Стивен Грэм Джонс
Не бойся Жнеца
Пятница, тринадцатое
В семнадцать лет все было куда проще.
Тогда ей хватало подводки для глаз и помады.
Господи, вот были денечки!
Лета наклоняется к зеркалу заднего вида, проводит кисточкой для растушевки вдоль линии челюсти, хочет подобрать нужную смесь, но никак не получается.
Ничего страшного, успокаивает она себя, оглядывая отражение то с одной, то с другой стороны, чтобы проверить изгибы и шрамы. Только не жаловаться. Да, ее восстановленная челюсть на восемьдесят процентов из синтетики. И даже четыре года спустя она не может есть твердую пищу.
Но смузи – это хорошо. Шейки достаточно питательны.
И какая альтернатива всем этим операциям, таблеткам? Ее нет; во всех других случаях тело пластику отторгнет.
«У тебя не все так плохо», – говорит она себе.
В десятитысячный раз.
Могло быть хуже, верно?
Чтобы не возвращаться к той ночи в воде, попасть в ее засасывающий водоворот, Лета делает то, что ей внушил психотерапевт: мысленно садится на стул. Стул простой, деревянный, с прямой спинкой; он стоит в неприметной комнате, и, если Лета сидит на нем, сложив руки на коленях, она может выбрать, какие мысли, воспоминания, надежды, страхи направить на стены вокруг. Под правой ногой – педаль старомодной швейной машинки, которая и запускает либо отключает эту картинку, этот голос; от педали идет кабель, броский, ясный и заметный: чтобы представить место во всей его реальности, осознать его головой и сердцем, надо сосредоточиться на мельчайших деталях. Как говорит терапевт, жить в выдуманных местах ты не можешь – только в настоящих, в чью подлинность ты веришь.
Лета согласно кивает: это место с ней.
Правой ногой она нажимает на педаль, и на экран перед ней выплывает отец: его лицо обдувается ветром, очки от солнца подняты на лоб, хотя все озеро в невероятно ярких бликах. Он учит Лету вести яхту, которая у них когда-то была, – «Умиак». Интересно, что с ней сталось?
– Отметайте все второстепенное, – напоминает она себе голосом своего терапевта.
Конечно, ведь перед ней – отец.
Лета не включает звук, просто смотрит, как он искоса поглядывает на воду перед ними, проверяет, все ли у них хорошо.
Да, все было хорошо, она прекрасно это помнит. Тот день выдался просто отличным. Целое лето принадлежало им. Да что лето – целый мир.
Лета убирает ногу с педали, картинка потихоньку исчезает, на стенах остается только искрящаяся вода озера Индиан. В голове, в этой комнате, на деревянном стуле она может улыбаться сколько угодно и не думать о том, как ее лицо разрывается на части.
Причины для того, чтобы улыбаться, у нее есть. Причин множество, но одна – особенная.
Она поворачивается на водительском сиденье и вдруг понимает: она не одна.
Сердце екает, в горле возникает ком, но… это же не убийца из новостей, откуда ему здесь взяться средь бела дня? Он должен быть выше пассажирского окошка ее грузовичка, так ведь?
И чего-то ждать на холоде он тоже не будет, в отличие от Дж… Дженнифер Дэниэлс.
Прежде чем потянуться к кнопке, блокирующей дверь, Лета машинально делает мысленный снимок: Дженнифер стоит у порога своего дома, в углу распыленной краской написано «Кровавый Лагерь».
Она могла бы постучать, чуть ударить по стеклу и заявить о себе, но это не в ее стиле. Появиться внезапно – так будет больше жути.
Лета расслабляет мышцы лица, улыбается, как когда смотрела в зеркало, оглядывает улицу, проверяя, нет ли тут кого-то еще – Мрачный Мельник может возникнуть где угодно, – и поднимает кнопку замка в ту самую секунду, когда Дженнифер берется за дверную ручку.
– Подожди, подожди! – говорит Лета самым веселым тоном и поднимает палец, чтобы Лета увидела, как он снова ложится на кнопку замка.
У аппарата во рту Леты есть своя особенность: он из титана и слегка вибрирует всякий раз, когда она что-то говорит. Ее зубы скреплены как бы камертоном, который помогает удерживать на челюстных шарнирах второй слой кевларового волокна.
– Садись, садись, – говорит она и машет Дженнифер, приглашая ее внутрь со снегопада.
Поскольку грузовик высокий, а Дженнифер не очень, залезть в машину элегантно и быстро не получается, и в кабину залетают вихрящиеся снежные хлопья.
Дженнифер устраивается на сиденье, и Лета снова запирает двери.
– Я не собиралась тебя… – начинает Дженнифер, но тут же дает другое объяснение: – Я могла бы и пешком, если бы не…
– Холодно? Много снега? Опасно?
Смешок Леты звучит дрожащим фальцетом.
– Нервничаешь, – говорит Дженнифер.
– Все нормально, – щебечет Лета, включает передачу и готовится к тому, что последует дальше, без чего не удается обойтись никому: инспекция. Взгляд украдкой на восстановительную хирургию Леты.
Чтобы облегчить себе этот процесс, то есть «пройти его быстрее», Лета изучает тусклые очертания прикуривателя под приборами, демонстрируя четкий профиль, который можно оценить за три, может быть, четыре секунды.
После этого она смотрит на Дженнифер и говорит:
– Пристегнись.
– Я тебе доверяю, – говорит Дженнифер, но сигнал продолжает пиликать, и она пристегивается.
– Какие волосы, – говорит Лета, отъезжая. – Понятия не имела.
– А с твоими что случилось?
Лета затылком указывает на заднее сиденье, объясняя, почему с длинными волосами неудобно.
– Блин! – Дженнифер даже съеживается. – Это твоя?
Лета кивает.
– Сколько ей?
– Год, – говорит Лета об Эди, которая молча смотрит на незнакомку. – Год и десять месяцев.
– Когда месяцы можно больше не считать?
– Никогда.
– Просто я… Круто. Я думала, ты…
– Это? – Лета имеет в виду свои зубы, скобки, вообще всю историю с челюстью.
– Извини, – говорит Дженнифер. – Не хватало только, чтобы тебе об этом напоминала я.
– Мы не виделись четыре года. – Лета медленно поворачивает налево. – Но ты – это ты. Имя другое, а сама осталась той же.
– Не уверена.
– Не думала, что ты вернешься.
– Я тоже.
– И не думала, что появится… еще один.
Они почти подъехали к службе шерифа.
Дженнифер молча сидит, держась своей стороны кабины.
– И что, ничего не скажешь? – спрашивает Лета, стараясь говорить мягче, чтобы это не прозвучало укором. – Никаких цитат из кинофильма? Никаких аллюзий? Может быть, «Ночь, когда он вернулся»?
– Мрачный Мельник здесь никогда не жил.
– Зато ты жила. Так и вижу, как ты бродишь по видеосалону. Один ряд, другой, прячешься за полками.
– Было дело, – соглашается Дженнифер. – Школьные годочки.
Лета бросает еще один взгляд на заднее сиденье, и на нее накатывает воспоминание о Джей… Дженнифер, об их первой встрече в старом школьном туалете.
«Станция шалавы», прости господи.
Другим стоять около этого зеркала не полагалось. Точнее говоря: другие к нему и не подойдут.
Только самая противоречивая девушка за всю историю штата Айдахо.
– Что? – спрашивает Дженнифер, потому что Лета явно куда-то отплыла в своих мыслях.
Лета хлопает ресницами, чтобы смахнуть слезы, и меняет тему:
– Неужели все по новой?
Дженнифер пожимает плечами, смотрит в сторону, постукивает указательным пальцем левой руки по затянутой в джинсу коленке.
– В прошлый раз девочкой, которая кричала «слэшер», была я, – говорит она. – Теперь пусть тревогу бьет кто-то другой.
Лета останавливается перед полицейским участком. Не заняла ли она место для инвалидов? Не разберешь, вся парковка завалена двухфутовым слоем снега.
Но припарковать машину удается.
– Я вполне дошла бы пешком. – Дженнифер кладет руку на дверцу. – Зачем Баннер вызывал подкрепление? Ребенка тащить на холод.
– Пруфрок перед тобой в долгу, – говорит Лета, глядя Дженнифер в глаза. – Тебе больше не надо никуда ходить пешком.
Дженнифер поджимает губы, быстро моргает и, отгоняя неловкость, спрашивает:
– Как ее зовут?
Она кивает в сторону заднего сиденья.
– Эдриен, – говорит Лета как можно более внятно, борясь со стеной зубов. – Она уже ходит.
– Эдриен, – повторяет Дженнифер и кивает: – Хорошее имя. Красивое.
Лета просто смотрит на нее:
– А ты изменилась.
– Правда? Как же?
– Раньше ты бы про это имя что-нибудь наплела.
– Что-нибудь семейное? – спрашивает Дженнифер то ли невинно, то ли делает вид, что невинно, – Лета точно не знает.
– Эдриен Кинг играла Элис в «Пятнице, тринадцатое». Ты не можешь этого не помнить. Это сидит у тебя в голове. В сердце. Точно знаю.
– Ты же не ее имела в виду?
– Извини. Просто… ты похожа на нее. И моя Эди может быть такой же.
Дженнифер смотрит в пол.
– То есть ты назвала дочь в честь Элис, – выдавливает она. – Хочешь сказать, что теперь на слэшерах помешана ты?
– Во всяком случае, домашнюю работу я наконец сделала как следует.
– Это… здорово. – Дженнифер смотрит на капот. – Возможно, предстоит большое испытание.
– Для кого? – спрашивает Лета. – Мы его уже прошли. Разве нет? Еще в школе.
– Может, для Синнамон Бейкер? – говорит Дженнифер. – Она пережила… первый тур. В мотеле, вчера вечером. И выглядит она… взгляд у нее… будто готова дать бой. Белая версия тебя четыре года назад.
– А была такая куколка.
– Ее друзья умирают, – объясняет Дженнифер. – Не наши. Ведь ты тех двоих убитых детишек даже не знала, так?
– Это не значит, что они для меня никто.
– А она… Что хочу сказать. – Дженнифер словно идет по минному полю. – У нее ведь и своих проблем хватает. Ее мама и папа… сама знаешь.
Лета мигает, стараясь не вспоминать ту ночь.
– Не может быть, чтобы это началось снова. – Она решительно машет головой. – Мы и так столько потеряли. Мне кажется, с Пруфрока достаточно… Не знаю.
– Эдриен, – повторяет Дженнифер, возвращая их в настоящее.
– Пока я ее носила, всякую медицину и хирургию мне запретили. И когда кормила. Поэтому на восстановление уходит столько времени.
Она легонько притрагивается к челюсти, показать, что имеет в виду.
– А-а, вот в чем дело. – Дженнифер почти улыбается. – А я думала, ты деньги копишь. Как соберешь, вот тебе и новая челюсть.
Обе смеются.
– Жаль, что так вышло, – говорит Дженнифер. – Ты этого не заслужила. Я должна была все это остановить. Надо было громче кричать, тогда бы услышали.
– Ну, я не одна пострадавшая. – Лета касается левой руки Дженнифер. Поворачивает ее, ищет следы зубов на пальцах, но видит только узловатую линию шрама на запястье – еще одна важная для них тема.
Дженнифер закрывает шрам закатанной манжетой куртки и дает Лете левую руку. Указательный, средний и безымянный пальцы буквально изгрызены между костяшками и первыми фалангами.
– Полностью не раскрываются, – говорит Дженнифер, показывая их нынешние возможности. – А красить ногти черным уже не надо.
– Зато ты можешь есть твердую пищу, – с усмешкой говорит Лета.
– То-то я и гляжу, ты стройнее, чем в школе. – Дженнифер почти улыбается в ответ. – Сначала подумала, йогой решила заняться.
– В Пруфроке?
– Ну да. Забыла, где мы находимся.
– Тут теперь открыли видеосалон. – Лета подбородком показывает на Главную улицу. – Прямо рядом с «Дотс».
– Я думала, видео пришел конец.
– Старшеклассники этим занимаются, – объясняет Лета. – Небольшой бизнес-проект.
– Они ничего не слышали о вечеринках у костра? – спрашивает Дженнифер с озорной улыбкой.
– Когда я была на такой в последний раз… – Лета останавливается, потому что не хочет вспоминать, как наткнулась в озере на утопленника.
– Я тоже там была.
Лета внимательно смотрит на нее, листает свой альбом памяти, но на той вечеринке Дженнифер не находит.
– Я наблюдала из-за деревьев, – объясняет та.
Лета понимающе кивает:
– Как думаешь, у нас с тобой отношения наладятся?
Дженнифер, не глядя на Лету, пожимает плечами.
– Давай с этого и начнем, – предлагает Лета.
– С чего?
– Будешь тетя Дженнифер, – говорит Лета, и Дженнифер даже отворачивается от этой мысли, но Лета все равно видит ее лицо – отражение в окне. Подбородок Дженнифер дергается, потом еще раз, губы крепко сжаты. – Приходи когда хочешь, – продолжает Лета, наполняя кабину словами, чтобы не обидеть Дженнифер. – Доктор… – Лета вздыхает, потом говорит: – …доктор Эдриен…
– Не док Уилсон? – быстро реагирует Дженнифер, уже готовая к бою, уже тетя, которой она обязательно станет, Лета в этом не сомневается.
Лета качает головой:
– Доктор Мортон. Уилсон ушел на пенсию. Но Мортон говорит: как бы у Эдриен не было проблем с речью. Ведь в основном она слышит меня, а я… сама знаешь, как я говорю.
– Вполне нормально, – убеждает ее Дженнифер.
– Спасибо. Но я же сама слышу. Если бы Эдриен слышала и другой женский голос, это… пошло бы ей на пользу.
– Я, кроме ужастиков, ничего рассказать не могу.
– Вот и хорошо, – говорит Лета. – Пусть растет крутой, как ты. В смысле, сильной. С бойцовскими качествами.
– Придется ей бранные слова освоить. – Дженнифер подмигивает Лете.
– А вот хрен тебе в дышло, – выпаливает Лета не задумываясь и гордо откидывается назад.
– Вот и я про это, – говорит Дженнифер.
– Я же как надо?
– Дело не в том, как надо, а какие у тебя при этом глаза. А твои глаза… Ты какая была, такая и есть. Не обижайся.
– Короче, придется приглашать тебя.
– Вы хоть мебель поменяли? А то там были сплошь призы за победы в боулинге.
– Господи.
– Вот, уже лучше. По глазам вижу.
– Да, теперь все по-другому, – говорит Лета о своей домашней обстановке. – Тысяча девятьсот восемьдесят четвертым годом уже не пахнет.
– Может, тебе весь город переделать? – с усмешкой спрашивает Дженнифер. – Восемьдесят четвертый был бы даже неплохим вариантом. По сравнению с… шестьдесят пятым?
Она протягивает руку навстречу заваленному снегом Пруфроку.
– Диковинное место, правда? – Лета наклоняется над рулем и разглядывает город. – В смысле, понимаю, что здесь увидел мистер Сэмюэлс.
– То же самое, что увидел Колумб со своего судна.
Лета поворачивается к ней за объяснением.
– Что-то, что ему не принадлежало, – сразу уточняет Дженнифер.
– Может, поэтому все происходит снова? – предполагает Лета, и по ее правой щеке катится предательская слеза, которую не скроешь.
– Мистер Холмс, – говорит тогда Дженнифер и делает паузу, чтобы это священное имя прозвучало с должным значением. – Зачем он давал нам один и тот же тест дважды? Помнишь?
Лета закрывает глаза, и перед ее взором возникает мистер Холмс на уроке истории, он забирает тесты сначала у одного, потом у другого, вместо того чтобы позволить ученикам возможность сдать работы самим.
– Потому что, – выпаливает Лета, бормоча, – потому что с первого раза мы не ответили?
Дженнифер кивает: вполне возможно.
– «Без памяти нет возмездия», – цитирует Лета ровным голосом, будто одержимая.
– Это мистер Холмс? – спрашивает Дженнифер негромко.
– «Попкорн», – поправляет Лета, словно извиняясь. Потом, чуть тише, но добавить нужно: – Девяносто первый.
– И кто теперь прячется в видеопрокате?
– Улыбка помогает нам жить, – говорит Лета, и раздается щелчок: это она либо открыла, либо закрыла дверцу машины, зацепив кнопку локтем. – Хохот и добрая усмешка.
– Всегда держала тебя за знатока Библии. – Дженнифер слегка ухмыляется. – Это из Псалмов?
– Ты серьезно?
– Что?
– «Изгоняющий дьявола, часть 3». – Лета снова готова пустить слезу: неужели Дженнифер и про это забыла? Но прежде чем она успевает сгладить неловкость, распахивается задняя пассажирская дверца, в кабину влетает снег, и Лета вздрагивает всем телом.
– Помяни дьявола, вот и он, – говорит Дженнифер, глядя в боковое зеркало.
– Ой, извините. – На заднее сиденье, захлопнув за собой дверцу, садится Баннер.
– Ты нарочно! – восклицает Лета.
Баннер подкидывает ключи – показать, как он открыл дверцу.
К этим блестящим и звенящим ключам тянется детская ручка.
В тысячный раз он позволяет Эдриен их забрать, потом опускает голову и упирается в ее лоб. Она, как положено детям, хихикает.
– Протри их, – говорит Лета, передавая салфетку.
Баннер берет салфетку и, не отнимая ключи у Эдриен, вытирает их, как бы играя.
– Молодец, что привезла ее, – говорит он.
– Она же любит своего папочку, – объясняет Лета.
– Это само собой. Я имею в виду, – он кивает на Дженнифер, – ее.
– Могла бы и пешком дойти, – нарочито бесстрастно повторяет Дженнифер.
– Лета все равно сюда ехала, – говорит ей Баннер. – Здесь безопаснее.
– Новости есть? – спрашивает Дженнифер.
– Насчет Синн, – добавляет Лета.
– Спит с трех или четырех, – говорит Баннер, снова превращаясь в помощника шерифа, который за все вокруг в ответе.
– А Гвен, Тоби? – спрашивает Лета полушепотом.
– Рекс Аллен и Фрэнси скоро вернутся, – говорит Баннер. Все три часа, что он вчера провел дома, он повторял эти слова как мантру.
– Ты же не оставил их на парковке у мотеля? – в изумлении спрашивает Дженнифер. – Он только называется «Конец тропы», на самом деле…
– Они… – начинает Баннер, но меняет фразу: – В доме престарелых… там не то чтобы морг, но там, сами понимаете.
– Все время имеют дело с покойниками, – вносит ясность Дженнифер.
Баннер кивает, потом еще раз.
– Ты не должен за ним охотиться. – Лета тянется назад и берет Баннера за руку, смотрит на него во все глаза. – Он… уже столько народу поубивал.
– Не так, как в прошлый раз, – уточняет Баннер. – Сейчас… две жертвы. Рекс Аллен вернется и…
– Ты с ним говорил после того, как он уехал? – спрашивает Лета.
– Оставил голосовое сообщение, – бормочет Баннер. Потом совсем тихо: – В тысячный раз.
– Фрэнси тоже? Не могут же оба забыть о своих подопечных?
Баннер кивает, мол, Фрэнси тоже молчит.
– Значит, остались только мы, – подытоживает Дженнифер, глядя перед собой на вьюгу. – Мы и он.
Выражение лица Леты не меняется, но она смотрит туда же, куда и Дженнифер, и в соответствии со своими мыслями нажимает педаль под ногой, чтобы сменить пейзаж, чтобы снова наступило лето, чтобы стереть Мрачного Мельника и убрать его из Пруфрока, но ее грузовик только ревет, а ураган не отступает, только вздыхает и бросается хлопьями снега.
В эту минуту затишья ключи Баннера со звяканьем падают на пол. Он наклоняется их подобрать, а Дженнифер вытягивает шею и спрашивает:
– Это следы?
Лета наваливается на руль, чтобы лучше видеть, и… да. Скругленные от ветра, невнятные, но это явно линия следов. Совсем недавно здесь кто-то прошел.
Либо к полицейскому участку, либо от него.
– Твои? – спрашивает Дженнифер, чуть повернувшись назад.
– Я запарковался сзади, – говорит Баннер.
– Когда ты в последний раз ее проверял? – спрашивает Лета.
– Ее? – переспрашивает Баннер.
– Синнамон Бейкер, – объясняет Дженнифер, выходя из машины.
– Блин! – говорит Лета, зная, что именно это отражено в ее глазах.
Баннер никогда всерьез не думал о сердечном приступе в двадцать два года, но сейчас ему явно кажется, что очень скоро он может схватиться за сердце и свалиться на бок – желательно туда, где стресса поменьше.
Да, в эту неделю ему жутко везет; с таким везеньем повторится вчерашний день, когда Рекс Аллен и Фрэнси подкатили к месту, где он стоял на тротуаре, и сказали: они уезжают и надеются, что город под его началом не сгорит дотла.
Не сгорит.
Ясное дело.
Без проблем.
Ха-ха-ха.
Шмыганье носом.
А поддержка какая-то будет?
Утром Мэг застряла из-за снежных заносов в своем новом домике на другой стороне трассы – как можно дальше от озера, но достаточно близко от работы. Баннер мог бы взять грузовик, надеть на колеса цепи и вызволить ее, но не хочет оставлять Лету с одной легковушкой: она будет заточена в доме, а раз озеро замерзло, добраться до нее и Эдриен можно будет с любой стороны, со всех сторон, – а Баннеру еще надо следить за тем, чтобы всех жителей не поубивали. И как тут уследишь, если ему каждые пять минут надо появляться дома?
Конечно, добраться до Мэг можно и на ратраке: пусть отвечает на звонки об отсутствии электричества, телефонной связи, о том, что ретрансляционная башня работает через пень колоду, пусть занимается бумажной работой, связанной с убитыми (во множественном числе), только в ратраке топлива меньше полбака, а ехать на заправку за дизелем значит объявить, что драгоценный ратрак Лонни теперь – личная тачка помощника шерифа.
Баннер запарковался сзади не потому, что там служебный вход: просто так Лонни, скорее всего, свой чудесный ратрак не заметит. Но Лонни скоро появится, так или иначе. Помимо того, что за эксплуатацию ратрака он берет плату, он еще обязан чистить от снега Главную улицу; этот контракт в складчину оплачивают банк, аптека, магазин всякой всячины, социальные службы и «Дотс», чтобы не закрываться из-за неблагоприятных погодных условий.
И когда все они придут справляться, где же Лонни и почему его клиентам негде парковать машины, Лонни в конце концов объявится, и Баннеру придется объяснять: ему надо разбираться с двумя убийствами, защищать свидетеля, чтобы не грохнули и его. Что еще?.. Жуткий громила-убийца из новостей бродит где-то по городу и, вполне возможно, еще не удовлетворил свою страсть вешать людей на деревьях. Нет, об этих убийствах Баннер всему городу пока не объявил – главным образом потому, что люди начнут задавать вопросы, на которые у него нет ответов. Но есть и другая причина: если подождать чуть дольше, час-другой, глядишь, вернется Рекс Аллен. Или хотя бы Фрэнси.
Тогда будет кто-то, кто скажет Баннеру, что ему делать, вместо того чтобы все эти кретинские решения принимать самому.
«Испытание на прочность, чтоб вас всех», – мысленно произнес он, вытаскивая автомобильное кресло Эдриен через заднюю дверцу. Дочку он прикрыл одеялом, как учила Лета. Конечно, это нужно, чтобы Эди было тепло, а также для того, чтобы все идиоты в Пруфроке не наклонялись к ней и не говорили, какая она миленькая, какая у нее «кофейная» кожа, какие «карамельные щечки», а то и похлеще – «кофе с молоком» или «кофе латте» (тут Лете пришлось объяснять: это означает немного белого в коричневом, немного молока в шоколаде). Таким образом местные идиоты намекают на то, что Эдриен «смешанная», как принято говорить здесь, на высоте восемь тысяч футов.
«Дайте ей просто быть ребенком, черт возьми», – шипел Баннер на своих родителей, когда они поднялись на гору, то ли чтобы увидеть свою первую внучку, то ли чтобы отец высказался насчет неухоженного газона, неподрезанных деревьев, неподсыпанной подъездной дороги. То ли чтобы мама Баннера в своей пассивно-агрессивной манере оценила сделанный Летой ремонт.
Будто это не Лета позволила им обоим рано уйти на пенсию, будто не она купила им домик на озере Пенд Орейль, чтобы отец мог рыбачить каждый день до конца жизни.
На первый день рождения Эдриен они не приехали, и Баннер ничего не имел против, даже был благодарен. И нет, папа, он не позволил Лете заплатить за их грузовик. Платил он из своей зарплаты и будет платить еще семьдесят один месяц, если его возьмут на постоянную работу.
Устроиться на работу, когда это было совсем необязательно, в октябре стало для него предметом гордости.
Теперь он думает иначе.
Одна из игр, в которую Баннер любит играть с Эдриен на полу гостиной перед ужином, сводится к тому, что он – супергерой, Невероятный Халк. Он трясется, брызжет слюной, «преображается» и распахивает на груди рабочую рубашку.
Эх, если бы…
И все время, что Лета на кухне готовит ужин, на плоском экране бессмысленно крутятся фильмы ужасов. По ее словам, так она успокаивается.
Баннер считает, что знает, в чем тут дело: Лета расплачивается за то, что не слушала Джейд – Дженнифер, Дженнифер! – в те времена, когда та была девочкой-ужастиком. Баннер пытался объяснить, что слэшерами Дженнифер бредила еще с младших классов, но Лета все равно чувствует себя виноватой.
И вот она крутит фильм за фильмом, будто машина, и Баннер уверен: доля во владениях отца нужна ей не для того, чтобы получить максимальную прибыль, а чтобы сохранить права на ту или иную группу ужастиков, чтобы она могла смотреть их на кухне, смотреть, как убийцы в масках режут школьников, пока сама она точно таким же ножом режет цукини.
Скорее всего, так и есть.
Только что все это значит?
Мысль о том, чтобы Лета посидела на телефоне в отсутствие Мэг, пришла в голову вовсе не Баннеру; ее предложила сама Лета. Она сказала, что единственным убийцей, вошедшим в двери полицейского участка, был Терминатор. Ну ладно, еще один тип из «Хэллоуина». Поэтому она и Эдриен здесь будут в большей безопасности, чем сидя на привязи дома.
Только… значит, здесь она будет без него?
Конечно, сумка с пеленками позволит им продержаться долго, если понадобится, но вдруг Терминатор и правда решит на какой-нибудь угнанной машине протаранить дверь полицейского участка?
Баннер качает головой и, стараясь укрыть Эдриен от ветра, толкает плечом первые двери. За ним идет Дженнифер, придерживает дверь для Леты.
Прежде чем войти в участок как таковой, они отряхивают с себя снег. Они в стеклянном тамбуре, похожем на телефонную будку, но кончики пальцев плохо слушаются.
Наконец, когда они более или менее отряхнулись, Баннер ступает внутрь, ботинком придерживая дверь, и быстро оглядывает помещение: всё ли на месте? Сначала высокая стойка, на которой, по словам Рекса Аллена, настояла Мэг, чтобы посетители останавливались там, а не вламывались и не нависали прямо над ней. За стойкой боком стоит стол Мэг: возможно, чтобы показать, как это неудобно – поворачиваться к каждому новому посетителю. Дальше, в левом углу, около копировальной машины и кулера, – еще один стол, за которым сидят он и Фрэнси. Но когда Мэг нет, он устраивается за ее столом. Единственное условие – ничего на столе не трогать.
Короче, здесь все в порядке. Это самое главное.
От тишины Эдриен начинает плакать, кулер приветственно булькает, и вдруг начинают звонить все телефоны, будто звонки только и ждали, когда кто-то здесь появится.
– Где она? – сразу спрашивает Дженнифер, крутя головой по сторонам, потом зовет: – Синнамон! Синнамон Бейкер!
Баннер показывает головой направо по коридору, мимо кабинета Рекса Аллена.
– В кладовке? – спрашивает Лета с обидой в голосе.
– В архиве, – отвечает ей Баннер и пожимает плечами, потому что знает: архив тоже не самое подходящее место. – Напротив женского туалета.
Дженнифер кидается мимо него, прекрасно зная, где находится архив – ей ли не знать?
– Ты же здесь убиралась, да? – спрашивает Баннер ей вслед.
– Мог бы и не напоминать, – ворчит Лета. Она сзади, вытащила Эдриен из переноски; девочка держит маму за руку, ноги едва достают до пола; она уже не всхлипывает: наверное, чувствует, что сейчас не до нее.
– Вот блин, – говорит Дженнифер, стоя возле двери в архив.
Дверь открыта, чего не должно быть, а койка пуста: Синн там нет.
– И одежду забрала, – против воли замечает Баннер.
– Одежду? – все равно переспрашивает Лета.
– Гал привезла, а то она была…
– Почти голая, из мотеля? – спрашивает Дженнифер, оглядываясь по сторонам. Потом добавляет: – Раньше тут лежанки не было.
– У Фрэнси на семейном фронте были проблемы, – поясняет Баннер, зачем-то награждая черной меткой Сета Маллинса, ее мужа.
– Галатея… Пэнгборн? – спрашивает Дженнифер, стараясь вникнуть в происходящее. – А при чем тут?..
– Может, она в… – Лета кивает в сторону туалета, возле которого они столпились.
Дженнифер без стука открывает дверь, Баннер на всякий случай берется за рукоятку пистолета, Лета поворачивается, оставляя Эдриен у себя за спиной, но…
– Так и не починили, – говорит Дженнифер, потому что окно из туалета распахнуто, жесткая пластиковая лента, крепившая его, беспомощно болтается, а налетевший снег успел собраться в раковине.
– С чего бы ей бежать? – спрашивает Баннер.
– Наверное, испугалась, – дает явное объяснение Дженнифер.
– Потому что полицейские, которые охраняют последнюю девушку, всегда умирают, – добавляет Лета, глядя на мужа во все глаза. – Не обижайся, помощник шерифа. Возможно, она спасла тебе жизнь.
– Зачем ей меня спасать? – удивляется Баннер. – За старшего Рекс Аллен оставил меня, а не ее.
– Давай не будем мериться сам знаешь чем, – говорит Дженнифер. – И если она – последняя девушка, то ты в проигрыше, Бан, извини.
– Она – последняя девушка? – В голосе Леты звучит и надежда, и сожаление.
Дженнифер еще не ответила, но Баннер видит, что тонкая кожа вокруг ее глаз вдруг натянулась, совсем чуть-чуть. Это не намеренно, но полностью ее выдает: она в ужасе.
Та, кем она когда-то была, пришла бы в полный восторг, обрадовалась не на шутку.
Но сейчас она другая. И то, что происходит, ее больше не возбуждает. Наоборот, ужасает, как любого нормального человека.
– По крайней мере, должны быть следы, – говорит Баннер, и Дженнифер с Летой осаживают его суровым взглядом.
«Зачем тебе это», – говорит себе Дженнифер, но она уже впряглась: несется в ратраке Баннера, крепко вцепившись в обшарпанную ручку у себя над головой, губы оттопырила подальше от зубов, чтобы не прикусить их, когда в следующий раз окажется в невесомости.
Они стараются держаться следов, которые быстро скругляются и вообще исчезают. Езда по городу напоминает кросс по пересеченной местности: они не едут по улицам, а пыхтят прямо по траве, клумбам и прочей растительности. Этому противоправному и явному уничтожению городской собственности есть одно оправдание: речь идет о жизни и смерти, потому что Синн в такой холод долго не продержится.
– Сюда. – Дженнифер показывает Баннеру, чтобы взял чуть левее.
Он послушно направляет ратрак влево.
– Если раздавишь скамейку или еще что, – говорит Дженнифер, – меня, чур, не вмешивать. Уничтожать собственность мне временно запрещено.
– Что запрещено?
– Меня освободили условно-досрочно.
– Тебя здесь вообще нет, – говорит Баннер. – Мне кажется, у нас нет права привлекать гражданских. Я даже не уверен, можем ли мы пользоваться этим…
Ратраком.
– Что она вчера сказала? – спрашивает Дженнифер, пытаясь застать Баннера врасплох, пока он думает о другом, ведь после мотеля вернуться в участок он ей не позволит.
Баннер бросает быстрый взгляд в ее сторону: значит, раскусил маневр.
И все же бурчит:
– Это он, не сомневайся, – после чего переключает передачу на более низкую и всматривается в следы, стараясь определить, какие из них оставила Синн. – Ее… ее описание совпадает.
– С чем?
– С новостями. – Баннер смотрит в зеркала, ищет нужные следы.
– Кто она из этой парочки? Какая пряность?
– Синнамон – это корица. – Баннер совсем сбавляет ход, чтобы не раздавить неизвестно откуда взявшуюся стойку для велосипедов.
– Я спрашиваю, кто она из близнецов…
– Та, которой удалось выбраться, – говорит Баннер, резко выворачивая руль.
Дженнифер кивает, воспроизводя в памяти худую девчонку двенадцати или тринадцати лет. Из воды ее вытаскивают на пирс, вокруг кричат и умирают люди, а над всем этим на огромном экране идут «Челюсти».
– Надо же было назвать дочек Синнамон и Джинджер – корица и имбирь, – говорит Дженнифер.
Баннер согласно пыхтит.
– Она зовет тебя по имени? – спрашивает Дженнифер вдруг.
– Когда родилась Эдриен, она у нас частый гость. – Баннер пожимает плечами, будто эта информация мало что значит.