Святослав Ветошкин
Психология страсти. Том 1
Кирилла подвели к центру платформы и усадили в кресло, оборудованное странными датчиками. На его голову надели нечто, напоминающее электроэнцефалографический шлем, но с дополнительными элементами, назначение которых Елена не могла определить.
– Многие из вас, вероятно, знакомы с методикой символического отражения, разработанной нашей талантливой коллегой, доктором Северовой, – при этих словах Савченко жестом указал в её сторону, и Елена почувствовала на себе множество взглядов. – Мы применили её принципы, но расширили инструментарий, добавив элементы нейробиологической стимуляции и фармакологической поддержки.
Он использовал мою методику. Исказил её, превратил в инструмент контроля.
Свет на платформе изменился, став пульсирующим, гипнотическим. Из невидимых динамиков полилась странная музыка – повторяющиеся ритмы, сливающиеся с биением сердца.
– Сейчас наш пациент находится в состоянии глубокого транса, – голос Савченко стал мягче, почти интимнее. – Его сознание открыто для перепрограммирования. Наблюдайте внимательно за трансформацией.
Елена почувствовала, как Александр наклонился к ней:
– Ваша методика в действии, – прошептал он. – Разве не завораживает?
Она хотела ответить, но слова застряли в горле. На большом экране за спиной Кирилла появились изображения – те самые картины, которые она видела в его студии, символы, которые он создавал на сеансах. Но теперь они двигались, пульсировали, словно живые.
Савченко подошёл к Кириллу и начал говорить – тихо, но его голос, усиленный микрофоном, разносился по всему залу:
– Кирилл, вы меня слышите?
– Да, – ответил тот безжизненным голосом.
– Кто вы?
Пауза. Лицо Кирилла на мгновение исказилось, как будто он испытывал внутреннюю борьбу.
– Я… не знаю.
– Это нормально, – сказал Савченко. – Вы находитесь в процессе становления. Сейчас я задам вам серию вопросов, и ваши ответы помогут сформировать новую структуру личности. Готовы?
– Готов, – в голосе Кирилла появились металлические нотки.
Савченко начал задавать вопросы – странные, почти бессмысленные: о геометрических формах, о цветах, о звуках. С каждым ответом Кирилла изображения на экране менялись, реагируя на его слова.
Елена поняла, что происходит. Это была извращённая версия её методики символического отражения. В её оригинальном подходе пациент создавал образы, отражающие его подсознание, и через их интерпретацию приходил к пониманию своих внутренних конфликтов. Но здесь процесс был обращён: образы использовались для создания новых психических структур, для программирования подсознания.
Она должна была остановить это. Но как? Встать и закричать? Её просто выведут. Позвать на помощь? Все присутствующие были либо соучастниками, либо, как она сама, находились под воздействием какого-то препарата.
Внезапно Кирилл вскрикнул. Его тело напряглось, выгнулось дугой. На экране символы закружились в хаотическом вихре.
– Не беспокойтесь, – спокойно сказал Савченко аудитории. – Это нормальная реакция на интеграцию новых паттернов. Сопротивление старой личности, если хотите.
Кирилл снова закричал, на этот раз протяжнее, страшнее. Его лицо исказилось в маске агонии.
– Я не… я не хочу… не это… – его слова были едва различимы.
– О, но частично вы хотите именно этого, – ответил Савченко, и в его голосе появились нотки профессорской назидательности, которые Елена помнила по лекциям. – Часть вас жаждет освобождения от старых ограничений. Именно эта часть привела вас к нам.
Елена почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Она не могла больше это выносить. Мысленно она умоляла Кирилла сопротивляться, бороться, не поддаваться.
Как будто в ответ на её молитву, тело Кирилла конвульсивно дёрнулось, и он закричал:
– Нет! Я не хочу забывать! Не хочу становиться марионеткой!
Савченко нахмурился – первый признак того, что демонстрация идёт не по плану.
– Увеличьте дозу, – приказал он кому-то за кулисами.
Елена увидела, как молодая женщина в белом манипулирует с пультом управления. Через прозрачные трубки, подключённые к креслу Кирилла, потекла жидкость.
– Вы ведь понимаете, что происходит? – тихо спросил Александр, всё ещё сидящий рядом с ней. – Савченко создаёт новую личность. Послушную, сфокусированную, лишённую внутренних конфликтов. Идеального человека, если хотите.
– Это не человек, – выдавила Елена. – Это оболочка. Вы уничтожаете его сущность.
– Нет сущности, – в голосе Александра звучало странное удовлетворение. – Есть только набор паттернов, которые можно переписать. Ваша методика доказала это. Мы просто довели её до логического завершения.
На платформе Кирилл затих. Его тело расслабилось, глаза остекленели. Савченко торжествующе улыбнулся:
– Вот и всё. Трансформация завершена.
Он снова обратился к Кириллу:
– Кто вы?
– Я, – голос звучал иначе, ровнее, спокойнее, – художник. Моё предназначение – создавать образы, отражающие глубинные аспекты человеческой психики. Моя работа – служить «Пандоре».
Савченко повернулся к аудитории:
– Видите? Фокус, целеустремлённость, отсутствие внутренних конфликтов. Обсессия трансформирована в предназначение. Хаотичное стремление к сексуальному удовлетворению превращено в упорядоченное служение высшей цели.
Аплодисменты прокатились по залу. Елена сидела, оцепенев от ужаса. Она только что стала свидетелем психологического убийства. Личность Кирилла, со всеми её недостатками и конфликтами, была стёрта, заменена программой, удобной для Савченко и его «Пандоры».
– А теперь, – Савченко сделал паузу, – мы хотели бы представить нашего следующего добровольца. Человека, чья внутренняя борьба особенно интересна с психологической точки зрения.
Боковая дверь снова открылась, и на этот раз Елена увидела Виктора – своего пациента, который всего несколько часов назад в панике бежал из её кабинета.
Как он оказался здесь? Как они успели его найти и подготовить?
– Это невозможно, – прошептала она.
– В «Пандоре», – тихо ответил Александр, – многое из того, что кажется невозможным, становится реальностью.
Виктор, в отличие от Кирилла, шёл сам, без сопровождения. Его лицо было напряжённым, но решительным. Он поднялся на платформу и повернулся к аудитории.
– Дамы и господа, – голос Савченко звучал торжественно, – сегодня вы станете свидетелями не просто трансформации личности, но настоящего возрождения. Наш доброволец, Виктор, долгие годы боролся с внутренним расколом – конфликтом между его профессиональным «я» и глубоко подавленными импульсами.
Елена вспомнила слова Виктора: «Часть меня хочет вернуться к ним даже сейчас». Теперь она понимала – он уже проходил через это. Уже был «пациентом» «Пандоры». И та часть его личности, которая была запрограммирована здесь, действительно хотела вернуться, как наркоман хочет вернуться к своему дилеру.
– Но сегодня мы пойдём дальше в нашей демонстрации, – продолжал Савченко. – Мы покажем вам, как можно не просто переписать психические паттерны, но создать механизм их автоматического обновления. Представьте себе: личность, способная самостоятельно корректировать свои параметры в соответствии с внешними требованиями!
Эта идея ужаснула Елену больше всего. Он говорил о создании человека без стабильного ядра личности, о полностью программируемом существе. И использовал для этого её методику!
Внезапно Елена почувствовала прикосновение к своей руке. Она вздрогнула и повернула голову. Рядом с ней в проходе, пригнувшись, стояла та самая женщина с тёмными волосами – Марина Климова.
– Идите за мной, – беззвучно произнесла она губами. – Сейчас, пока все отвлечены.
Елена бросила взгляд на Александра, но он был полностью поглощён происходящим на сцене. Савченко продолжал объяснять принципы своего метода, и все взгляды были прикованы к нему.
Она колебалась. Покинуть зал означало упустить возможность узнать больше о «Пандоре», о том, что происходит с её пациентами. Но оставаться… Если Савченко заметит её реакцию, кто знает, не станет ли она следующим «добровольцем»?
Елена приняла решение. Незаметно она соскользнула с кресла и, пригнувшись, последовала за Мариной к неприметной двери в стене амфитеатра.
Последнее, что она услышала, выходя из зала, был голос Савченко:
– И помните, дамы и господа: всё, что вы видите здесь, – только начало нашего путешествия в глубины человеческой психики. «Пандора» открыла свой ящик, и обратного пути нет.»
Марина провела Елену по узкому коридору, освещенному тусклыми красными лампами. Их шаги были заглушены мягким ковровым покрытием. Сзади не доносилось никаких звуков преследования.
– Кто вы? – шепнула Елена, когда они свернули за угол.
– Потом, – отрезала Марина. – Сейчас нужно выбраться отсюда. Если Савченко заметит ваше отсутствие, он поймет, что вы не поддались воздействию.
Елена попыталась сосредоточиться, но мысли путались. Что-то мешало собраться – остаточное действие препарата в воздухе или в том шампанском, которого она едва коснулась.
– Вы… вы тоже прошли через это? – спросила она, заметив на запястье Марины тот же символ, что видела в студии Кирилла.
Лицо Марины на мгновение застыло, глаза стали пустыми, как у Кирилла на платформе.
– Да, – ее голос внезапно изменился, стал ниже и механичнее. – Я принадлежу «Пандоре». Я должна вернуть вас.
Она резко остановилась и повернулась к Елене. В ее глазах теперь читалась пустота, словно личность, только что говорившая с ней, исчезла.
– Марина? – Елена сделала шаг назад.
Женщина моргнула несколько раз, и жизнь вернулась в ее глаза. Лицо исказилось в гримасе боли.
– Простите, – прошептала она. – Триггеры… я не всегда могу их контролировать. Быстрее, нам нужно выйти, пока я… пока я всё еще я.
Они поспешили дальше по коридору, и Елена заметила, что Марина постоянно борется с собой – ее движения то становились механическими, то снова обретали естественность.
– Что они с вами сделали? – спросила Елена, когда они достигли незаметной двери с надписью «Аварийный выход».
– То же, что и с другими, – Марина достала магнитную карту и приложила к считывателю. – Только я… сопротивляюсь. Часть меня сопротивляется.
Дверь открылась, впустив поток прохладного ночного воздуха. Они оказались на небольшой служебной площадке позади особняка.
– Вот, – Марина протянула Елене маленькую флешку. – Здесь всё, что я смогла собрать о методах Савченко. Схемы, протоколы, список… список жертв.
– Но почему вы…
– Потому что я помню, – взгляд Марины на мгновение затуманился, и она с усилием вернула фокус. – Не всё, но достаточно. Достаточно, чтобы знать – я была одной из первых. Подопытной крысой для его экспериментов.
Елена приняла флешку, чувствуя ее вес как тяжесть ответственности.
– Я должна обратиться в полицию.
– Бесполезно, – горько усмехнулась Марина. – Половина гостей в том зале – люди с властью и влиянием. Вас признают сумасшедшей раньше, чем вы закончите свое заявление.
– Тогда что мне делать?
– Найдите Волкова.
– Александра? – Елена удивленно посмотрела на нее. – Но он же один из них.
– Всё сложнее, – Марина нервно оглянулась на дверь. – Он основал «Пандору» не для этого. Савченко извратил его идею. Теперь Волков… у него свои счеты к профессору.
– Но он находится там, участвует в этих… демонстрациях.
– Потому что ищет доказательства, – Марина внезапно вздрогнула и схватилась за запястье с браслетом. – Они активируют протокол. Чувствуют, что я отклонилась от программы.
Ее глаза снова начали пустеть, черты лица разгладились.
– Уходите, – с усилием произнесла она. – Изучите файлы. Найдите Волкова, но будьте осторожны. Не доверяйте ему полностью. И… если мы снова встретимся, и я буду… другой – бегите. Та Марина, которую вы видите сейчас, может исчезнуть в любой момент.
– Я помогу вам, – Елена шагнула к ней, но Марина отступила.
– Нет! Уходите. Сейчас же. Я… я не знаю, что сделаю, когда они закончат перезапуск.
Елена колебалась всего секунду, потом кивнула и быстро пошла по служебной дорожке, огибающей особняк. За спиной она слышала тяжелое дыхание Марины, борющейся с невидимыми цепями в собственном сознании.
Оказавшись на улице, Елена глубоко вдохнула ночной воздух, пытаясь очистить разум от остаточного действия препаратов. Мысли постепенно прояснялись, и ужас происходящего обрушился на нее всей тяжестью.
Савченко использовал ее методику для контроля сознания. Кирилл был фактически стерт, заменен послушной марионеткой. Виктор находился в процессе такой же трансформации. И Марина… женщина с двумя личностями, одна из которых была запрограммирована в «Пандоре».
А теперь они знали, что Елена видела их методы. Знали, что она ускользнула.
Она достала телефон и вызвала такси, понимая, что не сможет вернуться домой – это первое место, где они будут ее искать. Ей нужно было убежище, где она могла бы изучить файлы Марины и разработать план действий.
Поймав такси, Елена дала адрес небольшого отеля на окраине города. Город проносился за окнами, сверкая огнями, которые теперь казались обманчивыми, скрывающими тьму, что притаилась за фасадом цивилизации.
Пандора открыла свой ящик. Теперь Елена знала, что было внутри – технология контроля сознания, методика переписывания личности. И она, сама того не желая, помогла создать ключ к этому ящику.
Теперь ей предстояло найти способ закрыть его – прежде чем её собственная личность станет еще одним экспонатом в коллекции Савченко.
Глава 5: Погружение
Часть 1: Спуск
Елена остановилась перед неприметной дверью здания на окраине центрального района. Архитектура конца XIX века скрывала за парадным фасадом что-то принципиально современное – как человеческая психика прячет истинные желания за социально приемлемым фасадом. Аналогия показалась ей навязчивой. Профессиональная деформация, – подумала она, – теперь всё воспринимаю через призму психологических метафор.
Здание ничем не выдавало своего истинного назначения. Кирилл не солгал в своих картинах – это был действительно особняк с тремя каменными львами у входа, с потемневшими от времени колоннами и стёртыми ступенями. Три льва – как три уровня психики по Фрейду. Стёртые ступени – метафора пути, по которому прошли многие. Елена раздраженно одёрнула себя. Сейчас не время для психоаналитических аллегорий. Соберись.
Рука с приглашением слегка подрагивала. Не от страха – от лёгкого возбуждения, которое она бы никогда не признала вслух. То же возбуждение, которое она испытывала, когда впервые касалась самых тёмных закоулков психики своих пациентов. Профессиональное любопытство, сказала бы она коллегам. Но внутренний аналитик-супервизор, всегда наблюдавший за её мыслями, знал лучше – это было истинное влечение к тьме, замаскированное под исследовательский интерес.
Познавательная трансгрессия, – поставила она диагноз собственному состоянию. Влечение к преодолению границ знания вопреки социальным табу. Слабость многих выдающихся учёных, не так ли? Это рационализация немного успокоила, и она решительно позвонила.
Дверь открылась почти бесшумно, словно её ожидали именно в этот момент. Никакого швейцара, только направленный приглушённый свет, указывающий на лестницу. Архетипические элементы инициации, – снова включился профессиональный анализ, – спуск в иной мир как психологическая метафора погружения в глубинные слои психики.
Она сделала глубокий вдох и переступила порог. Пути назад уже не было – кто-то закрыл за ней дверь. Щелчок замка показался громким в наступившей тишине.
Лестница уходила вниз, погружаясь в полумрак. Каждая ступень отзывалась глухим эхом, словно отсчитывая удары сердца Елены. Семнадцать. Восемнадцать. Девятнадцать. Именно столько ступеней она насчитала на картине Кирилла. Мелкая деталь, которую её разум отчаянно цеплял, пытаясь найти опору в происходящем. Классический защитный механизм диссоциации, – отметила она профессиональным уголком сознания, – фокусировка на несущественных деталях, чтобы избежать конфронтации с тревожащей реальностью.
Елена всегда так делала в моменты сильного напряжения – начинала анализировать собственные реакции, превращая себя в объект исследования. Это создавало иллюзию контроля, дистанцию между переживающим «я» и наблюдающим «я». Техника, спасавшая её много раз. Сработает ли она сегодня?
Стены лестницы были выкрашены в глубокий бордовый цвет, при тусклом освещении казавшийся почти черным – архетипический символ спуска в подземный мир, в подсознание. Елена чувствовала запах, который не могла сразу идентифицировать – нечто среднее между сандаловым деревом, мускусом и еще чем-то неуловимо первобытным, вызывающим одновременно тревогу и странное возбуждение. Феромональная реакция, – определила аналитическая часть её мозга, – активация древнейших структур мозга, отвечающих за репродуктивное поведение.
С каждой ступенью запах становился интенсивнее, окутывая её подобно невидимому туману, проникая сквозь поры кожи прямо в кровь. Она почувствовала, как участился пульс – вегетативная реакция, которую она не могла контролировать при всем желании. Дыши глубже, – скомандовала она себе, – техники осознанного дыхания снижают активацию симпатической нервной системы.
На последней ступеньке она остановилась, сжимая в руке приглашение с маленькой репродукцией той самой картины. Карточка, гладкая и прохладная между пальцами, казалась якорем в реальность. Её колени чуть дрожали, но не от страха – от ощущения необратимости момента. Пульс участился, во рту пересохло. Она понимала, что после этого шага не сможет вернуться к прежней жизни, где всё казалось понятным и предсказуемым. Точка невозврата, – подумала она, – в терапии такие моменты называют катарсическими порогами.
Елена достала из сумочки маленькое зеркальце и посмотрела на себя. Глаза слишком блестят, зрачки расширены – признаки возбуждения, которые она привыкла замечать у пациентов. Легкий румянец на скулах. Несколько непослушных прядей выбились из строгой причёски. Она поправила волосы и подумала, что выглядит совсем не так, как должен выглядеть уважаемый клинический психолог. Но, возможно, именно так выглядит женщина, стоящая на пороге запретного исследования.
– Доктор Северова, мы ждали вас, – тихий голос из полумрака заставил её вздрогнуть.
Сердце совершило резкий скачок, в висках застучало. Острая активация симпатической нервной системы, – автоматически диагностировала она собственную реакцию страха.
К ней приблизился высокий мужчина в черном костюме с повязкой на глазах. От него исходил легкий запах дорогого одеколона с нотами кипариса и кедра. Его движения были плавными, выверенными – тело, прекрасно осознающее себя в пространстве даже без визуальных ориентиров. Кожа холеная, без единого изъяна. Идеальная стрижка. Он был красив той безупречной, даже стерильной красотой, которая казалась Елене всегда немного тревожной. Нарциссический тип личности, – автоматически определила она.
– Позвольте проводить вас, – произнёс мужчина, и его голос обволакивал, как бархат.
Жест был красноречивее слов – ей предлагали повязку из черного шелка. Прикосновение ткани к коже вызвало мгновенную ассоциативную реакцию. Прохладный шелк, скользящий между пальцами, обещание темноты и неизвестности. Память тела отреагировала быстрее разума – по спине пробежала волна мурашек, а в нижней части живота зародилось тягучее тепло.
Профессиональная часть её мозга немедленно отметила символизм: добровольное ограничение зрения как метафора отказа от привычных фильтров восприятия, от Персоны, говоря юнгианским языком. Именно так она объясняла это своим пациентам, когда использовала похожие техники в терапии сенсорной депривации.
«Когда мы отказываемся от контроля через зрение, мы позволяем другим органам чувств и интуиции занять доминирующее положение. Это открывает доступ к частям психики, обычно заблокированным сознательным контролем», – говорила она на лекциях для аспирантов.
В глубине души она знала, что ей следует надеть повязку. Это позволило бы ей не видеть, но глубже почувствовать. Привычная рациональность уступила бы место телесному восприятию. Но страх потери контроля оказался сильнее.
– Я предпочту видеть, – её голос прозвучал увереннее, чем она ощущала себя. Внутри зародилось странное чувство разочарования от собственного решения. Часть её – та, которую она никогда не показывала коллегам – жаждала отпустить контроль.
Мужчина улыбнулся с легким разочарованием:
– Как пожелаете. Но некоторые вещи можно по-настоящему увидеть, только когда перестаешь смотреть. – В его словах отчетливо прозвучала парафраза из её собственной неопубликованной статьи о терапии символического отражения.
Откуда он знает? – мелькнула тревожная мысль. Но прежде чем она успела обдумать это, мужчина сделал приглашающий жест, и она последовала за ним в полутьму коридора.
Коридор казался бесконечным, изгибаясь под странными углами, которые создавали ощущение пространственной дезориентации. Намеренно спроектированная особенность, – заметила Елена, – нарушение привычных пространственных ориентиров как метод дестабилизации эго-структур. Она сама иногда использовала такие приёмы в работе с пациентами – неожиданная перестановка мебели в кабинете создавала микрострессовую ситуацию, выводящую клиента из привычных паттернов восприятия.
Они шли молча. С каждым шагом Елена чувствовала нарастающее внутреннее напряжение – от желудка к груди поднималась горячая волна. Неспецифическая тревога, смешанная с антиципирующим возбуждением, – безжалостно регистрировал внутренний наблюдатель, отказываясь оставить её в покое даже сейчас.
– Вы часто препарируете собственные эмоции, доктор Северова? – неожиданно спросил мужчина, не оборачиваясь. – Или только чужие?
Вопрос настолько точно попал в её мысли, что Елена споткнулась.
– Профессиональная деформация, – ответила она, автоматически выбрав защиту через самоиронию.
– Или способ избежать подлинной близости с собственными переживаниями, – парировал он. – Интересно, применяете ли вы к своим пациентам те же стандарты, что и к себе?
Прямая атака на профессиональное эго, – отметила Елена, чувствуя укол раздражения. Он пытается выбить меня из равновесия, создать эмоциональную реакцию. Примитивная манипуляция.
– Я предпочитаю держать профессиональные вопросы для профессиональной обстановки, – сказала она холодно.
– О, но разве не вся жизнь – терапевтический кабинет? – в его голосе прозвучала насмешка. – Особенно для тех, кто пытается исцелить себя, исцеляя других.
Прежде чем она успела ответить, они достигли конца коридора. Мужчина приложил ладонь к незаметному сенсору в стене, и перед ними бесшумно открылась тяжелая дверь.
