Станислав Борисович Малозёмов
Божьи слёзы
– Шанин, вот браслеты тебе, быстро вяжи того, который с часами возится.– Сказал командир группы лейтенант Борисенко. – Вы двое – за мной. Работаем быстро и жестко.
Витюша сзади перехватил урку за шею и поднял его на грудь. Тот обмяк, повис у Шанина на руках, он без особой аккуратности воткнул нападавшего носом в землю, закинул за спину руки и защёлкнул «браслеты». Остальные ППСники не сговариваясь дёрнули двух оставшихся грабителей за ноги возле щиколоток и они с громким хлопком плашмя повалились под ноги милиционерам. Через минуту все трое лежали лицом вниз, а парень, которого грабили, поднялся и подошел к лейтенанту.
– Часы сняли, двадцать рублей забрали пятёрками в кошельке. – Парень держался за правый бок. Там где нижнее ребро.– Медальон ещё был на серебреной цепочке. Его сдёрнули. В медальоне моя фотография и портрет моей невесты. А! Ещё авторучка. Дорогая. Импортная. Подарили на день рожденья.
Сержанты с автоматами вытряхнули всё из карманов бандитов и крикнули потерпевшему.
– Иди своё сбирай. Вот тебе фонарик. И нам отдай. Пройдут как вещдоки, а завтра днём заберёшь в канцелярии.
Остальное они тоже уложили в брезентовый мешочек. И отдали старшему.
– Первый, я шестерка.– Сказал лейтенант в рацию. – Трое задержанных. Машину дай на угол Силантьевской и Церковной. Там увидят нас мужики. Давай быстрее. У нас ещё работы до хрена. Мало проехали. «Гоп – стоп» время отнял. Запиши на шестёрку задержание троих налётчиков. Отметь, что одного повязал лично курсант нашей школы Шанин.
– Понял.– Почти без хрипа ответили по рации.– Всё запишем.
– Завтра приходите к часу дня в седьмой кабинет к следователю Домаеву. -Лейтенант прочел паспорт потерпевшего. – Игорь Васильевич, Вы услышали меня? Оформите всё и протокол опознания подпишите. Потом заберёте свои вещи. Канцелярия в конце коридора первого этажа. Вас подбросить до дома? А то …
– Да до дома сто метров не дошел всего. Вон дом мой.– Засмеялся Игорь.– Трое их. Один сразу ноги обхватил. Уже ничего не сделаешь. Одного бы я сам уделал.
Дождались машину. Задержанных уркаганов два старшины как мешки кинули в открытые сзади двери «ГАЗ»ика с решетками на окнах и уехали. Патруль с Витюшей Шаниным ездил до трёх ночи, но серьёзных происшествий больше не было. Усмирили, правда, в одном дворе мужика поддатого, который выгнал за что – то жену за калитку и орал на неё со двора.
– Давай,чеши тогда к своей мамане и целуйтесь там с ней на голодное пузо. У неё, небось, тоже дома жрать нечего.
Сержант с автоматом подошел к нему, пять минут что – то тихо мужику объяснял, после чего тот пошел, обнял жену, извинился и повёл её во двор.
– Если что – звонить знаете куда. Запомнили номер? – Крикнул лейтенант.
– Запомнила, конечно! – Ответила женщина и тихо прикрыла калитку.
Утром на разводе Витюше объявили благодарность с занесением в личное дело. Он обрадовался, но эмоций не выразил. Только сделал шаг вперёд, козырнул и громко оповестил всех.
– Служу Закону и Советскому Союзу!
– Братан, слышь, такое дело надо бы отметить. – Взял его под локоть после обеда Дима Горячев. – Из курсантов ты один реальное задержание провел. Я слышал – у бандитов и ножи были. Ты даёшь, братан! Орёл! Вспрыснуть надо это дело срочно! А то больше не задержишь никого.
– Да не пью я.– Витюша отвел взгляд.
– Так и я не пью! – Радостно прошептал Дима – По сто граммов коньяка пропустить, так это смешно питьём – то назвать. А кафе вот тут. За забором. В самоход сгоняем, отметим и к лекции по истории партии успеем как раз. Там всё выдохнется и на вечерней поверке будем свеженькие и пахнуть от нас не будет. Я туда часто бегаю. У меня семена кардамона есть. Вот, гляди. Пожевал и всё! Нет никакого запаха. Даже намёка на него нет. Ну, рванули?!
– Думал Витюша минут пять. Усиленно. Напрягся. Сопротивлялся, но с ужасом понимал, что выпить, однако, тянет. Волю собирал в мозг со всего тела. И, возможно, собрал бы! Если б вдруг не вскрикнул неожиданно для себя.
– А, ходи оно всё конём! Сто граммов, не больше! Пошли! Но денег нет у меня.
– Угощаю.– Засмеялся Димка.– Потом ты угостишь.
Они зашли за казарму, огляделись, сняли фуражки, чтобы не потерять, и в новенькой форме, стукнув бляхами ремней о бетон, быстренько и ловко перевалились через забор. В кафе было полно довольно приличной публики. Играл большой музыкальный автомат со стеклянным колпаком сверху. «Аргентинское танго» – за секунду определил Дима. Под стеклом виднелся набор пластинок. Штук тридцать, не меньше. По бокам стояли черные квадратные динамики, а сложный механизм проигрывателя конструкторы спрятали в высокую тумбу из дорогого лакированного дерева. Бросаешь в щель двадцать копеек, жмешь кнопку, под которой название пластинки и автомат сам её выбирает, вертикально ставит перед иглой и запускает музыку. Здорово придумано.
– Так тут, небось, наш патруль гуляет.– Насторожился Витюша. – Тут самое близкое место для курсантов, где поддать можно. Пачками через каждые десять минут можно собирать поддатых курсантов. Бухают втихаря, думаю, многие.
– Ещё как. – Согласился Дима. – А где ты видишь наших курсантов? Ни одного мля!Они, придурки, как и ты считают, что патруль здесь только и пасётся. А хрен там! В патруле люди тоже умные. Не тупее курсантов. Они рассуждают логично, что бухать курсант двинет подальше от училища. А, может, вообще в кустах на краю города сядет, куда даже собаки не заглядывают. А чтоб под носом у всего начальства? Да кому такая наглость в организм влезет? Я тут сто раз пил. Не очкуй, пошли.
Витюша испытывал жестокую, бескомпромиссную битву своего разума со здравым смыслом, который как – то отделился от мозга и бился с неправильным решением насмерть. И, что самое потрясающее – так ведь проиграл здравый смысл слабой воле. Мозг воля гнилая подавила, печень обрезанную, ум, инстинкт самосохранения и как кошка мышку удавила насмерть инстинкт самосохранения. Здравый смысл Витюшин не победил потому, что как и новый кореш Дима считал сто граммов коньяка ничтожным количеством, полезным даже грудным детям для правильного развития. В итоге Витюша шлёпнул фуражкой по коленке и гордо сказал своему внутреннему голосу, противнику питья спиртного.
– Заткнись пока!Чисто символически с новым кентом врежем по соточке. Мы с тобой и не почувствуем ничего. И организм ни фига не заметит.
Голос заткнулся, Витюша дружески стукнул Димку по горбу и радостно крикнул.
– Ну, угощай, мля! Потом, завтра, я тебя. Деньги найду.
Через три часа в стеклянные двери вошел патруль. Не милицейский. Пограничники пришли почему – то, хотя ближайшая граница Казахстана со страной, не входящей в СССР, была в паре тысяч километров на север. А, возможно, не погранцы пришли, а ребята из части ПВО. Она прямо в городе стояла. В центре. Рядом с тюрьмой. Короче – уже не могли точно сказать Витюша с Димой – кто именно их тут обнаружил. Да и какая разница?
– Надо окно открыть и выпрыгивать.– Предложил Витюша со второй попытки. После двух с половиной бутылок коньяка это был очень хороший результат.
С первой попытки получилось что – то вроде « На но рыть и вырыгать» Но Димка седьмым чувством понял товарища. Он прихватил недопитый флакон грузинского и пошел сквозь занавеску тюлевую и высокое, от пола до потолка, стекло. Витюша рванул за ним, рухнул на асфальт и что – то стал понимать когда патрульные распутали на обоих курсантах шторы – сети, и стряхнули с их формы осколки стекла.
– Мы всё доложим командованию части этих «героев» и оно компенсирует вам убытки по составленной смете.– Сказал старшой подлетевшему администратору – Посчитайте ущерб и напишите объяснительную. Укажите сумму компенсации. Мы подождём.
Дима пытался допить коньяк, но кто- то из патруля бутылку забрал и аккуратно опустил её в урну горлышком вниз.
Проснулись курсанты на гарнизонной «губе», на холодных топчанах без простыней и одеял. Было холодно и жутко от тревоги. Они же не могли знать, что находятся на гауптвахте. Да не вышло у них и вспомнить – где были они до этой серой бетонной комнаты с четырьмя деревянными нарами, одним маленьким окном с решеткой и с синей железной дверью, посередине которой было чуть приоткрыто маленькое окошко без стекла, но тоже с арматурой, приваренной крест- накрест.
Потом их отвели к начальнику «губы», худому капитану с седыми усами, опущенными до низа челюстей.
– Форму отряхните и поправьте. Помялись за ночь на топчанах. Вот вам ваши ремни и фуражки. Тоже их доведите до уставного вида. Выполнять!– Приказал усатый.– Сейчас из училища за вами приедут. Документы в карманах, не волнуйтесь. Ничего мы не украли. Денег у вас уже не было.
Скоро в камеру зашел лейтенант милиции, начальник кафедры воинской дисциплины всего училища Шабашов. С ним струнками стояли рядом два сержанта с повязками «патруль» на рукавах. Витюшу с новым другом загрузили в миниатюрный « черный воронок». Сержанты сели напротив и через полчаса оба похмельных,несостоявшихся защитников населения от зла, стояли перед заместителем начальника учебного заведения полковником Чепраковым.
– Говорить мне с вами не о чем.– Сказал без выражения полковник.– Приказ о вашем отчислении с курсов я подписал. Висит на всех досках объявлений училища. Личные вещи гражданские у каптёра заберите, а форму сдайте ему же. Всё. С этой минуты вы гражданские люди. Гуляйте. Пошли вон, позорники!
Каптёр, сержант сверхсрочник, подпустил их к огромному шкафу, открыл дверцу и показал пальцем на длинную трубу из нержавейки, на которой уместилось штук сто вешалок с одеждой.
– Чужое с бодуна не хапните.– Сказал он весело, сел на стул и закурил.– Вот какого хрена нажрались ? Меньше месяца учиться осталось. Стали бы уважаемыми людьми. А сейчас – как были «не пришей кобыле хвост», так и остались.
Витюша переоделся и пошел на улицу.
– Эй, братан, меня – то подожди.– Крикнул Дима.
– Да пошел ты!– Окрысился Витюша. – Ты, блин, бедоносец. С тобой ходить – или в тюрьму попадёшь, а то и зарежут где – нибудь. Сам гуляй.
Он пошел к городской церкви, почистил ботинки об щетку перед входом и когда вошел- успокоился. Здесь было тепло, тихо и пахло ладаном. Со стен глядели на него святые мученики, а также более почитаемые прихожанами великомученики, сам Христос и мама его – Богородица, святая дева Мария.
– Витюша три раза перекрестился, поворачиваясь слева направо. Получилось – поклонился всем.
– Простите меня, люди святые и Господь с Богородицей. Козёл я конченый. Исправлюсь я только с вашим прощением. Помощь мне нужна ваша. Никогда не просил. Помогите в люди вернуться. Христа ради умоляю вас!
Он поклонился низко, трижды крестом осенил стены храма и, пятясь, вышел на паперть. Примостился с краю рядом с нищим в ободранном, дырявом коричневом зипуне и старой солдатской шапке без звезды.
– Пожертвуй малость малую во имя отца, сына и святаго духа.– Оборванец поднял голову и оглядел Витюшу мутными пьяными глазами.
Шанина крючило с похмелья, которое никак не мог подавить лёгкий и ласковый мартовский ветерок, пахнущий почками, не успевшими пока полностью открыться. Тошнило. Внутри плоти отвратительно разлагался на вонючие составляющие вчерашний сладостный коньяк.
– Не подашь? – Почти угрожающе проскрипел снизу нищий – Тогда нет к тебе милости Божьей. И не будет ни хрена.
– Мне бы самому кто подал.– Витюша закашлялся и присел на корточки рядом с мужиком. – Всё украли в поезде пока спал. Из Омска ехал на работу устраиваться. Теперь я с похмелья не могу пойти на розыск работы. Выгонят. Похмелиться не на что.
– Денег я тебе не дам, божий человек. Я сам с хозяином делюсь.– Нищий сунул руку в сумку, рядом лежащую. Старая большая дерматиновая женская хозяйственная сумка, утерявшая за годы цвет и форму. – А водочки хлебни сто граммов. Из горла умеешь?
Шанин сделал большой глоток, потом ещё один, выдохнул и вылил внутрь себя снова немного. В глазах запрыгали чёртики и звёздочки, по спине пробежала кусачая судорога, в висках стали стучать маленькие молоточки, а желудок просто умолял Витюшин мозг разрешить ему выплеснуть водку обратно. С паперти на теплеющую весеннюю землю. Мозг не позволил разбрасываться дарованным зельем и минут через десять дешевая водяра «прижилась». Появилась возможность думать.
Шанин пожал руку нищему, потрепал его по старой шапке, сказал «спасибо, выручил, брат!» и пошел от церкви к скверику, собранному из сплошной желтой акации. Она уже почти распустилась. На скамейке, куда Витюша плюхнулся тяжело и неуверенно, пахло клейковиной почек и сладостью маленьких трёхлистных цветочков лимонного цвета.
– Домой, в Семёновку, нельзя ехать. Позор.Меня не только Хохлов, но и кореша из пивной засмеют, заплюют и правы будут. Но в смерть обидится один Хохлов и очень расстроится, а может даже и приболеет Наташка. – Шанин перебирал возможные варианты его возвращения, глупого, бесполезного и несвоевременного. Не было ни одного варианта, чтобы приехать обратно без стыда на роже. – Значит надо очухаться здесь, в городе. Стать трезвым, почистить одежду, душу и тело в местной бане, да попроситься на приём к начальнику курсов. Сказать, что оплошал и подвёл весь коллектив не намеренно, а по глупости. Решил, мол, выпить сто граммов после учёбы, отметить благодарность за задержание преступника. Ну, глупо вышло. Но он не хотел такого исхода и готов искупить вину свою честным выполнением самых трудных заданий.
Он поднялся и быстро пошел на базар.
– Может там наши, Семёновские, торгуют.– Надеялся он вслух.– Займу у них трояк. Выпью, отосплюсь на вокзале, а утром пойду шибко челом бить перед начальством. Может, сжалятся, возьмут обратно.
Он старался не думать о том, что Хохлову о его отчислении уже доложили, что об этом и Наталья знает тоже. И что оба они до сих пор держатся за головы и не знают что делать. Как выправить эту дурацкую нелепую загогулину и выбить у начальства для Шанина прощение и шанс доучиться до выпускного вечера?
На базаре он без труда разыскал своих, деревенских, которые продавали сало и картошку, занял пять рублей и к вечеру напился с горя почти до состояния ползающего насекомого. Кто- то помог ему дойти до вокзала. Там он лег на длинную скамью в зале ожидания и провалился почти в подлинное небытиё.
В полночь наряд милиции обходил по графику вокзал.
– Ты кто и куда?– Растолкал Витюшу патрульный капитан. Старший группы.
– Милиционер я. Сержант.– Смог выговорить Витюша.– На задании я.
– Пусть он задание выполняет в вытрезвителе.– Засмеялся капитан. – Там его и помоют холодненькой. По паспорту он из Семёновки. Вот завтра начальник вытрезвителя туда позвонит и пусть они парня забирают. Нам тут городских хватает.
Последнее, что смог запомнить Витюша – холодный душ, белую простынь на топчане в холодной комнате и какого- то придурка, который спрыгнул со своей лежанки, подбежал к Витюше и прошептал на ухо.
– Завтра нас отпустят. Ты от меня не уходи. Опохмелимся. Я место знаю, где в долг вино дают.
– Я не пью, мля! Я бросил и буду работать в милиции.– Тоже шепотом ответил Шанин, провалился в горячий сон и пропал для всех и всего доброго, что могло бы с ним произойти, но не случилось.
Глава шестнадцатая
Это был почти траурный день, когда Хохлову позвонили из районного отдела милиции и доложили, что тот, кого он рекомендовал на сержантские курсы, Шанин Виктор Иванович, только что отчислен из училища за пьянку в милицейской форме, причём при большом скоплении народа, ко всему ещё курсант разбил окно в кафе и порвал в клочья дорогой гардинный тюль, что прицельно опозорило Органы, являющиеся примером правильной жизни для советских граждан.
– Это я тебе, Андрюша, маленькую выдержку из приказа читал.– Объяснил зам. начальника политотдела Горелов. – Остальное – пафос. Тебе слушать его без надобности. Можешь заехать ко мне, я напишу бумагу с просьбой о восстановлении Шанина. Оступился курсант разок всего. А так – то он в числе лучших этого выпуска. Может, полковник смилуется. Вполне. Я его неплохо знаю. Давай, приезжай.
Хохлов заехал на ферму, рассказал плохую новость Наталье, ввёл её не только в курс дела но и в страшную истерику. Она билась лицом об молочную флягу и рвала на себе волосы. Суровый милиционер Хохлов такое, конечно, не один раз видел. Преступники отловленные, часто себя наказывали именно так за то, что попались. Но от Натальи он такого взрыва эмоций не ждал и потому пропустил момент, когда её сразу же надо было крепко прижать к себе. Билась бы об его грудь, тоже, естественно, твёрдую. Но не как фляга из алюминия. Он оттащил её на улицу, достал из кармана чистый носовой платок, смочил в талом снегу и начал стирать кровь с лица женщины, потрясённой глубже всех глубин души своей, обласканной надеждой и всем остальным, которое так прекрасно складывалось.
Под Наташкиным глазом уже пробивался на поверхность пока ещё красный фингал. Хохлов нашел в кармане медные монеты. Две штуки по пять копеек. И приложил на самые яркие места.
– Вот так держи минут пять, не меньше.– Он расставил её пальцы точно на медяки. – И успокойся. Я поеду, уговорю полковника вернуть Витька обратно. Осталось чудь больше половины месяца учиться. А он и там передовик. Как на покосе камыша. Думаю, не откажет командир. Полковник – с головой мужик и с чувствительным сердцем. Ладно, иди на работу. А я поеду сейчас. Переоденусь в выходную – парадную формягу. Дело- то серьёзное. Надо выглядеть.
Он махнул рукой, что- то говорил под нос на пути к машине, быстро открыл дверцу и быстро уехал, виляя на скорости по мокрому, уходящему в землю снегу.
Постояла Наташа, прижав пятаки к верху щеки, а тело к белой стене фермы, сняла фартук, повесила его на дверную ручку и опустилась на корточки. Хохлову она верила. Он уговорит начальство. Возьмут Витюшу обратно. Но…
Огромное, как американский небоскрёб, «НО» было не камнем, а целой непокорной горой преткновения. Витюшу- то сначала надо найти в городе. А он, сто процентов, сидит, горем пристукнутый, сейчас не в библиотеке и в близком будущем туда не занесёт его нелёгкая. А столовых, забегаловок, пивных и рюмочных в городе – тьма. Алкашей уличных – море. Хазы и малины, куда приблатнённые затягивают пьяниц, чтобы потом втравить их в какое – нибудь мутное дельце – почти в каждом квартале десятков городских улиц и переулков.
Долго держалась Наташка за голову, мяла её до боли ладонями, но поднялась и направила свои ноги без управления умом к Зайцевой Людмиле, бывшей подружке, специалисту по тушению внутреннего пожара, запаленного разбитой любовью, портвейном и водочкой. Контроля над собой Наталья на тот момент не имела, поэтому нахрюкались они с Людкой и тёткой Веркой Хлыстуновой до зелёных соплей и неприличного внешнего вида. Пили, танцевали, травили анекдоты, а уже поздно ночью Натаха вышла как бы в туалет и смылась домой. Добрела вслепую, на подсказках подсознания и ещё не пропитой до дыр памяти. Упала на кровать не раздеваясь и выключилась до утра.
Разбудил её Хохлов. Он стоял над ней как михалковский Дядя Стёпа в форме, в толстой синей тужурке, в унтах и при новой шапке с начищенной зубным порошком звездой. Старлей не удивился, что Наталья за ночь превратилась из свежей, румяной женщины, совсем не обойдённой красотой и всеми прочими дамскими прелестями, в сорокалетнюю безликую тётку с красным припухшим носом и расчерченными трещинами сухими губами. Вариант того, что она пойдёт заливать беду к своим собутыльницам, Андрей быстренько просчитал ещё вчера. Поэтому он принёс с собой полусухое шампанское, налил в кружку и дождался – пока она сможет проглотить пузырьки газа вместе с лёгким отрезвляющим напитком. После второй кружки Наталья умылась, причесалась и стала почти похожа на себя трезвую.
– Я вчера договорился с полковником.– Сказал Хохлов и взял её за ладони, в глаза поглядел жестко. – Его берут обратно и дают пройти курс до «Свидетельства о присвоении звания сержанта МВД» Поэтому найти нам надо его срочно. У нас с тобой три дня. Полковник дал столько. Чтобы в себя он пришел и мог доучиться до последнего экзамена. Полковник сказал, что разрешает принять его обратно в виде исключения. Поскольку Шанин очень – таки способный курсант и будет толковым милиционером. Едем в город прямо сейчас. Нет у нас времени.
– Так я готова.– Наталья накинула пальто, шапку лисью, выходную, достала из шкафа и тёплые сапоги на невысоком каблуке. – Давай, Андрюша, погнали на полной скорости.
– С чего начать?– Спросил себя Хохлов.– Денег у него нет. Значит не в кафе и кабаке отлавливать.
– Он постарается занять хотя бы на портвейн.– Наташа приложила ладошку к губам.– А девяносто процентов вероятности за то, что искать деньги он будет на базаре. У наших Семёновских торгашей будет просить.
– Ну, оттуда и начнём!– Воскликнул, подбадривая свою миниатюрную группу поиска старлей Андрей Хохлов, и крепко придавил педаль газа.
***
Утром всех, имевших безрадостный ночлег в вытрезвителе, провели живой очередью через струи ледяной воды в душевой, облагороженной белым матовым кафелем, выдали одежду и ещё разу трезвых пока клиентов, спросили имена с фамилиями да телефоны руководителей заведений, в которых им пока дают возможность трудиться на благо Родины. Старшине врали все без исключения. Даже первоходки. Никто, получалось, нигде не работал.
– Посадим за тунеядство.– Угрожал старшина в шутку. Невыгодно было сажать в ЛТП постоянных клиентов. Они делали вытрезвителю план по деньгам и охвату пьяного населения для возврата к трезвости. А почти все были постоянными. – По три рубля если кто не заплатил, принесите в течение дня. А то в следующий раз я неплательщиков не пущу на волю. И будет ему дней на пятнадцать и прохлада спальной комнаты, и душ с артезианской водицей да баланда вечером. Раз в день.
– Принесём!– били себя в грудь неплательщики. После чего всех выпускали на воздух, а часов в десять вечера снова собирали в известных команде вытрезвителя местах. И так крутилась обоюдная жизнь жертв Змия зелёного и его врагов со звёздами и лычками на погонах.
Тот придурок, обещавший вечером после освобождения опохмелить Витюшу портвейном, убежал один, причём самым первым. Постоял Шанин возле крыльца, подождал. Но никто к нему не подошел и с собой поправить здоровье не позвал.
– Город.– Хмыкнул Витюша.– Каждый выживает в одиночку. Каждый тут сам за себя. Значит жить надо в деревне. Там не бросят и загнуться не дадут. Он вспомнил как зимой в Семёновке он опохмелялся без денег. Заходил во двор одиноких тёток и бабушек, предлагал нарубить дров кубометра три. Ему всегда давали топор и часа через три выносили бутылку самогона. Дрова были порублены и пристроены в общую поленницу. Деньги никогда никто и не предлагал. А самогон гнали почти все. Или имели не свой, но для оплаты труда ходоков – помощников. Хорошо в смысле человеческого понимания на селе.
После холодка вытрезвительского легче было на душе у Витюши, хотя слегка ныла печень. Не так, как вчера, а тихо дёргалась. К тому же он был ясен умом, трезв как больной в реанимации, а как раз потому и решил пойти с челобитной к начальству курсов, покаяться и попроситься обратно. Пообещать, что кровью где угодно искупит он вину от подлого своего деяния.
– Ты к кому?– Спросил дежурный на КПП.
– Я учусь здесь на курсах сержантов. Пошел в самоволку, меня поймали и выгнали.– Раскололся Шанин почти честно. – Хочу пойти к полковнику и проситься обратно.Мало осталось до конца учёбы. Может, он смилуется.
–А нет его.– Доложил дежурный. – Он в Управлении на совещании. Сегодня вряд ли приедет на работу. Завтра приходи к восьми. Он точно будет.
Витюша побрёл на базар, нашел своих, деревенских, опять занял пять рублей и выпил залпом три кружки пива в базарной забегаловке возле самых ворот. Печень перестала нудить и дала возможность осмотреться. А через десяток минут он сам пошел и познакомился с приличными парнями лет тридцати. С Борей и Володей. По виду – бухать они начали недавно. Морды их молодые и не исковерканные водкой ещё имели осмысленные выражения, а одежду промаслить и порвать её до висячих лоскутков мужики тоже пока не успели. Как и человеческий вид потерять. Нормальные пацаны. Не рвань. Они поболтали, вышли на воздух.
–Давайте на улице, на телеге нашей деревенской прямо и начнём «освежаться».– Предложил Витюша.– Ты, Степаныч, не прогонишь? Мы выпьем маленько, да пойдём далее.
– Пока торгую салом – отдыхайте.– Степаныч широко развёл руками перед телегой.– А как домой поеду, то извиняй, слезай и в другом месте прячься от милиции. Они тут по закоулкам в вытрезвиловку народ сгребают. К вечеру здесь «орлов», угвазданных пивом с бормотухой, через кажного второго на третьего приходится. Так что – лучше ныкайтесь поглубже как я уеду, на виду как суслики не торчите столбиками.
– У меня три рубля.– Показал Витюша зелёную свежую бумажку.
– У нас пока тоже по три.– Достал кошелёк Боря. А Володя из «пистончика» брючного смятый трояк выковырнул.
Ну, и понеслась гвардия по вражеским брустверам!
– Мне сильно надираться не стоит.– Поделился Витюша сокровенным с новыми дружбанами, после того, как они без закуси «уговорили» поллитра водки. – Мне завтра идти к большому чину восстанавливаться на учёбу.
– В пятый класс?– Развеселился Боря.– Двойку получил по труду и выгнали тебя?
– В шестой. Я, гляньте, старый для пятого – то!– Витюша открыл вторую бутылку.
После третьего флакона откуда- то сами по себе стали появляться деньги. То от соседнего обоза с двумя сцепленными бричками картошки в мешках прибежал бородатый мужик, который достал червонец и постучал пинком по колесу.
– Эй, меня Иваном кличут. Я сосед ваш, в Архиповке живу. Возьмите в компанию. Один пить не могу, да и бежать в магазин нельзя мне. Прошлый раз побёг, так у меня пару мешков живо стырили. Вот червошка, купите столичной на все. Да там ещё бутылка вина получится. Закуски полно. Жена дала, чтоб обедать. А не хочется мне обедать. Вот погладить душеньку «столичной» – другой коленкор. А обедом закусим. Колбаса, сыр, рыба жареная, яйца и лук с хлебом.
– Как в перворазрядном кабаке. – Засмеялся Володя, взял десятку и скоро четверо, придавливая солому в телеге веселились как на свадьбе. Тосты произносили за любовь и советскую власть. Пели застольные и даже плясали вокруг телеги, изображая музыку губами и пальцами.
– Степаныч!– Кричал деду Витюша.– Ну, ты хоть отметься. Хоть стакан засади! На трезвого смотреть нам тяжко. Вроде инопланетянин ты и чего от тебя ждать, от лунатика, хрен тебя знает!
– Язва у меня. Выпью- помру. – Ответил Степаныч и повернулся добрым лицом к новым покупателям. Взяли у него три кило копчёного сала какие – то по виду городские.
Потом прибежал издали паренёк в фуфайке солдатской без погон. Дембель недавний, видно сразу. Притащил он гитару и пять рублей.
– Сгоняйте, пацаны! Меня Яша зовут. Я три месяца как из армии. Гуляю пока.Тут остался пятерик на три флакона «Агдама. Ух, какое винцо! Не бормотуха синтетическая.
Часам к пяти вечера выпили столько, что Семёныч испугался, глядя на спящих внавал поверх сена мужиков. На то, что они скоро очухаются, ничто не указывало.
– Мне, однако, домой скоро пилить. Куда вас, орёлики, сгружать? Подберут ведь «краснопёрые» Вытрезвитель вам на ночь, а мне штраф за то, что разрешил тут шалман развести.
И только собрался он всех будить, только кнут достал, чтобы сделать процесс пробуждения острей и памятней – местный милиционер Семёновский, Хохлов, объявился с Наташкой Желябиной. Деда Хохлов ругать не стал, а Натаха дотронулась до храпящего Витька и в ладоши захлопала.
– Сразу и нашли! Как ты угадал, Андрей, что Витюша здесь?!
– Такая у нас работа, у милиции. Уметь использовать к месту седьмое чувство!– Хохлов засмеялся. Нашелся Витюша. Хорошо. – А честно – так я заранее догадался, что если он на базаре найдёт башли, то отсюда уже никуда не денется. Тут клуб собутыльников и новых друзей. Вон их сколько. Знаешь кого?
– Кроме Витюши – не знаю.– Тоже посмеялась Наталья.
– Вот разбудит их Степаныч и поползут они новые норки искать по городу, где деньги можно выклянчить и до безумия надраться. Как их наша гадалка называла – «Божьи слёзы»?
– Божьи слёзы.– Кивнула Наталья.– Это Господь уронил их, бедолаг, на землю, рыдая. Этими людьми несчастными он оплакивает всё сущее грешное человечество, чтобы народы видели сами и прятались от такого дождя слёз, потому, что даже сам Всесильный и Всевышний не может навести на весь земной мир благодать и очистить его от Большого греха. Так гадалка говорила и бабушка моя. Жалко, что мой Витюша – одна из этих слезинок горестных, которых не сосчитать на Земле. Да и я тоже слеза…
Очень пристально глядел на неё Хохлов. Не ждал от Наташки Желябиной таких замысловатых сентенций и, тем более, рассуждений о немощи Создателя в смысле благостной отладки мироздания. Всегда будут слёзы и горе. И люди, такие как Витюша, к примеру, они есть воплощение Божьих слёз над страданиями от ошибок своих в его собственном мироздании.
– Верно в принципе – то.– Сказал Хохлов, взвалил Витюшу на хребет и легко понёс его к воротам, в свой «москвич».
Ехали они недолго. Голову Витюши Наташка держала у себя на коленях, гладила его короткий курсантский волос и целовала щёки его и руки. Сорок километров до Семёновки пролетели как переезд через перекрёсток. Хохлов подрулил к воротам Витюшиного дома, отнес его в натопленную хату, раздел до трусов и аккуратно уложил в кровать, которую Наташа подготовила пока он Витюшу раздевал.
– Проснется – дай ему шампанского. А чтобы его никуда не влекло- сколько будет просить, столько и давай. Я сейчас ящик из багажника принесу. Завтра в восемь утра я буду здесь, потом сразу отвезём его к доктору Сизоненко. Анализы возьмёт и просто как терапевт проверит состояние. Нам надо три дня его выхаживать. Два дня давать выпить лёгкого спиртного, уменьшая дозу до упора. Через три дня, включая сегодняшний, я обязан привезти его в училище. Я уже позвонил по рации в политотдел района. Они связались с училищем и всё это согласовали. Короче – пока мы выигрываем со счётом 2 : 1.
Шанин ночью проснулся, но не понял, что дома. Наталью он воспринял как добрый сон, обнял её, поцеловал, потом прижал голову своей ненаглядной к груди и уснул. В этот раз уже до утра. Хохлов приехал в восемь, хлопнул дверью и Витюшу разбудил.
– Сейчас выпей шампанского. Наташа, дай ему бокал. – Андрей подождал когда Шанин уронит в рот последнюю каплю и взял Витюшу за шею. Подтянул его лицо к своему. – Слушай молча, но внимательно. Я договорился с полковником вашим. Тебя берут обратно. Курсы закончишь. Едем в училище через три дня. Сегодня пей сколько сможешь. Но только шампанское. Завтра четыре бутылки за день. Послезавтра две. Утром и днём. Вечером ни капли. Утром к десяти едем на занятия. Я там с тобой побуду, чтобы осложнения гасить если вылезут, да и уеду к вечеру. А сейчас поехали к Сизоненко. Пусть он тебя посмотрит, пощупает.
