Стивен Грэм Джонс
Не бойся Жнеца
Казалось, Запад хочет вернуть его себе. Как земле нужны очищающие химикаты, так и Западу нужны пропитанные кровью следы его сапог, его тень, настолько длинная и глубокая, что из нее слышались крики его последних жертв.
Или так могло показаться тем, кто верит в слэшеров и последних девушек, в судьбу и справедливость.
До одной такой мы еще доберемся.
Впрочем, как и до всех остальных.
Сначала, однако, этот конвой, затерявшийся в белой мгле, этот Тур воссоединения, идущий за Вифлеемской звездой, начал утопать в крови.
После того как колонна прошла по шоссе 20 пятнадцать миль, рассказы о той ночи начинают разниться, мистер Армитедж, но потом совпадают снова. Знаете где? На пирсе, что врезается в озеро Индиан здесь, в Пруфроке, на высоте восемь тысяч футов. Из уст помощника шерифа Баннера Томпкинса прозвучала фраза, которая характеризует эту последнюю серию убийств: «Если бы мы опасались, что на нашу голову свалятся новые беды, мы, скорее всего, смотрели бы на озеро. Но никак не себе за спину».
А за спиной находилось шоссе 20.
Тур воссоединения Мрачного Мельника начался 12 декабря 2019 года, в четверг.
А закончиться ему было суждено тридцать шесть часов и двадцать тел спустя, в пятницу, тринадцатого. Как говорит Мартин Лютер на плакате у вашей классной доски: «Колесами истории движет только кровь».
Наши колеса крутятся исправно, спасибо.
Только по возможности не смотрите в зеркальце заднего вида.
Крик
В семнадцать лет все было куда проще.
Дженнифер Дэниэлс смотрит налево – на бескрайние просторы озера Индиан, потом направо – на длинный спуск вниз, вниз и вниз, затем присаживается, чтобы потуже завязать шнурки на правом ботинке.
Ногти у нее не накрашены черным, а обувь ей купил адвокат. Каблук бесхитростный, безо всяких выступов на подошве; нитки темно-коричневые, в тон искусственной пурпурно-коричневой коже.
Она встает, ей слегка не по себе от этой громадины открытого пространства, будто оно может поглотить ее, превратить в невидимку.
Челка падает на глаза, она ее убирает – волосы не шуршат, как раньше. К этому тоже надо привыкнуть: здоровые волосы. И длинные.
Куртка на ней из службы шерифа – своей не было. Коричневая, с ярко-желтыми броскими полосами вдоль рукавов и вокруг талии. Она лежала, свернутая в клубок, на заднем сиденье окружного «бронко». Дженнифер куртка велика; висит, как балахон. Руки в карманы на всю глубину не засунешь – не достают. Будто она – маленькая девочка, вышла с папой на жуткий мороз, и он укутал ее в свою куртку; ему ветер якобы нипочем, и от этой невинной лжи ей еще теплее.
Она зарывается лицом в воротник, от которого пахнет сигаретами.
– Прорвемся, дорогая, – говорит она себе и ступает на узкий бетонный хребет дамбы.
Перил для безопасности так и не сделали – почему? Вообще непонятно. Идешь, как по канату. Будь сейчас лето, и ее качнуло бы вправо, навстречу долгому и бесшумному падению, Дженнифер метнулась бы в другую сторону: упала в воду, доплыла до ржавой лестницы – она там специально на такой случай. Но сейчас лютая зима, озеро Индиан замерзло. Значит, она брякнется на лед, и от нее останется красное пятно, которое придут тайком вылизывать волки. Обдуваемая ветром поверхность озера вся иссечена, по ней разбросаны конусы безопасности, там и сям резные следы от коньков, будто ночью здесь танцевали гигантские пауки, а дальше видны широкие следы шин: во вторую неделю декабря пруфроковские пожарные осторожно пробуют лед, чтобы убедиться, что холода пришли окончательно и бесповоротно.
Кто же в этом сомневается? И все равно – хоть она не скажет об этом ни единой душе – как приятно оказаться дома. В школе Дженнифер только и мечтала, как бы отсюда вырваться, сбежать в Бойсе. Но вырваться по своей воле не успела.
Выставив голые руки на холод, она разводит их в стороны, аккуратно ставит одну ногу перед другой, не зная толком, куда смотреть: себе под ноги или на кабину управления.
А тишина здесь просто оглушает. Дженнифер будто враз лишили слуха.
Пруфрок далеко внизу и отсюда выглядит как игрушечный городок, словно какой-нибудь Годзилла может протопать через аптеку, банк, почту, мотель. Только «Дотс» пусть не трогает. За эти пару дней, с тех пор как Рекс Аллен перевез ее сюда, дал куртку и несколько двадцаток, тамошний кофе был самым приятным впечатлением.
Везде, куда Дженнифер ступает, в снежной корочке видны следы от колышков, будто здесь на ходулях прошел какой-то бесшабашный удалец.
Только не отвлекаться.
На полпути к кабине она останавливается, ей вдруг становится страшно.
Так и охота оглянуться: там наверняка, оскалив зубы, стоит мусорный медведь.
Она делает губами широкий кружок, вдыхает и выдыхает стылый воздух: надо успокоиться. «Прорвемся, – говорит она себе, – прорвемся». Куда деваться? В конце концов, она перед ним в долгу.
Внезапно справа на нее налетает ветер, и она не знает, что делать. Встать на четвереньки, чтобы не сдуло к чертям собачьим? Да, на четвереньки. Трясясь и замерзая так, что ее едва не выворачивает наизнанку, остаток пути до будки она преодолевает почти ползком, ладони и колени обжигает холодом.
Да уж, добро пожаловать домой. Милости просим.
По крайней мере, вокруг выпуклой платформы, на которой стоит будка, есть перила.
Дженнифер встает с колен, цепляется за перила. Наконец-то она у цели. Замерзшей рукой касается стенки кабины.
Вот и дверь. Сжав руку, она стучит. Даже не кулаком, а всей рукой до локтя. В металлической двери на уровне глаза так и осталась зазубрина. Это Дженнифер тогда что есть силы маханула топором.
Сейчас этот шрам прихватила ржавчина, и какой-то шутник маркером рядом с ней написал «5 июля 2015», а потом, чуть ниже, в скобочках, – «Джейд».
Дженнифер Дэниэлс отводит взгляд.
Дверные замки по одному щелкают, и вот дверь открывается внутрь, обдавая ее теплом.
Наконец, Дженнифер Дэниэлс отводит взгляд от озера и сквозь волосы, прибитые ветром к лицу, смотрит на дверь. И моргает, стараясь сдержать слезы.
– Так, так, так… – говорит Харди, улыбаясь уголком рта.
Он опирается на ходунки – вот откуда на снегу следы от колышков. Похудел, съежился, цвет лица землистый. Что удивляться, вырезали из человека целый фут кишок.
Дженнифер все равно бросается к Харди и зарывается лицом ему в грудь.
Не закрывая дверь, бывший шериф одной рукой обнимает ее, как может, похлопывает по спине, а она без стеснения плачет. Другой рукой он опирается на ходунки, иначе они вдвоем рухнут на пол.
– Это моя старая куртка! – с удивлением произносит он, дыша ей в голову.
Дженнифер хочет сказать ему, что знает это, помнит – она вообще помнит все, – но слова застревают в горле, и она только крепче прижимается к его фланелевой рубашке.
От рубашки тоже пахнет сигаретами.
– Рекс Аллен мог бы тебя сюда подвезти, – говорит Харди за чашкой наспех сваренного кофе.
Его второй помощник теперь сам – шериф.
Факелы для того и созданы, чтобы их передавать.
И полицейские жетоны тоже.
Но помощников у него было всего двое, а значит, Рекс Аллен был еще и худшим помощником.
Но… теперь ему до этого нет дела.
Его дело теперь – следить за тем, чтобы озеро Индиан оставалось озером Индиан и чтобы в долине под ним было сухо.
Ну и курить сигареты.
Его кожа пожелтела и обвисла от заточения в этой прокуренной камере. Но разве он собирался жить вечно?
Он вообще уже мог быть на том свете.
– Он бы послал Баннера, – говорит Джейд – нет, она Дженнифер. Дженнифер, Дженнифер, Дженнифер… Она уже сказала Харди: теперь она Дженнифер. «Джейд» больше нет. Умерла той ночью в водах озера.
– Помощник шерифа Томпкинс, – с усмешкой говорит Харди, чуть поворачивая ручку потока в трубе № 2. Не потому, что там что-то не так, просто старикам важно чувствовать себя полезными обществу.
– Он всегда хотел играть в футбол в колледже, – вспоминает Дженнифер, настороженно вглядываясь в него, и Харди этот взгляд хорошо известен.
– Вот и играл бы себе в футбол, – говорит ей Харди.
Не усмехаясь, даже не улыбаясь, эта новая Дженнифер прижимает к себе кофе, чтобы согреться, и смотрит на ту сторону озера Индиан, на Терра-Нову.
Примерно на два акра в национальный заповедник вклиниваются голые и почерневшие деревья.
– Это благодаря тебе, – говорит ей Харди и добавляет: – Без тебя сгорело бы все. Без тебя и Дона Чамберса. Так что долина перед вами в долгу. А то и весь Айдахо.
Он пытается ее ободрить, помочь обрести почву под ногами, но она только пожимает плечами, отпивает кофе, держа кружку обеими руками. Рукава куртки такие длинные, что пришлось их закатать.
Харди вспоминает другую девочку, которая тоже носила эту куртку, и уводит взгляд в сторону.
– Я живу в моем старом доме, – говорит Дженнифер, пытаясь выдать эти слова за плоскую шутку. – Даже в моей старой спальне.
– «Кровавый Лагерь», – произносит Харди с сочувствием.
В первые пару лет он перенес несколько операций, но его продолжали держать в курсе. После той ночи на воде охочие до сенсаций туристы и фанаты ужастиков хлынули в Пруфрок, и дом Дэниэлс стал одной из достопримечательностей. А потом, когда с приходом зимы толпа схлынула – делать снимки для соцсетей, конечно, здорово, но не при минус двадцать на дворе, – школьники выломали замок задней двери и превратили старый дом Дженнифер в место для тусовок. Раньше этим местом всегда был лагерь Виннемукка, но озера первое время все сторонились, да и на берегу было как-то жутковато.
Поэтому – дом Дэниэлс. Раз уж там можно согреться, не разжигая костров на улице, Рекс Аллен закрывал на это глаза. А что, подумал Харди, в наши дни остается делать шерифу?
Вскоре какой-то хулиган на фасаде дома красным распылителем написал: «Кровавый Лагерь».
– Вполне уместно, – говорит Дженнифер.
– У тебя такой прически давным-давно не было, – говорит Харди, касаясь ее волос. – С пятого класса?
– С шестого, – уточняет Дженнифер, смаргивая какое-то воспоминание. Она откидывается назад, и новая копна волос следует за ней.
– Индейские волосы, – замечает Харди и смотрит ей в глаза: как она отнесется к этой реплике?
Он мог бы сказать, что у нее волосы, как у отца, но знает: это приведет не туда. Она ведь ничего не говорит о Труди, вот и он не будет напоминать ей об Открывашке Дэниэлсе.
И Иезекииль не будет, хочет добавить Харди, но насчет смерти ее отца никто не говорил вслух, так что может выйти как минимум неловко. Сидишь здесь целыми днями один, сам забудешь, что у тебя в голове есть, а чего нет.
Наверное, в этом все дело.
Дженнифер пропускает реплику насчет своих индейских волос, просто чуть поднимает подбородок и говорит:
– Там у всех посттравматический синдром, знаете же?
Теперь черед Харди уклоняться от вопроса. Конечно, он знает. Когда он первый раз вернулся из больницы, еще в коляске, ему хорошо была видна картина города. Посмотришь на людей, на их глаза – вроде бы все как обычно, про ту ночь все позабыли, думают о будущем или о настоящем, но уж никак не о той ночи на воде. Но не надо покупаться на эти бесстрастные лица. Лучше посмотреть на людей, когда они сидят на открытой веранде у «Дотс». Или стоят, прислонившись к выщербленному синему столбу на бензоколонке, пока Лонни заправляет им машину. Или сидят на скамеечке Мелани, ловя предзакатные лучи солнца.
Посидят так три минуты, пять минут, отвлекутся на книгу, поговорят с кем-то по телефону, съедят вкусный омлет. Но потом, стоит внутренней дисциплине ослабнуть, вы сразу заметите: вдруг дернется плечо, рука неожиданно сожмется в кулак. Человек глубоко вздохнет, будто снова оказался в водах озера.
Уж лучше сидеть здесь, на этом невероятном утесе над водой и выкуривать одну сигарету за другой.
Кстати, о сигаретах.
Из нагрудного кармана рубашки Харди достает пачку и вытряхивает из нее сигарету для Дженнифер.
Она отрицательно качает головой, мол, спасибо, не надо.
– Молодец, – говорит он, но себе в сигарете не отказывает. – Ты сильнее меня.
– Если начну, меня потом не остановишь, – объясняет она. – Да и денег на них нет.
– Я могу кое-кому позвонить, – сообщает ей Харди, а сам ищет спички. – Может, кишки у меня и стали на три фута короче, но кое-какие связи остались, могу тебя куда-то пристроить.
Дженнифер закрывает глаза и согласно кивает, то ли с благодарностью, то ли с сожалением, трудно сказать. Так или иначе, Харди оставляет ее в покое и разражается кашлем, от которого все его нутро будто опустошается.
– Все нормально? – спрашивает Дженнифер с подлинной озабоченностью, к которой подмешан гнев, будто этот чертов кашель она может как-то унять – и готова с ним сражаться.
Она еще там, верно. Где-то там. После того, что с ней произошло, что выпало на ее долю. Какую тяжелую ношу ей приходится нести, но она не сдается.
А ей всего-то двадцать один, напоминает себе Харди.
Что же это за мир такой, если он так с ней обошелся.
Ей бы учиться где-нибудь подальше отсюда, на полную стипендию. Чтобы ее беспокоили только тесты, свидания, вечеринки.
А у нее всего один друг – старик, подыхающий в бетонной коробке на крыше мира, и все ее воспоминания заляпаны кровью.
И, проявляя лояльность, Харди отводит сигарету ото рта и кладет обратно в пачку фильтром вниз, чтобы потом не потерять. На удачу – глупое суеверие, он прекрасно это знает, но, если лишить себя маленьких личных ритуалов, жизнь быстро превратится в череду бессмысленных дней.
– Долго сюда добиралась? – спрашивает он.
– А что?
– Сейчас поймешь.
Он кивает в сторону озера.
Уже три часа дня, в четыре стемнеет, она вряд ли следит за барометром – молодые, они такие – и не знает, что бушевавший внизу буран уже утих. Значит, с наступлением сумерек резко похолодает так, что у термометра никакой шкалы не хватит.
Харди достает свой передатчик, пальцем просит Дженнифер помолчать и со щелчком подключает Мэг.
– Шериф, – откликается она, и Харди почти видит, как она распрямляет спину, будто в комнату вошел настоящий начальник.
– Через сорок пять минут мне нужна машина.
– У вас заявка на шесть, – кратко напоминает ему она, но это просто от неожиданности, ведь он и сам знает. В микрофон доносится шелест: она перебирает бумаги.
Поскольку водить машину ему трудно, а его прошлые заслуги еще уважают, служба шерифа каждый вечер посылает за ним машину отвезти домой. И получается, что теперь он видит Пруфрок только в темноте. Город для него превращается в собственную тень. Может, с учетом всех местных призраков, оно и верно.
– Сделаешь, Мэгги? – спрашивает Харди. – Не хочу, чтобы меня тут насквозь продуло.
– Уже, – отвечает Мэгги.
– Только не посылай этого пацана, – добавляет Харди с наигранной серьезностью, глазами подавая Дженнифер сигнал.
Она тоже глазами отвечает: все это глупости. И она не ошибается.
Харди с важным видом прерывает связь, отключает микрофон. Со второй попытки это ему удается.
– Можно было и обойтись, – замечает Дженнифер, мол, нужды в машине нет.
– Что же, я тебя по темноте отправлю? – Он показывает через окно на озеро, уже погруженное во тьму, на все вокруг. – Один неверный шаг – и до свидания, прекрасный мир.
– Я конусы видела, дорогу знаю.
– Да эти конусы давно сдуло ко всем чертям, разве нет?
– Я могу прямо сейчас уйти, ничего страшного не…
– Тебе надо на это посмотреть.
– Неужели в долине меня еще чем-то можно удивить? – спрашивает она.
– Я рад, что ты сюда добралась.
В знак одобрения Харди поднимает кружку.
– Извините, я тогда была… еще та штучка, – говорит она ему, будто затем и проделала этот долгий путь в гору.
– Зато с тобой всегда было интересно, – замечает Харди. – Помнишь, когда ты надела в школу руки-ножи?
– Они же были не настоящие.
– До сих пор во все это веришь?
– В слэшеры? Сколько времени прошло. Не знаю, я тогда вообще была другим человеком.
Харди пожимает плечами: понятное дело. Дженнифер пожимает плечами в ответ и говорит, обращаясь к жуткому пространству за окном:
– Вы о нем вспоминаете?
Харди вместе с ней смотрит в серое небо.
– О Медведе? – добавляет он на всякий случай.
Мистер Грейди Холмс, он же «Медведь», он же «Шерлок» – одной клички ему явно было мало.
– Я вспоминаю, – говорит Дженнифер, и рот вытягивается в жесткую линию. – Я… глупо вышло.
– Я тоже мог быть поумнее, – говорит Харди с глупейшей ухмылкой.
Дженнифер смотрит в кружку и говорит:
– Я была… Мой адвокат сказала, что я буду выгоднее выглядеть на суде, если поступлю на заочное в местный колледж. Когда я пишу работы, читаю книги по истории, то иногда забываю, что он был… был…
Она отводит голову назад, сглатывает, чтобы снова не заплакать.
– Я бы обо всем забыла, – продолжает она. – Думала бы, вот он удивится, когда я вернусь и заработаю за эти курсы кучу баллов.
Теперь губы поджимает уже Харди, внимательно смотрит на оконное стекло.
– В тебе это всегда сидело, – говорит он наконец. – И я вовсе не удивлен, Джей… Дженнифер.
Она стреляет глазами, почти целиком услышав свое прежнее имя, но ничего по этому поводу Харди не говорит.
– Слушайте. – Она ставит кружку на стол. – Мне надо…
– Точно по расписанию, – говорит Харди, подаваясь вперед.
Дженнифер перехватывает его взгляд.
Он смотрит на развалины Терра-Новы.
– Думаю, они переберутся на зимовку в «Овечью голову», – говорит он о небольшом стаде лосей, которые пробираются через сгоревшие дома и обуглившиеся деревья.
– Но озеро замерзло.
– Пить им не надо, – объясняет Харди. – Это… помнишь, где у строителей был сортир?
Дженнифер щурит глаза, будто отматывает время назад.
– Два синих и один серый, пошире, – вспоминает она и кивает.
– После… после того, что случилось, в первый год никому и в голову не пришло их увозить. Но они были пластиковые, а тут морозы. Растрескались, расползлись. Это ведь как… кто вырос в городе, этого не знает. Но трава вокруг выгребной ямы всегда самая зеленая, самая лучшая. Вот и там то же самое: природа позаботилась. Трава прямо буйствовала. Прошлым летом это маленькое стадо там и ютилось.
– Но сейчас его там нет, – замечает Дженнифер.
– Лоси выносливые, и память у них что надо.
Харди снова указывает вниз: там по снегу топает здоровенный самец. Может, добрые времена возвращаются? А вон еще один, выходит из лесочка, наверное, понимает, что теперь на виду. Тут не укроешься.
– Ой. – Дженнифер подносит обе руки ко рту, у нее даже перехватило дыхание. – Он же… белый.
– Змеиные индейцы называют таких лосей лесными духами, – объясняет Харди. – Эти каждому показываться на глаза не будут.
– Это… из-за бурана, – полагает Дженнифер.
– Из-за тебя, – мягко поправляет Харди и видит, что Дженнифер его поняла: рот снова вытянулся в тонкую линию. Будто она не хочет, чтобы губы дрожали.
Зато дергается подбородок.
Харди оставляет ее наедине с мыслями, ничего не добавляет, а еще минут через пять лоси уходят обратно вверх по склону, исчезают в деревьях. Белый скрывается из вида последним.
– Спасибо, – говорит Дженнифер.
Харди коротко кивает.
По льду озера Индиан носятся снежные вихри, значит, жизнь идет своим чередом.
Харди кутается в теплую одежду, предлагает Дженнифер шарф, потом выставляет на мороз свои ходунки и, опираясь на них, идет по обледенелому хребту дамбы, а Дженнифер вцепилась сзади в его куртку, и ему вдруг приходит в голову: когда она позволяет ему быть ведущим и брать на себя порывы ветра, он вот так может пройти через весь штат Айдахо.
Помощник шерифа Баннер Томпкинс барабанит пальцами по рулю ратрака, ждет, и вот из бурана появляется старик: очертания размыты, будто растеклась по краям картина маслом.
Баннер замедляет барабанную дробь до шестидесяти ударов в минуту и наклоняется вперед.
Стеклоочиститель у ратрака один, но массивный. Чтобы ездить по городским улицам, его хватает, однако с таким ураганным ветром… снежная крупа так и норовит замерзнуть на лобовом стекле. Рукавом куртки Баннер вытирает запотевшее стекло изнутри – с нулевым результатом.
Ходунки шаг за шагом переставляются, и картина маслом становится резче. Оказывается, Харди идет не на шести ногах, а… на восьми? Две – его, еще четыре – алюминиевые ножки ходунков с теннисными мячиками в основании…
Он не один? Это еще что такое, старик? Нашел себе попутчиков на крыше мира?
Баннер проверяет тугую застежку на портупее, потому что нервы у него на пределе: Рекс Аллен укатил на принадлежащем округу «бронко» охотиться на беглеца и подтянул с собой Фрэнси, другую свою помощницу, – значит, на хозяйстве остался он, Баннер. Конечно, он всего лишь проходит испытательный срок, и в апреле его контракт либо продлят, либо нет – как себя проявит. Она пока на полпути к должности помощника шерифа, и обычно Рекс Аллен либо Фрэнси наблюдают из машины, как он одергивает туристов или вешает штрафные квитанции на лобовые стекла машин из других штатов, припаркованных слишком близко к озеру.
Впрочем, сейчас, когда выпал снег, их не так много.
И все-таки… В доме, где когда-то жили его родители, у Баннера двухлетняя дочка, и он ее не видел уже почти полтора дня. Так надолго он с ней еще не разлучался. Какие обязанности у представителя власти в городке на три тысячи жителей? Снимать кошек с деревьев, ловить улетевших воздушных змеев и поспевать домой к ужину.
Но не сегодня.
Если по закону, забирать ратрак из окружного гаража он не имеет права. А если еще точнее, это вообще ратрак Лонни, а не местных властей. В октябре на инструктаже Рекс Аллен объяснил: Пруфрок арендует эту машину у Лонни за умеренную плату.
– А за техобслуживание мы ему тоже платим? – спросил тогда Баннер, изучая дальние стены похожего на пещеру гаража.
За все годы взросления, от начальной школы до «Хендерсон Хай», он здесь никогда не был. Почему их сюда не привели в четвертом классе? На дамбу водили, в библиотеку и на почту тоже.
– Не твоего ума дело, – ответил тогда Аллен Баннеру на вопрос о том, сколько берет Лонни за замену масла в своей машине. И Баннер только кивнул, изображая из себя послушного солдата. Который ничего не видит, ничего не слышит и, самое главное, ничего не говорит.
До сегодняшнего дня, чтобы забрать Харди с его поста на дамбе, кто-то всегда делал крюк через ручей. Этот «кто-то» всегда был младший по должности, потому что поездка еще та, и вместе с распоряжением выдавались ключи от «бронко», внутренности которого Баннер хорошо знал: в старые времена, когда он был еще несмышленыш, Харди пару раз подвозил его к родительскому дому.
Но пока ничего дурного за ним не числится, ничего такого, что помешает ему стать полноценным полицейским.
Последние пару недель приказ ехать на дамбу всегда поступал за двадцать минут до выезда, чтобы Баннер мог надеть на колеса цепи. Не из-за ручья, он замерз еще месяц назад, – к дамбе Глен вело несколько крутых поворотов.
Вдоль дороги как минимум три проржавевших остова: грузовики не смогли преодолеть подъем. Один – с крыльями, как у «Форда-А», без резины на раздолбанных деревянных колесах; другой – не столь уж старый фургон «Додж Пауэр», который должен был бы добраться наверх, но, как сказали Баннеру, «водитель не справился»; а третий – разбитый «гран при», который, по словам Рекса Аллена, сюда притащили на цепи. Видимо, пара местных придурков задумала дотащить тачку до дамбы, скинуть оттуда вниз, посмотреть, как красиво она летит, может, показать ей вслед средний палец.
Но с цепями на всех четырех колесах, даже сквозь такую крупу… местный «бронко», скорее всего, этот подъем возьмет. В зависимости от водителя – и удачи.
Впрочем, какая разница? «Бронко» у Рекса Аллена. А патрульная машина, которую выделили Баннеру, ни за что наверх не доедет, даже с цепями. Он даже не стал выводить ее из полицейского гаража, а просто прошел два квартала пешком.
Потому что единственный вариант добраться до дамбы – это ратрак.
Баннер понятия не имеет, сколько ратрак сжирает топлива, поэтому к кузовному ограждению пристегнул две полные канистры. Пусть ратрак едет не так быстро, зато сидишь в нем высоко, как в тракторе, и четыре гусеницы буравят сугробы как нечего делать.
«Если с помощником шерифа дело не выгорит, – думает Баннер, – можно устроиться в какую-нибудь фирму и просто сидеть за рулем такой штуковины каждый день».
Если, конечно, он переживет следующие полторы минуты: откуда у Харди еще две ноги? Значит, кто-то идет за ним – след в след. Возможно, приставил к спине бывшего шерифа пистолет: значит, этот второй человек – Джокер, которому взбрело в голову взять в заложники всю долину, у него какой-то грандиозный план: тут тебе и дамба, и озеро, и бог знает что еще.
«Только ты не Бэтмен», – напоминает себе Баннер.
Бэтмен и Джокер для него – стандарт героя и преступника. Только знать об этом Рексу Аллену или Фрэнси незачем, обойдутся.
Кто бы ни был тот второй, он ниже Харди, стройнее…
«Погоди», – говорит себе Баннер.
– Она? – слышит он свой изумленный голос.
Он распахивает дверцу, привстает в кабине, чтобы лучше видеть: от холода перехватило дыхание.
– Ну, дела… – говорит он.
Харди уже распахивает хлипкую пассажирскую дверцу, Баннер навалился грудью на руль и во все глаза смотрит: вот уж кого не ожидал увидеть на вершине горы.
– Джейд Дэниэлс?
– Какого черта? – обращается она к Харди насчет Баннера.
Харди подсаживает ее в относительно теплую кабину.
В ратраке всего два сиденья, между ними небольшой зеленоватый мини-холодильник с видавшей виды белой крышкой. Выбора у Дженнифер нет – придется сидеть рядышком с Баннером.
– Это точно ты? – спрашивает ее Баннер, не в силах поверить собственным глазам.
– Я теперь Дженнифер, – отвечает она, глядя прямо перед собой и вцепившись в жесткую приборную панель – корпус с индикаторами, обклеенный инструкциями.
– Привет, Томпкинс, – Харди складывает ходунки и сует их в кузов.
– Хорошо закрепили? – на всякий случай спрашивает Баннер.
– Езжай, – говорит ему Харди.
– Вы сказали, что это будет не он, – говорит Джей… Дженнифер, будто от ее возражений что-то изменится.
– У меня там спальный мешок, – говорит Харди, показывая затылком вверх, в сторону кабины управления.
– Других такси сейчас в городе нет, – говорит Баннер, затаскивая сложную, изогнутую рукоятку переключения передач в выемку, которая означает «задний ход». Эта рукоятка вместе с его рукой оказывается у Дженнифер между ног. Она чуть подается назад.
– Я тебя с младших классов Дженнифер не называл, – говорит он ей.
– А я представить тебя помощником шерифа могла только в страшном сне, – парирует Дженнифер.
– Когда вернулась?
– Рекс Аллен забрал меня два дня назад.
– Но он даже ничего…
– Кому надо, сказал, – поясняет Харди. – Видимо, тебя в этом списке не было.
Баннер разворачивает ратрак, и тот, изрыгая черный дым, с пыхтением едет вниз. Расход топлива, наверное, уменьшился раз в десять.
Вот и славно.
Тут они уже не застрянут. Вернее, он не застрянет здесь с девушкой и стариком, за которого отвечает. Сейчас он вообще отвечает за весь город.
– И где же мой бывший помощник в такой прекрасный вечер? – спрашивает Харди. Он держится за обшарпанную ручку у себя над головой, явно не доверяя водительскому мастерству Баннера.
– Куртку свою, наверное, ищет, – говорит Баннер, разглядывая яркие полосы на рукаве Дженнифер.
– Он сам мне дал, – говорит ему Дженнифер.
– Я вообще не знал, что тебя выпустили.
– Я ничего плохого не сделала.
– Так я и поверил.
– Эй, молодежь! – вмешивается Харди, видимо, получая от этой перепалки удовольствие.
– Вы правда не знаете, где Рекс Аллен? – спрашивает его Баннер, как бы не замечая Дженнифер, типа сейчас говорят взрослые.
Дженнифер подается назад, презрительно скрестив руки на груди.
– У вас там наверху сканер не работает? – спрашивает Баннер.
– Что-что, сынок? – спрашивает Харди.
– Ваш сканер не работает, сэр, – поправляется Баннер.
Это их обычная пикировка с оскорблениями: так Харди напоминает Баннеру, что с тех пор, как он был молокососом, прошло совсем немного времени.
– Сэр, – громко повторяет Дженнифер, специально для Баннера.
Ей это в кайф.
Она не вспоминает, как Баннер наткнулся на нее в кладовке, где она рыдала в темноте, а черная тушь стекала по лицу. Он тогда захлопнул дверь и пошел искать другое место, чтобы уединиться с Эмбер.
Прошли те денечки. Нет уже ни Эмбер, ни Бетани, ни Тиффи… А он теперь папа. Да еще и помощник шерифа.
Он без особой нужды ерзает на своем сиденье, и Дженнифер снова должна подвинуться из-за этой свинской рукоятки.
– Тише, тише, – говорит Харди, держась за ручку над головой – сейчас по-настоящему крепко.
Баннер что-то бурчит про себя, замедляет ход. Давать ему официальную оценку Харди теперь не может, но все-таки Рекс Аллен моложе Харди на тридцать лет.
Что за хрень.
– Сканер весь день помалкивал, – говорит Харди.
– Да, помолчишь тут. – Баннер перекладывает руки на руле, чтобы вписаться в крутой поворот вокруг снежной кучи, в которую превратился «гран при».
– Из-за выходных? – вмешивается Дженнифер.
– Ты про Рождество? – изумленно отвечает Баннер. – До него еще… Что ты вообще там делала?
– Ждала рыцаря в сияющих доспехах, который спустит меня с большой нехорошей горы, – говорит она, изображая тоску во взгляде.
Все, кому не лень, – Джокеры.
Баннер делает еще один крутой поворот, не отпуская сцепление.
– Было тихо, потому что говорить не с кем, – объясняет Баннер, перебираясь через ручей; лед такой твердый, что даже не трещит. – Шериф на шоссе, с Фрэнси.
– Авария? – спрашивает Харди.
– А-а, – вступает Дженнифер. – Мрачный Мельник, так?
Конечно, она в курсе.
– Ищут конвой, колонну, перевозку заключенного, как там это называется, – объясняет Баннер для Харди.
– «Тур воссоединения», – цитирует Дженнифер.
– Держи, – говорит Баннер и передает ей руль, она и возразить не успела.
Дженнифер берет руль и ведет машину прямо, а Баннер лезет за своим блокнотом…
Разворачивает его и передает Харди.
– Вы новости, что ли, не смотрите? – спрашивает Баннер, искренне удивленный.
– Доживешь до моих лет, поймешь: это все та же хрень, только в свеженькой упаковке, – говорит Харди, изучая зернистое лицо на тусклой бумаге. Поднимает глаза на Дженнифер, переводит взгляд на Баннера: – Она тебе уже сказала, помощник шерифа, – говорит он с легким укором, почти на полном серьезе. – Суд принял решение в ее пользу.
– Что? – восклицает Баннер, забирая руль обратно, а Дженнифер вскидывает руки вверх, будто этот руль ей сто лет не нужен.
– «Что, сэр», – бурчит она с нажимом.
Они уже в городе, и Баннер отключает огни ратрака, кроме габаритных – зачем светить людям в окна?
– Ты хочешь сказать, что это не Открывашка Дэниэлс? – спрашивает Харди.
– Мой отец?! – говорит Дженнифер, тоже глядя на зернистый снимок Мрачного Мельника, хотя, вполне возможно, плакатик с его изображением висит на стене в ее спальне.