Вальтер Скотт
Айвенго
– Стало быть, ты тот самый человек, кого мы звали Дик Самострел? – сказал Исаак. – Мне и то казалось, будто твой голос мне знаком.
– Да, я Дик Самострел, – отвечал главарь, – а также Локсли.
– Только ты ошибаешься, мой добрый Дик Самострел, касательно этого самого сводчатого подвала. Бог свидетель, что там ничего нет, кроме кое-какого товара, с которым я охотно поделюсь с тобой, а именно: сто ярдов зеленого линкольнского сукна на камзолы твоим молодцам, сотня досок испанского тисового дерева, годного на изготовление луков, и сто концов шелковой тетивы, ровной, круглой… Вот это все я пришлю тебе, честный Дик, за твое доброе ко мне расположение… Только, уж пожалуйста, мой добрый Дик, помолчим насчет сводчатого подвала.
– Будь спокоен, буду молчать, как сурок. И поверь, что я искренне печалюсь о судьбе твоей дочери. Но помочь делу не могу. В открытом поле мои стрелы бессильны против копий храмовника: он мигом сотрет меня в порошок. Если бы я знал, что с Буагильбером была Ревекка, я бы попытался тогда ее освободить. А теперь одно средство: действуй хитростью. Ну, хочешь, я за тебя войду в сделку с приором?
– С благословения бога, Дик, делай как знаешь, только помоги мне выручить мое родное детище!
– Только не ввязывайся не вовремя со своими расчетами, – сказал разбойник, – тогда я сговорюсь с аббатом.
Локсли пошел к Эймеру, Исаак последовал за ним как тень.
– Приор Эймер, – сказал Локсли, – прошу тебя, подойди ко мне сюда, под дерево; говорят, будто ты больше любишь доброе вино и приятное женское общество, чем это подобает твоему званию, сэр аббат. Но до этого мне нет дела. Еще говорят, что ты любишь породистых собак и резвых лошадей, и легко может статься, что, имея пристрастие к вещам, которые обходятся дорого, ты не откажешься и от мешка с золотом. Но я никогда не слышал, чтобы ты любил насилие и жестокость. Ну так вот: Исаак не прочь доставить тебе кошелек с сотней марок серебра на твои удовольствия и прихоти, если ты уговоришь своего приятеля храмовника, чтобы он отпустил на свободу дочь Исаака.
– И возвратил бы ее честно и без обиды, как взял от меня, иначе я не плательщик, – сказал еврей.
– Молчи, Исаак, – остановил его разбойник, – не то я не стану вмешиваться. Что вы скажете на мое предложение, приор Эймер?
– Это дело довольно сложное, – отвечал приор. – С одной стороны, это доброе дело, а с другой – оно на пользу еврею и потому противно моей совести. Впрочем, если еврей пожертвует сверх того что-нибудь на церковные нужды, например на пристройку общей спальни для братии, я, пожалуй, возьму грех на душу и помогу ему выручить его дочь.
– Мы не станем спорить с вами из-за каких-нибудь двадцати марок серебра на спальню – помолчи, Исаак! – или из-за пары серебряных подсвечников для алтаря, – сказал главарь.
– Как же так, мой добрый Дик Самострел… – попробовал опять вмешаться Исаак.
– Добрый… кой черт, добрый! – перебил его Локсли, теряя всякое терпение. – Если ты будешь ставить свою мерзкую наживу на одну доску с жизнью и честью своей дочери, ей-богу, я сделаю тебя нищим не позже как через три дня.
Исаак съежился и замолчал.
– А кто поручится мне за исполнение этих обещаний? – спросил приор.
– Когда Исаак воротится домой, добившись успеха благодаря вашему посредничеству, – отвечал главарь, – клянусь святым Губертом, я уж прослежу, чтобы он честно расплатился с вами звонкой монетой. Не то я расправлюсь с ним таким манером, что он скорее согласится заплатить в двадцать раз больше.
– Ну хорошо, Исаак, – сказал Эймер, – давай сюда свои письменные принадлежности. А впрочем, нет. Я скорее останусь целые сутки без пищи, чем возьму в руки твое перо. Однако где же мне взять другое?
– Если ваше преподобие не побрезгает воспользоваться чернильницей еврея, перо я вам сейчас достану, – предложил Локсли.
Он натянул лук и выстрелил в дикого гуся, летевшего в вышине над их головами впереди целой стаи, которая направлялась к уединенным болотам далекого Холдернесса. Слегка взмахивая крыльями, птица, пронзенная стрелой, упала на землю.
– Смотри-ка, приор, – сказал Локсли, – тут вам такое множество гусиных перьев, что всему аббатству в Жорво на сто лет хватит, благо ваши монахи не ведут летописей.
Приор уселся и не спеша сочинил послание к Бриану де Буагильберу. Потом тщательно запечатал письмо и вручил его еврею, говоря:
– Это будет тебе охранной грамотой и поможет не только найти доступ в прецепторию Темплстоу, но и добиться освобождения дочери. Только смотри предложи хороший выкуп за нее, потому что, поверь мне, добрый рыцарь Буагильбер принадлежит к числу тех людей, которые ничего не делают даром.
– Теперь, приор, – сказал главарь, – я не стану задерживать тебя. Напиши только расписку Исааку на те шестьсот крон, которые назначены за твой выкуп. Я сам получу их с него, но если я услышу, что ты вздумаешь торговаться с ним или оттягивать уплату, клянусь пресвятой Марией, я сожгу твое аббатство с тобой вместе, хотя бы мне пришлось за это быть повешенным десятью годами раньше, чем следует.
Приор менее охотно принялся писать расписку, но все-таки написал, что взятые взаимообразно у Исаака из Йорка шестьсот крон он обязуется возвратить ему в такой-то срок честно и непременно.
– А теперь, – сказал приор Эймер, – я попрошу возвратить мне мулов и лошадей, отпустить на свободу сопровождавших меня преподобных отцов, а также выдать мне обратно драгоценные перстни, бриллианты, равно как и дорогое платье, отобранное у меня.
– Что касается ваших монахов, сэр приор, – сказал Локсли, – мы их, конечно, тотчас отпустим, потому что было бы несправедливо их задерживать. Лошадей и мулов также отдадут вам, дадим и немного денег, чтобы вы могли благополучно доехать до Йорка. Было бы жестоко лишать вас средств для этого путешествия. Но что до перстней, цепочек, запонок и прочего, вы должны понять, что мы народ совестливый и не решимся подвергать ваше преподобие искушению праздного тщеславия. Ведь вы давали обет отказаться от мирской суеты и от всех мирских соблазнов, так зачем же мы будем искушать вас, возвращая вам перстни, цепочки и иные светские украшения?
– Подумайте хорошенько, господа, над тем, что вы делаете! – сказал приор. – Ведь это значит налагать руку на церковное имущество. Эти предметы inter res sacras,[32] и я не знаю, какие бедствия могут вас постигнуть за то, что вы, миряне, прикасаетесь к ним своими руками.
– Об этом я позабочусь, ваше преподобие, – вмешался отшельник из Копменхерста, – я сам буду носить эти вещи.
– Друг или брат мой, – сказал приор в ответ на такое неожиданное разрешение своих сомнений, – если ты действительно принадлежишь к духовному сословию, прошу тебя серьезно подумать об ответственности, какую ты понесешь перед своим епархиальным начальством за участие в событиях нынешнего дня.
– Э, друг приор, – возразил отшельник, – надо тебе знать, что я принадлежу к очень маленькой епархии. В ней я сам себе начальник и не боюсь ни епископа Йоркского, ни аббатов, ни приора из Жорво.
– Стало быть, ты не настоящий священник, – сказал приор, – а просто один из тех самозванцев, которые беззаконно присваивают себе священное звание, кощунствуют над богослужением и подвергают опасности души тех, кто получает от них наставления: lapides pro pane condonantes iis, то есть камни им дают вместо хлеба, как говорится в Писании.
– Да у меня, – сказал отшельник, – башка лопнула бы от всей этой латыни, если бы ее помнить, а потому она помаленьку и вылетела из моих мозгов. Что же касается того, чтобы избавить свет от тщеславия и франтовства таких попов, как ты, отобрав у них перстеньки и прочую нарядную дребедень, так я нахожу, что это вполне законное и похвальное дело.
– А я нахожу, что ты наглый самозванец! – воскликнул приор вне себя от гнева. – Отлучаю тебя от церкви!
– Сам ты вор и еретик! – заорал отшельник, также взбешенный. – Я не намерен переносить твои оскорбления, да еще в присутствии моих прихожан! Как не стыдно тебе порочить меня, своего собрата? Ossa ejus perfringam – я тебе все кости переломаю, как сказано в Вульгате.
– Ого! – воскликнул Локсли. – Вот до чего договорились преподобные отцы. Ну, монах, перестань. А ты, приор, сам знаешь, что не все свои грехи замолил перед богом, так не приставай больше к нашему отшельнику. Слушай, отшельник, отпусти с миром преподобного аббата – ведь он уже заплатил выкуп.
Йомены кое-как разняли разъяренных монахов, которые продолжали перебраниваться на плохом латинском языке. Приор выражался более гладко и свободно, но отшельник превосходил его силой и выразительностью своей речи. Наконец приор опомнился и сообразил, что роняет свое достоинство, вступая в споры с разбойничьим капелланом. Он позвал своих спутников, и они вместе отправились в дорогу, безо всякой пышности, но более сообразно апостольскому званию, чем при начале своего путешествия.
Локсли оставалось получить у еврея какое-нибудь обязательство в том, что он уплатит выкуп за себя и за приора. Исаак выдал за своей подписью вексель в тысячу сто крон на имя одного из своих собратий в Йорке, прося, кроме того, передать ему некоторые товары, тут же в точности обозначенные.
– Ключ от моих складов находится у брата моего Шебы, – проговорил он с глубоким вздохом.
– И от сводчатого подвала также? – шепнул ему Локсли.
– Нет, нет… Боже сохрани! – сказал Исаак. – Недобрый тот час, когда кто-либо проникнет в эту тайну!
– Со мной ты ничем не рискуешь, – сказал разбойник, – лишь бы по твоему документу можно было действительно получить обозначенную в нем сумму. Да что ты, Исаак, окаменел, что ли? Или совсем одурел? Неужели из-за потери тысячи крон ты позабыл об опасном положении своей дочери?
Еврей вскочил на ноги.
– Нет, Дик, нет… Сейчас я пойду! Ну, прощай, Дик, – сказал он затем. – Не могу назвать тебя добрым, но не смею, да и не хочу считать злым.
На прощание предводитель разбойников еще раз посоветовал Исааку:
– Не скупись на щедрые предложения, Исаак, не жалей своей мошны ради спасения дочери. Поверь, если и в этом деле станешь беречь золото, потом оно отзовется тебе такой мукой, что легче было бы, если бы тебе его влили в глотку расплавленным.
Исаак с глубоким стоном согласился с этим.
Он отправился в путь в сопровождении двух рослых лесников, которые взялись проводить его через лес и в то же время служить ему охраной.
Черный Рыцарь, все время с величайшим интересом следивший за всем, что тут происходило, в свою очередь начал прощаться с разбойниками. Он не мог не выразить своего удивления по поводу того порядка, какой он видел в среде людей, стоящих вне закона.
– Да, сэр рыцарь, – отвечал йомен, – случается, что и плохое дерево дает добрые плоды, а плохие времена порождают не одно лишь зло. В числе людей, оказавшихся вне закона, без сомнения, есть такие, которые пользуются своими вольностями с умеренностью, а иные, быть может, даже жалеют, что обстоятельства принудили их приняться за такое ремесло.
– И, по всей вероятности, – спросил рыцарь, – я теперь беседую с одним из их числа?
– Сэр рыцарь, – ответил разбойник, – у каждого из нас свой секрет. Предоставляю вам судить обо мне как вам угодно. Я сам имею на ваш счет кое-какие догадки, но очень возможно, что ни вы, ни я не попадаем в цель. Но так как я не прошу вас открыть мне вашу тайну, не обижайтесь, коли и я вам своей не открою.
– Прости меня, отважный йомен, – сказал рыцарь, – твой упрек справедлив. Но может случиться, что мы еще встретимся и тогда не станем друг от друга скрываться. А теперь, надеюсь, мы расстанемся друзьями?
– Вот вам моя рука в знак дружбы, – сказал Локсли, – и я смело могу сказать, что это рука честного англичанина, хотя сейчас я и разбойник.
– А вот тебе моя рука, – сказал рыцарь, – и знай, что я почитаю за честь пожать твою руку. Ибо кто творит добро, имея неограниченную возможность делать зло, тот достоин похвалы не только за содеянное добро, но и за все то зло, которого он не делает. До свидания, храбрый разбойник!
Так расстались эти славные боевые товарищи. Рыцарь Висячего Замка сел на своего крепкого боевого коня и поехал через лес.
Глава XXXIV
Король Иоанн
Мой друг, послушай, что тебе скажу я:
Он, как змея, мне преграждает путь.
Куда я ни ступлю – повсюду он.
Я выразился, кажется, понятно?
«Король Иоанн»
Принц Джон давал в Йоркском замке большой пир и пригласил на него тех дворян и церковников, с помощью которых надеялся завладеть престолом своего брата. Вальдемар Фиц-Урс, его хитрый и ловкий пособник, тайно орудовал среди собравшихся, стараясь поднять их на открытое выступление. Но дело задерживалось из-за отсутствия нескольких главных заговорщиков. Для успешного выполнения такого замысла нельзя было обойтись без суровой настойчивости и отчаянной храбрости барона Фрон де Бефа, без отваги и задора Мориса де Браси, без боевой опытности Бриана де Буагильбера. Принц Джон и его любимый советник втайне проклинали их безрассудное поведение, но не решались действовать без них. Еврей Исаак также куда-то скрылся, а с ним исчезла и надежда на порядочную сумму денег, которую принц хотел занять у местных евреев через его посредство. В такую критическую минуту недостаток в денежных средствах мог оказаться гибельным.
Поутру на другой день после падения замка Торкилстон в городе Йорке распространился слух, будто де Браси, Буагильбер и союзник их Фрон де Беф взяты в плен или убиты. Фиц-Урс сам сообщил принцу об этом слухе, прибавив, что считает его очень правдоподобным, так как у рыцарей был совсем небольшой отряд, с которым они собиралась напасть на Седрика и его спутников.
В другое время принц счел бы подобное насилие очень забавным, но на этот раз такой поступок задерживал выполнение его собственных замыслов, а потому он стал порицать его участников. Он горячо толковал о соблюдении законов, о нарушении порядка и неприкосновенности частной собственности, словно его устами говорил сам король Альфред.
– Своевольные грабители! – кричал принц. – Если я когда-нибудь стану английским королем, я буду вешать таких ослушников на подъемных мостах их собственных замков!
– Но для того чтобы сделаться английским королем, – хладнокровно сказал присяжный советчик принца, – необходимо, чтобы ваша светлость не только терпеливо переносили своеволие этих грабителей, но и оказывали бы им покровительство, несмотря на то что они то и дело нарушают законы, которые вы намерены охранять с таким похвальным усердием. Нечего сказать, велика была бы для нас выгода, если бы неотесанные саксы осуществили намерения вашей светлости и превратили подъемные мосты феодальных замков в виселицы. А этот Седрик как раз такой человек, которому подобные мысли могут прийти в голову. Вашей светлости хорошо известно, что нам было бы опасно начать выступление, не имея в своих рядах барона Фрон де Бефа, де Браси и храмовника, а с другой стороны, мы зашли слишком далеко, чтобы отступать.
Принц Джон с раздражением хлопнул себя ладонью по лбу и начал крупными шагами расхаживать по комнате.
– Подлецы, – сказал он, – предатели! Покинули меня в такую важную минуту!
– Скорее можно их назвать повесами, – сказал Вальдемар, – потому что они занимаются пустяками вместо серьезного дела.
– Что же делать? – спросил принц, останавливаясь перед Вальдемаром.
– Все необходимые распоряжения мною уже сделаны, – отвечал Фиц-Урс. – Я не пришел бы к вашей светлости говорить о такой неудаче, если бы не сделал до этого все, что было в моих силах, чтобы помочь делу.
– Ты всегда был моим добрым гением, Вальдемар, – сказал принц. – Если у меня всегда будет такой канцлер, мое царствование будет прославлено в летописях этой страны. Ну, как же ты распорядился?
– Я приказал Луи Винкельбранду, старшему помощнику Мориса де Браси, трубить сбор дружины, сесть на коней, развернуть знамя и скакать к замку барона Фрон де Бефа на выручку нашим друзьям.
Принц Джон покраснел, как своенравный и балованный ребенок, вооображающий, что его оскорбляют.
– Клянусь ликом господним, – сказал он, – не слишком ли много ты на себя берешь, Вальдемар Фиц-Урс? Какова дерзость! Велит и в трубы трубить, и знамя распускать, тогда как мы сами здесь присутствуем и никаких приказаний на этот счет не отдавали!
– Простите, ваше высочество, – сказал Фиц-Урс, в душе проклиная пустое тщеславие своего патрона, – но медлить было нельзя – каждая минута дорога, а потому я и признал возможным распорядиться лично в деле, столь важном для преуспеяния вашей светлости.
– Я тебя прощаю, Фиц-Урс, – промолвил принц с важностью. – Доброе намерение искупает твою необдуманную поспешность… Но кого я вижу? Клянусь крестом, это сам де Браси. И в каком странном виде он является перед нами!
И точно, это был де Браси. Его лицо разгорелось от бешеной скачки, шпоры были окровавлены. Все его вооружение носило явные следы недавней упорной битвы: оно было проломлено, измято, во многих местах обагрено кровью, забрызгано грязью, а пыль густым слоем покрывала рыцаря с головы до ног. Отстегнув шлем, он поставил его на стол и с минуту стоял молча, словно не решаясь объявить привезенные вести.
– Де Браси, – спросил принц Джон, – что это значит? Говори, я тебе приказываю. Саксы, что ли, возмутились?
– Говори, де Браси, – сказал Фиц-Урс почти в одно слово с принцем. – Ты всегда был мужественным человеком. Где храмовник? Где Фрон де Беф?
– Храмовник бежал, – ответил де Браси, – а барона Фрон де Бефа вы больше не увидите: он погиб в раскаленной могиле, среди пылающих развалин своего замка. Я один спасся и пришел поведать вам об этом.
– Озноб пробирает от таких вестей, – сказал Вальдемар, – хоть ты и говоришь о пожаре и пламени!
– Худшая весть впереди, – сказал де Браси и, подойдя ближе к принцу, проговорил тихим и выразительным голосом: – Ричард здесь, в Англии. Я его видел и говорил с ним.
Принц Джон побледнел, зашатался и ухватился за спинку дубовой скамьи, чтобы не упасть, как человек, раненный в грудь.
– Ты бредишь, де Браси, – воскликнул Фиц-Урс, – этого не может быть!
– Это чистейшая правда, – сказал де Браси. – Я был его пленником, он говорил со мной.
– Ты говорил с Ричардом Плантагенетом? – продолжал допрашивать Фиц-Урс.
– Да, с Ричардом Плантагенетом, – отвечал де Браси, – с Ричардом Львиное Сердце, с Ричардом, королем английским.
– И ты был его пленником? – спросил Вальдемар. – Стало быть, он идет во главе сильного войска?
– Нет, он был лишь с горстью вольных йоменов, и они не знают, кто он. Я слышал, как он выражал намерение расстаться с ними. Он присоединился к ним только для того, чтобы помочь им взять замок Торкилстон.
– Так, так, – молвил Фиц-Урс, – в этом виден весь Ричард. Настоящий странствующий рыцарь, всегда готовый на всякие приключения, как какой-нибудь сэр Гай или сэр Бевис, в надежде на свою силу и ловкость. А важные государственные дела между тем запущены, и даже жизнь его в опасности. Что же ты предлагаешь, де Браси?
– Я? Я предлагал Ричарду услуги моей вольной дружины, но он отказался. Отведу своих людей в Гулль, посажу на суда и уеду с ними во Фландрию. В смутные времена военному человеку везде найдется дело. А ты, Вальдемар? Не пора ли тебе отложить политику в сторону, взяться за копье и отправиться вместе со мной?
– Я слишком стар, Морис. К тому же у меня дочь, – отвечал Вальдемар.
– Отдай ее за меня, Фиц-Урс. С помощью меча я сумею доставить ей все, что подобает ее высокому происхождению, – сказал де Браси.
– Нет, – отвечал Фиц-Урс, – я думаю укрыться в здешнем храме святого Петра. Архиепископ – мой названый брат.
Пока они беседовали, принц Джон очнулся от оцепенения, в которое повергла его неожиданная весть. Он внимательно прислушивался к разговору своих сторонников.
«Они от меня отступаются, – думал он. – Рассеялись, как сухие листья при первом порыве ветра. Силы бесовские! Неужели ничего нельзя будет предпринять, когда эти подлецы покинут меня?»
Он помолчал, потом разразился натянутым смехом, придавшим поистине дьявольское выражение его лицу и голосу, прервал их разговор этим смехом.
– Ха-ха-ха, друзья мои! Клянусь ликом святой девы, я считал вас умными людьми и храбрецами. И что же! Вы отказываетесь от богатства, от почестей, от радостей жизни – словом, от всего, что нам сулила благородная затея. Отказываетесь в такую минуту, когда стоит лишь сделать один смелый шаг – и мы одержим победу.
– Не понимаю, на что вы рассчитываете, – сказал де Браси. – Как только разнесется слух, что Ричард воротился, около него мигом соберется целая армия, и тогда нам конец. Я бы вам посоветовал, милорд, бежать во Францию либо искать покровительства королевы-матери.
– Я ни у кого не ищу защиты! – надменно отвечал принц Джон. – Мне стоит сказать одно слово брату, и безопасность моя обеспечена. Но хотя вы оба – и ты, де Браси, и ты, Вальдемар Фиц-Урс, – не задумываясь отступаетесь от меня, мне было бы не очень приятно смотреть, как ваши отрубленные головы торчат над Клиффордскими воротами. Ты, кажется, воображаешь, Вальдемар, что хитрый архиепископ не выдаст тебя даже у алтаря, если такое предательство поможет ему выслужиться перед Ричардом? А ты, де Браси, должно быть, позабыл, что на пути отсюда в Гулль стоит лагерем Роберт Эстотвил и граф Эссекс созвал туда своих приверженцев? Если мы имели причины опасаться этих скопищ еще до возвращения Ричарда, то, как ты полагаешь, чью сторону примут теперь их вожди? Поверь мне, у одного Эстотвила достаточно войска, чтобы потопить тебя со всей вольной дружиной в водах Хамбера.
Фиц-Урс и де Браси в страхе переглянулись.
– Нам остается одно средство, – продолжал принц, и лицо его омрачилось, как темная ночь. – Тот, кого мы страшимся, странствует в одиночку. Надо где-нибудь настигнуть его.
– Я за это не возьмусь, – поспешно отвечал де Браси, – он взял меня в плен и помиловал. Я не согласен повредить хотя бы одно перо на его шлеме.
– Да кто же тебе велит наносить ему вред? – молвил принц Джон с резким смехом. – Ты, пожалуй, еще будешь рассказывать, что я тебя подговариваю его убить. Нет, тюрьма лучше всего. А где он будет заключен, в Австрии или в Англии, не все ли равно? Он очутился в том самом положении, в каком был, когда мы начинали свое предприятие. Ведь мы затеяли все дело в надежде, что Ричард останется в плену в Германии. Известно, что дядя наш, Роберт, жил и умер в замке Кардифф.
– Так-то так, – сказал Вальдемар, – но ваш предок Генрих гораздо крепче сидел на престоле, чем это возможно для вашей светлости. По-моему, самая лучшая тюрьма та, от которой ключ хранится у пономаря; нет лучше подземелья, чем склеп под церковью. Больше мне нечего сказать.
– Тюрьма ли, могила ли – это меня не касается, – сказал де Браси. – Я умываю руки.
– Негодяй! – сказал принц Джон. – Надеюсь, ты не донесешь ему о нашей беседе?
– Я еще никогда не был доносчиком, – надменно сказал де Браси, – и не привык, чтобы меня называли негодяем.
– Полно, полно, сэр рыцарь, – вмешался Вальдемар. – А вы, государь, простите щепетильность доблестного де Браси. Я надеюсь его уговорить.
– Даром потратишь свое красноречие, Фиц-Урс, – возразил де Браси.
– Ну, полно, мой добрый сэр Морис, – продолжал хитрый дипломат. – Не кидайтесь в сторону, точно испуганный конь. Чего вам бояться? Этот Ричард… Не далее как третьего дня твоим самым большим желанием было встретиться с ним лицом к лицу на ратном поле. Я сто раз слышал, как ты мечтал об этом.
– Да, – молвил де Браси, – лицом к лицу в открытом бою. А когда же я говорил, что желал бы напасть на него в глухом лесу?
– Какой же ты рыцарь, если это тебя пугает? – сказал Вальдемар. – Разве Ланселот де Лак и сэр Тристрам стяжали свою славу в сражениях? Они именно тем и прославились, что нападали на богатырей и великанов в глубине диких, неизведанных лесов.
– Да, – сказал де Браси, – только ручаюсь, что ни Тристрам, ни Ланселот не справились бы в рукопашной схватке с Ричардом Плантагенетом. А отправляться вдвоем против одного человека у них было не в обычае.
– Ты с ума сошел, де Браси! – сказал Фиц-Урс. – Ведь ты наемный начальник вольной дружины, за деньги взявшийся служить принцу Джону. Тебе известно, где находится наш враг, и ты колеблешься, тогда как судьба твоего хозяина, участь твоих товарищей, собственная жизнь твоя и честь каждого из нас поставлены на карту!
– Я вам говорю, – угрюмо сказал де Браси, – что он даровал мне жизнь. Правда, он прогнал меня с глаз долой, отказался от моих услуг. Стало быть, я не обязан ему ни повиновением, ни преданностью. Но я не могу поднять на него руку.
– Да этого и не требуется. Пошли Луи Винкельбранда с двумя десятками твоих копейщиков.
– У вас довольно и своих мерзавцев, – сказал де Браси, – из моих ни один не пойдет на это дело.
– И упрям же ты, де Браси! – сказал принц Джон. – Неужели ты меня покинешь после всех твоих уверений в преданности и усердии?
– Я не хочу вас покидать, – сказал де Браси. – Я готов служить вам, как подобает рыцарскому званию, на турнирах и в ратном поле. Но эти темные дела противны произнесенным мною обетам.
– Вальдемар, подойди ко мне поближе, – сказал принц Джон. – Какой я несчастный принц! Вот у отца моего, короля Генриха, были верные слуги: стоило ему сказать, что ему надоел такой-то бунтарь из духовного звания, и кровь Фомы Бекета – даром что его почитали святым! – пролилась на ступени алтаря, у которого он служил. О Траси, Морвил, Брито, отважные и преданные слуги! Исчезли ваши имена, ваше мужество, и нет подобных вам по доблести! Хоть у Реджинальда Фиц-Урса и остался сын, но он не унаследовал ни верности, ни отваги своего отца.
– Нет, у него нет недостатка ни в том, ни в другом! – сказал Вальдемар Фиц-Урс. – Если больше некому выполнить это опасное дело, я беру его на себя. Отец мой дорого поплатился за свою славу усердного приверженца, но он доказал свою преданность более легким способом, нежели тот, что предстоит мне. Для меня легче было бы напасть на всех святых, упоминаемых в Святцах, чем поднять копье против Львиного Сердца. Де Браси, поручаю тебе поддержать бодрое настроение среди наших союзников. Будь личным телохранителем принца. Если мне удастся прислать вам благоприятную весть, успех нашего предприятия обеспечен. Эй, паж, беги ко мне домой и скажи оружейнику, чтобы ждал меня в полной готовности! Передай Стивену Уезеролу, дюжему Торсби и трем копьеносцам из Спайнгау, чтобы немедленно явились ко мне. И пускай позовут Хью Бардона, разведчика… Прощай, государь, до лучших времен!
Сказав это, он вышел из комнаты.
– Отправляется брать в плен моего брата, – сказал принц Джон Морису де Браси, – и чувствует при этом так же мало угрызений совести, как будто дело идет о лишении свободы какого-нибудь саксонского франклина. Надеюсь, что он строго выполнит наши предписания и с должным почтением отнесется к особе нашего любезного брата Ричарда.
Де Браси вместо ответа только усмехнулся.
– Клянусь пресвятой девой, – продолжал принц, – мы дали ему точнейшие указания. Только ты, может быть, не слыхал нашего разговора, потому что мы с ним стояли в нише окна. Я строго приказал ему беречь Ричарда, и горе Вальдемару, если он преступит мою волю!
– Не лучше ли мне сходить к нему, – сказал де Браси, – и еще раз повторить повеления вашей светлости? Если я не слыхал ваших слов, так, может быть, и Вальдемар их не расслышал?
– Нет, нет! – сказал принц раздраженно. – Он расслышал, поверь мне. К тому же мне нужно с тобой потолковать. Подойди сюда, Морис, дай мне опереться на твое плечо.
В этой дружеской позе они обошли весь зал, и принц завел приятельскую беседу в таком тоне:
– Какого ты мнения об этом Вальдемаре Фиц-Урсе, мой милый де Браси? Он надеется быть при мне канцлером. Но мы хорошенько подумаем, прежде чем поручить такую важную должность человеку, который не слишком-то уважает нашу семью, судя по тому, с какой охотой он взялся захватить Ричарда. Ты, может быть, думаешь, что несколько потерял наше расположение из-за того, что так смело отказался от этого неприятного поручения? Нет, Морис. Мое уважение к тебе скорее усилилось при виде твоей честности и твердости. Случается, что нам оказывают большие услуги, а мы все-таки не в силах ни любить, ни уважать тех, кто их оказывает. Бывает также, что отказываются нам служить, а мы еще больше уважаем этих ослушников. Я нахожу, что арестовать моего несчастного брата – не такая великая заслуга, чтобы за нее награждать титулом канцлера. Но зато ты своим рыцарским отказом заслуживаешь жезл главного маршала. Подумай-ка об этом, де Браси, и поди исполняй свое дело.
– Капризный тиран! – бормотал про себя де Браси, выйдя от принца. – Плохо будет тому, кто тебе доверится. Твой канцлер! Скажите пожалуйста! Тот, кто доверится твоей совести, быстро станет жертвой. Но главный маршал Англии, – проговорил он, простирая руку вперед, как бы желая схватить этот жезл, и принимая величавую осанку, – это такое звание, ради которого стоит потрудиться.
Как только де Браси вышел из его покоев, принц Джон позвал слугу и сказал ему:
– Скажи Хью Бардону, нашему старшему разведчику, чтобы пришел ко мне тотчас после того, как поговорит с Вальдемаром Фиц-Урсом.
Через самое короткое время, в течение которого принц тревожными быстрыми шагами прохаживался по комнате, старший разведчик явился к нему.
– Бардон, – сказал принц, – что тебе приказывал Вальдемар?
– Прислать ему двух отважных людей, хорошо знакомых с северными лесными чащами и умеющих разыскивать следы человека и лошади.
– И ты можешь дать ему таких людей?
– Будьте спокойны, государь, – отвечал глава шпионов. – Один – из Хексамшира, он так же ловко выслеживает тайндейлских и тевиотдейлских воров, как гончая собака чует след раненого оленя. Другой – из Йоркшира; он на своем веку пострелял немало дичи в Шервудских лесах; он знает каждую тропинку, каждый брод, каждую полянку и овраг отсюда вплоть до Ричмонда.
– Ну хорошо, – молвил принц. – А сам Вальдемар тоже едет с ними?
– Немедленно, государь, – сказал Бардон.
– А кто еще при нем? – спросил принц Джон беспечным тоном.
– С ним поедет дюжий Торсби и Уезерол, которого за его жестокость прозвали Стивен Стальное Сердце, и еще трое северян из бывшего отряда Ральфа Миддлтона; их зовут копьеносцами из Спайнгау.
– Хорошо, – сказал принц Джон и, помолчав с минуту, прибавил: – Бардон, необходимо, чтобы ты установил строгий надзор за Морисом де Браси, но только так, чтобы он об этом не проведал. Время от времени доноси нам, как он себя держит, с кем беседует, что затевает. Постарайся все узнать в точности, так как ответственность падает на тебя.
