Святослав Логинов
Странный мир. Истории о небывалом
– Все в порядке, – не дожидаясь вопросов, сказал Рум. – Старый накормлен, запас подсыпан, можно заходить.
Риза благодарно кивнула и открыла проход.
Старый лежал, занимая чуть не все отведенное ему помещение. Было совершенно невозможно понять, человек это, стократно разросшийся, или просто бесформенная туша, казалось бы непригодная ни к чему. Но эта туша обеспечивала безопасность и покой всей семьи.
В зале у Старого было ужасно жарко и пахло невозможно сказать чем. Старым пахло, другого определения нет.
Старый ничего не слышал, но почему-то рядом с ним полагалось говорить шепотом. У него были глаза и огромная пасть, которая непрерывно что-то пережевывала. Два шага в сторону, и пасть перед тобой, а у самого входа возвышается бок – сплошная стена толстой кожи, из которой торчат отдельные волосины, каждая с палец толщиной.
– Близко не подходи, держись у стенки, – прошептала Риза.
– А чего? Он же не видит.
– Он учует и может очень быстро повернуться и схватить.
Обоняние и осязание у Старого были, но в каких пределах, никто не знал.
Пол вдоль стены был засыпан съедобными семенами и скорлупой от раков и мокриц. Каждый шаг сопровождался хрустом и шелестом.
– Он слышит и потому знает, где мы находимся. Попробуй баловаться – мигом тебя проглотит. Для него нет разницы, ты или какая-нибудь многоножка.
– Вот еще – проглотит! Я не дамся, – судя по всему, Ась быстро успокоился и был готов к новым приключениям.
Ризе это не нравилось, но она не знала, что предпринять. Понарошку здесь ничего не бывает: если Старый ухватит, то сразу и насовсем.
Ась немного притих, лишь когда они оказались перед головой Старого. Огромнейшие губы, чмокающие даже во сне, сомкнутые точки глаз, две ноздри, зияющие над пастью, – вот вроде и все. Пища подавалась из контейнера под потолком и холмом наваливалась возле самых губ Старого.
– Я буду подавать еду сверху, а ты станешь подгребать ее ко рту и забрасывать туда.
– Да ну, а если он меня схватит?..
– Не схватит, если ты сам к нему не полезешь. Ты еще маленький, он тебя не заметит. Вот меня может и схватить. Так что берись за работу.
– Я не хочу. Я лучше охотником стану.
– Поздно, братец. К тому же в охотниках тебя с таким поведением первый же ползун заест.
Ась вздохнул, взялся за скребок и, шмыгая носом, принялся грести семена. Старый приоткрыл глаза и энергичней зашлепал губами.
Сверху сыпались семена, мелкие ракообразные, в большинстве своем живые, плохо освежеванные и разрубленные на части туши тех животных, что были добыты охотниками. Все это приходилось подгребать, а то и просто забрасывать в проснувшуюся пасть. Сам Старый глаз не открывал и, кажется, продолжал спать.
Через полчаса Ась принялся ныть, что он устал и вообще больше не может. Риза спрыгнула вниз, ловко уклонилась от волосатого бока и забрала скребок у Ася.
– Давай пособлю. Становись у стеночки и смотри. Ты неплохо справляешься, только так близко к Старому подходить не надо. Он может дернуться и тебя схватить.
Ась, обрадованный отдыхом, тут же повеселел и преисполнился самоуверенности.
– Я отпрыгну.
– Не хвались. Лучше учись, как с большими кусками управляться надо.
– Куда ему столько? Ведь обожрется.
– Это еще не много. Рум с Лякой постарались, угостили Старого как следует. Сегодня у нас не работа, а легкая тренировочка. Сейчас пойдем, покажу тебе наше хозяйство, о котором, когда выйдешь наружу, лучше помалкивать. А то полезет сюда неподготовленная шелупонь – беды не оберешься. Мы с тобой кормильцы, а они никто. Только сами погибнут и дело испортят. Привыкнет Старый к человечине – потом не отучишь.
– Я буду молчать, – важно сказал Ась.
Риза, поднатужившись, закинула в пасть чуть не полтуши убитого ползуна, отставила скребок и взяла за руку Ася.
– Держись у стенки.
– Зачем? Там же нет рта.
– Если он тебя учует, так и рот появится. Он умеет вертеться, как креветка на вертеле. Так что не искушай судьбу.
– Почему ты говоришь «он», а не «Старый»?
– На всякий случай. Вдруг он все-таки слышит? И, уж всяко дело, понимает.
– Вот еще… Ничего он не понимает. Лежит и жрет. Так и я могу.
– Ты не за него моги, а за самого себя. Тут пробирайся очень осторожненько. Видишь, внизу у него что-то есть? Это ноги. Ходить он не умеет, но, говорят, может лягнуть. Тогда от тебя одна слизь останется.
– Кто говорит?
– Кормильцы. Об этом тоже не принято рассказывать, но кормильцы, бывает, возвращаются не все. Кто в пасть попадет, кто под ногу.
– Чего мы тогда к ногам приперлись?
– Чтобы знать. К тому же там, с хвоста, выход для нас с тобой.
– Мы что же, через сраку выходить будем?
– А ты как хотел? Чтобы тебе дорожку чистым мохом устелили?
Риза с Асем аккуратно обошли ноги Старого и направились туда, где необъятное тело сходило на нет. Там свисал словно бы огромный сосок, хотя на самом деле его предназначение было прямо противоположным. Сейчас этот орган был дряблым и безвольно свисал.
– Наберется побольше дерьма, и он как дристанет! – сказала Риза. – После этого нам можно будет выйти. Здесь единственное место, где можно до Старого безопасно дотронуться. Это тоже наша работа: содержать в чистоте сраку, как ты ее назвал.
– Давай выйдем наружу сейчас, – предложил Ась. – Я домой хочу, и кушать пора, а не с говном возиться.
– Сейчас мы пойдем кормить Старого. Он скоро проголодается и начнет пухнуть. Старого накормим и пойдем есть сами. Но это будет еще не скоро.
Во всяком случае, из клоаки Ась ушел с готовностью.
Скребок, который с каждой минутой становился тяжелее, поток собранных семян, трудно копошащиеся раки, оковалки мяса с клоками неободранной шкуры…
– Риза, я устал!
– Терпи! Еще четверти часа не прошло.
– Я совсем устал. И рак меня за руку цапнул.
– Ты что, не знал, что раки кусаются? Нечего было с ними играть. Ладно, садись у стенки, отдыхай. Да ноги подтяни, не суй Старому в глотку.
– А когда мы завтракать будем?
– Я, кажется, говорила. Через час.
– Так долго! А что мы станем есть?
– Доживешь – увидишь. Передохнул? Берись за скребок. За работой время быстрей пойдет.
С плачем и стонами, но отмеренный час закончился. Риза, которой то и дело приходилось работать за двоих, измучилась, как не доводилось уставать в прежние дежурства.
Скребок отставили к стене. Риза и Ась, пошатываясь, отправились вдоль необъятной туши Старого туда, где был обещан недолгий отдых и еда.
Пол пошел под уклон. Кормильцы спустились в небольшую камеру. Над головами нависало брюхо Старого, на котором бугрилось несколько сосков.
– Потолка касаться не вздумай, – предупредила Риза, и на этот раз Ась не стал ворчать.
Риза сунулась чуть не под самого Старого, вытащила миску, полную вкусно пахнущего месива. Были там знакомые семена, мелко накрошенное мясо и немного пряной травки, пучки которой собирали женщины. Ась макнул в миску палец. Оказалось сладко, словно семена разваривались в медвяном настое. Такое прежде доводилось пробовать только по большим праздникам.
– Ты ешь, – сказала Риза. – У тебя что, своей ложки нет?
– Не-а…
– Я же тебе говорила – собираться. А ты чем вчера занимался?
Ась пожал плечами. Он сам не знал, чем занимался вчера.
Риза отыскала запасную ложку, почти развалившуюся от старости, и худо-бедно Ась был накормлен. Ась налопался, и его сразу разморило. Риза не стала его будить, а пока выдалась свободная минута, принялась готовить обед: крошить мясо и зелень, которые отобрала во время работы на подаче. Задвинула миску поглубже в тепло, где из сосков капал медвяный настой. Через пару часов еда настоится, а сладкий сок Старого придаст ей должный вкус. Свою ложку засунула за пояс, найденную запасную пихнула Асю.
– Ась, поднимайся.
– М-м…
– Поднимайся. Старого пора кормить.
– Потом…
– Потом он от голода пухнуть начнет, и нам тут места вовсе не останется. И тебя сожрет, и меня.
– А чего он пухнет? От голода тощими становятся, а не пухлыми.
– У него внизу родники, вот он водой и наливается. И если вышибет двери, нам всем конец придет.
– А если снизу подкопаться и воду не пускать, чтобы он не пухнул…
– Вот если ты сейчас не встанешь, то я тебя скребком подниму.
Наконец Ася удалось ввести в рамки, и с кряхтеньем и стонами работа началась.
«Ничего себе выбрала помощничка, – думала Риза, – а ведь самый неугомонный среди всех мальчишек был. Если за смену не исправится – что же, в следующий раз придется другого выбирать, а этот так и останется в недоделках. А еще как бы болтать не начал, рассказывать, что не следует разглашать…»
На этот счет существовал способ, о каком тоже было не принято говорить, особенно самим виновникам. На долгой девятилетней памяти Ризы такого не случалось, но на то он и особый случай, чтобы встречаться редко. Болтуна можно отвести к Деду и другим бывшим кормильцам, и больше его никто не увидит. Его не пустят ни побегать, ни поиграть, ни похвастаться перед сверстниками. Минуя настоящую жизнь, придется переходить в разряд бывших.
Но это если и произойдет, то очень нескоро. А сейчас надо кормить Старого, пока он не начал пухнуть, отнимая у кормильцев жизненное пространство.
– Риза, я устал!
– Работай! Бегать небось не уставал. Носился, как кипятком ошпаренный. А тут ничего трудного, знай помахивай скребком.
– Обедать когда будем?
– Какой тебе обед? Едва час после завтрака прошел.
– Я устал…
Не устал он, а просто надоело однообразно сгребать зерно в опасной близости от пасти.
Неужели парень так и не втянется в работу и вся смена пройдет под непрерывные жалобы избалованного бездельника? Никак не вспомнить свою первую смену четыре года назад, неужели она была такой же?
Женщины из числа бывших кормильцев собирают и уваривают медвяный сок. Они не рассказывают, откуда эта сладость берется, и тем более не говорят, что кормильцы во время смены едят сладкое каждый день. Наивная хитрость, чтобы охотники и земледельцы не считали себя обделенными. Зато они, охотники и земледельцы, каждый день выходят под открытое небо и видят солнце, о котором кормильцы могут только мечтать. За всякую радость приходится дорого платить: в любую минуту на живущих под небом могут напасть дикие ползуны, а то и совершить набег враги.
Охотники гордятся шрамами, а у кормильцев шрамы случаются редко: Старый если хапнет, то проглотит целиком.
У всякого работника свои радости и свои беды. Выбирай, что больше нравится.
Худо-бедно, но первый день они избыли и, налопавшись праздничной снеди, там же, где ели, повалились спать. Но и тут Ась был недоволен:
– Чего ты меня к стене заталкиваешь? Мне тут туго спать…
– Там ты вольно раскинешься и откатишься к Старому. Утром я от тебя и косточек не найду.
Самое тягостное в работе – ее однообразие. Знай греби – сегодня, и завтра, и потом. Ризе наверху надо следить, чтобы еда подавалась разная: Старый не любит поедать семена всухомятку, а перекормишь мясом, он дергаться начнет, как его после этого успокаивать? Туши ползунов и беглого зверя охотники разрубают, но не всегда должным образом. Поправлять их огрехи приходится Ризе, а каково девятилетней девчонке управляться с мясницким тесаком? А уж после большой охоты, когда валом пойдет скользкая требуха, поневоле начинаешь с завистью вспоминать то время, когда приходилось маяться внизу. Знай греби и ни о чем не думай.
– Риза, я устал!
– А я не устала?
Еще надо посматривать, чтобы Ась чего-нибудь не напортачил по своей части. Скребок штука тяжелая, и очень хочется как-нибудь обойтись без него. Чтобы с верхотуры вкусность сыпалась прямо в старческий рот.
На третий день Ась вернул себе былую резвость, и это стало еще опаснее.
– Ты что творишь, дуралей? Ты же его скребком по губе ударил!
– А что такого? Он все равно ничего не понимает.
– Он все понимает и все отлично помнит. А уж обиды он никогда не простит. Он тебя схватит, ты и понять не успеешь, что случилось.
– Врешь ты все. Нарочно пугаешь. Я о Старом все знаю получше тебя. Ничего он не может, только жрать да срать. А так он вроде лесного ползуна, который только на мясо и годится.
– Ты хоть раз ползуна видел? Не разделанную тушу, какую нам сбрасывают, а настоящего живого ползуна? Небось не он тебе, а ты ему на мясо пойдешь.
– А сама ты видела?
– Не видела. Так я и не хвастаю. А ты греби давай. Старый есть хочет.
– Я тоже есть хочу. Мы когда обедать будем?
– Никогда. Старый обидится и не даст медвяного сока. Будешь тогда сухие семена жевать.
Угроза подействовала, некоторое время Ась работал старательно. Риза слышала, как он бормочет, обращаясь к Старому:
– Не злись ты. Ничего я тебе не сделал. Для тебя скребок – что для меня соломинка.
Обед прошел нормально, все было готово в пору и сладко в меру. Ась набил утробу и повеселел, а вместе с весельем вернулось опасное баловство.
– Осторожнее! Я же тебе показывала, как надо.
– Сам знаю еще получше тебя. Ты наверху посиживаешь, а я тут у самой пасти.
– Я внизу четыре года отработала, знаешь сколько смен? Ты до стольки и считать не умеешь.
– Ага, отработала, а научилась только бояться. Зато я вот что могу!.. – Ась подбежал вплотную к Старому, который, казалось, спал в эту минуту, хлопнул ладонью по вздувшейся губе и уже хотел отпрыгнуть назад, когда Старый громко чмокнул и захватил Асю руку едва не по локоть.
Ась тонко закричал. Он даже не пытался как следует вырваться, лишь беспорядочно дергался и отпихивался ногами, рискуя остаться и без ног тоже.
Риза, не думая о себе, ринулась и ухватила Ася за свободную руку. Жалкая попытка – отнять у Старого то, что он схватил. Но неожиданно легко ей удалось отдернуть Ася на себя и упасть вместе с ним у самой стены.
Ась бился и неразборчиво кричал. Только теперь Риза поняла, что случилось. Правая рука у Ася была откушена по самый локоть. Культя почти не кровила, наружу, белея, торчал осколок кости. Губы у Старого только кажутся мягкими, что не мешает им перемалывать туши ползунов.
– Что ты натворил?! – Риза ухватила Ася в охапку и потащила вниз к обустроенной спальне. Ась замер и уже не дергался, а то сдавленная артерия раскрылась бы, и мальчишка за пару минут истек бы кровью.
В спальне Риза уложила искалеченного напарника на подстилку, оторвала от постели кусок полотна, смочила его медвяным соком и как могла перебинтовала культю. Потом затолкала Ася как можно ближе к горячему боку Старого, где обычно прела еда в миске.
– Мама! – закричал очнувшийся Ась. – Не надо!
– Лежи и не вздумай дергаться. Здесь все быстрее заживает.
Впрочем, еще никто и никогда не пытался лечить такие раны. Бывали полученные во время работы ссадины и даже переломы, но такое случилось впервые.
– Я домой хочу!
– Ты свое отхотел. Теперь терпи. Вечером я приду и перевяжу руку еще раз. А пока не вздумай трогать повязку.
– Ты куда?
– Старого кормить. Мне теперь за двоих вертеться.
– Он меня кусил, а ты его кормить хочешь, а меня бросаешь… Это нечестно!
– По-честному тебя вообще следовало Старому скормить. Лежи и постарайся хотя бы сейчас вести себя как следует.
Риза повернулась и ушла, провожаемая жалобным ревом Ася.
В руки легла привычная тяжесть скребка. Почти такими же вычищали полы в коридорах и залах дома. Потому инструмент и зовется скребком, хотя им ничего не скребут. Этот скребок был больше и, как говорят, похож на лопату, которой зимой сгребают снег у выхода из дома.
Ни лопаты, ни снега Риза в жизни не видала. Она кормилец, а это вещи посторонние. Зато настоящий скребок был знаком ей больше чем хорошо. Все четыре года каждую смену она не выпускала скребок из рук, работая внизу, где теперь должен был бы трудиться покалеченный Ась. Лишь две последние смены старший напарник Ризы – Прест – водил ее наверх, обучая, что и как придется делать, когда настанет пора ей быть главной кормилицей.
И вот теперь она снова внизу, гребет зерно и куски мяса, забрасывает в широкую пасть Старого. «Ешь, ешь и поскорей забудь, каков вкус человечины».
Наступает минута, когда можно было бы перевести дух, но надо спешить наверх, рубить на приличные куски туши ползунов, смешивать их в должном соотношении с семенами, кинуть травы, досыпать шевелящихся раков и мокриц и спустить все вниз, где уже приоткрылась в нетерпении широкая пасть Старого.
Прямо хоть начинай ныть подобно Асю: «Когда мы обедать будем?»
Наступило обеденное время. Уевшийся Старый довольно замер. Сейчас бы Ризе самой поесть и полежать несколько минут на жесткой постели. Но Ась требует ухода и внимания.
Так и есть: повязку сорвал, мечется, плачет.
– Больно!
– Еще бы не больно… Повязку содрал, рану разбередил. Сказано было – смирно лежать. Будешь вертеться – еще больнее станет.
– Я домой хочу. К маме…
– Терпи. Смена не кончена, еще целую неделю ждать.
На самом деле был способ прервать неудачную смену. При первой же возможности, обустроив покалеченного Ася и бросив Старому малость еды, Риза сорвала висящую под потолком колотушку и принялась стучать в то место, где открывался проход: «Бум! бум, бум… Бум!» – четыре размеренных удара, которые невозможно не услышать и не понять. Четвертый удар означает: «У нас беда, срочно требуется замена».
Призыв остался без ответа, как будто никто не слышал ударов колотушки. Ризе ничего не оставалось делать, как работать за двоих и обрывать бесконечное нытье Ася.
Каждый раз, отложив скребок, она принималась лупить колотушкой в проклятую стену, но безответно, новой смены не появлялось.
Здесь, при входе, и в другом месте, при выходе, имелись смотровые окошечки, забранные пластинами слюды и прикрытые дверцами так, что их не сразу отыщешь. Самой Ризе Прест показал окошки во время третьей ее смены. Новичкам об окошках знать не полагалось, иначе они от окошек и не отлипали бы. Видно сквозь слюду было мутно – только неразборчивые тени. Но прежде, чем выходить наружу, следовало убедиться, что смена – большая фигура и маленькая – уже стоит, ожидая ответного стука.
Увы, через слюдяные пластины ничего не удавалось рассмотреть. Какие-то тени порой качались в глубине, но у самого входа никто не стоял.
Зато объявилась другая тяжкая новость. Наверху оставалось все меньше семян; желуди и рябина, которым подошла пора, вовсе не появились. Зато убоина шла сплошным потоком, но это была не рыба и не привычные ползуны, которых добывали охотники, а тела каких-то непонятных существ. Они отчасти напоминали людей, но руки у них были вывернуты в локтях в другую сторону, и головы ничуть не походили на человечьи. Два огромных глаза и вместо рта – жвалы, совсем как у насекомых.
Враги – это Риза поняла с полувзгляда.
Рассказы о врагах и о войне бытовали среди всех людей: охотников, землепашцев и кормильцев. Где-то на краю леса живут эти существа. Они умеют говорить и строят на поверхности хижины, в которых живут. А вот договориться с ними невозможно. При виде людей они немедленно нападают и не оставляют в живых даже маленьких детей. Подземных домов у них нет, и что значит Старый, они не знают. Но, обнаружив человеческий дом, они яростно атакуют его, стремясь во что бы то ни стало уничтожить Старого и всех, живущих под его защитой.
На памяти Ризы серьезной войны не было, разве что мелкие стычки у самых границ, куда ни детям, ни тем более кормильцам хода не было.
Рассказывали, что в былые времена враги врывались даже в дом, тогда люди уходили в нижние, подземные горизонты и отгораживались от нападавших огромнейшим телом Старого. Как Старый будет разделываться с врагами, не знал никто, кроме бывших кормильцев, да и те лишь догадывались кое о чем. На памяти живущих ничего подобного не происходило, даже Дед такого вторжения не застал. И вот теперь Ризе в одиночку предстоит делать то, о чем только сказки рассказывают.
Ась к тому времени начал потихоньку выправляться, и значит, принялся вести себя совершенно невыносимо. Он звал маму, требовал, чтобы Риза отпустила его домой, и грозился, что сбежит, как только встанет на ноги.
– Только попробуй, – потеряв терпение, угрожала Риза. – Я тебя тогда Старому скормлю. Все равно от тебя никакой пользы.
– Вот и не скормишь. Тебя Дед спросит, куда меня дела, – что ты ему скажешь?
– Правду. Скажу, что тебя Старый слопал. Ты же сам ему в рот полез.
– Все равно сбегу. И ничего ты мне не сделаешь.
Пререкаться Ась умел великолепно, откуда только бралось это искусство. А Ризе переругиваться некогда, надо Старого кормить, а ничего, кроме мяса убитых врагов, не осталось. С чистого мяса Старый начал беспокоиться. Недокормишь его – он пухнуть будет, перекормишь – он тоже того гляди с места стронется. Тут догляд нужен строже, чем за Асем.
Не дело девятилетней девчонке рубить широким тесаком тела, так похожие на человеческие, а потом зашвыривать их в ждущую пасть. И вместо недолгого отдыха спешить к Асю, кормить его (всех почему-то надо кормить!), менять повязку, утишать его дурацкие истерики…
Сама Риза уже два дня ничего не ела, а для Ася наскребла последние остаточки семян и щедро добавляла в миску вырубленную из тел врагов мякоть. Ась, не знающий, чем его угощают, ел с удовольствием, лишь жаловался, что Риза не кладет в блюдо приправ.
Взрослые потом решат, говорить ли Асю, чем он питался последнее время, а пока Риза будет помалкивать.
Середина дня, обеденное время. Их смена должна кончиться два или три дня назад. Пусть всего два, но смена все равно кончена. Риза додержала напарника живым, но никто не пришел менять их, никто не отозвался на аварийный стук. Но держаться надо, Старый должен быть накормлен. И Ась тоже.
Риза, пошатываясь и держась за стенку, брела к убежищу, где валялся Ась. Сейчас он заново начнет хныкать и городить всякую дурь.
