Станислав Борисович Малозёмов
Божьи слёзы
До вечера они съездили в Каменск-Уральский, сразу же нашли в пивнухе Рому-продавца. Хохлов сунул ему под глаза «корочку» свою, взял его за рукав и вытащил на улицу.
– Сейчас покажешь тех парней, которым иконы «махнул»? Или посидишь у меня в КПЗ, повспоминаешь, если забыл?
– Не знаю я их, – сказал Рома. – Продал и не видел никого больше. А иконы мои личные. Чердак чистил, когда дом купил и нашел две штуки.
– Или шесть штук? – вставил Витюша.
– Не помню, сказал же, – Рома опустил голову. – Пьяный был. Вроде две. А может и больше. Сильно напился тогда.
– Ну, значит поехали вспоминать. – Старлей затолкал его в «УаЗ-69» и через час дежурный сержант в КПЗ повернул вправо ключ в замочной скважине большой двери камеры номер три, где уже орал матюгами продавец икон и, возможно, подельник убийцы.
Новый год Шанин с Натальей встретили дома. Перед этим обежали нужные магазины. Витюше купили импортный бритвенный прибор «Gilette», а Наталье красивую бирюзовую кофточку из тонкого льна на лето. Шампанского взяли пару бутылок, парочку розового-полусладкого и много всякой еды, да ещё торт! Коричневый от шоколада с большими розочками сверху! Шанин тортов не ел лет с двадцати. Кто ж бисквитами ядрён самогон закусывает? Не принято. Потом забежали к тётке Токаревой и купили у неё большим оптом одиннадцать бутылок свежего первача. Столько было столиков в родной тошниловке у Алика. Одиннадцать столов, на четверых каждый. Получалось – на один стол целая бутылка. Подарок от Витюши и Наташи.
Тридцать первого в одиннадцать вечера они вдвоём ввалились в пивнуху с двумя большими сумками. Всех поздравили с порога и Витюша разнёс на каждый столик по бутылке и по двести граммов карамелек «Орион». Все жали ему руку, а Наташе посылали смачные воздушные поцелуи.
– Ребята, вы извините, но мы – домой!! Празднуем вдвоём! – крикнул Витюша.
– Счастья вам в Новом и во всех следующих! – один от имени всей братвы поздравил улыбающуюся парочку Юра Карагозов.
Замечательно встретили семьдесят пятый год Витюша с Натальей. Пили, ели, пели, смотрели весёлые программы по телевизору, который на санках прикатили от Натальи. И то ли то смеси шампанского с винцом розовым полусладким, то ли неизвестно почему, но Шанин стал сентиментален и нежен, как лирический поэт.
– Мне хорошо с тобой! – обнял он Наташу и прошептал на ухо.
– Мне хорошо с тобой! – как эхо тихо повторила она.
Была прекрасная январская ночь. И будут теперь всегда прекрасные дни и ночи много лет.
Так они думали.
Потому, что ничего не знали о тайных помыслах своих судеб.
Глава девятая
Утром первого января тех, кто ночью был свален спиртоносным питьём в сон, будил сильно разогретый водкой и шампанским народ. Массы его перемещались по центру дороги оттуда, где Новый встречали ночью, теперь уже домой к своим гостям, званым к себе на самый главный народный праздник.
Бродившие из своей хаты в избы друзей граждане орали на весь посёлок любимые песни, пили на ходу шампанское, стучали в тёмные окна и радостно призывали спящих соединиться с ними в экстазе по поводу пришедшего Нового года вместе с Новым счастьем.
Пробудившиеся автоматически одевались, автоматически прихватывали с собой хлопушки, конфетти, купленные заранее в городе, шампанское, водку, стаканы, закусь нетронутую и вываливались на дорогу, где приступали к пению под чей-то баян, проглатыванию «столичной» и шампанского, к пляскам и радостным громким здравицам во славу долгожданного семьдесят пятого.
Хохлов в спортивном костюме под тонкой гражданской курткой и в толстой черной фуражке из драпа с ватином ввалился в открытые двери Витюшиного дома когда они с Наташкой пили чай с тортом. От Андрея пахло бензином и салатом оливье, без которого порядочные люди приход Нового не отмечают. Может не хватить водки с шампанским, но оливье после праздника живёт в большой миске ещё дня на три.
– О! – жадно простонал он. – Шоколадный торт! А моя дурёха купила «Сказку». Совсем не то! Шоколадный торт!!!
Наталья отрезала большой кусок, аккуратно вставила его в блюдце и налила Андрею чашку чая. Хохлов в два приёма уничтожил шоколадную прелесть, но чай пить не стал.
– Давай, Витёк, погнали! Сейчас бандюганы на опохмелку пойдут. Главное, чтобы пошли в пивнуху. Если в магазин за водкой, то потом мы их хрена с два выследим.
– А ты Новый год на сухую встречал? – удивился Шанин Витюша. – Ты почему трезвый? Дед мороз обидится.
– Нам с сержантами надо ловко бандитов взять, – Хохлов глянул на Шанина мельком, но выразительно. Как на придурка. – Поддатые да с похмелья мы сможем их зацепить красиво, без травм и обломов? Нет. Давай, одевайся. С Новым годом вас обоих! Жизни вам доброй желаю!
В Каменск-Уральский «москвич» Хохлова вполз по-пластунски с другого конца поселка. Остановились они возле какого-то двора и к пивнухе пошли пешком. Сержанты тоже приехали в гражданском. Наручники и пистолеты вместе с кулаками лежали в карманах коротких пальто.
– Держи пятьсот рублей. – Хохлов протянул тетрадку, хранившую меж страниц двадцать четвертаков. – Скажешь, что в церкви Феофана почему то нет. Перепил, видно. Так скажи. Иконы у них с собой нет. Поэтому пусть они тебя отведут домой к Феофану, и вместе пойдёте в церковь. Деньги – то отдавать дьяку, но только взамен на икону. Так скажи им. Икона в церкви лежит. Ну, как будто. На самом деле – её там нет. Она на хате у бандитов. А мы будем возле церквушки ждать. Они попытаются там тебя дуркануть. Деньги отберут, а вместо выдачи иконы захотят тебя избить. Но до этого не дойдёт. Мы помешаем.
– А не слишком сложно? – робко спросил Витюша. – Ну, допустим, пошлют они меня нахрен. Скажут – иди и сам его жди, дьяка. Так как договорились. Может, вчетвером зайдём в пивнуху? Вы же не в форме. Я вам их покажу и уйду. Они меня увидят. Кто-нибудь один за мной выскочит. И кто-то из вас возьмёт его на улице. А двоих – в тошниловке повяжете. У тебя же, Андрей, есть отпечатки их пальцев. Эксперт приедет и сверит. Если совпадут они – крути сразу троих. Убийца сам прорисуется. Отдадут тебе его те, кто не брал в руки молоток. Сядут только за ограбление. А один вообще под «вышку» может загреметь.
Сержанты посмотрели на Витюшу с большим удивлением. А Хохлов громко щелкнул пальцами над головой.
– Да! Так лучше. Сержанты, подпишетесь со мной в ходатайстве принять Витю Шанина участковым мне в подмогу?
– Да он полностью наш! – засмеялись сержанты. Здоровенные лбы. Под метр девяносто. С кулаками размерами с волейбольные мячи. – Подпишемся, а то как!
В тошниловке Витюша долго рассматривал уничтожавших свой большой опохмел мужиков. Потом изменился в лице и растерянно сказал.
– Нет их тут. А как теперь искать?
Вышли на улицу.
– Мне бы кружечку глотнуть, Андрей, – жалобно пролепетал Шанин. -Жжет внутри от полусладкого и поташнивает.
– Но одну, – Хохлов показал Витюше тоже крепкий кулак. Не меньше, чем у сержантов. – Иди. Десять минут тебе. А мы пока тут подумаем. Если они в посёлке – найдём.
Витюша сдул пену, понюхал пиво и ему стало страшно. Он чётко понял, что бросить пить самостоятельно не сможет. Будет от Наташки убегать под всякими предлогами ненадолго, но тошниловку не предаст. Дружков и Алика лишиться – выше сил его. И самогон не пить – неосуществимые благие намерения. Будет пить к несчастью своему. И завяжет только с чьей-то усиленной помощью. Он залпом вылил в себя поллитра, быстренько купил вторую кружку на Наташкины деньги и так же самозабвенно проглотил этот пахнущий свежим солодом напиток. Он вышел испуганным, пришибленным и лицо его демонстрировало убийственную растерянность.
– Что? – осторожно спросил Хохлов. – Плохо тебе?
– Да отвык от пива за полмесяца. Дурно слегка, – соврал Витюша.
– Пройдет, не печалься, – Андрей встряхнул Шанина за плечи. – Мы тут придумали вариант отлова грабителей. Вот смотри. Рому-то забрали. Об этом в тошниловке бандитам местные уже сказали. Сто процентов. Значит, сюда они не пойдут и по улицам всей кодлой шастать побоятся. Но на Новый год они не могли не пить. Водку, скорее всего. А то и коньяк. Деньги-то есть. Но как всем крепко пьющим, всегда утром надо похмелье снять. Никто ж на опохмел заначку не оставляет. Подтверди, Витёк.
– Да нет, конечно, – кивнул Витюша.– Не получается ни у кого из готовых алкашей. А бандиты точно алкаши. И марафет курят. План чаще всего. Им сейчас надо купить водку. Анаша похмел не уберёт.
– В центр, в большие магазины они не пойдут. Рому увезли в КПЗ из центра посёлка, – Хохлов снял фуражку, загнул на ней вниз козырёк и нацепил обратно. Стал похож на неопрятного запойного мужика. Он ещё и куртку расстегнул, закинул один край на другой и получился из старлея на первый взгляд стандартный мелкий хулиган или воришка. То же самое сделали и сержанты. Шанин Витюша поднял воротник, шапку на глаза сдвинул, а штанины затолкал в валенки. Тоже изменился в нужном направлении.
Сержант Алексей шлёпнул себя по карману, где держал две штуки наручников и предложил.
– Надо пойти по краю посёлка, который ближе к лесу. Там магазинчики крохотные, народу мало и в случае перепуга бандит, а за водкой всей толпой они не пойдут, так он один сможет попытаться спрятаться в лесу.
– Ну, вот с того края, с левого и начнём, – показал Хохлов пальцем.
– Сколько с лесного края продовольственных магазинов? – спросил второй сержант, Гена, у тётки, куда-то с утра спешившей.
– Два. Стоят почти рядом, – крикнула тётка, не оборачиваясь и не снижая скорости.
Дошли милиционеры с помощником Витюшей до первого. От него был хорошо виден и второй.
– Между ними встанем, – сказал Хохлов. – Если, Витёк, узнаешь его, то не тяни, сразу бей меня в бок. И побежим. Ребята-оперативники носятся на ногах как на велосипеде. У нас будет минут пять, чтобы до любого магазина добежать. Очереди нет сейчас. Купит он быстро. Но пять минут всё равно это у него займёт.
Ждали около часа. Мёрзнуть начали. Вверху, возле леса, был какой-то тоннель для вольного ветра. Он летел с севера и при нём минус пятнадцать вгрызались в открытые части тела как все тридцать. Наконец стали появляться люди. Пробило восемь часов. Магазины как раз открывались.
Где-то в половине девятого Шанин тихо заматерился и пнул старлея по тонкому фетровому валенку. Андрей обулся так легко специально, чтобы при случае легче бежать было.
– Вот он. В сером пальто и ондатровой шапке. Но он не главный. Шишкарь у них повыше. Он в меня и финаком тыкал, и в солнечное ударил. А этот рядом стоял. Точно – это он, сука.
Парень зашел в магазин.
– Берём на выходе. Вперёд! – тихо сказал Хохлов. Через три минуты сержанты уже стояли по бокам двери, потом их догнал Хохлов, а Витюша финишировал последним и сел на нижнюю ступеньку крыльца. Голову повернул на дверь.
Скоро она открылась, выпустила двух мужиков, которые на ходу открыли бутылки и пили водку из горла. И наконец вышел тот, кого ждали. В руке у него была сетка-авоська, а в ней пять бутылок «московской» и батон докторской колбасы. Лицо его отливало серым цветом, но выражение на нём сияло радостное. Видно, осталось у них немного к утру, и парень успел поддать, чтобы полегчало, и можно было ровным шагом доскакать до магазина. Он узнал Витюшу и сделал шаг назад.
Сержанты с двух сторон закинули его руки за спину и забрали «авоську»
– Вы чего, мля!? – простонал парень. – Кто это? Кого тронули, знаете?
– Рот закрой, – Хохлов уложил свою крупную ладонь ему на голову и нагнул к земле. – Быстро к машине, Гена, Лёша.
А машину-то приткнули к забору двора на этом же краю деревни. Добежали минут за десять, нарядили «жигана» в наручники и сунули на заднее сиденье. Ехать было тесно, но Хохлов выскочил на трассу и погнал по насту со скоростью под восемьдесят.
– «Мусора», что ли? – прохрипел скрюченный предполагаемый бандит.
– Не…– успокоил его сержант Гена. – Мы педагоги из городской школы бальных танцев. Нам танцоров не хватает. Вот ты у нас и попляшешь.
– Мусора, мля! Волчары позорные! Твари, – грустно и зло прошипел бандит. И умолк до самых ворот отдела участка номер девять УВД Притобольского района.
Витюша поглядел, как отловленного хмыря отволокли в камеру и отпросился у Хохлова. Сказал, что перед операцией хочет отдохнуть малость. Со своей Натальей погулять. Сходить в степь за околицу, а потом в клуб, в кино. «Двенадцать стульев» привезли вчера. Ну, Филиппов там, а ещё и Пуговкин! Смешные актёры.
– Конечно, отдохни. Ты своё отпахал красиво. Да мыслей дельных выдал кучу. Премию бы тебе. Но я не уполномочен, – Хохлов с сожалением хлопнул себя в грудь. -Давай, отдыхай. Послезавтра Сергей тебе цирроз вырежет, а через недельку начнешь снова мне помогать. Двигай!
Витюша вроде бы и пошел домой. Думал попутно о том, как он будет помогать Хохлову «расколоть» пойманного грабителя. Он убивал или нет? А пока думал, ноги сами повернули без участия головы на улицу, которая упиралась в «тошниловку». Только когда он взялся за дверную ручку, понял, что пришел не к Наташке, а к Юрке Карагозову и ко всей сплочённой толпе алкашей. Постоял. Убрал ладонь с ручки. Хотел развернуться и ускоренно покинуть место, куда всем пообещал больше не ходить. Но весь организм взбрыкнул и стал свирепо обороняться. Не дал Витюше развернуться.
– Ладно, бляха, хоть поздороваюсь зайду, – он потянул на себя дверь и привычные, любимые, замечательные запахи солода, дыма табачного, сушеной рыбы и едкий запах пота постояльцев, смешанный с прочими ароматами, лизнули его как верные и влюблённые в хозяина собаки.
– О! Витёк! – первым увидел его спившийся комбайнер Нестеров.– Вали к нам. Мы тут все решили, что ты нас бросил. На бабу променял. Вот твои сто пятьдесят от тётки Токаревой. Первач – ух!!! Уши в трубочки скручиваются.
– Э, не!!!! – закричал из угла Карагозов. – Сперва к нам. Тут же твоё место всегда было. И Лёнино, царство ему небесное. А первач тот же самый. Иди, иди. Потом остальных обойдешь. Все соскучились. Да и ты тоже скучал за нами. Забожись!
– Да век мне пива не пивать! – засмеялся Витюша и пошел к привычному столику, где всегда пили с Лёней и Карагозовым. – Только мне ответить нечем. Копеек даже нет никаких.
– Фигня! – Карагозов обнял дружбана так крепко, будто Витюша вернулся с долгой войны и его не убили. – Ещё ответишь. Жизнь-то длинная.
Время остановилось, и то, что уже одиннадцать вечера, сам Витюша на стенных «ходиках» уже не видел. Он за пять часов выпил ведро беспорядочно объединённого пойла со всеми по очереди. Смешал всё, что и не смешивалось. Закусывал весь вечер сушеным хвостиком от рыбки.
Витя, одиннадцать уже,– тронула его за плечо уборщица-официантка-когда- то учительница Галина Петровна. – Тебя дома ждут.
– Чё я делаю, мля!? – восклицал Витюша, занюхивая рукавом «ерша» из пива и самогона. – Налей, Юрок, чистенькую. Хряпну и домой. Натаха плачет. Потеряла меня. Я на опасном задании был. Она знает. Думает, мля, что убили меня там. На задании могут грохнуть запросто. Он выпил ещё сто граммов, обнял Карагозова и, ударяясь о столики и чьи-то ноги побрёл к выходу. Ковылял и кричал на ходу.
– До встречи после операции, братва. Послезавтра цирроз печени мне Серёга вырежет. Вот тогда погуляем ва-аще. Всех люблю и уважаю! Адье!
До дома он добрался с чьей-то помощью. Рядом никого не было. Значит, либо с божьей поддержкой дошлёпал он, либо нечистая сила довела чётко до самого порога. Скорее второе. Бог на Витюшу сроду внимания не обращал. Наталья увидела его, ничего не сказала, провела до кровати, сняла тулупчик, валенки, шапку и опустила тело в смерть пьяного Шанина на кровать. Оделась и ушла. Ночью Витюша просыпался, шлёпал рукой вокруг себя, говорил: «Натаха моя дорогая», снова падал в сон и уже окончательно пробудился только после восьми. Он сполз с кровати и на карачках начал блукать по трём комнатам.
– Наталья! – нежно звал он её из пустых мест, глядел даже под кровать и в шкаф. Не было Натахи.
– Бросила. Предала. А я жизнью рисковал.– Громко сказал Витюша, обулся в валенки и, не видя дороги, верным путём потащился в пивнуху. Ни тужурку не накинул, шапку забыл и в рубашке клетчатой, из недорогого поплина сшитой, притащился по холодку утреннему туда, где друзья, ароматы и красавец Алик в белой панамке, белом фартуке, с золотыми часами на руке и гаванской сигарой в уголке рта.
– Надо анестезии побольше набраться, – сказал Карагозов. – Печень отрезать – это не прыщ на роже выдавить. А токаревский самогон пошибче любой анестезии. Вообще не поймёшь, что тебя кромсают скальпелями и ножовкой. Будешь лежать и читать областную газету.
Витюша выпил с трудом. Не лез самогон. Драл рот и горло. От этого тошнило и в носу стало булькать как при гриппе.
– Пригладить надо. Не полез первач. Камнем встал. Горло раздирает, – он закашлялся и его вырвало под стол.
Юра, дружок, принёс от Алика свежее пиво и сам влил Витюше в рот граммов двести. Ему стало легче и он смог разглядеть и понять, что Галина Петровна совком и веником убирает, подчищает за ним с пола под столом и потом мокрой тряпкой замывает следы.
– Витя, ты бы шел уже домой, – говорила она, не поднимая глаз. – Завтра операция у тебя. Мы все знаем. Тебе отлежаться надо, отдохнуть.
– Вот спасибо вам, Галина Петровна, – Витюша хотел её обнять и чмокнуть в щечку, но его мотнуло вбок и Карагозов еле успел его поймать уже в падении. – Вот как вы заботитесь обо мне! А я кто? Шваль. Божья слеза. И все мы тут – слёзы божьи, души грешные, позорим Господа и он нами же и плачет на весь мир. Нас, слёз божьих, людей лишних, миллионы на Земле. Не сосчитать нас как капель в океане. Мы, не нужные да лишние – океан из слёз господних.
– Горькие вы слёзы. Душа моя разрывается. Вы для меня – те милые дети из четвертого класса. А сейчас после работы у вас здесь, я без сердечных капель вечером не могу. И уйти от вас силы нет.
– Галина Петровна поднялась и глядела на Витюшу с такой жалостью горестной, что взгляд этот прошил его, как в кино решетит тело пулемётная очередь. Бывшая его учительница вытерла платочком капли ниже глаз и ушла, сгибаясь от тяжести воды в ведре.
– Ничё, Витёк, – погладил его по голове Юра Карагозов. – Должно быть равновесие, гармония в природе. Вот есть же путёвые люди. Должны, значит, и непутёвые быть. Такие как мы. Они всем нужные, а мы никому. Кроме Алика, пивных бочек и бутылок самогона. Путёвых и лишних, как мы, одинаковое числов мире. Но это я так думаю. Может, и по-другому всё. Чёрт с ними и с нами… Пиво допей.
Открылась дверь и вошел Хохлов в форме. Он встал возле Алика и они минут пять беседовали, подкрепляя слова разными замысловатыми жестами. После разговора Хохлов взял Витюшу за руку и вывел на улицу.
– Ты в рубашке, что ли прибежал сюда? – Он накинул на Витюшу свою форменную тужурку с тремя звёздочками на каждом погоне. – Домой пора. Завтра операция в десять утра. Тебе надо полностью освободить желудок и кишечник от спиртного. Два пальца в рот в «скворечнике» дворовом сразу затолкаешь, и пусть рвёт тебя пока горькая желчь не пойдёт. Тогда можно зайти в дом. Я сейчас Наташу приведу. Был у неё. Плачет. Влюбилась она в тебя, идиота. Хотя человек ты замечательный. Добрый, честный, умный, смелый.
– Андрей, меня нет уже, – Витюша заплакал. – Я мёртвый при жизни. Брось меня. Зачем тебе балласт? И так сволочей хватит на твою рабочую жизнь.
– От того, что ты подохнешь, как таракан от отравы, в этой жизни ничего не сломается. Всё будет так же. В ней много места для твоего ума и редких способностей. Ты же мне хотел помогать, – Старлей закинул Витюшу на горб и нёс. Было удобнее, чем тащить за руку.– У тебя уже сейчас получается. Ты мне так облегчил поимку ханыг. Я рассчитывал на тебя. Ты будешь отличным моим напарником. Не пей, Витя! Как офицер приказать не могу. Как человек человека прошу. Не можешь бросить сразу, постепенно перейди на лёгкие вина, потом на сухие.
И дозы постепенно снижай. Победишь. Я помогу как смогу. Ты не лишний. Ты Наталье нужен. Мне очень нужен. Это же замечательно. Не обязательно, чтобы тебя весь мир ценил. Двое тебя хотят иметь рядом – это уже счастье. Не бросай пить рывком. Не руби. Не разрубишь. Мало таких умельцев. Но постепенно снижай. В тошниловку не ходи. И Наташка с тобой на пару при одинаковых условиях бросит. Я это чувствую. А она хорошая. Как и ты. Задумайся.
Хохлов довёл его до калитки, забрал тужурку.
– Всё. Иди. Сейчас в «скворечник». Потом домой. Через полчаса Наталья будет здесь. Повинись перед ней. И завтра к десяти будем ждать тебя с доктором. Всё.
Он повернулся и быстро скрылся из вида. Витюша постоял недолго, вытер непонятно от чего потный лоб и пошел в сортир. Рвало его до дрожи в коленях, на которых, качаясь, завис лицом над дыркой, лились слёзы и стереть их он не успевал, потом глаза что-то стало выдавливать. Он даже представил как они вывалятся, пропадут в дерьме и как найдёшь потом? Наконец в горле стало горько, отвратительно горько с кислинкой. И тонкими струйками вниз начала стекать чёрно-зелёная желчь. Было её много и Витюша уже с большим напрягом держался, согнутый, на коленках. Ещё минут через десять от желудка до горла пробежала такая свирепая судорога, что несколько секунд он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потом больно и протяжно что-то ломило в печени и когда Шанин Витюша уже почти упал на дырку лицом, раскинув руки, вдруг всё прошло. Стало настолько легче, что, не соображая ничего, он свободно поднялся, вытер, наконец, глаза, щёки и особенно тщательно губы рукавом рубахи.
Шлёпнули по косяку старые доски калитки. Хохлов на ходу говорил Наталье.
– Ты прямо сейчас горячую воду сделай, в тазик налей, насыпь три ложки соли и пусть он держит ноги там сколько стерпит. От этого кровь побежит по артериям шустрее и вернёт нормальный обмен веществ. Соль оставшийся яд водочный вытащит из нутра. Простокваши купи у Завадской Елены. Точно напротив вашего дома. И пои его сегодня только простоквашей, и горячим чаем. И не ругай. Он не нарочно. Не тебе назло. Это болезнь тяжелая. Вылечиться от неё оба только лично сами сможете. По-другому, в больницах, алкоголизм пока не лечат. Пейте понемногу. Вот это ваше розовое и сухое покупай. Но пиво и самогон – это запрет. А Витёк, скажу как чувствую – влюбился в тебя или даже полюбить успел.
– Сделаю как сказали, Андрей Павлович, – голос Натальи слегка дрожал. – Я в него тоже влюбилась. Хочу быть с ним. Он хороший. Мы вылечимся. Обещаю.
Стукнула входная дверь в дом и во дворе стало так тихо, будто это не двор, а кастрюля, которую накрыли тяжелой толстой крышкой. Хохлов ушел через пару минут и Витюша ровно, не путаясь в собственных ногах, бегом побежал к Наташе. Он обнял её, прижал к себе из последних сил, она сцепила руки на его талии, встала на пальцы как балерина и поцеловала его в щёки и в лоб. Витюша заплакал, потом стал рыдать и биться головой об Наташкино плечо. Она отвела Витюшу на кровать. Укрыла одеялом.
Его трясло, одеяло подпрыгивало вместе с телом, но красное лицо почти незаметно набирало почти здоровый цвет. Уснул Шанин ровно на столько, сколько Наталье понадобилось, чтобы сбегать с трёхлитровой банкой за кислым молоком и нагрелась на электроплитке вода. Пока кипяток остывал, она затопила печь и минут через пятнадцать уже приступили они к водным процедурам, и к поглощению простокваши. За всё время до вечера никто из них не сказал ни слова.
Отоспался Шанин Витюша замечательно, и в девять утра почти ничто не напоминало в нём человека, не похожего вчера на человека. Наталья спала ночь сидя на стуле, упершись спиной в стену.
– Пора к доктору, – сказала она, зевая. Плохо спалось ей. – Я с тобой.
У доктора Сергея Сизоненко в кабинете сидел Хохлов. Все друг с другом поздоровались. Мужчины, как положено, за руку, а Наташу чмокнули в бледную щёчку.
– Готов? – спросил Сергей Анатольевич.
Витюша кивнул.
– Ну, пошли в операционную. Там переоденешься в белый халат на голое тело.
– Всё путём! – махнул рукой Хохлов. Наталья послала воздушный поцелуй, который догнал Витюшу в дверях. Над ними давно, видно, прибили уже поблекшую табличку «Не входить! Идет операция!»
Он переоделся, лёг на операционный стол, Сизоненко подложил ему под шею валик из марли, покрыл сверху простыней и вырезал на ней ножницами квадрат над печенью. Пришла и встала на другой стороне стола возле тумбочки с пузырьками, зажимами и тампонами Зоя Смирнова, медсестра.
– Ну, цепляем намордник, – засмеялся доктор и надел Шанину на лицо прозрачный пластиковый конус с двумя трубками и гофрированным шлангом. – Работать намереваюсь два часа. Но для тебя времени вообще не будет существовать. Вот уснёшь и сразу же проснешься. Понял?
Витюша мигнул глазами.
Сизоненко открыл какие-то краники и последнее, что видел Шанин – это был большой отточенный скальпель, сверкнувший под лучами света от верхних десятков лампочек в круглом гнезде.
– На финку, бляха, похож, какую мне к пузу бандит ставил, – успел подумать Витюша.
После чего не стало Шанина Витюши на два часа, если повезёт. А не повезёт, то тогда насовсем
Глава десятая
Бандита Степанова Ивана Хохлов держал в КПЗ неделю. Приезжал эксперт, тиснул отпечатки его пальцев, совместил со следами, которые старлей нашел на бутылках и стаканах. Получилось, что наливал вино он и стакан воткнул в рот мёртвого Лёнечки тоже он. После экспертизы Степанов стал грабителем. Хохлов за полдня слетал в церковь Каменск – Уральска с клейкой лентой, снял следы с окладов иконных. Кроме отпечатков Ромы- барыги были «пальчики» Степанова. То есть доставал их из сундука он. А вот по убийству Лёни не пошло дело так, как предполагал Хохлов. У Ивана в кармане пальто лежали кожаные перчатки, а на молотке, пробившем череп Лёнечки, остались рыжие шерстяные ворсинки.
– У кого из твоих кентов такие варежки или перчатки?– Совал Степанову к глазам маленькую горку собранных в кучу ворсинок милиционер.
– Да у Лося. Конкретнее – у Лосева Вовчика. – Ваня Степанов ковырял ногтем правой руки под ногтями левой – Он главный у нас. И молоток он тиснул хозяйский. Мужик, у которого мы жили, держал тот молоток в сенях на столике в ящике. Там и другие инструменты были. Плоскогубцы. Ножовка…
Когда ваш Леонид отрубился и задремал на стуле, Вовчик надел перчатки и его молотком шарахнул по кумполу. Вот он убил, не я и не Толян Малютин, третий наш кент. Толян в простыне иконы вёз домой. Он же их Ромке – придурку передал. Сказал, что десять процентов с продаж – Ромины. Тот аж завизжал. Деньги-то – ого какие!! Ромку мы в пивной нашли. Напоили и сблатовали его на общее дело. На продажу только. А про Лёню и его ценности ляпнул ваш местный фраер в пивнушке здешней. Здоровый бугай. Мишка. Миха… Фамилию он говорил, блин, но я не помню.
Он приезжал в Каменск-Уральский к родственнику. Пришел в пивную, возле каждого бухарика постоял, поспрашивал, нужны кому из них иконы дорогие и древние? У алкашей интереса к иконам, ясный день, никакого. А мы уже неделю как свалили из Омска. Нас там в розыск объявили за гоп-стоп с тяжкими телесными. Торчали в пивнухе, жили у мужика Николая. Он одинокий. Жена ушла. Работал раньше на зерноскладе. За бухаловку вытурили его. С ним тоже в пивной познакомились. Потом Миша этот и к нам подошел. Нам мысль понравилась. Миха попросил долю от продажи – тысячу рублей. Мы вышли на улицу, прикинули, что шесть штук иконок позапрошлого века можно продать тысяч за сорок минимально. Вернулись и добро дали. Он назвал адрес Леонида.
– И сколько времени вы собирались напасть на Леонида Грищенко? – Хохлов всё писал и как раз достал новый чистый лист.
–Да он нам сам подсказал, Михаил. Он ваш, Семёновский, – Степанов оживился и даже приподнялся со скамьи.– Он сказал, что по радио обещали через неделю очень сильный буран. И посоветовал дело сделать в буран. Следы все заметёт. Откуда и на чём вы добрались сюда, не будет видно, он, помню, уточнил, блин, ещё. И уходите, сказал, в буран. Не останется ничего на снегу. Так сильно заметёт. Единственное – ошибся Миха. Он уверен был, что Лёня в тошниловке вашей будет. А Леонид с какого-то бугра скатился домой в это время. Ну, мы пришли как деловые люди, сказали, что хотим иконы купить. Что нам в Каменск-Уральской церкви сказали, будто у тебя после смерти матери остались старинные. Позапрошлого века изготовления. Сказали нам в церкви, что ты не верующий, не как мама покойная, и они тебе не нужны. А деньги всегда требуются. Толян сбегал в магазин, купил водки и три вина. Водку мы с собой забрали потом.
– Так он не согласился продать?– Спросил Хохлов.
– Нет, конечно. Память это, сказал, о матери и бабушке. Дороже этой памяти нет у него. Ну, напоили Леонида, а потом Вовчик ахнул его молотком по «тыкве», забрали иконы и убежали. Остальное вы знаете. Рома там шустрить начал. Мы сами не продавали.
– Адрес давай. Где там вы жили у Николая? – старлей оторвал отдельный кусочек бумаги.
– Улица Советская. Дом двадцать три, – Иван улыбнулся.– Только пацанов моих там нет уже. Они ж не идиоты. Меня долго нет, кто-то из них побежал в магазин, где мы всегда брали водяру. Ну, продавщица, сто процентов, рассказала как меня повязали. Они и сдёрнули. Куда, честно, сам не знаю. Откуда знать мне? Но не в Омск и даже не в Зарайск. Деньги есть. Урыли подальше от греха. Можете там и нигде не искать. Только время зря потратите. Затихарились они где-нибудь в РСФСР. Попробуй, вычисли – где.
Хохлов из кабинета позвонил в больницу и предупредил Сергея Анатольевича, что сейчас забежит на пять минут. Потом отвёл Степанова обратно в КПЗ, прочёл всё, что на листках записал. Решил еще раз с ним поговорить и тогда пусть распишется, подтвердит пусть – с его слов записано верно.
Неделя после операции уже прошла и Витюша, как выразил умную мысль доктор Сизоненко, второй раз родился и вырос до кондиции взрослого здорового дяденьки. Так, почти мгновенно, растут огурцы, вспомнил врач. Вчера вечером это был маленький скрюченный заморыш, а к завтрашнему обеду его надо было срывать, чтобы не перезрел. Так и Сизоненко изгнал из больнички пациента, в недавнем прошлом готового к отбытию на тот свет, а сегодня с половинкой печени он резвился в палате и ржал вместе с медсёстрами над смешным и приличным анекдотом, которых знал всего штук пять. Шанин через неделю уже бегал по четырём соседним палатам, пил чай с мужиками, избавленными доктором от аппендицита, пяточного шипа или огромного карбункула, мешавшего сидеть, лежать и работать шофёром. Мужики приучили его курить и в холодном больничном «предбаннике» он вместе с тремя такими же отважными нарушителями режима дурел с непривычки от «беломора», изнурительно кашлял и подмораживал ступни, гарцуя в тонких тапочках на бетонном полу.
