Святослав Логинов
Странный мир. Истории о небывалом
Берег приблизился вплотную, стадо, хватая на ходу зелень, полезло сквозь кусты. Под ноги Нарти, как назло, попалась здоровенная, с кулак, снежно-белая папуха. Нарти в сердцах саданул ногой, хотя охотнику так себя вести не полагается. Никакого дыма, конечно, не получилось, гриб был еще молодой, в самый раз для окормления. Он разлетелся в клочья, перепачкав ногу белой мякотью.
Нарти бегом догнал Клаха и задыхаясь спросил:
– Почему в том селении матери вместо того, чтобы выгонять мальчишек, не окармливают их папухой? Всем стало бы хорошо и спокойно…
– Додумался… – протянул Клах. – А я уж боялся, мне самому придется об этом разговор заводить. Так вот, окормленные… они, конечно, ведут себя спокойно… до поры. На самом деле что-то в них мужское брезжит, так что от женского запаха они становятся слегка на мужчин похожи. Упрямыми становятся, злыми… Только детей от них не родится или родятся уроды. Но даже не это самое скверное. Здесь эти люди живут, не зная, что они потеряли. И кто скажет, есть ли в том потеря? Они старейшины, в селении нет никого главнее их. А там они за людей считаться не будут. Станут наравне с кладеными волами. И они найдут способ отомстить всему миру за свою убогость. У матерей есть поговорка: «Лучше жить без хлеба, чем с нелюдью», – не помнишь такой?
– Нет.
– Неважно… По счастью, у нас есть Прорва, которая позволила развести тех, кому нельзя быть вместе. Но друг без друга мы тоже пропадем, поэтому кроме Прорвы есть еще проводники.
Клах оглянулся и увидел мальчишку, стоящего с разинутым ртом.
– А ты что здесь делаешь? Смотри, стадо уже на пастьбу устроилось. Гони их вверх по склону, там на лугу люди дожидаются. Будешь старикам помогать, они телят в загон поведут. Старикам скажешь, что я тебя в селение взял. Пусть накормят как следует и покажут, где ты жить будешь. А станешь соваться куда не просят и подслушивать – я тебе уши оборву и съесть заставлю. У нас с этим быстро!
Мальчишка побледнел и помчался выполнять приказание. Бычки медленно полезли в гору.
Выйдя на давно знакомый склон, Нарти увидал спешащих навстречу людей. Несколько тех стариков, что провожали их в путь, – теперь они встречали не столько проводников, сколько стадо. Но впереди торопились, почти бежали люди, которых Нарти не мог сразу узнать.
Первым к проводникам подскочил голый до пояса, страшно худой человек. Спутанные волосы, горящие глаза, порывистые, нелепые движения. Потребовалось немалое усилие, чтобы признать в этом задерганном существе Лакса – охотника, с которым Нарти не раз ходил в дальние походы. Лакс и прежде был резковат в словах и движениях, но сейчас казался не человеком, а шутовской издевкой над самим собой.
– Ну, где же вы? – закричал он издали. – Сколько можно ждать?
– Все в порядке, – спокойно ответствовал Клах. – Вернулись, как и обещали, на седьмой день утром.
– А где еще двое? Агик и Вал где? Там остались, да? А нас тут кинули?.. Где, я спрашиваю?!
– Агик и Вал погибли. Глаза разуй – нешто не видите, что ветром с Прорвы несет? Там сейчас такая дрянь кипит… не знаю, как и пройдем.
– Пройдем! Подумаешь, дрянь… что мы, дряни не видали?!
Подбежавшие окружили проводников плотным кольцом. Каждый кричал что-то, размахивая руками, а то и подпрыгивая от усердия. Многие были раздеты до пояса, а то и вовсе донага. И все без исключения до жути худы. Даже недельная голодовка не могла сделать с людьми такого.
– Тихо! – выкрикнул Клах, подняв руку, и подобие тишины все-таки наступило. – Все здесь, никто не проспал?
– Все! – единодушно ответили мужчины, хотя никто и не пытался пересчитывать собравшихся.
– Тогда через час выходим. Дорога разведана, путь открыт.
– Сейчас выходим!.. – крикнул было кто-то, но продолжать ему не дали.
– Пока старики стадо угоняют, – приказывал Клах, – из балагана корчаги принести, воды натаскать, костер разжечь. Сами знаете: так просто вас на той стороне не примут.
Нарти понимал, что мужчины «знают» что-то рассказанное им, а сколько правды в этих рассказах, уже не так и важно. Ведь едва ли не все недавние представления Нарти о жизни тоже оказались сказками, не имеющими к истине никакого отношения.
Мгновенно все потребное было принесено, костер заполыхал.
Клах развязал свой мешок, и Нарти, подчиняясь молчаливому знаку, сделал то же самое.
– Коровью долбленку давай.
Вонючая жидкость, в которой плавали вырезанные у забитой коровы железы, была вылита в большую корчагу. Мочальной кистью Клах перемешивал раствор.
– Становись в круг!
Мужчины безропотно выполнили команду.
Нарти понимающе кивнул: в ряд одуревших мужчин построить не удалось бы, каждый захотел бы встать первым. А в круг – построились.
Клах щедро кропил раствором стоящих, стараясь, чтобы побольше пахучего снадобья попало на волосы, где запах будет держаться прочней. Мужчины морщились, но ни один не пытался уклониться. Вряд ли кто из них понимал, что происходит, знали только, что это необходимая часть обряда для желающих попасть на тот берег.
– Быки в загоне? – ни к кому в отдельности не обращаясь, вопросил Клах.
– В загоне! – ответил разноголосый хор.
– Сейчас вы пойдете и выпустите их. Предупреждаю: быки станут бросаться на вас и стараться убить. Слабые и неловкие погибнут под копытами. Те, кто достоин звания мужчины, завлекут быков сюда. Я буду ждать вас здесь и поведу через Прорву. Быки будут бежать следом и добивать отставших. Только лучшие достигнут того края. Вам все понятно?
– Да-а!!!
– Если кто-то боится или не хочет, он может уйти сейчас!
– Не-е!.. – ревела толпа.
– Тогда – вперед! Жду вас с быками!
Топот босых ног заглушил последние слова. Склон опустел.
Клах быстро скинул одежду, подошел ко второй корчаге и принялся мыться. Судя по резкому запаху, в корчаге был уксус.
– Не слышу вопросов! – громко сказал Клах.
– Быки действительно будут убивать мужчин? – спросил Нарти.
– Они попытаются это сделать, но ловкий человек всегда увернется от быка. К тому же рога у быков подпилены. Конечно, если кто-то ненароком сломает ногу или совсем одуреет, то он обречен. Но такой мужчина гибнет в любом случае.
Клах ополоснулся чистой водой и принялся разминать на ладони комок смолы. Разделил смолу на две части, половину протянул Нарти.
– Залепи ноздри как следует и доставай вторую долбленку. Только аккуратно, тебе не нужно прежде времени знать этот запах.
– Там запах женщины? – гундосо спросил Нарти, жмурясь от бальзамического аромата смолы.
– Да.
– В том селении, чтобы добыть этот запах, убили мать?
– Ты с ума сошел! Его добывают иначе. Ты знаешь, что бывает по весне с дикими зверями. У самцов начинается гон, у матерей – течка. У человеческих матерей сейчас тоже наступает течка. Молодые матери, вернее те, кому только предстоит матерью стать, по каплям собрали свой запах, а мы принесли его в долбленках сюда, чтобы мужчины знали: их ждут.
Клах осторожно вылил на ладонь несколько капель жидкости, провел по волосам. Еще несколько капель растер по груди, по рукам…
– Сейчас мужчины появятся здесь. Они учуют запах – самый желанный в мире – и забудут о быках, о самих себе, обо всем на свете. Они ринутся на меня, за мной, а я побегу через Прорву, туда, где ждут настоящие, живые женщины. Сначала там будет загон, где старухи отсекут от людей быков и направят их к коровам-матерям. Потом… потом я не знаю, что будет. Возможно, меня догонят и убьют, возможно, мне удастся убежать и все-таки увидеть настоящую женщину. Очень не хочется, чтобы убили…
Клах говорил задыхаясь, лицо его закаменело, руки дрожали. Казалось, сейчас он начнет подпрыгивать, как только что подпрыгивал охотник Лакс.
– Будь осторожен. Когда появятся мужчины и быки – прячься в балаган. А на будущий год не мажься раньше времени. Эта штука, кажется, действует через кожу или дыхание… Ну, где же эти черепахи? Пару быков пригнать не могут!
– Клах, – почему-то шепотом произнес Нарти, – неужели все так просто, по-звериному? Гон у одних, течка у других… Зачем тогда мы? Чтобы сводить самцов и самок?
– Ты сначала выслушай, что тебе нужно делать, а потом, если останется время, я скажу, кто мы такие и зачем. Мою одежду, кисти, долбленки – все сожжешь. На будущий год понадобятся новые. Посуду перемоешь с уксусом и сам тоже вымоешься уксусом, как это делал я. Новых проводников тебе дадут старики. Двоих сейчас, еще одного в конце года, когда пойдете за женским запахом. Не полагается сейчас проводников назначать, но придется. Будешь этих двоих водить по Прорве, натаскивать. Если выгнанные мальчишки станут попадаться, веди в селение. Этих смирять не надо, они уже в Прорве хлебнули лиха. А месяца через четыре пойдете втроем на ту сторону Прорвы. Коровы там не будет. Сигнальный огонь разведете, дождетесь старух. Гостинца им снести не забудьте: мучицы пару мешков. А они вам мальчишек дадут, тоже в мешках. Ну ты знаешь, видал… Этих смирять придется, тоже знаешь как. Их надо живыми довести. Вырастут – проводниками станут. Будущих проводников по двое приводят, так что сходить придется дважды, а если год удачный, то и три раза. Старухи скажут.
– Так что, будущих проводников матери выбирают?
– Проводники выбирают себя сами! – отрезал Клах. – Помнишь, я спрашивал, за что тебя выгнали? И ты сказал, что был самым плохим. Так это неправда! Ты был самым хорошим. Но ты был нужен здесь, поэтому матери завиноватили тебя и отдали злому дядьке с мешком. Знаешь, в чем разница между проводниками и всеми остальными людьми? На нас точно так же действует сладкий запах женщины, но, даже потеряв голову, мы остаемся людьми. Век мужчины недолог, великая страсть сжигает тех, в ком властвует мужское начало. Ты только что видел мужчин. Две недели назад это были сильные, умные люди, а сейчас что от них осталось? И сколько они проживут, сгорая в этом огне? Вряд ли их сил хватит больше чем на неделю. Страсть дарует жизнь, но она же убивает. А мне иногда снится кто-то еще не встреченный, и вместо страсти – нежность, огромная, как мост над Прорвой.
– Мне тоже, – сказал Нарти то, в чем прежде никому не признался бы.
Вдалеке послышался рев разъяренных быков и крики, в которых тоже было не много человеческого.
– В балаган! – крикнул Клах. – Гон начался! Пожелай мне удачи! Пожелай удачи нам всем.
Первые мужчины появились на голом склоне.
– Эй, лентяи! – заорал Клах, выдирая из ноздрей спасительную смолу и полной грудью вдыхая исполненную страсти отраву. – Сколько вас ждать? За мной, кто хочет быть мужчиной!
Казалось бы, легчайший, незаметный запах, но какие чудеса он может совершать.
Бегущие еще не достигли того места, где только что стоял Клах, но аромат, смертельный и живительный, уже коснулся ноздрей. Вопль вырвался из полусотни глоток, быки были забыты, мужчины устремились сквозь кусты к болотистому краю Прорвы, где мелькала обнаженная фигура Клаха.
Один из женихов выскочил прямиком на то место, где Клах готовил себя к гону, где на траву пролились капли женского секрета. С невнятным рычанием мужчина принялся кататься по траве. Сзади налетел бык, о котором обезумевший охотник попросту забыл. Роняя с губ клочья пены, бык ударил пеньками обкорнанных рогов, затем копытом – раз и другой. Всхрапнул, вращая кровавым глазом, и помчался вслед за всеми. Искалеченное тело осталось возле догорающего костра.
Нарти вышел из балагана. Собственно говоря, прятаться было необязательно, никто не обратил бы внимания на человека, не отмеченного пахучей меткой.
С высокого склона Нарти хорошо был виден начавшийся гон: фигурка проводника и плотная группа преследователей, а следом – быки, недвусмысленно указывающие, какая судьба ждет отставших.
Гон уходил вдаль, обходя промоины и гнезда моховых тараканов, огибая скрытую за горизонтом вонючую сопку. За один день бегущие преодолеют Прорву и достигнут того берега. Что их там ждет? И что ждет проводника, мечтающего, что когда-то края Прорвы соединит огромный, как нежность, мост?
И что ждет Нарти? Гон и течка – или все-таки любовь?
Через год он это узнает.
Долгая смена
Утром Дед позвал Ризу.
– Завтра пойдешь кормить Старого.
– Ага, – сказала Риза. – А кто меня поведет?
– Никто. Поведешь ты. А кого – это уже не мое дело. Выбирай сама, кто лучше подойдет для работы с тобой в паре. Можешь выбрать кого-то из ребят поопытней, кто уже ходил к Старому, можешь взять новичка, который будет твоим учеником.
– Ага, – повторила Риза, хотя никакое это было не «Ага», а скорее «Ого». – Я просто должна подойти к кому-то из младших и сказать, что мы идем к Старому. А если он не захочет?
– Что значит не захочет? Так не бывает. Стать кормильцем – большая честь, ее добиваются все, но выбирать будешь ты.
Риза сглотнула все прочие вопросы и пошла, как было сказано, выбирать себе напарника.
Народ в убежище Старого жил не абы как, а в строгом распорядке. Ближе всех к выходу, к лесному и степному простору, к распахнутым небесам, жили те взрослые, что никогда не приближались к логову Старого. Зато они всякий раз, как это требовалось, выходили под открытое небо, и что они там вытворяли, можно было только догадываться. Сами взрослые на расспросы усмехались и ничего не рассказывали. Они были охотниками, рыболовами, земледельцами. Женщины выращивали овощи, хлебные семена, пряные травы: все, что ели люди и что шло на прокорм Старому. Осенью собирали грибы, орехи, желуди. Желуди ел только Старый, людям они не нравились.
Входить к Старому взрослым никто не запрещал: не жалко себя, так и заходи. Только делать тебе там нечего, а вернуться от Старого живым еще никому из взрослых не удавалось.
Подальше от выхода, но в стороне от владений Старого обитала молодежь – те, кто еще не имел своего места в жизни. Дети от трех лет и примерно до десяти. Напиханы они были, словно икра в рыбью утробу, но зато жилось там весело. Взрослые следили только, чтобы детишки были накормлены вовремя, а в остальное время малышня была предоставлена сама себе. Дурили недоростки непрерывно, а наигравшись до икоты, бежали к матерям. Те и пожалеют, и построжат, и угостят чем-то самодельным, и нос утрут. На волю не выпустят – рано. А о том, чтобы соваться к Старому, среди мелюзги страшные рассказы бытуют. Одинокого малыша Старый проглотит не заметив, и жаловаться будет некому и не на кого.
И все же ходят к Старому именно дети. Ходят парами: один подросток – он за старшего, а второй – вовсе несмышленыш. Он и будет Старого кормить. Так близко никому к Старому нельзя приближаться, даже первому из напарников.
Риза уже три года кормила Старого, и теперь ей пришла пора идти главной, следить, чтобы настоящий кормилец не натворил глупостей, не сгубил себя самого да и весь народ заодно.
А кто пойдет младшим, выбирать именно Ризе. Ни Дед, ни еще кто из взрослых даже посоветовать ничего не могут. Вон их сколько, четырехлеток: бегают, визжат, дурят всячески. Но скажет Риза: «Ты пойдешь со мной», – и сегодняшний детеныш уже отделен ото всех – и взрослых и детей – невидимой границей. Он кормилец, ему будут известны многие тайны, но при этом ему не ходить наружу, не видать неба, леса и рек, зато он начнет спускаться к Старому, и от его поступков будет зависеть самая жизнь народа.
Никто не определял длину смены кормильцев, хотя обычно она длилась три недели. Просто однажды проход открывали, отработавшие выходили дальним ходом возле хвоста Старого, а на их место шла другая двойка, попадая туда, где ожидала вечно голодная пасть.
Истинный кормилец бывает не старше восьми лет, хотя тут многое зависит от роста и ловкости. Еще шесть лет он может спускаться к Старому, будучи главным в двойке. А что потом? Бывшие кормильцы жили в самом низу, неподалеку от Старого, и ничего не делали. Наводили порядок в залах и переходах, считались воспитателями и няньками. На воздух им выходить было нельзя, у Старого появляться – тем более. Они были хранителями традиций – это главное. Им оставалось сидеть сложа руки и ждать, когда черная плесень прекратит их существование.
Дед тоже был из бывших кормильцев, но плесень на удивление не трогала его. Должно быть, из-за того, что у Деда кроме уборки помещений было полезное занятие – выбирать, кто пойдет главным в двойке, и давать уходящим наставление. Эти наставления наизусть знают большие и маленькие, но одно дело просто знать, совсем другое – слышать, как их произносит шепелявым языком замшелый Дед, причем произносит не просто так, а обращаясь именно к тебе.
Риза прошлась по всем комнатам дома. Не такое это простое дело: выбрать напарника, особенно если прежде не ты выбирал, а тебя выбирали. Проще всего было бы позвать кого-то из малышей, которые уже бывали у Старого и знают дело не понаслышке. Но куда достойнее взять новенького, который навсегда останется твоим учеником.
Девочки обычно выбирали в напарники мальчишек, парни – девочек, хотя никаких правил выбора не существовало – бери кого хочешь.
А кого хочет Риза?
Ее назначили старшей кормилицей, все знают, что сегодня ее звал к себе Дед. Нетрудно догадаться, зачем он ее звал. Малыши одни от Ризы шарахаются, другие к ней льнут. Мальчишки, девчонки – все вперемешку… а ей из них выбирать одного.
Старшие кормильцы, не перезрелые, а те, кому еще идти вниз, свободное время проводят в малышатнике, присматривают, кого им вести к Старому, когда наступит час. Риза тоже много раз бывала здесь, но так никого не выбрала.
А теперь раздумывать времени не осталось.
Ась был самым шебутным из всех мальчишек, он совался и к запертому входу к Старому, и к многочисленным лазам наружу, которые используют охотники и сборщицы семян. Риза говорила кое с кем из взрослых о судьбе Ася. Ответ был единодушен: в охотники Ась не годится, да и в рыбаки тоже. Баловник, ему лишь бы бегать, совать нос куда не следует. На воле такие не выживают.
В пять лет малышей, тех, кто не стал кормильцем, начинают выпускать наружу, поначалу исключительно на сбор семян. Девочки понемногу ковыряют землю, помогают выращивать тыкву, репу и другие произрастания. Лишь потом дети становятся рыбаками и охотниками. А кое-кто так и остается земледельцем – эти ребята всю жизнь ухаживают за кустами, осыпающими на землю съедобные семена, перекапывают землю для огородниц, осенью собирают желуди и орехи и трудятся на подхвате у рыбаков.
– Этот пацан никуда не сгодится, – говорил пожилой охотник. – Послушания в нем нет. Помчится сам не зная куда, и его ползуны съедят. Пользы от такого никакой.
А годится ли Ась в кормильцы, может решить только сама Риза. В логове Старого не забалуешь, смерть тут близка и очевидна. Хочешь жить – смиряй сам себя. Недаром многие сорванцы выходили из логова остепенившимися. К тому же Ась из себя мелкий, таким на смене бывает легче, чем здоровякам.
Риза поймала спешащего Ася за локоть, повернула к себе лицом. Глазенки у Ася сияли, он явно не слушал, что ему внушают.
– Завтра с утра мы с тобой пойдем к Старому. Я выбираю тебя в напарники. Ты понял?
– Ага! Вот здорово!
Ась сучил ножонками, порываясь куда-то бежать.
– Ты все понял? На дежурство заступаем рано, надо быть готовым.
– Ага! – Ась вырвался от Ризы и помчал куда-то, вопя во всю глотку: – Я теперь кормилец! Ого! Поберегись!
«Ничего не понял, – заключила Риза, – но слово сказано. Придется Асю остепеняться. Детство кончилось».
Утром Ась, конечно, не пришел. Забыл о вчерашнем. Ни на что иное Риза не рассчитывала. Собралась и пошла будить напарника.
– Я хочу спать, – бормотал Ась, безвольно заваливаясь на постель.
Пришлось ухватить его за ухо и поднять силком. Вопль Ася перебудил, кажется, всех детей.
– Давай в темпе, время уходит, – торопила Риза.
– Я еще не завтракал.
– Тебе это теперь необязательно. Старый ждет, и предыдущую смену менять пора.
Вроде бы Ась начал что-то понимать. Он постанывал, но послушно шлепал босыми ногами, поспешая за Ризой.
– Здесь вход к Старому, – поясняла Риза, – а выхода здесь нет, выход в другом месте.
– Это каждый знает, – пробурчал Ась. – Вон на стенке колотушка висит, я даже хотел ее достать, но не дотянулся, а потом меня кто-то из больших прогнал. Еще и поддал ни за что.
– Правильно поддал. Колотушка тебе понадобится, когда ты пойдешь старшим в паре. А пока смотри и учись.
Риза приподнялась на цыпочки, сколько могла, и с трудом достала рукоять колотушки. У нее была и подставочка, но очень хотелось достать колотушку просто рукой. С подставкой, поди, и Ась дотянется, неслух противный.
Ничего, войдем к Старому – он неслуха мигом пообломает.
Риза размахнулась и трижды ударила колотушкой по полупрозрачной стене. Чтобы повесить колотушку на место, пришлось воспользоваться подставкой, которую Риза разломала и откинула в сторону. А то, поди, еще какой не в меру любопытный малец вздумает стучать в стену.
Девчонки рассказывали, что все это вовсе не обязательно. Кто-то из бывших кормильцев непременно приглядывает за идущей на дежурство парой и прибирает за ними все, как следует быть. Просто глаза он не мозолит, незачем Асю прежде времени знать, что он и сейчас под надзором.
Теперь оставалось ждать. Риза покрепче ухватила за руку приплясывающего от нетерпения Ася, заставив стоять смирно. С той стороны глухо донеслось три ответных удара.
– Не рыпайся, сейчас придут. А внутри вовсе ходи неспешно, бегать там нельзя – Старый мигом сцапает.
– Я это всю жизнь знаю. Лучше всех.
Послышались негромкие шаги, у входа появилась вышедшая сбоку предыдущая пара: Рум и его напарница Ляка, совершенно крошечная девочка, которая тем не менее отработала в этом году уже третью смену. Бывают такие счастливицы: ей уже девятый год пошел, она всю работу превзошла, а выглядит малышкой.
