Татьяна Ларина
Анатомия обмана
Глава 4.
– Все уже кончилось? – оглядывая пустой зал, спросил Филатов.
– И не начиналось, – пожала плечами я, будто все случившееся меня ничуть не трогало. Но потом мой голос дрогнул, выдавая глубокую обиду. – Никто не пришел.
– Ты серьезно? Слухи уже разлетелись?
– Так значит, до тебя они тоже дошли… – горько усмехнулась я и провела рукой по волосам, как делала всегда, когда нервничала, но тут же отдернула ладонь. Дурацкая привычка. – Мы едем на кладбище. Ты…
– …с вами. Может, нужна помощь?
– Неловко тебя просить, но да.
Игорь помог с гробом и на кладбище взял на себя все организационные вопросы. Он вел себя так, словно не было всех этих лет разлуки, и мы остались по-настоящему добрыми друзьями. Хотя, может быть, он делал все это ради памяти отца, уважение к которому сумел сохранить несмотря на все нелепости, которые о нем разнеслись по городу.
Я не могла отвести от Игоря глаз, когда он, опустившись на корточки, снял перчатки и голыми руками взял горсть земли, чтобы бросить ее на гроб моего папы. А когда он встал и повернулся ко мне, на его глазах блестели слезы. Стоя с другой стороны могилы, крепко обнимая за плечи маму, я была готова поклясться, что чувствовала тепло от одного его взгляда. Если между нами и оставались какие-то обиды до этого момента, то теперь от них ничего не осталось.
По пути к выходу с кладбища мы разделились на две группы – тетя с бабушкой шли впереди, а я, мама и Игорь чуть поодаль. С трудом сдерживая слезы, я вспоминала папу… Филатов коснулся моей руки, и в этот момент, подобно электричеству, разливающемуся по проводам, по моему телу побежали мурашки. В ответ я хотела сжать его ладонь, но мама вдруг остановилась, потянув меня за собой.
– Мам, что? – взволнованно спросила я, но она в ответ только покачала головой, и мы двинулись дальше в полном молчании.
Дойдя до дороги, я взглядом поискала машину, на которой мы приехали, но ее не оказалось. Как же я забыла, ведь в агентстве предупредили: газель уедет, как только привезет нас. За дополнительную плату можно было заказать трансфер от кладбища до места поминок, но я и так отдала все свои сбережения.
– Вы сейчас куда? – спросил Игорь, глядя на часы.
– Мы организовали небольшой фуршет в пекарне, но не думаю, что кто-то придет на поминки, – ответила я.
– Дорогая, мы с твоей бабушкой, наверное, лучше прямиком домой, – вмешалась тетя Мила. – Не думаю, что ехать на поминки благоразумно.
– Но… может быть, как раз туда и придут. Мне кажется, что многие могли решить, что прощание и похороны – дело семейное, а вот поминки… – мама сама не верила своим словам, но она не могла принять, что от отца разом отвернулся весь город. Она теребила в руке насквозь мокрый от ее слез носовой платок, но все же отчаянно старалась делать вид, что не плачет. Я еще крепче ее обняла.
– Мам, тетя права, им с бабулей лучше ехать домой. Да и нам в пекарне нечего делать. Давай сейчас поймаем такси.
– Нет, – решительно ответила мама, отстранившись от меня. Она промокнула глаза платком и гордо подняла голову. – Я поеду в пекарню. Даже если никто не придет сегодня, не пропадать же еде. Да и надо посмотреть, что с продуктами. С понедельника я снова откроюсь.
– Мам, ты уверена? Черт с ними с продуктами, купим другие.
– Нет, это расточительство, а такое нам не по карману. И работа в пекарне отвлечет, ты же знаешь…
– Я поеду с тобой.
– Не надо, поезжай с тетей и бабушкой. Проводи их как полагается, ладно?
– Давайте я отвезу вас сначала домой, а потом на вокзал? – предложил Игорь, за что получил незаслуженно суровый мамин взгляд.
– Нет, Игорь. Мы справимся без тебя. Спасибо за все, что ты для нас сделал, но тебя, наверное, заждались дома.
Филатов виновато взглянул на меня, а потом кивнул маме. И в этот момент мне захотелось провалиться сквозь землю. Неужели со временем мамина неприязнь к нему так и не прошла? Когда мы встречались в юности, она не верила в наши отношения. Как мне ни было больно это признавать, но мама всегда считала, что Игорь слишком для меня хорош. Конечно, она не говорила этого прямо, но часто напоминала, что у него много поклонниц, что его родители фактически владеют городом, что его светлое будущее давным-давно продумано и решено, кому в нем есть место, а кому – нет. Тогда мама пыталась уберечь меня от боли и разочарования, но сейчас…
– Мам, не надо так, – прошептала я, снова обнимая ее за плечи.
– Игорь, еще раз спасибо за все, – мамин голос вдруг смягчился, возможно, она почувствовала, что несправедлива, или мне хотелось в это верить. – Мы действительно тебе очень благодарны, но дальше – сами. Ты же понимаешь, что, если останешься, ничем хорошим это не кончится. Тебя ждут дома.
– Позвольте хотя бы вызвать для вас такси? – вздохнул он и снова украдкой взглянул на меня.
– Хорошо. Спасибо.
Две машины приехали одна за другой. Сначала Игорь помог сесть бабушке спереди, а потом открыл заднюю дверцу для нас с тетей. Только тогда я выпустила маму из объятий.
– Я приеду, как только провожу бабулю, хорошо? – заглядывая в мамины глаза, сказала я.
– Ты не волнуйся. Может быть, если там никого, то вернусь, когда все уберу.
– Все равно…
– Лина, – мама грустно улыбнулась и поцеловала меня в щеку. – Ладно… по машинам. Игорь, еще раз спасибо.
– За такое не говорят спасибо, – облокачиваясь на дверцу нашего такси, проговорил Филатов.
Я подошла к машине, но, стоя напротив Игоря, замешкалась. Наши взгляды встретились, и миллион несказанных слов встали между нами стеной, которую захотелось взорвать к чертовой матери. Я смогла только кивнуть ему и уже собиралась сесть, как вдруг на краткий миг он взял меня за руку и чуть сжал ладонь.
– В другой раз мы поговорим, – шепнул он и под недовольным взглядом моей матери направился к ней, чтобы усадить в такси.
Пока бабушка и тетя собирались, я сварила нам крепкого кофе. Мне не хотелось отпускать родственников на такси, но чтобы сесть за руль, требовался заряд кофеина. С ароматной дымящейся чашкой я вышла на балкон, откуда был виден почти весь Романовец – серые хрущевки, темные линии дорог, красно-белые трубы котельной. Некогда родной город сейчас предстал во всей натуральной красе – мрачный, холодный, негостеприимный. Я сделала глоток кофе и через стекло посмотрела в комнату: тетя и бабушка уже собрались, и я вдруг почувствовала, что завидую им, потому что они уезжают, а мне придется остаться.
– Лина, нам пора! Мы еще успеваем на дневной экспресс, – крикнула из комнаты тетя и отодвинула от себя пустую чашку.
Я довезла их до вокзала и посадила в вагон. Бабуля хотела, чтобы я осталась с ними в купе до отправления, но долгие прощания причинили бы лишнюю боль. Я стояла на перроне пока их поезд не тронулся.
Прошла только половина субботы, а мне казалось, что этот день тянется целую неделю. Лучше бы скорее наступило воскресенье, может тогда станет хотя бы немного легче? Конечно же нет. Я посмотрела на телефон, вдруг пропустила мамин вызов, но дисплей оставался пустым. Если она не звонила, значит, все еще в пекарне. Вдруг кто-то действительно пришел на папины поминки? Я завела машину и, не дождавшись, пока она прогреется, нажала на газ.
Мамина пекарня была небольшим заведением на первом этаже жилого дома. Всего две комнаты: зал с несколькими столиками и кухня, заставленная противнями, кастрюльками и медными ковшиками, с длинным столом и самой настоящей печью. Когда-то давно мама начинала с обычной плиты, но со временем смогла позволить себе профессиональное оборудование. Ее выпечка славилась на весь Романовец, а несколько лет назад она придумала на современный манер больших городов продавать кофе на вынос, и это стало отличным приработком. Правда, все это мне было известно лишь по рассказам родителей. Когда последний в последний раз приходила в пекарню, здесь все было иначе.
Сейчас над входом висела большая овальная вывеска, где витиеватыми буквами красовалось название «Домашняя пекарня», окна украшали полосатые маркизы, а рядом с дверью возвышалась фигура из полистоуна – большой пузатый повар с доской, на которой было написано… Я в ужасе прикрыла рот рукой, не веря глазам. Вместо меню на доске большими печатными буквами было выведено «Убийца Толик! Извращенец», а ниже отвратительная приписка «попробуйте пирожки от жены мясника».
Я бросилась к доске и попыталась стереть эту мерзость рукавом куртки, но написано было чем-то несмываемым. Только когда у меня начала болеть рука, я вспомнила о маме. Она наверняка это видела!
– Мама! – крикнула я и толкнула тяжелую дверь пекарни.
Внутри было душно, а в воздухе разносились ароматные запахи сдобы и закусок. Столы все еще укрывали парадные скатерти, на стене висела папина фотография с черной лентой, и на витрине с выпечкой томились подносы с закусками. Мама ничего не убрала. Если бы не открытая дверь, я бы решила, что ее здесь не было.
– Мама! – снова позвала я, но мне никто не ответил.
В кухне горел свет, и я двинулась туда, но стоило подойти к двери, как я замерла на пороге. Вся кухня оказалась разгромлена. Битая посуда, разбросанные противни, кругом мука и лужица варенья на полу.
– Мам… – протянула я, чувствуя противный липкий страх. В голове вертелось только одно: «Беда! Беда! Беда!» – Ма-ма!
Она не отзывалась. Тишина давила. Страх не позволял дышать. Я обогнула большую морозильную камеру и увидела ее… Мама лежала на полу. Ее лицо было серо-белым, оно будто стало еще более худым, впалым. Я рухнула на колени и дрожащей рукой, молясь почувствовать пульс, коснулась ее шеи… Жива?..
– Мамочка, – прошептала я с облегчением, чувствуя слабую пульсацию кончиками пальцев. – Сейчас я вызову скорую.
Не убирая руки с маминой шеи, я достала мобильный и нажала на экстренный вызов. Нужно было собраться, как можно подробнее описать мамино состояние, но слова путались. Кое-как мне удалось объяснить, что случилось, и скорая пообещала быть в течение получаса.
– А я?! Что мне делать? Вдруг мама… вдруг ей будет хуже?
Мама приоткрыла глаза и попыталась сделать вдох, но резко дернулась. Она положила руку на грудь и с трудом произнесла:
– Больно…
– Ей больно! У нее в груди болит! – крикнула я в трубку.
– Успокойтесь. Паника сейчас не нужна, – размеренным тоном произнесла оператор. – У вашей мамы может быть сердечный приступ. Скорая уже едет. Пока найдите что-нибудь мягкое, чтобы подложить ей под голову.
Я осмотрела кухню, но ничего не увидела и тогда сообразила, что можно подложить под голову мою куртку.
– Смотрите, чтобы вашей маме было максимально комфортно. Обращайте внимание на дыхание. Она должна дышать, чтобы ничего не мешало.
– Дышит. Она дышит.
Я аккуратно уложила мамину голову на подушку и чуть наклонилась, чтобы послушать ее дыхание. Оно было прерывистым, тяжелым, но главное, что мама дышала.
– У вас нет таблетки нитроглицерина?
– Откуда?! Я даже не знаю, где здесь аптечка!
– Хорошо. Теперь скажите, у вас в помещении достаточно воздуха? Если чувствуете, что душно, то лучше открыть окно.
– Да! – я подорвалась к окну и распахнула его, впустив в пекарню порыв ледяного ветра. Нет. Так мама может простыть. Я снова закрыла окно, но оставила форточку. – Что дальше?
– Пока ничего. Ждите медиков.
На стене висели большие часы, я не сводила с них взгляда. Но секундная стрелка, словно издеваясь, ползла так медленно, что казалось еще чуть-чуть, и она пойдет в обратную сторону. Минуты ожидания скорой были невыносимыми, я не могла представить, что будет, если маме станет хуже.
Скорая приехала спустя восемнадцать минут. Отстранив меня, фельдшеры бросились к маме. Я смотрела, как они оказывают помощь и молилась, чтобы мама поправилась. Один из медиков стал подробно расспрашивать о том, как я нашла маму, и мне пришлось вновь повторить все сначала. А потом ее забрали… Я хотела поехать с ней, но меня попросили сначала заехать домой и привезти документы и ее ночную рубашку. Чертова бюрократия.
Я подняла с пола куртку и тогда заметила смятую бумажку. Это был простой тетрадный листок, исписанный почерком, похожим на детский. Еще одна отвратительная записка:
«Старая сука, убирайся со своими пирожками. Они никому не нужны. Жена убийцы-извращенца. Он всегда любил своих учениц?»
Я свернула записку и убрала ее в карман. Кто бы ее ни написал, он поплатится за то, что это сделал. А если это он же разгромил пекарню, то я сделаю все, чтобы этот гад ответил по закону. Я достала телефон, сделала несколько фотографий пекарни и позвонила в полицию.
***
– Эвелина Анатольевна, вы бы лучше поехали в больницу к матери. Сами же говорите, что вас просили привезти ее документы и личные вещи, – сказал Волков, откладывая в сторону пакет, в который убрал записку.
– Но вы даже не приняли у меня заявление! А разгром пекарни? Чтобы вы знали, Сергей Николаевич, я планирую засудить того, кто все это устроил, а эта записка чуть не убила мою мать! – вспылила я, глядя на равнодушную физиономию участкового.
– Пекарню разгромила ваша мать. Мне только что сказал об этом ее врач.
– Что?!
Пару минут назад Волков звонил в больницу. Он решил, что мне не стоит слушать этот разговор, поэтому вышел в коридор, а когда вернулся вел себя так, словно я надоедливая муха, а не потерпевшая.
– Да… Вашей маме в дверь пекарни подсунули эту записку. Она прочитала ее и, не сдержав эмоций, стала крушить собственную кухню. Оно понятно: нервы после всего случившегося… – Волков повертел рукой у виска. – Тогда же ей стало плохо. Так что, надеюсь, вы понимаете, Эвелина Анатольевна, никакого преступления не было. Езжайте в больницу.
– Вы такой же, как они, – прошипела я, глядя на участкового, расплывшегося в своем кресле. – Вы все заодно! Все против нас!
– Эвелина Анатольевна… – Волков указал рукой на дверь.
– Ничего, обойдусь без вашей помощи. Я сама разыщу виновных и заставлю их заплатить. А вы все, – я ткнула в него пальцем, – еще будете просить прощения.
Все воскресенье я провела в больнице с мамой. Я взяла с собой переводы, о которых до этого напрочь забыла, и работала прямо в палате. Маме стало лучше, но все равно ее собирались оставить в больнице на несколько дней. Мне запретили ее волновать, поэтому мы не заговаривали о том, что случилось.
– Завтра утром я поеду в Москву, мам. Мне нужно отвезти документы и взять из дома кое-какие вещи. К вечеру я вернусь.
– Лина, не надо, не возвращайся. Когда меня выпишут, я приеду к тебе. Так будет лучше, не хочу, чтобы ты оставалась здесь. Этот город…
– Мам, я уже не та девочка, что боялась поднять голову, идя по улице. Никто здесь не сможет мне навредить, и я должна разобраться с делами. Твоя пекарня, папины вещи…
– Моя пекарня, – горько усмехнулась мама. – Они даже ее отобрали. Теперь в нее никто не придет. Мы ее закроем.
– У тебя аренда проплачена на три месяца вперед.
– Ну и что?
– Пока ты будешь поправляться, я займусь делами. Даже печь научусь.
– Лина, – мама улыбнулась, но ее глаза наполнились слезами.
– Мы с тобой не сдадимся, мамочка. Обещаю, что все наладится.
На следующее утро Москва встретила меня хмурым небом и ураганным ветром. МЧС прислало на телефон сообщение о непогоде, предупреждая об опасности парковки близ деревьев. Город, ставший мне родным за последние годы, принимал меня так же недружелюбно, как и Романовец четыре дня назад.
Сначала я отдала переводы, получив неплохое вознаграждение, которое оказалось выше, чем я рассчитывала. Наниматель узнал о смерти папы и таким образом решил меня поддержать. Конечно же, я не отказалась, ведь каждая копейка была на счету. Потом я отправилась в свой офис, чтобы переговорить с боссом, объяснить ему ситуацию и написать заявление за свой счет для начала на две недели. Петр Алексеевич не захотел слышать о таком длительном отпуске, и, тем не менее, пошел мне навстречу и разрешил работать на удаленке. Это было мне только на руку, поскольку в моем финансовом положении я не могла терять заработок.
– И еще, Лина, – Петр Алексеевич достал из своего стола конверт и протянул его мне. – Это от всего нашего коллектива. Мы соболезнуем.
– Спасибо.
Я не решилась заглянуть в конверт, будучи в офисе, но в машине первым делом пересчитала деньги. Этого, конечно, не хватило, чтобы покрыть весь мой долг за похороны, но было вполне достаточно, чтобы сократить выплаты по кредиткам и остаться на плаву. От чужих людей я получила больше сочувствия, чем от тех, кого знала годами. От одной мысли, что вскоре придется возвращаться в Романовец, по спине побежали мурашки. Радовало лишь то, что сначала я заеду в свою квартиру, отсрочив тем самым поездку.
Не зная, сколько пробуду в городе детства, я решила опустошить холодильник. Все, что можно было забрать, забросила в багажник машины, остальное отправилось в мусоропровод. Из шкафа я достала большой чемодан и сложила в него белье, одежду, косметику, а из письменного стола вытащила большой блокнот. Пару недель назад я купила его, чтобы записывать работы по фрилансу, но исписала только две первые страницы. Я вырвала их и большими буквами написала «Марина Полякова». Теперь этой тетради предстояло стать моим помощником в расследовании. Доказать невиновность отца можно было одним-единственным способом – найти настоящего убийцу Марины. Для начала следовало написать имена людей, связанных с девушкой, и проверить каждого, но пока я могла указать лишь одного человека – Илью Романова, бывшего парня Марины и моего заклятого врага. С него я и решила начать.
Глава 5.
Последнее время моя мама переживала, что я стала слишком самостоятельной. По ее мнению, мужчинам не нравятся женщины, решающие все сами, и именно поэтому у меня не сложились последние отношения.
Мы с Олегом познакомились два года назад на выставке, стали встречаться, вскоре я переехала в его съемную квартиру, а чуть позже, когда он сделал предложение, стали думать о собственном жилье. У Олега был четкий план: оформить льготную ипотеку как молодая семья, купить просторную двушку, лет через пять родить первенца, за ним второго… Будь на моем месте другая, она была бы счастлива четко продуманному будущему, а вот я не могла. В этих отношениях я задыхалась и с каждым днем, приближающим меня к браку, четче сознавала, что теряю часть себя.
Олег пытался отобрать мою индивидуальность, аккуратно подделывая меня под себя. Он открыто не давил, но всегда давал понять, что его мнение правильное, поступки – верные. Ему не нравилось, что я много работаю, что хочу иметь финансовую независимость… «Карьеристка», – с обидой твердил он. В какой-то момент мне стало невыносимо находиться в его, не нашей, квартире, ведь там все было так, как желал Олег. Все чаще я уходила: гуляла, работала в кофейне, обедала в одиночестве.
Я ушла от него в прошлом январе: вернувшись вечером с работы, прошла на кухню, поставила разогреваться его любимую лазанью, а сама направилась в комнату собирать вещи. Олег не мог поверить, что я вот так просто решила с ним порвать, думал, что у меня интрижка, поэтому наговорил глупостей, после которых уйти оказалось гораздо проще.
Нет, я не одиночка и моя пустая московская квартира, как бы я ее ни любила, порой давит напоминанием, что у меня никого нет. Я искренне хочу быть любимой и любить самой, в моей душе кроется огромное количество нерастраченной нежности. И все же, отношения должны дарить счастье обоим, поэтому мне нужен тот, кто примет меня настоящую со всеми недостатками. Когда-то у меня был такой человек, а все прочие так и не смогли дотянуться до его уровня. А может быть, я просто так и не разлюбила Игоря?..
Спустя несколько месяцев после расставания я случайно встретила Олега в торговом центре. Он пригласил меня на обед, и нам удалось спокойно поговорить. Оказалось, это нужно было нам обоим, чтобы идти дальше, пусть и порознь. Олег убедился, что я действительно ни с кем не начала встречаться, его уязвленное самолюбие удовлетворилось хотя бы этим. Мы решили остаться друзьями. Самая распространенная ложь бывших любовников.
Родители расстроились, что моя личная жизнь дала трещину. Они так и не поняли, почему я инициировала разрыв, а еще очень удивились, узнав, что план взять ипотеку никуда не делся. Пусть родители не говорили этого вслух, но совершенно точно сомневались, что я вытяну ипотеку сама. Я же твердо стояла на своем и в итоге получила то, к чему стремилась.
За девять лет моей жизни в Москве столица научила меня быть уверенной, решительной и сильной. Слабаков этот город безжалостно молотил, как гигантская мясорубка. А я не хотела становиться фрикаделькой и катиться в родной Романовец, потерпев поражение. Я устояла, добилась того, что многим не под силу, и теперь была готова к новой войне. Если меня не сломила Москва, то у какого-то городишки во Владимирской области это точно не выйдет.
***
По пути в Романовец я купила коробку самой разной бытовой химии, швабру с пульверизатором и метлу. Мне хотелось уже через пару дней открыть пекарню, и неважно, что скажут горожане. Даже если посетители не придут, важно показать, что мы с мамой не собираемся сдаваться. Вот только мой боевой настрой немного угас, когда я добралась до места.
В помещении витал кислый запах испорченных закусок, которые так и остались стоять на подносах. Сладкие пятна на полу засохли, превратившись в жесткую корочку на светлом кафеле. Стеклянная витрина была вся заляпана следами пальцев – видимо, на нее облокачивались фельдшеры, когда оказывали помощь маме. У меня даже промелькнула мысль позвонить в профессиональный клининг, но я быстро сообразила, что в таком маленьком городке подобная услуга вряд ли есть, а заказывать уборку из Владимира слишком дорого. В конце концов, это лишь первая трудность и она не должна меня пугать; впереди самое сложное – выпечка и открытие. Еще раз окинув взглядом этот бедлам, я пошла в машину за рабочим реквизитом.
Пришлось убираться до позднего вечера без единой передышки. В десятом часу я устало опустилась на стул за одним из столиков и довольно оглядела сверкающую чистотой пекарню. Захотелось все сфотографировать и отправить сообщением маме, но я решила повременить до утра, когда навещу ее лично. Тогда же я планировала сообщить ей о небольшом отпуске, который для нее устрою.
Врач порекомендовал маме полный покой, хороший уход и правильное питание. К сожалению, я не могла дать всего этого сама, зато вспомнила про один подмосковный санаторий, где несколько лет назад восстанавливалась после аварии жена моего начальника. Оставалось только узнать о цене и свободных номерах, и заняться этим я решила за ужином, вот только на то, чтобы стоять у плиты не осталось сил.
Я села в машину, чтобы заехать в ближайший супермаркет за чем-нибудь готовым, но тут увидела вдалеке яркую неоновую вывеску бургерной Ильи Романова. Можно было убить не двух, а даже трех зайцев одним выстрелом – поужинать, навести справки о санатории и прощупать почву относительно первого и пока единственного подозреваемого в деле Марины Поляковой.
Помня о том, как издевался надо мной Илья, я решила явиться в его бургерную во всеоружии. После изнурительного дня я выглядела не лучшим образом, но косметика все исправила, а немного сухого шампуня спасло прическу. Из чемодана я достала свои самые узкие джинсы и вместо бесформенной толстовки надела обтягивающую водолазку. Мне казалось, что детские обиды давно в прошлом, но думая о том, что вскоре встречусь со своим злейшим врагом, поняла, что они никуда не делись. Чтобы позволить себе бокал вина или холодного пива, я оставила машину во дворе и пешком направилась к бургерной.
Заведение Ильи было на уровень выше рюмочной, которую держал когда-то его отец, тем не менее название «бургерная» казалось для него слишком шикарным. Это был странный бар с бильярдным столом, двумя игровыми автоматами и длинной стойкой из массива дерева. В полумраке помещения я разглядела плакаты в стиле соцреализма, Америки времен Элвиса и богемного ар деко – сумасшедшая эклектика.
Бар – назвать это «бургерной» у меня больше не поворачивался язык – оказался до отказа забит людьми, в основном мужчинами, жадно пьющими пиво стакан за стаканом. Если бы не запрет на курение в местах общепита, то тут наверняка стоял бы непроглядный табачный дым дешевых сигарет. Обслуживание явно было ниже среднего, потому как на многих столиках громоздились пустые пивные бокалы, которые забирали, скорее всего, только когда за стойкой не оставалось посуды.
В подобном месте я была впервые. Неважно, одна или с кем-то, но перекусить я ходила в достаточно приличные места с совершенно иным контингентом. Здесь я почувствовала себя не в своей тарелке и, откровенно говоря, опасалась за собственную безопасность.
– Вы кого-то ищете? – раздался за моей спиной хриплый мужской голос.
Обернувшись, я увидела перед собой Илью. Время его не пощадило. От смазливого румяного лица со злой ухмылкой не осталось и следа. Мы были ровесниками, но стоящий передо мной человек выглядел значительно старше. Его лоб изрезали морщины, густую темную щетину разбавляла седина, а прежний недобрый, но всегда горящий взгляд сейчас был совершенно потухшим. Передо мной стоял не тот мерзавец, каким я его помнила, а уставший, измотанный жизнью мужчина.
– Я искала, где поужинать, – ответила я, гадая, узнает он меня или нет.
– Одна?! – искренне удивился он.
– А это проблема? – с вызовом бросила я.
Лицо Ильи моментально изменилось, и на нем заиграла та самая, хорошо знакомая мне ухмылка. Осмотрев меня с ног до головы, чуть задержав взгляд на груди, он хмыкнул что-то неразборчивое и растянул губы в довольной улыбке, похожей на акулий оскал. Его усталость и равнодушие мигом испарились, зато появился интерес. Неужели он узнал меня… или все же нет? Я непроизвольно поежилась, будто вновь чувствуя боль мелких камешков, врезающихся в мою кожу. Мне захотелось убежать, спрятаться, раствориться в воздухе, но разве я могла?
– Столиков свободных нет, да мы и не предлагаем занимать целый стол одиночкам. Но могу предложить вам место за стойкой. VIP-место, так сказать. Идемте за мной. – Резко развернувшись, он махнул рукой, чтобы я следовала за ним, и направился к барной стойке.
Нет, не узнал. В его глазах читалась наглая заинтересованность мной как женщиной. Узнай Илья во мне крокодилиху, повел бы себя совсем иначе.
– Сюда, пожалуйста, сейчас дам меню.
Я села на высокий стул, и вмиг передо мной возник огромный ламинированный лист меню. Стоит отменить, что выбор блюд действительно впечатлял: бургеры, пивные закуски, супы, паста, гарниры и даже шашлыки. Другое дело – как все это будет приготовлено. Я бросила взгляд в тарелку своего соседа с остатками огромного бургера и почувствовала, как у меня потекли слюнки, а от голода свело живот.
– Я буду то, что у него, – сказала я нарисовавшемуся за стойкой Илье.
– Хорошо. Двойной чизбургер с картошкой. Что пьете? У нас отличный стаут…
– Я больше по светлому. Есть бельгийское?
– Лефф блонд. Для девочек, – подмигнул он.
– Отлично, давайте его. – Я никогда не любила пиво, но если выпивала, то отдавала предпочтение Бельгии. В отличие от германского, бельгийское пиво было не таким горьким и вполне терпимым.
Пока Илья передавал мой заказ на кухню и наливал пиво, я осмотрела посетителей. Справа сидел пожилой мужчина, почти управившийся со своим двойным чизбургером. Его лицо было мне совершенно незнакомо, а вот за ним устроились два хорошо известных мне романовчанина. Один из них жил на соседней от нашего дома улице. Не знаю, где он работал, но днем постоянно ошивался на центральной площади города и ругался на правительство, а по вечерам его видели в рюмочной отца Ильи. Второй раньше работал грузчиком в универмаге, а в свободное время составлял компанию приятелю. Очевидно, теперь они стали завсегдатаями бургерной, доставшись Романову-младшему по наследству вместе с помещением. С другой от меня стороны стул пустовал, и я положила на него сумку, предварительно вытащив из нее планшет. Дальше сидело несколько мужчин, кажется, все они работали на нашем заводе. Видимо, пришли сюда пропустить стакан-другой после смены.
Этот бар явно не предназначался для приличных девушек, а вот Илья сюда отлично вписывался. Он ловко наполнял стаканы пенным, громко смеялся и перекидывался злачными шутками со своей мутной клиентурой. Теперь еще более странным казалось то, что у него могли возникнуть серьезные отношения с Мариной. Как она, директор по качеству нашего завода, могла влюбиться в такого мужчину? Пытаясь понять это, я стала разглядывать Илью: широкие плечи под застиранной футболкой с эмблемой его забегаловки, никакого пивного животика, как у многих здешних мужчин, упругая попа. Возможно, именно это привлекло Марину? Мог ли их связывать только секс? Это очень даже вероятно, как и то, что со временем она поняла: будущего с таким типом быть не может, и, в конце концов, Полякова ушла от него, а он… Он ее убил?
– Простите, но вы не могли бы убрать вещи? – нарушил ход моих мыслей Илья, указывая на соседний стул, который я заняла.
– А? Да… конечно, – я поспешно взяла сумку и положила ее себе на колени.
– Кхм… Могу поинтересоваться, что же такая привлекательная девушка как вы делает одна вечером в подобном месте?
Илья развел руками, а потом облокотился на стойку так, что наши лица оказались непозволительно близко. Его горячее дыхание, отдающее табаком и алкоголем, обожгло мне лицо, и я отпрянула. Он заигрывал со мной, и, возможно, стоило поддержать его игру ради дела, но это было выше моих сил. Отвращение к этому человеку оказалось настолько сильным, что даже для расследования я не могла изобразить к нему интерес.
– Я пришла перекусить. Если у вас какие-то другие мысли, то вы ошибаетесь, – отрезала я. Мне хотелось поставить этого наглеца на место. Что он о себе возомнил?
– Перекусить? – он изогнул бровь и ухмыльнулся. – Это от голода вы так меня разглядывали? Хотя да… взгляд у вас действительно голодный.
Я с трудом сдержалась, чтобы не плеснуть ему в лицо пиво. Мерзкий и самоуверенный, такой же, как и девять лет назад. И если Илья не изменился, значит он, как и раньше, агрессивен. По моему взгляду он понял, что ошибся, решив, будто я ищу мужского внимания. Не говоря ни слова, Романов отстранился, но продолжал саркастически улыбаться и глазеть на меня, пока его не окликнули с кухни.
От этой вроде бы незначительной схватки у меня задрожали руки, а во рту пересохло. Детский страх перед этим человеком вернулся. Я промочила горло пивом и поморщилась от его горечи. Этим вечером моя самонадеянность подвела, я оказалась не готова ко встрече с давним врагом. Снова возникло дикое желание поскорее уйти, поэтому я решила занять мысли другим и забронировать санаторий для мамы.
