Стивен Грэм Джонс
Не бойся Жнеца
– Где они вообще… – задает вопрос Дженнифер, пытаясь собрать все воедино. – Ведь ее мама и папа… оба умерли, так?
– Донна Пэнгборн построила большой дом наверху, у хвойного леса, – объясняет Баннер, указывая подбородком направление. – Видно, они как-то договорились. Точно не знаю. Если что-то случится с одной из них, воспитывать детей будет другая. Что-то в этом роде.
– Ясно. То есть все они живут в одном доме, поэтому Галатея и принесла одежду Синнамон.
– Все зовут ее Гал, почти как актрису, что играла «Чудо-женщину».
– Супергероиню из комиксов?
– Сейчас она кинозвезда. Не важно, это было пока тебя… сама знаешь.
– Гал, я поняла.
– Но мы не должны с ней разговаривать. – Баннер искоса смотрит на Дженнифер. – Распоряжение шерифа.
– Однако при этом она может привозить одежду?
– У нас сейчас новый учитель истории. Рекс Аллен считает, что он сюда приехал с одной целью: написать книгу про «Бойню в День независимости». И вот он нагружает класс всякими проектами, а на самом деле просто собирает материал для будущей книги.
– Заставляет их ковыряться в струпьях.
– А они еще не затвердели.
– Струпья? Что за мерзость, Баннер. Даже для тебя.
– Кто бы говорил? Девочка-ужастик.
– Вот она, – говорит Дженнифер, хватаясь за дверную ручку.
Баннер останавливается в нескольких футах от сгорбленной и спотыкающейся Синнамон Бейкер. По крайней мере, она укутана в одеяло – какое можно найти на койке в задней комнате полицейского участка. К тому же Синнамон высокая, и одеяло даже не укрывает ее с ног до головы. Ее светлые волосы превратились в жесткую спутанную проволоку, сопли на лице заледенели, а глаза с красными ободками ничего не выражают, то есть она просто перебирала ногами и уже потеряла надежду куда-нибудь дойти. Это уже не прогулка, а долгое и медленное скольжение в никуда.
– Спокойно, спокойно, – говорит Дженнифер, прижимает Синн к себе во второй раз за последние двадцать четыре часа, направляет ее к ратраку и садится рядом, стараясь дать ей хоть немного тепла.
– Блин, – говорит Баннер. – Ты хочешь концы отдать, Синн?
– Куда ты шла? – спрашивает Дженнифер.
Синн открывает рот, но не может выдавить и слова, только скрип.
– Покажи пальцем, – говорит Дженнифер, и рука Синн вылезает из жестких складок одеяла, а палец тянется в направлении, в каком они и едут.
Дженнифер смотрит на Баннера.
– Плезант-Вэлли, – догадывается тот.
Дом престарелых. Единственное место, куда ведет эта улица.
– Их надо предупредить, – выжимает из себя Синн.
– Предупредить, – повторяет Дженнифер. – Насчет него?
Синн кивает, трясет головой.
– Кого «их»? – спрашивает Дженнифер Баннера.
Он пожимает плечами, подгоняет ратрак к сугробу, выкручивает руль.
– Нет, нет, – говорит Дженнифер.
– Надо вернуться в участок, – говорит Баннер. – Взять оружие.
– Мы там сможем ее отогреть как следует? – спрашивает Дженнифер. – Лучше пусть ее посмотрят врачи в Плезант-Вэлли. Хочешь, чтобы она жила или пусть помирает?
Баннер думает, колеблется, сам себя за это ненавидя.
– Бэтмен спас бы всех, – бормочет он. – Ему выбирать не надо.
– Теперь будем супергероев вспоминать? – спрашивает Дженнифер.
Баннер включает передачу, машина дергается вперед.
Синн в объятиях Дженнифер дрожит, ее трясет, из глаз текут слезы.
– Быстрее, – велит Дженнифер, пытаясь вдохнуть тепло в затылок Синн, а Баннер жмет на газ и доставляет их в Плезант-Вэлли за полторы минуты.
– Я быстро, – говорит он, подгоняя ратрак прямо к козырьку над входом, и даже не открывает свою дверцу.
– Езжай, – разрешает ему Дженнифер. – Проверь, как там они. Но твоя жена, если что, постоять за себя может. Здоровенный охранник с большой пушкой ей не нужен.
– Совет, как вести себя в браке, от вечной холостячки, – замечает Баннер.
Едва Дженнифер высаживает Синн из ратрака, Баннер с шумом отруливает, красные габаритные огни утопают в снежном кружеве, а стрекот гусениц вскоре затихает.
Дженнифер никто не встречает, желающих забрать Синн нет.
«Потому что это не приемная скорой помощи», – напоминает себе Джейд.
– Ладно, – говорит она и полувносит-полувводит Синн внутрь, открывая дверь бедром.
Через две минуты три медсестры усаживают Синн в инвалидное кресло, дают одеяло получше и катят ее в недра своего учреждения.
На приеме работает старшеклассник, он приносит Дженнифер одноразовый стаканчик с горчайшим и чудеснейшим кофе.
– Спасибо, – говорит Дженнифер, потом поднимает ботинок и видит: весь снег, который она сюда нанесла, тает и превращается в лужу. Она хмыкает в знак извинения.
– О-о, – говорит старшеклассник. Проблема ему ясна, но он не знает, как ее решить.
– Может, полотенце? – подсказывает Дженнифер.
– Можно встать на коврик вон там, сзади, – предлагает он.
Они вместе осматривают стандартный коврик. Рядом с ним от ветра, что ворвался через двери, впустившие Дженнифер, колышется искусственное растение.
– Может, я просто… – произносит Дженнифер, имея в виду, «постою здесь, наведу беспорядок».
– Я не могу покинуть свой пост, – говорит парень, как бы извиняясь. – Если я еще раз… – Он проводит указательным пальцем по горлу.
– По-моему, работенка – не бей лежачего, – говорит Дженнифер, оглядываясь по сторонам.
Вестибюль почти пуст, только одна маленькая пожилая женщина сидит в инвалидном кресле у камина. Одна маленькая пожилая женщина, на плечи накинута шаль…
– Кристин Джиллетт, – слышит ошарашенная Дженнифер свой голос. Она поворачивается к парню и то ли шепчет, то ли нет: – Она еще жива?
– Неживых мы обычно тут не держим, – отвечает умник.
По лицу Дженнифер разливается тепло.
– Я брала у нее интервью, когда в школе училась, – объясняет она.
– А я, – говорит парень, – у шерифа Аллена.
– Он теперь историческая личность? – спрашивает Дженнифер не без обиды в голосе.
– Двадцать баллов мне за него добавили.
– Раньше давали больше, – говорит Дженнифер и берет кофе, который еще не остыл.
– В школе тоже было несладко? – спрашивает парень.
– Столько всякой хрени было, что и представить не можешь, – отвечает Дженнифер. И дальше: – Так что, тут нет полотенца? Во всем этом убогом заведении?
– Когда Марк и Кристен вернутся, я принесу. Но как я сказал…
– Не можешь покинуть пост, ага.
Дженнифер оглядывается, кивает и уже готова идти к Кристин Джиллетт – а вдруг та ее не вспомнит?
– Марк? Кристен? – переспрашивает она, будто старается эти имена заучить.
– У них перерыв, – говорит парень.
Дженнифер смотрит на него, взвешивает его слова и огорченный тон, с каким они были произнесены. Наконец спрашивает:
– А перерыв сколько продлится?
Парень пожимает плечами, подтверждая мысли Дженнифер: перерыв Марка и Кристен закончился тридцать минут назад. Даже больше.
– Марк и Кристен… пошли на дело? – спрашивает она.
– На дело ходят уголовники, – уклоняется от прямого ответа парень.
– Им презерватив для перерыва нужен? – спрашивает Дженнифер. – Так?
Парень улыбается, пожимает плечами:
– Два или три, насколько я их знаю.
Дженнифер ставит чашку на стойку из фальшивого гранита и слегка расплескивает кофе.
– Мое рабочее место! – восклицает парень и откуда-то снизу достает салфетку.
Дженнифер изображает на лице приятную улыбку, пока он вытирает поверхность, но пододвигает руку к чашке, показывая, как легко можно разлить и все остальное.
– Марк и Кристен, – подбирается она к вопросу, – они, наверное, дружат с Синнамон Бейкер?
– Ее так никто не называет. Просто Синн.
Дженнифер вращает чашку кофе, у парня встревоженно взлетают брови.
– А где Марк и Кристен… уединяются?
– Не могу сказать.
– Ты и полотенце принести не можешь, – говорит Дженнифер. – А если на твоем рабочем месте что-то разольется? Представляешь, какой будет кошмар?
– Меня либо уволят, либо Кристен надерет мне задницу.
– Не Марк?
– С Марком я договорюсь.
Дженнифер отхлебывает из чашки и жестко ставит ее на стойку – так, что кофе снова выплескивается.
– Четыреста двадцать восемь, – бормочет парнишка, не разжимая зубы. – Только не говори им, что тебя послал я.
В знак благодарности Дженнифер поднимает чашку кофе, поворачивается на влажном каблуке и тяжело хлюпает по восточному крылу, чувствуя всей кожей: она снова попала в учреждение. Как и то, где ее держали в Бойсе.
Но здесь ее не держат, отсюда она может уйти в любую минуту, напоминает она себе.
Ноги почему-то плохо ее слушаются, она идет мимо дверей механической походкой робота, и, кажется, все обитатели смотрят на нее… в том числе Кристин Джиллетт.
– Я вернусь, мы с вами поговорим, сколько захотите, – обещает ей Дженнифер, а сама думает: чего стоит обещание, которого никто не слышит?
Но она его сдержит.
И… она понимает, что не может уйти отсюда, когда захочет. То есть может, но через двести ярдов окоченеет, как окоченела Синн. Тут до нее доходит: когда она вдыхала тепло в затылок Синн, а сама машинально смотрела в окно ратрака, то увидела другие следы, в которые, скорее всего, ступала Синнамон. Топала по ним, еле двигая ногами.
Следы человека, который был лучше одет и теплее обут.
Дженнифер придется ждать, когда Баннер прикатит обратно и заберет ее отсюда. Когда он о ней вспомнит, а это значит: никогда.
Конечно.
Это Пруфрок, детка. Тут ничего не меняется.
По крайней мере, ее вдохновляет номер комнаты, 428. Не потому, что добавь в начале единицу, и выйдет номер с улицы Вязов – с девочкой-ужастиком покончено, – а потому, что четыре на два – восемь. Хоть какое-то успокоение. А когда других источников покоя нет, это уже кое-что.
Вот и дверь. Дженнифер останавливается, окидывает взглядом обе стороны коридора – смотрит кто-то или нет? Это не шутки, если выдашь место, где есть матрас для интима. Но она явно одна – и она стучит в дверь.
Ответа нет.
Она стучит снова.
– Вхожу! – объявляет она, будто медсестра с тележкой, и осторожно заходит в комнату.
Первое, что она слышит, – звук льющейся воды.
Это из туалета.
– Кто-то есть? – спрашивает Дженнифер.
Вода продолжает литься.
– Эй… – произносит Дженнифер, заметив на кровати под простыней тело.
Это что, морг, о котором говорил Баннер? Мертвый парень с капота снегоочистителя? Неужели школьникам так приспичило, что они решили потрахаться в одной палате с трупом?
Дженнифер кивает: да, скорее всего, так и было.
– Сэр, сэр, – обращается она к тому, кто лежит на спине под простыней. Простыня натянута на голову.
– Кристен? – зовет она. – Марк?
Это точно палата 428. Именно эти цифры она видела на медной табличке, прямо на уровне глаз.
– Сэр, сэр, – повторяет Дженнифер и – кажется, в жизни она не совершала более рискованного поступка – трогает торчащую из-под простыни ногу и трясет: – Эй вы.
Ответа нет, зато простыня натягивается, и из горла под ней явно торчит что-то острое – точно не кадык.
Потом, постепенно, это место окрашивается красным.
– Баннер, придурок, – говорит Дженнифер. – Ты нужен, приезжай скорее.
Медленно, потому что она не хочет, чтобы это происходило на самом деле, и чем дольше она оттянет этот миг, тем позже наступит момент уже понятной ей истины, Дженнифер берет ярко-белую простыню в горсть и по-паучьи дюйм за дюймом сгребает ее в ладонь.
Верхняя кромка застревает на острой точке.
Дженнифер трясет головой: нет, нет, только не это… но она должна узнать, должна увидеть.
Она встряхивает простыню снизу, рядом с собой, и простыня волной, будто по мановению волшебной палочки, сползает – и замирает на середине торса, чуть ниже груди белого парня.
– Марк, – говорит Дженнифер.
Из его горла торчит что-то, похожее на металлический наконечник стрелы. Кажется, это «что-то» пригвоздило его к матрасу.
– Это не Марк, – произносит та, кем Дженнифер была в прошлом. – Это Джек.
Персонаж Кевина Бейкона из «Пятницы, тринадцатого»: это ему в длиннющее горло воткнули стрелу.
Значит…
Дженнифер отступает к двери в туалет, на ощупь ее находит и распахивает.
Вода течет из крана в раковине.
На полу между унитазом и душем, скрючившись, сидит… Как ее зовут?
– Кристен, – выдыхает Дженнифер.
Из лица у девушки торчит пожарный топорик.
Глаза по обе стороны топорика открыты. И если Марк – мертвый на койке – это Джек в исполнении Кевина Бейкона из «Пятницы, тринадцатого», тогда…
– Марси, – бормочет Дженнифер, потому что теперь уже все равно.
Ведь Марси умерла именно так – после секса с Джеком.
– Что же это такое, – говорит Дженнифер и оборачивается: она не одна.
В дверях стоит Синн; из-под левого локтя сочится струйка крови: она вытащила трубку для внутривенного вливания и без разрешения приплелась сюда предупредить друзей, что за ними может явиться Мрачный Мельник.
Она подносит руки ко рту, падает на колени, а потом, хотя кажется, что силы ее совсем оставили, начинает истошно вопить.
Дженнифер бросается в коридор, чтобы позвать на помощь.
Мимо нее уже бегут сотрудники. Кто-то хватает Синн, кто-то проверяет, живы ли Марк и Кристен, но проверять особенно нечего: результат очевиден.
– Этого не может быть, – говорит Дженнифер парню у стойки приемного отделения.
– Чего только не бывает, – говорит он, пожимая плечами.
Они стоят на другой стороне коридора, где никому не мешают. В руке у Дженнифер до сих пор чашка кофе.
Синн снова куда-то увозят на коляске.
– Я… я думал, она приехала к сестре, – говорит парень.
Дженнифер слышит эти слова, прокручивает их в голове, отходит чуть в сторону, чтобы посмотреть парню прямо в лицо, отдать ему все свое внимание.
– К сестре? – спрашивает она.
Второе пришествие
Да, я могу говорить об истории с Джинджер Бейкер, мистер Армитедж, но прежде надо обсудить случай с Джосс Писан. Как написано у О. В. Холмса-младшего на плакате возле вашей доски: «Историю нужно переписать, потому что история – это выбор нитей, причин или предшествующих событий, которые нас интересуют».
Да, история с Джинджер Бейкер интересна по своей сути: она из тех сказок, которые заставляют принюхиваться Голливуд. Но еще более интересен случай с Джосс Писан: он дает контекст или, по крайней мере, прецедент испытаний, через которые прошла Джинджер Бейкер, – именно он послужил моделью для того, что выпало на долю Джинджер.
Короче говоря, мистер Армитедж – кстати, судя по моим исследованиям, я первой обратила на это внимание, – и Джосс Писан, и Джинджер Бейкер после полученной травмы, погрузившись в полное забвение, на длительное время пропали – возможно, чтобы защитить свою психику.
Джосс Писан, единственная выжившая после бойни в Баумене, в кемпинге «Тропа Первопроходцев», штат Северная Дакота, находится в официальном списке индейцев племени сикангу лакота. Именно она спустя шесть недель после убийств в кемпинге первая подсказала властям, что Мрачный Мельник – это коренной индеец.
Противники утверждения о том, что Мрачный Мельник боялся или боится сталкиваться с коренными американками, тут же говорят: что же тогда Джосс его не одолела? Или одолела?
Оставим на время этот весьма изощренный аргумент и спросим себя: почему воспоминания Джосс Писан об «индейском» силуэте Мрачного Мельника не принимались во внимание целых два месяца? Дело в том, что, выбравшись из ямы, куда убийца сбросил ее друзей, она не побежала к начальству кемпинга, не предупредила власти, не подняла тревогу и так далее – она просто исчезла, примкнув к обнищавшему населению Бисмарка, в трех часах езды к востоку. Когда ее все-таки нашли, потребовалось несколько недель, чтобы заставить ее вспомнить, что же с ней произошло, вытащить из нее какие-то подробности.
В чем сходство с тем, что случилось с Джинджер Бейкер? После того как Дженнифер Дэниэлс и Лета Мондрагон вырвались с яхты и поплыли через озеро к «Челюстям», в недрах яхты открылась дверь некоего шкафчика.
Именно там спрятались Синнамон, Джинджер и я, когда услышали крики. Дрожа от страха, мы едва выбрались в этот новый кровавый мир, и нас нашел Грейд Полсон; он прикрыл нам глаза, помог спрыгнуть с яхты и вплавь добраться до места, где показывали фильм.
Заметьте, я говорю: он «прикрыл нам глаза», мистер Армитедж. Нам.
Как он мог это сделать всего двумя руками?
Дело в том, что Джинджер, как часто с ней случалось, запаниковала, и Синнамон дала ей горсть таблеток, бумажный пакет, если понадобится, ее любимую резинку для волос, а потом обещала за ней вернуться, а пока пусть Джинджер просто запрется в каюте и сидит тихо, не высовывается, мы скоро вернемся.
Джинджер оставалась в каюте сколько могла. Я должна в это верить. Но в конце концов она, как в свое время Джосс Писан – возможно, потому, что яхту качало на воде, – выбралась из этого массового захоронения и взяла курс наверх, через коридор и лестницы. И прикрыть ей глаза было некому, она увидела все, и это «все», как потом сказали врачи, запечатлелось в ее памяти.
Вместо того чтобы поплыть через озеро за нами, она поплыла в другую сторону – к национальному парку Карибу-Тарги.
Лесничий Сет Маллинс нашел ее только через четыре недели, и все это время она по лихорадочной спирали погружалась все глубже в состояние травмы, питалась ягодами и запивала их росой, полностью ушла в себя и совсем одичала.
Работая терпеливо и тщательно, опытные специалисты сумели выманить Джосс Писан из раковины, в которую она сама себя заточила.
Теперь похожую терапию проводят с Джинджер.
Английский писатель Джон Гарднер утверждает, что история никогда не выглядит историей, когда ты проживаешь ее сам. Понятное дело, раз ты в ней живешь, для тебя это никакая не история.
«Окрашенный кровью прилив вырвался наружу, в нем утонула детская невинность».
Если бы не этот прилив, возможно, детская невинность Джинджер Бейкер не пошла бы ко дну.
Но в цикле слэшера, как сказала бы в свои школьные годы Дженнифер Дэниэлс, это работает именно так.
И не важно, скольким при этом суждено умереть.
Тихая ночь, смертельная ночь
Поначалу от просмотра двух телеэкранов сразу у него в груди возникало какое-то брожение, но вскоре Фарма обнаружил, что тошноту можно регулировать пивом – все зависит от объема.
Ощущение того, что он сидит в шезлонге, привязанном к сцепке метеорологических шаров, от пива не уменьшилось, но это состояние ему даже нравилось. Будто пол в гостиной рассосался, и сам он несется сквозь громаду пространства, а два телевизора, что стоят один на другом, – это два гиганта. В конце концов он до них доберется, а они только вырастут в размерах, и он даже не сможет разглядеть их края; может быть, даже коснется стекла, и из экрана выскочит голубая искра и оживит его, да так, что у него перехватит дыхание, а грудь будет готова разорваться.
Когда-то у него был маленький консольный телевизор, стоявший поверх дедушки всех консольных телевизоров, потому что изображение работало только в верхнем, а звук – только в нижнем. И если оба настроить на один канал, он мог все прекрасно видеть и слышать, что еще нужно?
Но потом Клейт, стоя в гостиной и озираясь по сторонам, будто хотел белой перчаткой протереть все поверхности в доме, выдал свою знаменитую ухмылочку.
– Ты что, все еще живешь в девяносто шестом году? – спросил он, приканчивая пивную бутылку.
– Чем тебе не нравится девяносто шестой? – спросил тогда Фарма.
Это была вторая фраза, которую изрыгнуло его горло. Первая: «Хрен ли мне на тебя злиться?» Но Клейт и бровью не повел. А вот Открывашка бы повел, будь он рядом в тот день. И не просто повел бы бровью, он остановил бы бутылку на полдороге ко рту и изничтожил Фарму взглядом. Не потому, что знал: это строчка из песни хип-хопера Тупака Шакура, записанной в 1996 году, в год его смерти. Тупак умер, а мир продолжал себе жить, не рухнул. Нет, Открывашка знал другое: такую хрень Фарма несет всегда, потому что «предал свой народ» – именно так Открывашка и говорил, всякий раз все с бо́льшим омерзением.
И? Фарма теперь обязан слушать каждого, у кого тот же цвет кожи, что у него? Кем он тогда станет? Мерлом Хаггардом, бандитом в стиле кантри?
Если бы Открывашка придерживался этого стандарта, он бы слушал только записи индейцев, которые умирают в фильмах Джона Уэйна. И еще песни Гордона Лайтфута. Имя-то индейское, так? В его песнях мелькают какие-то индейские слова. Фарма это точно знает, потому что у его отца из плеера, прикрученного снизу к приборной панели рабочего грузовика, неслась как раз такая музыка. За что Фарма ему благодарен. Она заставляла переключать на любую другую частоту, где в итоге Фарма наткнулся на разухабистого Тупака, под которого потом гонял без прав, и как-то получалось, что его душа от этого становилась чище.
В кожаном кресле, в свете двух телевизионных экранов, Фарма поднимает пивную бутылку, отдавая должное Тупаку, и долго ее не опускает, потому что поминает Открывашку тоже, упокой Господь его идиотскую задницу.
Но Фарма все равно его найдет. Если будет внимательно смотреть на верхний экран. И при этом не отрубится.
Заодно, хотя и неохотно, он поднимает горлышко бутылки за Клейта. А с другой стороны: нет его, и слава богу. Иногда костлявая делает правильный выбор. Этот чувак всегда выпендривался, заливал в глотку все пиво в городе и умел… так сказануть насчет Фармы, что Открывашка хихикал, а то и просто ржал, потому что Клейт попадал в точку. Поганец Открывашка и рта не мог раскрыть без одобрения этого прохиндея Клейта. Так было и с телевизорами. Фарма и Открывашка все выходные смотрели на экранах видеокассеты; тут заявляется Клейт, весь из себя умный, и обзывает Фарму отстоем – как тогда насчет девяносто шестого года.
В тот год Фарма пропустил вечер встречи выпускников, потому что украл отцовскую винтовку, сел в его грузовик и поехал в Вегас искать придурков, застреливших рэпера Тупака. Две тысячи лет назад он бы тоже пошел мстить царю, или кому там еще, кто угробил Иисуса. Он не понимал одного: почему этой ночью он едет один? Почему в Неваду не едет целая бригада, лавина или поток грузовиков?
Когда полицейские штата доставили его обратно в Пруфрок, отец взял винтовку и так шмякнул Фарму прикладом, что сломал ему обе ключицы, и до самого Рождества его руки висели как плети. Он не мог нормально вытереть задницу, она воспалилась, и пришлось принимать лошадиные таблетки, но от них он стал ходить в сортир только чаще.
Но этот скотина Клейт.
У него была своя особенность: он ныл и стонал по любому поводу, ну и, само собой, поднимал Фарму на смех из-за стоявших друг на друге телевизоров. В то же время Клейт обожал выпендриваться. Вот такая особенность. Поэтому в ту ночь под причалом, когда озеро превратилось в его личный смеситель, он был главной фигурой: сейчас промчится по воде босиком, просто держась за канат одной рукой, а другую сожмет в кулак и победно вскинет над головой, как тот чувак в конце фильма «Клуб “Завтрак”».
Он и Открывашка собирались прогуляться по воде в последний раз – показать, что на самом деле ничего не изменилось.
Или что-то в этом роде.
Фарме в ту ночь выпала работа, какую раньше делала Кимми: стоять на стреме, в случае чего – предупредить. Когда у тебя ключицы еще не зажили, цепляться за здоровенную посудину и нестись за ней по воде – перебор.
Вот и хорошо, что не стал делать из себя героя, так? Маменькин сынок знает, что надо быть осторожным, и не позволит порубить себя на куски. А если совсем честно: если не уважаешь Тупака, нечего рассчитывать, что все в жизни пойдет, как ты задумал. Понял, Клейт?
Короче, пока Клейт не нарвался, Фарма был вынужден мириться с помойкой этого засранца, с его покровительственными нотками, с тем, что он важничал, как петух.
Насчет телевизоров, что стояли друг на друге, этот козел Клейт – можно быть козлом и петухом одновременно – никак не мог успокоиться и однажды в рабочий день заявился в три часа ночи. Фарма увидел, как тот пинает свой грузовичок, явно хочет его окончательно уморить.
– Вакуумный замок, – сообщил Фарма с крылечка.
– За идиота меня держишь? – огрызнулся Клейт.
Фарма сделал шаг назад, примирительно поднял руки – не в знак извинения, он просто видел: Клейт явно что-то принял, взял у подружки какой-то наркотик. Наверное, аддералл – его любимое лекарство. Типа позволяет здорово сосредоточиться, а зубы от него не выпадают, как от метамфетамина. Магазин, где он работал, стоматологическую страховку не давал. Конечно, какая страховка, если не платишь налоги.
Тут у Фармы перед Клейтом и Открывашкой было преимущество – на его работе страховку давали. Округ даже оплачивал ему больничный. Как от такого блага откажешься?
Когда грузовичок Клейта все-таки загромыхал, он махнул Фарме, и вдвоем они затащили в дом два телевизора с плоским экраном: те на каких-то лошадиных попонах лежали в кузове лицом вниз, на сосновых подставках.
– Добро пожаловать в двадцать первый век, – пробурчал Клейт и сосредоточенно – благодаря аддероллу – снял с консолей два старых телевизора и заменил их новыми, с плоскими экранами, потом подключил к стереоколонкам, что стояли рядом с креслом Фармы: он любил послушать «Дорогую маму» и даже всплакнуть, постукивая кулаком по колену, иногда до посинения.
Клейт соединил с колонками оба телевизора, и звук пошел из обоих, но нижний телевизор просто шипел, и Фарма выдернул проводок. Лучше без звука, чем так.
Из стереоколонок – они остались включенными – читал свой рэп Тупак, и Фарма будто смотрел музыкальный клип. У Тупака, понятное дело, были свои видео, но тут он как бы рассказывал о Пруфроке, поднимался на гору, сам озвучивал всю местную хрень.
И что?
Если внимательно всматриваться, Фарма увидит некий силуэт, это он точно знает.
Конечно, хреново оставаться последним. Клейта порубили вращающиеся лопасти, Открывашке хватило одного лезвия, теперь черед Фармы, который тут замурован из-за снежных заносов. Он собирался навести порядок в столовой, отодвинуть столы в зале для второклассников к стенке, чтобы вылить на пол несколько слоев воска. Немного, иначе пол превратится в резину, и его придется драить до полного блеска, но сколько-то нужно – так легче убирать за детишками все, что у них валится на пол.
Но просто сидеть и ни хрена не делать – тоже хорошо. Даже очень.
В январе он сдаст исправленный график работы – сразу, как откроется школа и будет суматоха, – и свои деньги все равно получит. Откуда Харрисон узнает, сколько воска он вылил на пол? Не будет же он с циркулем ползать между столами и тыкать острием, проверяя глубину воска?
Да ни в жизни. Работа – это ерунда. Одно удовольствие.
Конечно, в семнадцать лет, когда он только начал, работать было легче, но пацану много спать и не надо.
И просидеть полночи у двух экранов он все равно может, а потом подкрепиться за завтраком пивком и под десерт пропустить еще бутылочку.
Фарма приканчивает очередную и тянется к холодильнику рядом с креслом за следующей.
Открывашка, когда в старших классах попал в аварию, сказал ему: индейцы никогда не умирают. Вот он и остался в живых, когда этот «гран при» чудом не оторвал ему задницу. Ведь индейцы и сейчас есть везде, сколько их ни истребляли еще со времен Колумба; да что Колумба – со времен викингов. Со времен, когда сюда под холодный ветер притопали из России первые люди.
Открывашка предъявлял и еще одно доказательство индейского бессмертия: как-то вечером в Кровавом Лагере он стоял у костра, в очередной раз отшпилив Кимми, и увидел на другой стороне озера, ближе к национальному парку, шеренгу индейцев с луками и стрелами. Те сидели на своих раскрашенных пони, держали перед собой чучела с перьями и привязанные к ним скальпы, а их вождь посмотрел на Открывашку, кивнул ему, Открывашка кивнул в ответ. Тут он и понял, что никогда по-настоящему не умрет, что всегда вернется.
И Фарма знал, что Открывашка прав: на поверхность озера его тело так и не всплыло.
Значит, в один прекрасный день он появится на берегу, и все будет, как было раньше. Только без Клейта. Тут Фарма и не против.
Правда, когда Открывашка вернется, он будет уже не тот – слабый, потерянный. Но выпить пива захочет.
И Фарма несет свою вахту.
Верхний экран подключен к видеомагнитофону и DVD-плееру, а нижний – к компьютеру, который он собрал из запчастей на работе. Компьютер соединен с коаксиальным кабелем, Фарма два месяца ночами прокладывал его вдоль водопровода. Изображение немного нечеткое и прерывистое, потому что много соединений и нет встроенного усилителя, но это лучше, чем подключаться через Wi-Fi – тогда в сеть обязательно врежется кто-то еще.
И у Фармы есть доступ ко всем своим камерам.
Раньше приходилось таскать на работу и обратно карты памяти, а тут все под рукой.
Он думает: когда Открывашка вернется, то, скорее всего, будет считать себя ребенком. И скорее всего, он пойдет в классную комнату, то есть в младшую школу: в старшей отдельных комнат у классов нет. Но начальная школа, куда ходили Фарма и Открывашка, была в «Хендерсон Хай» – тогда младшие и старшие учились в одном здании, – а уже потом построили новую начальную школу, с переходом между ними, который все ненавидят.
Чтобы не пропустить Открывашку, Фарма тогда забрался на фонарный столб на парковке у пирса, включил камеру и стал смотреть, как из озера выбираются мокрые, едва живые люди.
А сейчас по сугробам на своих ходунках пробирается шериф Харди: может, ищет, на какой плавучей льдине отдать концы.
И что? Озеро насквозь промерзло; как Открывашка выберется из своей подводной могилы? Может, найдет слабое звено, – скорее всего, около дамбы: там есть течение, и лед тоньше – и потопает прямо по льду, не нужен ему край пирса. Просто потопает вдоль него – и прямо в Пруфрок. В школу, в свою бывшую классную комнату.
Фарма переключает камеру на «Хендерсон Хай».
На верхнем экране пусто, бегают какие-то помехи. Почему? Мороз? Всякий раз, когда на заднем дворе щелкает генератор, по нижнему экрану пробегает волна. Но пока экран не погас.
Работает и источник питания, к которому подключены все камеры. Это аварийная система, школе она сейчас вообще не нужна, ну и черт с ней. Фарма может туда сходить и просто ее отключить, но тогда отрубится весь желто-оранжевый свет в коридорах, все утонет во тьме, и следить ему будет просто не за чем.
Он опустошает еще две бутылочки, слегка клюет носом и внезапно вздрагивает, сам не зная почему. Сейчас у него включена камера в женской раздевалке, смотрит из угла вниз. Фарма каждый раз ее поворачивает, в зависимости от того, какой класс сейчас занимается… Но отчего он проснулся? От воспоминаний о старых добрых временах?
Фарма берет клавиатуру и нажимает на клавишу, которая выводит на экран все камеры сразу.
Если там что-то – кто-то – движется, сейчас он это увидит.
В одном из квадратиков он видит Харди, черт бы его драл: его вялые дурацкие движения отвлекают Фарму, и он не смотрит на другие квадратики.
Но вдруг в конце раздевалки мелькает тень.