как у тебя дела! У меня столько всего произошло, ты даже не представляешь!
Я села, стараясь скрыть, как колет под рёбрами от этих обычных слов. «Как у тебя дела?»
Просто вопрос. Но я понятия не имела, как на него отвечать.
– Эй, ты как? – Вейра нахмурилась, сразу заметив моё молчание. Она всегда замечала.
– Просто устала с дороги, – тихо сказала я, выдавливая из себя улыбку. Та, что не касалась глаз, но, может быть, она не заметит.
Нет, рассказать ей про Каитиро я не могла. Про то, что произошло и что я видела. Про то, что я теперь чувствую себя одиноко. Не сейчас. Не так. Я не могла даже подумать об этом без того, чтобы сердце не сжалось до боли.
Но Вейра была Вейрой. Её голос снова зазвучал, тёплый и солнечный. Она умела создавать уют без усилий, будто её самой хватало, чтобы стало легче дышать.
– Ну, рассказывай, – повторила она, толкнув меня плечом и улыбнувшись так, что на миг стало почти спокойно. – Что у тебя за месяц случилось?
– Тебе лучше первой, – пробормотала я. – Ты, кажется, сейчас взорвёшься от желания поделиться.
Вейра захлопала в ладоши и чуть не подпрыгнула на кровати.
– Ты не поверишь! Я начала встречаться с Лейном!
Её глаза вспыхнули, как две звезды, а голос наполнился таким восторгом, что я не смогла не улыбнуться в ответ.
– Он просто чудесный, Эли! Ты должна его увидеть! Он такой заботливый, такой внимательный… Каждый день приносит мне цветы! И не какие-то простые, а самые красивые, какие только можно найти. И он всегда знает, как поднять мне настроение, даже если был ужасный день.
Я слушала, и часть меня искренне радовалась за неё. Она заслуживала этого. Всего этого счастья, всех этих цветов. Но другая часть… Другая сжималась в комок, потому что я знала, что не смогу вот так говорить о ком-то, как она.
Я опустила взгляд и тихо сказала:
– Он… кажется, очень милым.
– Он идеальный! – рассмеялась Вейра, счастливая до дрожи. – Мне так спокойно с ним и радостно. Я чувствую, что это действительно любовь. Если всё так и будет, в следующем году мы поженимся. Представляешь?
Я кивнула, хотя горло сжалось, и улыбнулась так, как будто радость была полной.
– Обязательно познакомь нас, – сказала я, и это прозвучало почти естественно.
– Он тебе понравится. Он такой… настоящий. Он всегда говорит то, что нужно, и я чувствую себя особенной.
Я опять кивнула. Она ощущала себя важной и нужной, и мне было приятно от этого.
– А как всё началось? – спросила я, всё больше заинтересовываясь.
– О, это целая история! – Вейра засмеялась, её глаза загорелись ещё ярче. – Мы действительно давно знакомы, но раньше я его как-то не замечала. Ну, знаешь, он всегда был где-то на заднем плане – учится в другой группе, тихий, спокойный. Но на каникулах всё изменилось.
Вейра мечтательно обняла подушку.
– Оказалось, что мы живём буквально в соседних домах! Представляешь? Все эти годы мы могли познакомиться ближе, но даже не знали об этом. И вот однажды я вышла в сад, а он стоит у забора с букетом цветов. Говорит: «Я давно хотел пригласить тебя на свидание, но не знал, как подойти. Может, сегодня будет тот самый день?»
Я засмеялась, представляя, как Лейн стоит с цветами, нервно улыбаясь.
– И ты согласилась? – спросила я.
– Конечно! – Вейра засмеялась. – Он был таким милым и искренним. Мы пошли гулять по городу, разговаривали о жизни, мечтах… Он рассказал, что будет работать в лаборатории и хочет создать что-то, что изменит мир. А потом он привёл меня в маленькое кафе, где играла живая музыка. Мы танцевали до самого вечера.
Вейра выглядела такой счастливой, что это было заразительно.
– А потом что было?
– Потом он начал приходить ко мне каждый день, – продолжила Вейра. – Даже если у него был тяжёлый день, он всегда находил время, чтобы спросить, как у меня дела. А однажды он проник к нам во двор и оставил корзинку с едой! Представляешь? Он сам приготовил всё, даже испёк булочки. Это было так мило!
Я представила, как Лейн стоит на кухне, пытаясь справиться с тестом. Аристократ на кухне, никто бы не поверил.
– Он звучит как настоящий романтик, – сказала, пытаясь не рассмеяться.
– Он и есть! – Вейра улыбнулась. – И знаешь, что самое главное? С ним я чувствую себя собой. Я могу быть глупой, смешной, серьёзной – и он всегда принимает меня такой, какая я есть. Я никогда не чувствовала себя такой счастливой.
– А что было самым романтичным? – Этот парень начинал мне нравиться всё больше.
– О, это было в прошлую субботу, – Вейра задумчиво улыбнулась. – Он пригласил меня на пикник. Мы пошли в лес, где он заранее всё подготовил: расстелил одеяло, поставил корзину с едой, даже свечи принёс. А потом, когда стемнело, он показал мне магический фейерверк, который сам создал. Это было так красиво, Эли… Я никогда не видела ничего подобного.
– Мне кажется, ты встретила свою судьбу, – мне было так радостно за неё.
– Да, – Вейра вздохнула, её глаза блестели. – И знаешь, что самое удивительное? Он не пытается меня изменить. Он просто… любит меня такой, какая я есть. И я чувствую, что это действительно любовь.
И всё это было по-настоящему, в отличие от меня, в отличие от того, что происходило со мной.
Я сжала край одеяла в пальцах, чтобы не разболелась грудная клетка.
– А у тебя что-нибудь интересное произошло? – вдруг спросила Вейра, глядя прямо в глаза.
Я замерла на мгновение, будто она ударила меня этим вопросом.
Вдох.
– Нет, – ответила я тихо, – ничего особенного.
– Совсем ничего? – её голос стал мягче.
– Я… просто работала в деревне. Помогала людям. – Я замялась, ощущая, как во рту становится сухо. – В этот раз заработала неплохую сумму.
Вейра посмотрела на меня чуть дольше, чем нужно.
– Ты такая молодец, Эли, – сказала она, и в этих словах было столько тепла, что я едва сдержала дыхание.
Я кивнула в ответ.
Но сердце всё равно болело.
8 месяц, 178 год после войны.
Учёба началась так, словно никуда и не уходила. Старые привычки, старые маршруты, однообразные занятия. Одни и те же лица в коридорах, те же преподаватели, которые всё так же с утра до вечера требовали усилий, внимания и сосредоточенности. Я возвращалась к этому, как к чему-то знакомому, но теперь всё вокруг казалось будто выцветшим, тусклым, как старая гравюра.
Я старалась быть собранной. Вчитываться в тексты, запоминать новое, отвечать на вопросы.
Каждое утро начиналось с теории основ магии, и здесь у меня не было ни малейших проблем. Я запоминала правила, схемы, определения быстрее многих. Могла без запинки объяснить сложные принципы работы стихийных сплетений и причины, по которым магия иногда уводила плетение в неправильную форму. Я знала, что преподаватели ценят таких учеников, которые не задают лишних вопросов и дают правильные ответы. Иногда, после пары удачных реплик, профессор Деврен даже кивал мне одобрительно. А это чего-то стоило.
За теоретические дисциплины у меня всегда были отличные оценки. И я продолжала держать эту планку. Не потому, что нужно. Потому что иначе я бы не справилась с этим чувством тревоги, которое не покидало меня ни на миг.
Сегодня занятия закончились неожиданно быстро, но Вейра уже ждала меня и тут же подхватила меня под руку.
– Идём, – сказала она. – Я голодная, как дикий зверь. И тебе надо поесть. Не спорь.
Я и не собиралась. Мне действительно нравилось быть рядом с ней. С Вейрой всегда было светлее, будто она сама излучала солнечный свет. Просто позволила ей тянуть себя по коридору – сквозь гул голосов, скрип полов, запах чернил. Школа шумела: кто-то смеялся, кто-то спорил, а кто-то пытался запомнить формулу прямо на ходу.
В столовой было тепло и шумно. Воздух пах хлебом, пряностями и жареной рыбой. Люди толкались, не замечая ничего вокруг.
Вейра протащила между столов.
– Вот, – торжественно сказала она, указывая на почти свободное место у окна. – Смотри, как я заботливая.
Я уселась напротив, стараясь не потерять эту лёгкость, что всегда шла от неё. Вейра уже увлечённо рассказывала что-то про лекцию, а я слушала и ловила себя на мысли, что скучала по этим разговорам.
– Эли! – позвал кто-то за спиной.
Я обернулась. Теорн. Мой одногруппник. Постоянно в переделках, громкий, беспокойный, с сердцем нараспашку. Его волосы, как всегда, были растрёпаны, а рубашка выглядела так, будто он только что с кем-то подрался в канаве. Он подошёл ближе, склонившись чуть вперёд.
– Ты где пропала? Всё хорошо?
Я кивнула, чуть улыбнувшись.
– Да, просто… каникулы были немного насыщенными.
Он прищурился, будто хотел спросить что-то ещё, но передумал. Кивнул и отошёл, бросив напоследок:
– Рад тебя снова видеть.
Ещё бы он мне был не рад. Хоть мне и запрещено было лечить без присмотра преподавателя, Теорн приходил ко мне почти каждый раз, когда вляпывался в очередную драку. А делал он это часто. Моим «пациентом» он был едва ли не с первого курса. Щедро платил за помощь – иногда монетами, а иногда тем, что выручал меня на практике, закрывая магические сплетения, если у меня дрожали руки. У нас был негласный договор. И, надо признать, он его не нарушал ни разу. Но дальше этого наше общение не заходило.
Я проводила его взглядом, затем вернулась к тарелке и всё же начала есть. Запах еды уже не вызывал такого отторжения, как поначалу. Возвращение в привычный ритм было странным, труднее, чем я ожидала.
Практика всегда давалась мне тяжело.
Пыль тренировочного двора въедалась в ботинки, потом – в кожу. Камни под ногами казались гладкими лишь издали. На самом деле они были неровными, шершавыми, цепляли подошвы, сбивали шаг. Солнце быстро прогревало их, воздух становился тяжёлым и сухим. Дышать приходилось через силу.
По периметру двора стояли тренажёры – деревянные фигуры для тренировок плетений, несколько манекенов для спаррингов. Здесь пахло древесиной, горячим металлом оружия и чем-то ещё – то ли магией, то ли потом, въевшимся в ткань тренировочных рубах.
Здесь всегда было шумно. Стук сапог о камень, глухие удары по манекенам, команды инструкторов, иногда – резкий свист разрывающихся в воздухе плетений. Чуть в стороне раздавались всполохи магии – вспышки защиты или ударные волны, пробивающие воздух, будто его рвали на части.
Физическая подготовка – пытка, где сердце грохочет в груди не только от усталости, но и от неловкости. Я снова и снова казалась себе неуклюжей, чужой среди тех, кто двигался быстро, уверенно, точно.
Преподаватель, суровый маг с коротко остриженной сединой, хмурился чаще, чем улыбался. Он в сотый раз поправлял мою стойку, заставлял пробегать ещё один круг, напоминая голосом, в котором слышалась сталь:
– На поле боя выживут только те, кто умеет двигаться. Никакая магия не спасёт того, кто не может уклониться от удара.
Я знала это. Слушала его всегда. Но раньше… раньше я старалась не думать о поле боя. О том, что мне придётся когда-нибудь защищаться.
Теперь всё изменилось.
И я не понимала, когда именно.
Движения давались мне легче. Не потому, что я стала сильнее или выносливее, нет. Просто я перестала бояться. Перестала зажиматься. Бежать стало проще, как будто я больше не ждала, что земля уйдёт из-под ног.
Когда сплетала защитный контур – руки теперь не дрожали, а магия, всегда мягкая, податливая, вдруг откликалась быстрее. Не так, как у других, но всё же…
Как будто кто-то убрал мешавшую мне завесу – тонкую, но плотную, преграду между мной и моей собственной магией.
На самом деле, я знала, кто это сделал.
Каитиро.
Его руки, уверенно рисующие магические узоры, голос, которым он спокойно раз за разом объяснял то, что мне казалось неразрешимой головоломкой. Тогда я просто слушала. Просто повторяла.
И теперь мои руки двигались увереннее. Я понимала, что делаю, даже если тело ещё не привыкло к этим движениям.
Всё это начиналось с простой вещи: он заставил меня поверить, что я могу.
Я шагнула за ту черту, где моя магия была только исцелением. И я не знала, радоваться этому или бояться.
Но больше всего я ждала занятий по целительству.
Это был мой мир. Моя стихия.
Я знала каждую частичку тела, чувствовала течение жизни в других людях, умела различать слабые сигналы болезни ещё до того, как они становились видимыми.
Тут практические занятия проходили легко. Я запоминала рецепты зелий, тонкости наложения магических швов и восстановления тканей с такой скоростью, что иногда сама удивлялась.
Мне нравилось. Это было похоже на музыку – сложную, но понятную, с правильными нотами и чистыми вибрациями.
Но сегодня, как и на прошлых занятиях, я смотрела на профессора Мортани гораздо внимательнее, чем на лекции.
Её настроение. Вот что имело значение.
Мортани была чудесной женщиной. Высокая, с острыми скулами и сильными руками, она всегда ходила в длинных халатах тёмно-зелёного цвета, которые шуршали при каждом её шаге. Волосы убраны в тугую косу. Она была как сама жизнь: могучая, сильная, но в любую секунду могла разбушеваться.
Иногда она смеялась так заразительно, что хотелось смеяться вместе с ней. Она могла рассказывать истории о спасении жизней так, что ком становился в горле. Но иногда она вспыхивала, как пламя, и любой ученик, посмевший задать неправильный вопрос, рисковал быть выставленным из класса.
Я ждала.
Наблюдала за её глазами. За её шагами. За тем, как она поправляет рукава. Потому что у меня был вопрос. Острый вопрос.
О путях. О том, как их можно восстановить.
Я знала, что у неё может быть ответ или хотя бы намёк на него. Но чтобы спросить об этом, мне нужно было выбрать идеальный момент.
Когда она улыбнётся, не сжав губы. Когда в её голосе появится лёгкость. Когда сделает паузу и оглянется на класс с мягким взглядом, а не с тем колючим, который предвещает бурю.
Тогда я смогу подойти.
Но не сейчас.
Сегодня её шаги были резкими, а голос – твёрдым, будто натянутой струной.
Я записывала конспект, не пропуская ни слова, и терпеливо ждала следующего раза.
Каждый день, сразу после занятий, едва оказавшись в своей комнате, я смотрела новостную ленту и лихорадочно искала его имя.
Таль Каитиро.
Ни одного упоминания. Ни официальных заявлений, ни слухов, ни записей.
Он был жив. Должен быть.
Но внутри меня всё чаще зарождалось беспокойство, которое с каждым днём превращалось в бесформенный, вязкий страх. Он не должен был уходить один. Не должен был оставаться один на один с чужим миром.
Я не должна была открывать подробности о себе. Но сделала это ради него. Ради того, чтобы он жил.
Я напоминала себе об этом каждую ночь, глядя в потолок, но легче не становилось.
Вместо его имени я всё чаще натыкалась на другие новости.
Пропавшие люди.
Сначала я пролистывала такие записи, но их становилось всё больше.
Они исчезали по одному. Чаще – маги, но встречались и те, кто не владел магией вообще.
И никого не находили.
***
Дни текли один за другим. Учёба, занятия, библиотека, новости, в которых не было его имени. И снова учёба.
Всё казалось механичным. Будто я просто следовала за стрелкой времени, выполняя привычные действия на автомате. И только вечерами, когда Вейра затаскивала меня на прогулку или заставляла пообедать не в одиночестве, я вспоминала, что ещё жива.
– Ты слушаешь?
Её голос мягко, но уверенно выдернул меня из мыслей. Я моргнула, оглядываясь и пытаясь сосредоточиться. Мы шли по аллее, где всегда приятно пахло розами.
– Прости… что ты сказала? – я заставила себя встретиться с ней взглядом.
Вейра вздохнула, но не рассердилась. Наоборот, её глаза мягко блеснули серым.
– Я сказала, что мы встретимся с Лейном сегодня. В кафе.
– О… хорошо, – кивнула я, хотя внутри что-то невольно сжалось. В последнее время мне хотелось тишины. Просто исчезнуть в комнате, завалившись с книгами, новостями и кружкой чая.
Но Вейра всегда была рядом. И ей было важно. Она вытаскивала меня, даже когда я не просила об этом.
Я не могла отказать. Да и… наверное, не хотела.
Кафе на углу тихой улицы выглядело уютно даже снаружи: низкие окна, подсвеченные изнутри мягким золотым светом, тёмное дерево фасада, живые цветы в горшках на подоконниках. Здесь всегда пахло выпечкой, свежим кофе и каким-то странным спокойствием, которого мне не хватало в последние дни.
– Вот он, – Вейра чуть наклонилась ко мне, когда мы подошли ближе. На её лице была лёгкая улыбка, теплее обычного.
Лейн сидел за столиком у окна и заметил нас ещё до того, как мы вошли. Он встал, аккуратно отложив книгу, и направился к нам навстречу.
Высокий, стройный, с той самой аристократической выправкой, которую не спутать ни с чем. Он был одет просто, но со вкусом: светлая рубашка с аккуратно расстёгнутым воротом и тёмные брюки, подчёркивающие его высокий рост и стройную фигуру. На запястье – тонкий браслет из плетёной кожи. Всё выглядело безупречно, но не слишком формально, будто он легко совмещал изысканность аристократа с непринуждённостью обычного дня. Русые волосы аккуратно убраны назад, светлые глаза – чистые, как весеннее небо.
В одной руке он держал небольшой букет белых цветов. Второй рукой он аккуратно придерживал маленький горшочек с нежным ростком, выглядевшим особенно хрупко в его ладонях.
– Вейра, – он склонил голову, протягивая ей букет. Она тут же прижала цветы к груди, улыбнувшись так счастливо и открыто, что даже мне стало теплее.
Потом повернулся ко мне, всё с тем же уважительным наклоном головы, но не делая шага ближе.
– Эли, я рад знакомству. Вейра рассказывала, что ты любишь живые цветы. Я подумал, что это будет лучше букета, – и осторожно протянул горшочек с молодым побегом. Он выглядел очень хрупким, с тонкими, почти прозрачными листьями.
Я молча взяла его, почувствовав под пальцами тепло керамики и влажность свежей земли.
– Спасибо.
Мы прошли к столику, и Лейн первым пододвинул Вейре стул, затем – мне.
– Снова что-то пишешь? – Вейра кивнула на оставленную на столе книгу и листки, заполненные ровным почерком.
Лейн слегка улыбнулся, будто смущаясь.
– Это скорее заметки, чем полноценная статья. Думаю, отцу они снова не понравятся.
– Почему? – удивилась я, невольно проявив интерес.
– Он считает, что мне пора бросить науку и взяться за политику и дела дома, – Лейн пожал плечами. – Но я не могу просто закрыть глаза на то, что мне важно. Даже если это никому, кроме меня, не нужно.