Святослав Ветошкин
Психология страсти. Том 1
Глава 4: Приглашение
Елена перебирала фотографии из студии Кирилла, но они упрямо молчали. Очертания символов, казалось, меняли форму под её взглядом – то являя нечто знакомое, то снова ускользая за грань понимания. Три дня без результата. Три бессонные ночи.
Она отпила остывший кофе и поморщилась. На периферии сознания мерцала беспокойная мысль – только ли профессиональный интерес заставляет её погружаться в эту историю так глубоко? Интуиция подсказывала – в лабиринте этого дела она найдёт не только пропавшего пациента, но и что-то, имеющее отношение к ней самой.
Интерком ожил неожиданно, заставив Елену вздрогнуть.
– Елена Андреевна, к вам курьер, – в голосе Наташи чувствовалось замешательство. – Он настаивает на личной передаче.
– Пусть войдёт.
Дверь открылась бесшумно. Мужчина в безупречном чёрном костюме скользнул в кабинет, не производя звуков. Его лицо поразило Елену – не уродством или красотой, а абсолютным отсутствием микровыражений, которыми живо любое человеческое лицо. Он напоминал идеально выполненную восковую фигуру, в которой техническое совершенство лишь подчёркивало отсутствие души.
– Доктор Северова, – произнёс он голосом, лишённым интонаций. – Для вас.
Протянутый конверт казался неуместно элегантным в его механических пальцах – кремовая бумага высочайшего качества, с тиснением и едва уловимым ароматом.
Елена приняла конверт, инстинктивно избегая прикосновения к его руке.
– Кто отправитель?
Вместо ответа мужчина развернулся и вышел, оставив после себя странное чувство пустоты, словно в кабинете на мгновение возникла дыра в ткани реальности.
Оставшись одна, Елена перевернула конверт. В центре красовалась изысканная золотая гравюра: старинный ларец с приоткрытой крышкой, из которого струился стилизованный туман. Ящик Пандоры. Под рисунком вязью было выведено одно слово: «Пандора».
Аромат, исходящий от конверта, теперь стал отчётливее. Сандал. Она замерла, не решаясь надорвать бумагу. Этот запах… Память услужливо подсунула обрывок воспоминания – тяжелая рука на плече, жар дыхания у виска, шёпот: «Наш маленький секрет, Леночка».
Нет. Не сейчас.
Она решительно вскрыла конверт. Внутри лежала карточка из той же бумаги:
«Уважаемая доктор Северова,
Клуб «Пандора» имеет честь пригласить Вас на терапевтический вечер исцеления глубинных травм, который состоится сегодня в 20:00.
Признавая Ваш вклад в развитие инновационных методов терапии, мы хотели бы представить Вам наш подход к трансформации личности.
Мы открываем двери, которые часто остаются запертыми.
Глубина познания себя не имеет пределов для тех, кто готов смотреть в темноту.»
Ниже следовал адрес и приписка мелким шрифтом: «Мы помним то, о чём другие предпочитают забыть.»
Пальцы Елены похолодели. Эту фразу она слышала лишь однажды – из уст Кирилла во время сеанса глубокого транса. Никто, кроме неё, не мог знать этих слов – она не записывала их в официальные протоколы, лишь в свой личный блокнот.
Она перевернула приглашение и застыла. На обороте находилась миниатюрная копия последней картины Кирилла – ритуальная сцена с фигурами в масках. Но была одна существенная разница – среди наблюдателей проступало женское лицо со странно светящимися глазами. Её лицо. Но не совсем она – это была версия Елены с другим выражением, с иным взглядом, словно альтернативная версия её личности.
Голова закружилась. Очевидно, её офис прослушивался. Или…
Она вспомнила ощущение после визита Костина – смутная тревога, будто что-то в кабинете переместилось. Что если инспектор установил наблюдение? Логично предположить, что после исчезновения двух пациентов она под подозрением. Но тогда почему он не отвечает на звонки?
Или… неприятная мысль поразила её – что если слежка установлена гораздо дольше? Что если это дело связано с её прошлым, которое она так тщательно похоронила?
Звонок Костину сейчас был бы логичным шагом. Но интуиция подсказывала, что в этой игре правила давно переписаны. Ей нужно было увидеть всё своими глазами.
– Виктор, не торопитесь, – Елена наблюдала за нарастающим беспокойством пациента. – Расскажите подробнее о тех ситуациях, когда желание становится непреодолимым.
Виктор Платонов, тридцатишестилетний инвестиционный аналитик с симптомами сексуальной аддикции, ёрзал в кресле, его ухоженные руки нервно теребили манжету дорогой рубашки.
– Это происходит… после определённых сигналов, – он сделал паузу. – Звук, запах, иногда просто мысль – и во мне словно включается что-то, чего я не могу контролировать.
Его речь стала более медленной, в глазах периодически появлялась странная пустота, будто часть его сознания ненадолго отключалась. Елена узнавала эти признаки – совершенно такие же были у Кирилла незадолго до исчезновения.
– Сегодня я хочу предложить кое-что новое, – сказала она, выкладывая на стол художественные материалы. – Моя авторская методика символического отражения. Вместо слов мы позволим говорить образам.
– Я не умею рисовать, – возразил Виктор, но его глаза неотрывно следили за движениями её рук, раскладывающих бумагу и карандаши.
– Здесь не нужен талант, – улыбнулась Елена. – Нужно лишь довериться рукам и позволить им выразить то, что разум не может или не хочет признать.
После короткой индукции лёгкого транса Виктор приступил к рисованию. Его лицо разгладилось, плечи расслабились. Рука уверенно двигалась по бумаге – не так, как у профессионала, но с поразительной целеустремлённостью человека, точно знающего, что он хочет изобразить.
Елена подавила возглас, когда рисунок начал проявляться. На листе возникал лабиринт с центральной фигурой – обнажённой, с запрокинутой головой. По внешнему контуру лабиринта располагались те же символы, которые она видела в студии Кирилла – геометрические формы, соединённые в систему, больше напоминающую схему электронной платы, чем художественный узор.
– Что вы чувствуете, глядя на рисунок? – спросила она, когда Виктор положил карандаш.
Он смотрел на изображение с выражением странной смеси узнавания и отрицания.
– Я не помню, чтобы рисовал эти знаки, – его палец дотронулся до символов почти благоговейно. – Но они кажутся… правильными. Словно формула чего-то важного.
Елена протянула ему лист бумаги с выписанной фразой из сеанса Кирилла.
– Прочтите эти слова, пожалуйста. Вызывают ли они какие-то ассоциации?
Виктор взял лист, и его лицо мгновенно переменилось. Бледность разлилась от висков к подбородку. Зрачки расширились и застыли, будто он увидел нечто, недоступное обычному зрению.
– «Мы помним то, о чём другие предпочитают забыть. Пандора открывает, Пандора освобождает…» – его голос изменился, стал глубже, с резонирующими обертонами, словно говорили одновременно несколько человек.
Затем произошло нечто странное. Виктор застыл, его дыхание практически остановилось. Секунда, две, три – он не двигался, как статуя. А потом, словно кто-то щёлкнул невидимым выключателем, жизнь вернулась в его тело.
Но это был другой Виктор. Его глаза, минуту назад остекленевшие, теперь лихорадочно блестели. Рука, державшая лист, начала мелко дрожать. Он медленно отложил бумагу, как если бы это была змея, готовая укусить.
– Откуда у вас эти слова? – его шёпот был хриплым, полным неподдельного ужаса.
– От другого пациента, который исчез при странных обстоятельствах, – честно ответила Елена. – Вы знаете, что они означают?
– Они… – он замолчал, глядя куда-то мимо Елены, словно видел нечто за её спиной. – Это ключ. Ключ, который открывает и запирает. После него я перестал быть собой. Или, может быть, – его губы искривились в горькой усмешке, – впервые стал собой.
Он поднялся – не резко, а с какой-то механической точностью.
– «Пандора» – это не клуб, доктор Северова. Это лаборатория. Они используют вашу методику, но не для исцеления – для вивисекции личности.
– Кто они, Виктор? – она тоже встала, готовая остановить его, если понадобится.
– Я не могу… – он провёл рукой по лицу, и Елена заметила, что его ногти оставляют белые полосы на коже. – Часть меня хочет вернуться к ним даже сейчас. Эта часть кричит, что я предатель, что я должен замолчать.
– Я могу помочь вам, – Елена сделала шаг к нему, но он отшатнулся.
– Нет. Никто не может, – его взгляд на секунду прояснился. – Если вы получили приглашение, значит, они уже выбрали вас. Не ходите туда. Или если пойдёте… не пейте ничего. И не смотрите в глаза человеку в маске ворона.
Он направился к двери – не торопясь, но с неумолимой решимостью человека, подчиняющегося внутреннему приказу.
– Виктор, подождите! Что это за место? Кто там главный?
– Место, где память становится пластичной, как глина, – он обернулся в дверях. – Человек в маске ворона – ваше отражение. Тень, которую вы отбрасываете.
Дверь закрылась за ним бесшумно. Елена бросилась следом, но коридор был пуст, словно Виктор растворился в воздухе.
– Куда он делся? – спросила она у потрясённой секретарши.
– Он просто… исчез, – Наташа смотрела на неё испуганными глазами. – Я только отвернулась на секунду, а его уже не было. И ещё… когда он проходил мимо меня, я почувствовала странный запах. Как в больнице.
Елена вернулась в кабинет и взяла рисунок Виктора. Линии лабиринта складывались в узор, похожий на схему нервной системы, соединяющей все символы в единую сеть, центром которой была человеческая фигура.
Она поняла, что решение уже принято. Она пойдёт в «Пандору» – не только ради Кирилла, но и ради Виктора. И, возможно, ради себя самой.
Особняк, где располагался клуб «Пандора», напоминал воплощение классической готической фантазии, помещённой в современный контекст. Трёхэтажное здание из тёмного камня с остроконечной крышей и узкими высокими окнами парадоксально сочеталось с минималистичным ландшафтным дизайном.
Елена отпустила такси и на мгновение замерла перед коваными воротами. Вечернее платье – тёмно-синий шёлк с открытой спиной – казалось одновременно и бронёй, и уязвимостью. Она чувствовала себя актрисой, входящей в роль – роль женщины, которой было любопытно, что скрывается за формулировкой «терапевтический вечер исцеления глубинных травм».
На воротах не было звонка, только скромная табличка: «Центр психологического развития „Пандора“». Едва она подошла ближе, интерком ожил сам собой:
– Доктор Северова, добро пожаловать. Мы ждали вас.
Ворота открылись с тихим гудением, открывая дорожку из тёмного гранита. По обеим сторонам росли идеально подстриженные кусты, формой напоминающие те же символы, что она видела на рисунках Кирилла и Виктора. Совпадение? Вряд ли.
Пока Елена шла к главному входу, она заметила несколько камер видеонаблюдения, искусно замаскированных в ветвях декоративных деревьев. Странно, что для частного клуба требовалась такая система безопасности.
У дверей её ждал тот же невозмутимый мужчина, что доставил приглашение. Его лицо оставалось неподвижным, но что-то в глазах изменилось – в них появился странный блеск, напоминающий металлический отсвет.
– Добро пожаловать в «Пандору», доктор Северова, – произнёс он тем же механическим голосом. – Позвольте провести вас.
Он распахнул тяжёлую дубовую дверь, и Елена почувствовала лёгкий поток воздуха, насыщенного едва различимыми ароматами – сандал, бергамот и что-то ещё, неуловимое, но странно знакомое.
Фойе особняка было оформлено со сдержанной элегантностью: мраморный пол с геометрическим рисунком, напоминающим лабиринт; монохромные полотна на стенах, изображающие фрагменты человеческих тел в абстрактных позах; приглушённое освещение, создающее иллюзию сумерек.
Елена шла за своим проводником, отмечая особенности пространства. Как психолог, она не могла не заметить, что дизайн помещения был построен по принципам тонкого воздействия на психику – углы и линии, расположенные так, чтобы взгляд непроизвольно следовал определённым траекториям; цветовая гамма, вызывающая лёгкую дезориентацию; акустика, создающая эффект отстранённости.
– Ваша репутация предшествует вам, доктор, – внезапно произнёс провожатый, нарушив молчание. – Метод символического отражения. Настоящий прорыв в доступе к подавленному материалу.
Елена вздрогнула. Как курьер мог знать о её методике?
– Кто вы? – спросила она прямо.
Но ответа не последовало. Они уже подошли к двустворчатым дверям, за которыми слышался приглушённый гул голосов. Мужчина распахнул их перед ней:
– Ваши коллеги ждут.
Елена шагнула в просторную галерею, и сразу почувствовала на себе несколько взглядов. Гул разговоров ненадолго стих, а затем возобновился, словно волна, отступившая и вернувшаяся на берег.
Зал был заполнен людьми – элегантные мужчины и женщины в вечерних нарядах, беседующие группами по два-три человека. Классическая музыка, звучавшая из невидимых динамиков, создавала фон, достаточно громкий, чтобы приватные разговоры оставались приватными.
Елена сразу узнала нескольких человек. Вице-мэр города, чьё лицо регулярно появлялось в новостях. Главный редактор крупного издательства. Известный нейрохирург, недавно получивший международную премию. Все они – представители общественной и интеллектуальной элиты.
Но самое сильное впечатление произвело присутствие коллег. Профессор Левин, чей курс по психопатологии она когда-то посещала. Доктор Светлова, с которой они дискутировали на последней конференции по психотравматологии. Несколько других известных психологов и психиатров города.
Когда их взгляды встретились с профессором Левиным, она заметила мимолётную реакцию – расширение зрачков, напряжение лицевых мышц, быстрый взгляд в сторону, словно проверка – не заметил ли кто-то их визуальный контакт. А затем – абсолютно естественный поворот головы, как будто он не узнал её.
Это было настолько неожиданно, что Елена замерла на месте. Левин всегда был подчёркнуто вежлив с бывшими студентами. Подобное игнорирование было совершенно не в его стиле.
– Шампанское? – раздался голос рядом.
Официант в чёрном костюме протягивал ей поднос с бокалами, и было что-то неуловимо знакомое в его лице. Потребовалось несколько секунд, чтобы осознать – перед ней стоял Михаил, бывший пациент, которого она лечила от обсессивно-компульсивного расстройства три года назад. И он, похоже, совершенно её не узнавал.
Она взяла бокал, мысленно вспоминая предупреждение Виктора. Не пейте ничего. Но делать вид, что пьёшь, не привлекая внимания, было частью её плана.
Шампанское в бокале переливалось странно гипнотическими узорами, завораживающими взгляд. Елена поднесла бокал к губам, делая вид, что отпивает, и ощутила лёгкий аромат – не только алкоголя, но и чего-то ещё, травяного и сладковатого.
– Впечатляющая компания, не правда ли? – глубокий мужской голос заставил её обернуться.
Перед ней стоял мужчина в идеально сидящем тёмно-синем костюме, с серыми глазами и лицом, сочетающим черты скандинавской суровости и средиземноморской чувственности. Его присутствие обладало почти физической силой притяжения – не столько внешней красотой, сколько аурой сдержанной власти.
– Простите? – Елена сделала паузу, давая ему возможность представиться.
– Александр Волков, – он слегка склонил голову. – Инвестиционная компания «Аргус Капитал» и, как вы уже догадались, один из основателей «Пандоры».
Его рукопожатие было уверенным, сухим и тёплым – рука человека, привыкшего к контролю. Елена отметила крошечный шрам на костяшке указательного пальца – подобные отметины обычно остаются после ударов.
– Интересно наблюдать за гостями, не так ли? – продолжил он. – Политики, бизнесмены, врачи, психологи… На поверхности нет ничего общего, но всех их объединяет одно – жажда проникнуть за пределы общепринятого восприятия реальности.
– А что объединяет основателей клуба? – спросила Елена, встречая его взгляд.
Он улыбнулся, и эта улыбка не коснулась глаз.
– Более интересный вопрос – что привело сюда вас, доктор Северова?
Он знает, кто я. Конечно, знал – ведь приглашение было адресовано именно ей. Но в том, как он произнёс её имя, чувствовалась интимность, словно они были давно знакомы.
– Профессиональный интерес, – ответила она, наблюдая за его реакцией. – Любой новый подход к терапии заслуживает внимания.
Лёгкая усмешка тронула его губы.
– Все так говорят. Профессиональный интерес, научное любопытство, желание быть в курсе инноваций… – он сделал паузу, и его голос стал ниже. – Но правда в том, что нас приводят сюда наши тени. Те части нас самих, которые мы не признаём даже наедине с собой.
Елена почувствовала, как по спине пробежал холодок. Было что-то неприятно знакомое в его словах – отголосок фраз, которые она сама говорила пациентам о необходимости интеграции теневых аспектов личности. Но в его устах эти идеи звучали иначе – не как путь к исцелению, а как приглашение к чему-то запретному.
– Вы много знаете о моей работе, – заметила она.
– Больше, чем вы думаете, – он отпил из своего бокала, не отрывая взгляда от её лица. – Ваша методика символического отражения… Удивительно эффективный способ обойти защитные механизмы психики. Позволить бессознательному проявиться через образы и символы, минуя цензуру разума.
Как он узнал? Её статьи публиковались только в узкоспециализированных журналах, и детали методики она раскрывала лишь коллегам.
Прежде чем она успела задать вопрос, лёгкое головокружение заставило её пошатнуться. Комната на мгновение словно расплылась перед глазами.
– С вами всё в порядке? – Александр поддержал её за локоть, и от этого прикосновения по коже пробежали мурашки.
– Да, просто… минутная слабость, – она сделала глубокий вдох. Что это было? Она едва коснулась губами бокала. Неужели ароматические воздействия в воздухе?
– Возможно, душно, – его рука всё ещё лежала на её локте, и это прикосновение было неуместно личным. – Позвольте проводить вас туда, где больше воздуха.
Он повёл её через зал к одному из высоких венецианских окон. По пути Елена заметила странную деталь – многие гости, погружённые в беседы, на мгновение замирали, когда Александр проходил мимо, как если бы реагировали на какой-то невидимый сигнал.
Её взгляд снова наткнулся на профессора Левина, теперь беседующего с молодой женщиной в изумрудном платье. Даже на расстоянии она видела, что его жесты были скованными, словно заученными. Женщина же двигалась с кошачьей грацией, но её движения тоже казались странно выверенными, почти хореографическими.
– Заинтригованы нашими гостями? – спросил Александр, перехватив её взгляд.
– Скорее удивлена, – честно ответила Елена. – Я знаю нескольких людей здесь, но они, кажется, не узнают меня.
– В «Пандоре» многие предпочитают… неузнавание, – его голос звучал многозначительно. – Здесь мы исследуем те стороны себя, которые обычно скрываем от мира. Порой это требует временного забвения повседневных связей.
Елена внезапно ощутила странное головокружение, словно комната на мгновение поплыла перед глазами. Что-то неуловимо изменилось – расстояние до окна? положение гостей в зале? – она не могла точно сказать. Секунда дезориентации, и всё снова стало нормальным, но осталось неприятное чувство, что она что-то пропустила.
Моргнула? Или секундная потеря сознания?
– Сегодня особенный вечер, – продолжил Александр, словно не заметив её состояния. – Не только приём, но и демонстрация. Многие здесь годами изучают то, что вы называете «теневыми аспектами личности». Но мало кто подходит к этому так… радикально, как наш научный руководитель.
– И кто же ваш научный руководитель? – спросила Елена, чувствуя, как всё внутри напрягается в ожидании ответа.
Александр посмотрел куда-то через её плечо и слегка склонил голову:
– Думаю, вам лучше узнать это от него самого. Он только что вошел.
Елена обернулась, уже предчувствуя ответ. В дальнем конце зала, окружённый аурой почтительного внимания, стоял высокий седовласый мужчина с безупречной выправкой и пронзительным взглядом.
Валерий Дмитриевич Савченко.
Годы почти не изменили его – та же аристократическая внешность, то же выражение проницательного интеллекта, та же харизма, когда-то заставлявшая студентов не дышать на его лекциях.
Савченко. Её бывший наставник и несостоявшийся научный руководитель. Человек, открывший ей двери в мир клинической психологии, и тот же человек, с которым она порвала отношения, отказавшись участвовать в его исследованиях. Исследованиях, которые, по её мнению, слишком далеко заходили за этические границы.
Его последние слова тогда всё ещё звучали в её памяти: «Ты боишься не моих методов, Елена. Ты боишься собственного потенциала.»
– Вы знакомы? – спросил Александр, заметив её реакцию.
– Да, – Елена заставила себя говорить ровно. – Профессор Савченко был моим наставником в университете.
И единственным человеком, кому я рассказала о том, что случилось с отчимом.
Это воспоминание пришло неожиданно и непрошено. Тот единственный вечер, когда она позволила себе уязвимость, когда рассказала о детских кошмарах. Савченко выслушал её с той идеальной эмпатией, которая была его профессиональным даром. А потом предложил ей «особый терапевтический сеанс», чтобы «интегрировать травматический опыт».
После того сеанса она проснулась с головной болью и странным ощущением, будто в её память проникли, что-то изменили. Тогда же она решила прекратить сотрудничество с профессором.
– Какое удивительное совпадение, – слова Александра прозвучали так, словно он не верил в совпадения.
Через весь зал взгляд Савченко нашёл её – мгновенное узнавание, лёгкая улыбка, словно он ожидал увидеть её здесь. Он поднял бокал в её сторону, а затем обратился к публике:
– Дорогие друзья и коллеги, – его голос, глубокий и резонирующий, заставил разговоры в зале мгновенно стихнуть. – Я рад приветствовать всех на нашем особенном вечере.
Елена заметила, как изменились гости – их позы стали более напряжёнными, взгляды – сосредоточенными на Савченко. Это было похоже на групповой транс, словно профессор обладал гипнотическим контролем над аудиторией.
– «Пандора» – это не просто клуб для избранных, – продолжал он. – Это лаборатория человеческого потенциала. Здесь мы исследуем глубины психики без ограничений, налагаемых обществом. Здесь мы открываем двери, которые обычно предпочитают держать закрытыми.
Его речь звучала как эхо текста приглашения, и Елена поняла – Савченко лично составлял его.
– Сегодня мы представим вам результаты нашей работы с теневыми аспектами личности – теми частями себя, которые мы обычно подавляем, но которые, будучи освобождёнными и интегрированными, дают нам доступ к глубинным резервуарам силы.
Говоря это, Савченко смотрел прямо на Елену, словно его слова были адресованы только ей. В его взгляде читалось что-то похожее на вызов.
– Некоторые из вас знакомы с нашими методами. Другие впервые приоткроют завесу над тем, что мы делаем. Но все вы, – его голос стал ниже, интимнее, – получите уникальный опыт, который навсегда изменит ваше восприятие себя и других.
Головокружение снова накатило на Елену, на этот раз сильнее. На секунду она потеряла равновесие и ухватилась за локоть Александра.
– Что со мной? – прошептала она, чувствуя, как сердце начинает биться чаще.
– Первая реакция, – его голос звучал откуда-то издалека. – Ваш мозг адаптируется к атмосфере. Не беспокойтесь, это временно.
Атмосфере? Неужели в воздухе действительно распыляли какое-то вещество?
Елена попыталась сосредоточиться. Голос Савченко всё ещё звучал, но его слова доносились словно через толщу воды. Она моргнула, пытаясь прояснить зрение.
И заметила её.
В противоположном конце зала стояла женщина средних лет с коротко стриженными тёмными волосами. В отличие от остальных гостей, чьи взгляды были прикованы к Савченко, она смотрела прямо на Елену. Их глаза встретились, и женщина едва заметно покачала головой, словно предупреждая. На её запястье Елена заметила тонкий браслет с символом – таким же, какой был выцарапан на стене студии Кирилла.
Елена хотела направиться к ней, но рука Александра на её пояснице удержала её на месте.
– Вам лучше не пропускать речь профессора, – мягко сказал он. – Особенно учитывая вашу историю.
Какую историю? Что именно он знал о её прошлом?
– …и теперь я приглашаю всех пройти в основной зал, где состоится демонстрация, – закончил Савченко.
Стена в глубине галереи бесшумно раздвинулась, открывая проход в другое помещение. Оттуда лился приглушённый красноватый свет, и доносились странные звуки – не совсем музыка, скорее ритмичные вибрации, резонирующие с частотой сердечного ритма.
Гости начали двигаться к проходу с координацией, казавшейся почти сверхъестественной – никакой толкотни, никакой суеты, словно они исполняли идеально отрепетированный танец.
Елена заметила, что женщина с тёмными волосами не двигалась вместе с остальными. Вместо этого она скользнула к боковому выходу, обозначенному неприметной табличкой «Персонал».
– Кто эта женщина? – спросила Елена, глядя ей вслед.
– Марина Климова, – ответил Александр. – Одна из наших… волонтёров. У неё особые отношения с клубом.
Что-то в его тоне заставило Елену насторожиться. Волонтёр? Или подопытный?
– Пойдёмте, – Александр направил её к открывшемуся проходу. – Сегодняшняя демонстрация будет особенно интересна для специалиста вашего уровня.
Елена почувствовала, как её охватывает необъяснимое беспокойство. Не страх – его почему-то не было, а должен был быть. Беспокойство казалось приглушённым, словно её эмоции были обёрнуты в вату. Это ощущение было знакомо – так действуют некоторые анксиолитики.
Всё-таки что-то было в шампанском. Или в воздухе.
Они приблизились к проходу, и Елена увидела Савченко, стоящего у входа и приветствующего гостей. Когда подошла их очередь, профессор взял её руку обеими ладонями.
– Елена Андреевна, – его голос был полон тепла, но глаза оставались холодными. – Какая радость видеть вас здесь. Сколько лет прошло? Восемь? Девять?
– Семь, Валерий Дмитриевич, – она сохраняла внешнее спокойствие, хотя его прикосновение вызывало внутреннюю дрожь. – Не ожидала встретить вас в таком… необычном контексте.
– Напротив, – он улыбнулся. – Контекст абсолютно естественный. Всё, о чём мы говорили тогда, всё, что я пытался вам показать, нашло своё воплощение здесь. «Пандора» – логическое продолжение моих исследований.
Он наклонился ближе, его дыхание коснулось её уха:
– Помните тот наш единственный сеанс? Сегодня вы увидите, насколько далеко продвинулась методика с тех пор.
Ледяной ужас прокатился по позвоночнику Елены. Он знал. Он помнил. И, судя по его словам, тот сеанс был каким-то экспериментом, предшественником того, что происходило теперь в «Пандоре».
– Елена, чувствуйте себя как дома, – Савченко сжал её пальцы чуть сильнее. – В конце концов, вы имеете прямое отношение к тому, что увидите. Ваша методика символического отражения стала краеугольным камнем нашей работы.
Прежде чем она успела ответить, профессор повернулся к следующему гостю, оставив её с чувством, будто её окатили ледяной водой.
Моя методика? Краеугольный камень? Что он имеет в виду?
Рука Александра снова легла ей на поясницу, направляя вперёд.
– Профессор высоко ценит ваш вклад, – тихо сказал он. – Хотя вы, возможно, не осознаёте его масштаба.
Они вошли в основной зал – просторное помещение с амфитеатром, обращённым к центральной платформе. Потолок был низким, создавая ощущение интимности пространства. Красноватое освещение придавало всему нереальный, почти инфернальный оттенок.
Елена заметила, что сиденья в амфитеатре расположены так, чтобы каждый зритель имел идеальный обзор платформы, которая представляла собой круг диаметром около пяти метров, со странными металлическими креплениями по периметру.
– Что это за «демонстрация»? – спросила она, когда Александр повёл её к местам в первом ряду.
– Терапевтический сеанс, – ответил он. – Очень особенный сеанс. Пациент добровольно проходит процесс освобождения от ограничивающих структур личности. Вы увидите настоящую трансформацию – не на уровне симптомов, а на уровне глубинной идентичности.
Что-то в его словах заставило Елену похолодеть. «Освобождение от ограничивающих структур личности» звучало как эвфемизм для… чего? Промывания мозгов? Глубокого психологического воздействия?
– И пациент действительно добровольно согласился на публичную демонстрацию такого интимного процесса? – спросила она с профессиональным скептицизмом.
Александр усмехнулся:
– В «Пандоре» понятие добровольности имеет… особый оттенок. Скажем так: часть личности пациента жаждет этого освобождения больше, чем воздуха.
Они заняли места, и Елена почувствовала странное оцепенение. Она должна была встать и уйти, должна была позвонить в полицию, должна была как-то отреагировать на всё происходящее. Но вместо этого она сидела, завороженная, словно часть её действительно хотела увидеть, что будет дальше.
Это действие препаратов? Или моё собственное тёмное любопытство?
Свет в зале потускнел ещё больше, оставив ярко освещённой только центральную платформу. Савченко вышел в центр круга, и его фигура в тёмном костюме казалась вырезанной из тени.
– Дамы и господа, – начал он. – То, что вы сейчас увидите, находится на переднем крае психологической науки. Мы называем этот процесс «катартической реконфигурацией личности».
Елена вздрогнула. Этот термин… Много лет назад она использовала его в своей дипломной работе – концепция, которую она разработала, но от которой впоследствии отказалась из-за этических соображений.
– В основе метода лежит простая, но революционная идея, – продолжал Савченко. – Личность не является монолитной структурой. Это скорее совокупность паттернов, субличностей, которые могут быть перестроены в новую конфигурацию. При этом часть нежелательных паттернов может быть деактивирована, а часть желательных – усилена.
Елена слушала с нарастающим ужасом. Она узнавала свои собственные идеи, но искажённые, вывернутые, доведённые до крайности.
– Наш сегодняшний пациент, – Савченко сделал жест рукой, и боковая дверь открылась, – страдал от глубокого внутреннего конфликта. Творческая личность, неспособная реализовать свой потенциал из-за сексуальной обсессии, поглощавшей всю психическую энергию.
На платформу вывели молодого мужчину. Елена ахнула, узнав его.
Кирилл.
Её пропавший пациент шёл неестественно прямо, как марионетка на нитях. Его лицо было расслабленным, почти безмятежным, но глаза… глаза были пустыми, лишёнными всякого выражения, как у человека под глубоким гипнозом.
– После серии терапевтических сессий, – продолжал Савченко, – мы достигли значительного успеха. Обсессия была купирована, а творческий потенциал высвобожден. Однако оставалась проблема интеграции новой личностной структуры, и именно этот финальный этап вы сегодня увидите.
