Джон Ширли
Демоны
6
Подвальная камера в Ашгабате
Айра не хотел открывать глаза.
Пока его глаза были закрыты, он оставался в своем сне. Открыв их, он вернулся бы на этот загаженный ледяной каменный пол.
Но здесь, в месте небытия, он плыл по многоцветному морю, морю, которое было границей между двумя мирами; и здесь он был в безопасности, дрейфуя по поверхности жидкой энергии. Он мог ощущать Йанана, и Мелиссу, и…
Нет, Маркус почему-то отсутствовал. Маркус был там, но одновременно и не был.
Какой-то клин из холодного камня прорубался в этот мир. Он мог видеть его в волнистом, затянутом туманом небе: гигантский каменный топор, примитивный, как люди, впервые использовавшие его, люди, жившие внутри его мучителей. Гигантский топор, нависший над ним, готовый уничтожить его.
На самом деле это было ощущение – ощущение каменного пола под ним, когда он начал пробуждаться. Оставьте меня мертвым! Не убивайте меня, просто оставьте мертвым.
Но каменный топор мира бодрствования обрушился на него, как он ни пытался держаться за то, другое место, крепко сжимая веки.
Он слышал их шаги; он слышал их голоса. Он знал, что они собираются делать.
– Айра?
Теперь у него начинаются галлюцинации: он слышит голос Мелиссы, ощущает ее прикосновение на своем лице. Затем огромная разветвленная трещина боли пронизала его, когда кто-то поднял его с пола.
Он открыл глаза – скорее в качестве конвульсивной реакции на боль, чем почему-либо еще – и взглянул сквозь распухшие веки вверх, на большое размазанное пятно чьего-то лица. Лицо то входило в фокус, то вновь расплывалось. Ага, вот: старик с обвислыми седыми усами.
– Ты кто такой, черт побери? – проговорил Айра, прежде чем вновь соскользнуть в полубессознательное состояние. Ушло ощущение блаженного иномирного места; остался лишь заполненный туманом лимб, в котором эхом отдавались голоса, знакомые и незнакомые. Это были голоса людей, стоявших вокруг него, однако в то же время они были где-то бесконечно далеко.
– Мы должны спешить, – сказал человек, который нес его, на этот раз по-английски.
Айра почувствовал, как еще одна мучительная многозубцовая молния прошла сквозь его тело, когда его положили на нечто вроде носилок. Он выгнулся дугой от потрескивающей боли.
Чья-то рука потрепала его по плечу, погладила по щеке; на него накинули одеяло. Боль утихла, растворившись в раскачивающейся тошноте; носилки понесли в какое-то место, где было немного теплее. Гулкие шаги вокруг него предполагали коридор. Он услышал сдавленный вопль из какой-то камеры. А может быть, это была его собственная камера; может быть, это он сам до сих пор кричал в ней. Может быть, эти демоны пришли, чтобы забрать его душу, завернуть ее в погребальные покровы и унести в свой мир. Как бы то ни было, это было какое-то изменение.
– Быстрее, – сказал кто-то. – Мой друг в этом месте не может помочь нам сам, так что если бумаги, которые он нам Дал, будут подвергнуты сомнению, мы пропали. Чадру, поправь чадру.
Потом он услышал голос, при звуках которого ему захотелось заорать от ярости: голос Ньерцы.
– Мы почти пришли.
Так, значит, это все же были не демоны, не считая того смысла, в котором любое человеческое существо может быть демоном: это были люди, которые предали его. И Айра закричал:
– Будь ты проклят, ты, чертов лицемерный ублюдок! Ты украл мою жену и ребенка! – Он выкрикивал обличения так громко, как только мог, хотя каждый слог причинял боль, продираясь сквозь распухшие губы. Но он кипел и пылал от гнева. Ньерца был в сговоре с допрашивавшими его!
– Тихо! – настойчиво произнес голос Ньерцы над его головой. – Ты выдашь нас!
– … твою мать! Ты вместе с ними, ты, сволочь, сукин…
– Все в порядке, – раздался голос второго человека от ног Аиры. Судя по звуку, он был повернут к Аире спиной – он шел первым, неся его носилки. – Пусть бушует. Так и должно быть, когда заключенного переводят в психушку.
Все это происходило в сером тумане, в лимбе – он по-прежнему не хотел открывать глаза. Ему было невыносимо смотреть.
Он слышал, как они говорят с караульным. Кому-то что-то объяснили шепотом по-английски. Будет задержка, может быть, на полчаса, прежде чем им выдадут разрешение на выход, потому что сержант, обладавший полномочиями выпустить их, отошел, чтобы поесть.
Но через какое-то время они переправят его в больницу для умалишенных. Кто знает, какие жестокости причинят ему там? Возможно, его ждут наркотики, разрушающие мозг.
Гнев заставил его забыть о своей прежней оцепенелой пассивности. Айра боролся, чтобы высвободиться из-под одеяла, скатиться с носилок – он что-то нечленораздельно выкрикивал – и тут почувствовал, как чья-то рука взяла его ладонь и мягко сжала. Он знал эту руку, эту маленькую нежную руку.
Это не могла быть она, никак не могла, правда ведь? Он мог бы посмотреть, чтобы увидеть, она ли это. Но если бы он посмотрел… он знал, что бы он увидел: всего лишь переводчицу. И Ньерцу – того, кто предал его.
Враги.
Незнакомцы. Предатели.
Лучше держать глаза закрытыми, держать эту незнакомку за руку и говорить себе, что это Мелисса.
Аэропорт Сан-Франциско
Выйдя из «Боинга-797», Стивен был до остолбенения удивлен, обнаружив, что его ожидает лимузин – водитель стоял рядом, держа в руках табличку с его именем.
– Вы ждете меня? – спросил его Стивен. – Я Стивен Искерот.
– Да, сэр, – ответил шофер, молодой американский азиат. – Этот лимузин прислан в ваше распоряжение «Западным Ветром», с наилучшими пожеланиями.
Стивен пожал плечами.
– Что ж, тогда поехали.
Он сказал в «Западном Ветре», что увольняется, и все же они присылают за ним лимузины! Может быть, они надеются, что им еще удастся заставить его передумать.
Пусть попробуют. Он не собирается возвращаться. Мертвые животные, плавающие в пруду, эти кошмары, в которые они его послали, в другом мире – и в его собственном. Он не собирался возвращаться. Но не было причин отказываться от возможности прокатиться бесплатно. Возможно, это был избранный Уиндерсоном способ сказать, что он не держит на него зла.
На самом деле Стивену было все равно. Он просто пытался добраться из точки А в точку В, не развалившись на кусочки; а это значило, что он должен был верить в мир, каким тот предположительно должен быть.
Это было непросто, учитывая то, как люди вокруг него то и дело превращались в призраков. Или духов. Они были духами, все эти люди: духи в модных кедах и мокасинах, духи в спортивных костюмах и дождевиках, духи с оттягивающим руки багажом, духи, говорящие по сотовым телефонам, духи, глядящие телешоу на выходе из аэропорта. Чувство, которое возникло, когда он скользил, невидимый, по коридорам того здания в Нью-Йорке, так до конца и не покинуло его. Эти люди, несомненно, находились в обычных человеческих телах, но словно ехали на этих телах вместо того, чтобы быть ими – они были носимы телами, запертые в формах, которые принимали все решения о том, куда им идти, и принужденные волей-неволей ехать туда, куда везут.
Подобная точка зрения вызывала у него тошноту. Из-за этого все казалось эфемерным, увиденным во сне, нематериальным. Лишь однажды он увидел человека, который выглядел плотным, не-призрачным: это был среднего возраста азиат, возможно, тибетец. Большая сумка, которую он нес, была похожа на тибетскую работу. По-видимому, человек его почувствовал: он повернулся и пристально посмотрел на него. Кажется, он даже слегка кивнул? Затем двинулся дальше, двинулся более целенаправленно в каком-то неопределимом смысле, чем люди в окружающей его толпе, хотя у каждого из них, без сомнения, была какая-то цель. Словно бы этот тибетец был больше здесь, чем остальные.
А потом он затерялся в толпе.
Идя рядом с водителем лимузина, Стивен чувствовал, словно все могло растаять без следа в любой момент, и единственное, что держало мир на месте, была мысль. Великая Мысль, которую думало нечто неведомое. Но если то, что думало эту Великую Мысль, перестанет думать ее, то все это исчезнет, растворится в море хаоса, в море энергии.
Они спустились вниз, используя специальное приспособление с движущимися ступенями, предназначенное для транспортировки духов с одного уровня преходящей материи на другой: толпа, движущаяся вниз по эскалатору.
С большим облегчением он вышел наружу, в затянутое тучами, но сверкающее от недавнего дождя утро. Здесь он мог вдохнуть прохладный воздух и ощутить ветер на своих щеках и ладонях, ожидая, пока водитель подгонит машину. Холод был реальным.
«Белая зона предназначена только для погрузочно-разгрузочных работ».
Серебристый вытянутый лимузин подъехал и остановился перед ним, его электрический двигатель работал жутковато-бесшумно. Молодой шофер-азиат выбрался из машины, обошел вокруг и открыл перед ним дверцу.
– Прошу вас, сэр, – сказал шофер, улыбаясь; улыбка была замкнута в губах и совершенно никаким образом не сообщалась с глазами.
Стивен несколько неохотно забрался на заднее сиденье. Он не просил об этом. Он чувствовал себя здесь запертым среди запахов кожи сигарного дыма и… гардений?
Он нажал кнопку, опуская окно, чтобы холодный воздух бил ему в щеки.
– Вам не холодно, сэр? – спросил шофер, когда они отворачивали от поребрика, маневрируя между такси и тележками.
– Нет. Сегодня утром мне нужен свежий воздух. – Стивен уставился в левое окно, мимо которого проплывали развалины. Там же когда-то был ресторан, так ведь, когда он был еще мальчишкой? Один из стандартных ресторанов на краю аэропорта. Разбитые вдребезги стены, отгороженные желтой ленточкой, были грязны; земля вокруг заросла сорняками, пробившимися сквозь ледяное поле битого оконного стекла. А на одной из еще стоящих стен виднелись глубокие борозды, похожие на отпечатки огромных когтей. – Что, здесь что-то сносят? – спросил Стивен, чтобы отвлечься.
– Да, сэр, они наконец начали здесь прибираться. Говорят, что в следующем месяце начнут отстраивать заново, – сказал шофер. – Так я слышал. Девять лет стояло в таком виде. Эти демоны – всякие психи – так разгромили аэропорт, что ушло немало времени, чтобы все восстановить. Он начал работать в полную силу всего какой-то год назад.
Мимо проехал трамвай, полный пассажиров – коробка на колесах, полная призраков, так ему показалось. Он содрогнулся, вспомнив море энергии, гору, которая стояла на собственной вершине, лицо.
Боже мой, где же я был?
Ему хотелось зарыдать. Ему казалось, что он вновь видит это ужасное, это испуганное лицо с пустыми глазами, глядящее на него. Эти рассыпанные шестеренки, похожие на пропеллеры и не похожие на пропеллеры, висящие в небесах. И это лицо – обтрепанная, потертая версия его собственной души.
Он всхлипнул. Шофер взглянул на него в зеркальце заднего вида, и Стивен попытался превратить всхлип в кашель.
Он заметил полочку с миниатюрными бутылочками и стаканами, располагавшуюся под окном, которое отделяло его от шофера.
– Бронхит. Как вы думаете, ничего, если я немного выпью из этого бара? То есть – я понимаю, конечно, рановато, но это облегчает этот, э-э… кашель.
– Здесь все в вашем распоряжении, сэр.
Стивен открыл бутылочку с виски, затем другую и смешал себе двойной в маленьком коньячном бокале. Он выпил половину бокала одним глотком, с благодарностью чувствуя такое знакомое, земное действие напитка. Какая-то часть томительной призрачности отступила от него.
Он принялся обдумывать перспективы получения другой работы. Он мог бы найти что-нибудь. Девять лет назад умерло множество людей. Сейчас было не так уж много квалифицированных работников. Скорее всего вступительные тесты будут гораздо проще, чем были у него в «Западном Ветре». Или, может быть, он сможет собрать немного инвестиционных денег и вернуться в онлайновый бизнес. Большинство его контактов еще сохранилось.
Дикинхэм воззрился на него и сказал лишь «Угу», когда поймал Стивена на выходе с саквояжем в руке, и Стивен сказал ему, что увольняется.
Психономика? Действительно ли этот процесс спроецировал его прочь из тела? Это было просто какое-нибудь гипнотическое состояние, говорил он себе. Видение в состоянии транса. Какое-нибудь тренировочное оборудование, усиленное его собственным нездоровым воображением.
Или это было реально. В конце концов, те опыты, что он пережил мальчишкой, теперь казались ему реальными.
Но это не имело значения. В любом случае он не собирался возвращаться туда.
Они выехали на автостраду, но не проехали и мили в направлении города, когда лимузин свернул на боковую дорогу, которой он не знал.
– Срезаем дорогу, что ли? – спросил Стивен. Водитель покачал головой:
– Нет, больница прямо здесь. Ее недавно построили, рядом с аэропортом.
– Больница?
Они въехали на парковочную площадку и подъехали к дверям приемной неотложной помощи очень современной больницы – это было большое здание с волнистыми изгибами тонированных окон, здесь и там пучками зелени торчали балконы с маленькими цветниками. Утреннее солнце багровело на вымытых дождем поверхностях, напомнив Стивену мушиные крылья.
Уиндерсон был здесь, он стоял под табличкой «Неотложная помощь» в длинном пальто с расстегнутыми пуговицами. Позади Уиндерсона стоял здоровенный негр с вьющимися, зализанными назад черными волосами, в черных очках и в черном костюме с галстуком. На его голове были наушники радиотелефона, руки сложены на груди. «Телохранитель», – подумал Стивен. Может быть, он был новозеландцем.
Но может быть, это был не телохранитель – может быть, это был просто какой-то парень, зачем-нибудь околачивающийся здесь, а Уиндерсона на самом деле здесь не было – физически. Может быть, это была голограмма.
Но генеральный директор самолично открыл дверцу лимузина и, наклонившись, тихо заговорил со Стивеном, который поспешил спрятать стакан с виски.
– Она на шестом этаже, Стивен. Через эту дверь будет быстрее. Меня там уже знают.
– Кто на шестом этаже?
– Да Жонкиль же! Ее госпитализировали только вчера. Разве тебе никто не сказал?
Ашгабат
Сержант отнял у них тридцать пять минут. Они ждали с Айрой в провонявшей потом маленькой проходной, у дверей во внешний мир, и Мелисса чуть не вопила от напряжения, уверенная, что в любую минуту те, кто заточил Аиру, могут заметить, что его нет. Она молилась о том, чтобы они тоже пошли обедать.
Арахе удалось каким-то образом немного успокоить Аиру. Тот соскользнул в полубессознательное состояние и теперь лежал, слегка раскачиваясь из стороны в сторону на носилках, беззвучно шевеля губами.
Затем охранник в униформе, с рябым лицом и безвольным ртом жестом приказал им отойти от двери. Они прошли вслед за ним к будке КПП.
В будке у выхода из здания ГБ сидели двое охранников. Они лишь мельком взглянули на Мелиссу в чадре, с ног до головы одетую как правоверная мусульманка; но внимательно посмотрели на Аиру, а затем в течение долгих мгновений, вполголоса переговариваясь, разглядывали Ньерцу – в туркменской госбезопасности было не так уж много негров, и еще меньше таких, кому приходилось нагибаться, чтобы пройти в дверной проем.
Мелисса и остальные заранее договорились о том, что будут говорить, и Мелисса знала, что именно говорит охранникам Араха, обильно сопровождая рассказ иронической жестикуляцией: что Ньерца – консультант органов госбезопасности из Нигерии, где вот этот американец, лежащий на носилках, сотрудничал с экологическими террористами. Они взяли туркменского солдата, чтобы помочь нести носилки, но этот глупец куда-то пропал, бездельничает где-то, и поэтому высокопоставленное лицо согласилось понести за один конец. Можете себе представить? Они, конечно, доложат куда надо об этом бездельнике – некоем Аму.
Охранники загоготали – каждый из них знал по меньшей мере одного Аму. Сержант еще раз начал рассматривать их документы.
«У нас есть шанс», – подумала Мелисса. Бумаги на перевод заключенного были по крайней мере настоящими, они были получены через знакомого Арахи в правительстве – полностью настоящими, разве что подпись офицера, давшего разрешение, была подделана. И не было ничего необычного в переводе заключенных в психбольницу, чтобы держать их там до тех пор, пока в них снова не появится надобность.
Сердце Мелиссы колотилось, ее страх еще больше увеличился, когда она поняла, что думает, не совершает ли преступление против человечества, рискуя собой, членами Круга Осознающих, которые встречались слишком редко и имели слишком большое значение, – лишь для того, чтобы освободить своего мужа. Это было эгоистично. И если их схватят, Маркус останется один среди незнакомых людей в незнакомой стране.
Но с другой стороны, Маркус не был Маркусом, Она подавила эту мысль, потому что вместе со всем остальным это было слишком большим грузом для нее.
Когда они закончат наконец проверять их документы?
Затем сержант пожал плечами и сказал что-то на своем языке. Он нажал на кнопку. Дверь прожужжала, что значило, что она больше не заперта. Ньерца протолкался сквозь нее, стараясь не спешить, они с Арахой вынесли носилки.
Их партнеры – двое высоких людей в тюрбанах и длинных пальто – ждали в грузовике снаружи, Маркус был с ними. Это были суфийские дервиши, которые иногда работали с Арахой. Они были храбрыми людьми, однако оба отказались входить в здание, так что Ньерца был вынужден сам стать носильщиком.
Маркус поднял глаза на Мелиссу, когда она забралась в кузов грузовика. Прежде, до Старого Храма, он кинулся бы в ее объятия, видя, что мама вернулась, избежав опасности. Но теперь он лишь ободряюще улыбнулся.
Партнеры передали им ключи от грузовика, пожелали всего хорошего и поспешили удалиться, нырнув в боковую улочку.
До иранской границы ехать было совсем недалеко, но там они остановились. На КПП было четверо охранников, они сидели в будке со стеклянными стенами возле перегораживающих шоссе ворот, кидая странного вида кости. Двое из них, ворча, оторвались от игры и заставили Мелиссу, Ньерцу и Араху выйти из грузовика и стоять под холодной моросью, пока они рассматривали сидящего в кузове Маркуса и Аиру, в беспамятстве что-то бессвязно бормотавшего. И здесь большинство стражников разглядывало в основном Ньерцу; но толстый лейтенант в тюрбане и униформе, потягивая себя за кончик остроконечной бородки, обратил больше внимания на Мелиссу. Его глазки в тяжелых складках лица были настолько маленькими, что она едва могла их рассмотреть.
– Что-то ты очень уж смело смотришь, – сказал он по-английски. Она опустила глаза, и он фыркнул. – Она американка или англичанка, – коротко сказал он Арахе. – Вы все будете арестованы, с вашего позволения.
– Какое уж тут может быть позволение, – мягко отвечал Араха. – У меня есть одна вещь, она висит у меня на шее, которую я хотел бы показать тебе. Возможно, она изменит твою точку зрения… возможно, она тронет твое сердце. – Он добавил что-то еще по-тюркски.
Мелисса была в отчаянии. Она знала, что на шее, на ремешке, он носил серебряный девятиконечный геометрический символ с наложенным поверх него крестом, а на каждом конце креста были исламские звезда и полумесяц. Обычный эзотерический медальон, представлявший его синкретическую секту. Неужели он действительно думал, что этот человек откликнется? Или, может быть, Араха предполагал, что этот человек был дервишем, членом его ордена?
«Только не этот человек», – думала она. От него исходили волны похоти, жадности и самодовольства.
Араха вытащил из-за ворота медальон и маленький кожаный мешочек, тоже на ремешке. Открыв мешочек, он достал пачку свернутых трубочкой банкнот. Перед ней мелькнула одна из красочных новых американских двадцатидолларовых банкнот – красно-бело-синяя с зеленой каймой.
Араха прошептал что-то, как казалось, по-турецки; видимо: «Сколько ты хочешь?»
Охранник фыркнул и засмеялся, и ответил что-то, что несомненно означало: «Конечно, все, а ты как думал!»
Араха казался (вполне убедительно) разгневанным, он издал несколько протестующих возгласов; потом кивнул, соглашаясь. Словно внезапно поняв, что этот незнакомец с вислыми белыми усами – его старинный друг, толстый лейтенант распростер руки, чтобы обнять Араху. Приблизившись вплотную, он выхватил деньги отработанным взмахом руки, словно енот, удящий рыбу. Его брюхо скрыло этот обмен от других охранников. Деньги исчезли в недрах его униформы. Лейтенант махнул капралу, который переключил рубильник, и ворота со скрипом распахнулись перед ними.
Почти пьяная от облегчения, Мелисса забралась в кузов грузовика и уселась рядом с Айрой и Маркусом. Машина прокатилась сквозь ворота и въехала в Иран.
Позже, когда они подъезжали к маленькой взлетной полосе, где их ждал самолет, Мелисса спросила Араху, сколько денег он отдал пограничнику – надеясь, что сможет как-то возместить ему сумму. Он засмеялся.
– Не так уж много. Двадцатка была сверху, а все остальные по доллару. Он не стал долго рассматривать. Большая часть моих денег у меня в ботинке. Я всегда держал доллары наготове для этого дня.
Юг Сан-Франциско
Телохранитель, стоявший позади Стивена, громко дышал через рот, словно страдал астмой. Этот звук заполнял пространство лифта, в котором они поднимались к комнате Жонкиль. Уиндерсон хмурился на безупречно чистый пол лифта, заложив руки в карманы свободного пальто.
– Они называют это раком, опухолью. Я же лично называю это атакой. То есть это, конечно, рак, но…
– Атакой? – переспросил ошеломленный Стивен хриплым голосом. – Вы имеете в виду – что-то вроде рецидива? Она уже болела раньше?
– А? Нет, не болела. Нет, это была атака… я объясню позже. Наш этаж. Я распорядился, чтобы для нее приготовили комнату в нашем главном здании, такой же личный хоспис, как у Джорджа, с собственными докторами. Но все это случилось очень неожиданно, так что на данный момент…
Стивен прошел вслед за Уиндерсоном через холл. Сколько же людей «Западного Ветра» было рассовано по секретным маленьким хосписам? И почему?
Комната, в которую поместили Жонкиль, как бы там ни было, была лучшей в больнице: просторной и светлой, заваленной букетами цветов и нетронутыми корзинками с фруктами, завернутыми в прозрачный инимикален. Это был почти гостиничный номер, с видом на автостраду и залив Сан-Франциско за ней. В ногах больничной кровати Жонкиль располагался развлекательный центр, телевизор с большим экраном был включен, но без звука, сардонический ведущий дневного ток-шоу дико махал руками на аплодирующую аудиторию с раскрашенными лицами.
Телохранитель остался у дверей наблюдать за холлом, а Стивен с Уиндерсоном подошли к постели Жонкиль.
Она задумчиво смотрела в окно – на залив и огромное грузовое судно с палубами, заставленными соединенными вместе металлическими контейнерами, тихо сплавляющееся к Окленду.
– Этот корабль, – сказала она слабым голосом, – он похож на небоскреб, лежащий на боку… Он такой большой. Я никогда раньше не думала о том, какие корабли большие. Забавно, какие вещи начинаешь замечать, когда… когда ты больна. – Она нажала кнопку, приподняв изголовье своей кровати так, что оказалась почти сидящей. На ней была шелковистая голубая ночная сорочка с глубоким вырезом; ее кожа была очень бледной, шары ее грудей в вырезе сорочки были словно две луны. Ее голубые глаза потеряли часть своего блеска, вокруг них были темные пятна; на губах проступала легчайшая синеватая тень цианоза.
Она встретила Стивена и своего дядю решительной улыбкой. Ее длинные волосы, в этом освещении выглядевшие более рыжими, чем обычно, были распластаны по роскошной шелковой подушке, словно их укладывал для съемки фотограф.
– Привет, – начал Стивен, не вполне уверенный, чего от него ожидали. – Ты… э-э… наверное, глупо говорить, что ты хорошо выглядишь, потому что, разумеется, вряд ли ты хорошо себя чувствуешь. Все это произошло так быстро. Всего лишь день-два назад, э-э… ты выглядела здоровой.
– Именно, – горько произнес Уиндерсон, медленно меряя шагами пространство комнаты. – Она и была здоровой. – Он сделал несколько шагов, взял пачку журналов с кофейного столика, стоявшего у дивана, положил обратно, взял вместо них какую-то безделушку и продолжал говорить, не глядя на нее: – Понимаешь, дело в том, что наши враги атаковали ее. Это единственная причина, по которой нечто столь серьезное могло приключиться так внезапно с человеком, находящемся в таком хорошем состоянии.
– Но мы этого не знаем, дядя Дейл, – возразила Жонкиль упавшим голосом. – Доктор сказал, что иногда так бывает.
«Так вот оно что», – подумал Стивен.
Так вот почему она плакала тогда; вот почему о ней не было ни слуху ни духу. Почти сразу же после этого она попала в больницу.
– Вы все говорите, что ее «атаковали», – сказал Стивен. – Вы имеете в виду, что ее отравили или что-то в этом роде?
– Что-то в этом роде, – буркнул Уиндерсон. Потом взглянул на Стивена в упор. – Ее отравили психически. Я думаю, что она была психически атакована. Как видишь, не мы одни владеем психономикой. Существуют и другие, использующие ее, – наши конкуренты. Дурные, извращенные, беспринципные люди. О, ты-то вне всякой опасности. Такие люди, как ты, с природными способностями, вы защищены. Вы все равно что имеете психический иммунитет. А вот Жонкиль… – Он тряхнул головой.
У Стивена кружилась голова. «Все эти разговоры об атаках, о врагах – это наверняка брехня. Это звучит как полная брехня.
Но что если нет? Тогда я мог бы…»
Жонкиль в некотором смысле закончила его мысль.
– Если это верно – то, что говорит дядя Дейл… – Она подняла на него глаза, блестящие от непролитых слез. -… тогда ты мог бы помочь мне. Но дядя Дейл сказал, что ты уходишь? Увольняешься? То есть – это ведь не из-за меня, правда же? Не из-за того, что я не связалась с тобой после того, как мы…
– Нет! – Стивен сглотнул. Ему отчаянно хотелось выпить еще. – Это просто… может быть, у меня действительно есть способности… в определенных условиях я могу, э-э… ну, делать то, что я сделал. Но это еще не значит, что это то, что я хочу делать. То есть если взять дубовый пример – вот если бы у меня был талант к борьбе сумо, это не обязательно значит, что я хочу провести остаток своих дней, швыряя потных людей на маты. Возможно, у меня это неплохо получается, но, мне кажется, я не создан для этого.
– Стивен, – сказал Уиндерсон, с изумленным недоверием глядя на него, – ты что, еще не понял? У тебя получилось! Это был потрясающий успех! Ни у кого другого не получалось так хорошо! Тот человек, на которого ты был послан повлиять, сделал в точности то, что от него ожидалось – буквально через несколько минут! Он полностью переменил свою первоначальную установку! Это не может быть совпадением.
Стивен перевел взгляд с Уиндерсона на Жонкиль.
– Ты знаешь обо всем этом?
Она медленно кивнула, выглядя немного озадаченной.
– Д-да-а… Немного. Достаточно. Это все равно что реклама – или умение торговать. Только психическое. Психическое влияние на экономику. – Она вздрогнула и нажала кнопку, вызывая сиделку. – Мне нужно принять морфий.
– Мальчик мой, – продолжал Уиндерсон приглушенным тоном, держа руку на Стивеновом плече, – ты преуспел – и это значило для нас так много! Мы искали человека, владеющего даром, способностью преуспеть в этом в течение долгого, долгого времени. В последний раз – теперь, когда у тебя получилось. Но есть нечто гораздо более значительное, что ты должен для нас сделать. Нечто, что изменит весь мир и спасет жизнь Жонкиль.
В комнату вошел молодой медбрат, стриженный ежиком.
– Чем могу помочь, мисс? – спросил он.
– Мне нужно еще лекарство – у меня боли.
– Да, конечно, я… я сейчас принесу его. То есть я сейчас схожу за доктором, и он… сделает это.
Он поспешил прочь, покосившись на телохранителя. С этим парнем было что-то не так. Стивен покачал головой.
Потом Жонкиль взяла его за руку, и это прикосновение пронзило его электрическим шоком до самого паха.
– Стивен… я не знаю, действительно ли меня атаковали, но знаю, что есть одна вещь, которую ты можешь сделать, чтобы помочь мне.
– Я… мне хотелось бы. Разумеется. Только я не вижу, что могу здесь сделать.
– Ты можешь войти туда, в невидимый мир… найти нужное место в спиритуальной экологии.
– Спиритуальной экологии?
– Это такой технический термин, – поспешно вмешался Уиндерсон, метнув в нее взгляд. – Из психономики.
Жонкиль облизнула губы и продолжала:
– Мне нужна твоя помощь – в том мире. Есть такая вещь, которая называется Черная Жемчужина…
– Черная Жемчужина?
– Я понимаю, что это звучит странно… но эта вещь – этот предмет – это нечто вроде зеркала, которое может показать мне, как стать здоровой. И для того чтобы добраться до него, необходимо войти туда. У тебя есть дар, способный вести тебя. У нас нет больше никого, кто бы обладал достаточной способностью. Ты наш ретривер.
– Но ведь… тот мир, реален он или нет – это ведь все в уме. Оттуда нельзя ничего принести. Объекты там не существуют таким же образом, как здесь, насколько я могу судить.
Уиндерсон кивнул.
– Верно, но здесь эта вещь не будет объектом. Не в обычном смысле. Тем не менее ты можешь сделать так, чтобы она появилась здесь.
Стивен уставился в окно. За окном было все то же грузовое судно, оно все так же медленно ползло по поверхности залива. Оно было сделано из металла, и оно было реально. За окном был залив Сан-Франциско. Он был холодным, и в нем можно было утонуть. Все это было реальным.
– Я… не уверен, смогу ли сохранить здравый рассудок, если пойду туда еще раз.
Она стиснула его руку и притянула его ближе к себе; ее губы раскрылись, и она подняла взгляд, глядя прямо ему в глаза. Она смотрела на него таким образом с минуту, ее дыхание было немного, почти неприметно, затрудненным. Потом, опустив тяжелые веки, она сказала:
– Ты сильный, ты сильнее, чем сам себе кажешься. Я чувствую это. Я почувствовала это в тот самый момент, когда мы впервые встретились. – Она смущенно отвела взгляд.
– Есть некоторые вещи, которые дядям не положено слушать, – сказал Уиндерсон. – Может быть, мне…
– Нет-нет, все в порядке, – сказала Жонкиль. – Все равно через несколько секунд здесь будет доктор. Мне надо отдохнуть. Я не знаю, сколько мне осталось, Стивен.
Стивен вспомнил путешествие сквозь телескоп, сквозь многоцветное море. Он содрогнулся, вновь почувствовав ужас падения в живой лабиринт, кишащий демонами, как рана червями.
Но Жонкиль умирала, и они говорили, что есть способ спасти ее. Это был его шанс показать себя героем, как Горацио Хорнблоуэр. Пуститься плыть к неизведанным мирам и вернуться с призом. Он, в конце концов, любит ее!
Разве не так?
Он подумал о том, где сейчас Глинет. Внезапно он понял, что хотел бы посоветоваться с ней обо всем этом.
– Нам нужно твое решение сейчас, Стивен, – произнес Уиндерсон мягко, но настойчиво.
