Татьяна Юрьевна Трунова
Я останусь человеком
Я встала. И только тогда обратила внимание, что со скамейки детской площадки на меня пораженно смотрит Вовка.
– Видал? – кивнула я в сторону быстро рассеивающегося выхлопа. – Совсем обнаглели! Носятся, как сумасшедшие! Даже не остановился, уехал. Вообще уже! Джинсы испачкала…
– Ты номер не видел? – с надеждой спросила я.
– Н-е-ет, – запинаясь, выговорил парень и выпалил: – Как вы это делаете? Вы в разведке служите или в каком-то особом подразделении?
– Ты о чем? – не поняла я.
– Ну… эта… – руками он изобразил некую фигуру, призванную облегчить вербальное объяснение, – вы вот так… а потом раз! И уже на газоне.
Я все равно ничего не поняла.
– Так, Вовка, давай успокаивайся и попробуй мне объяснить свою мысль еще раз. Внятно.
– Вы прыгаете, как Бубка! – выпалил он.
– Да? – удивилась я. В своем прыжке я не видела ничего удивительного. Успела отпрыгнуть, и слава богу.
– Да, – подтвердил Вовка и добавил: – Я такое только в кино видел. Научите меня? Я честно-честно никому не скажу, что вы работаете в секретном правительственном подразделении. Чтоб мне под землю провалиться!
Он вопросительно уставился на меня. Глаза у Вовки были до того восторженные, что мне стало неприятно.
Я фыркнула и покрутила пальцем у виска:
– Ты чего, совсем?
И уже через плечо:
– Фантастических фильмов меньше на ночь смотри!
Вовкин взгляд стал обиженным.
В магазин уже не хотелось от слова совсем. Однако сила инерции страшная штука. На народной тропе к супермаркету меня ждала встреча.
– Здравствуй, Анечка!
– Ой, здравствуйте, Светлана Рушановна! – обернувшись, воскликнула я.
Окликнувшая меня женщина тоже жила со мной в одном подъезде. Проживала она на третьем этаже с дочерью и двумя внуками-разбойниками пяти и двенадцати лет. В наш дом они вселились где-то год назад. Общения у нас особого не получилось. Дочь Светланы Рушановны держалась обособленно, вид имела надутый. Ленка, которая всегда все и обо всех знала, сообщила, что они приехавшие откуда-то из северного Казахстана. Оглядываясь и оживленно блестя глазами, она также сообщила, что муж дочери, вот забыла, как ее зовут, болен туберкулезом. И ты держись от него подальше. Но только тс-с! Мне Катька Крылова по секрету сказала, и ты никому не говори. Я пообещала. Впрочем, я его и на лицо-то не знала, и убрался он на тот свет довольно быстро, оставив жену с двумя детьми. Семейство это было темноволосое и темноглазое, но по-русски говорили получше многих русских. То, что они не уроженцы нашего города, выдавала некоторая мягкость произношения и легкая неправильность мелодики фраз. Но для этого надо было прислушаться. Менталитет у них был тоже вполне наш, российский. Из общей картины выпадала только сама Светлана Рушановна. Она несла в себе ощутимый заряд восточного колорита. Характер женщина имела общительный и с соседями, в отличие от дочери, пыталась дружить. Без взаимности. Ее избегали, а вслед летело шипливое: ведьма!
– Какая ты, Анечка, сегодня красивая, – Светлана Рушановна ласково мне улыбнулась.
Я польщено улыбнулась ответ.
– Спасибо.
Было немножко неловко, и я уже собралась переменить тему, продолжив беседу фразой «как у вас дела?», но не успела.
Глаза пожилой женщины внезапно сузились, и она с каким-то внутренним напряжением принялась в меня всматриваться. Ее лицо, смуглое от ветров и солнца не этого края, побледнело, она отшатнулась и сделала какой-то охраняющий знак.
– Глупая девочка. Зачем ты на это пошла? – вздохнула она и неожиданно ударила меня вопросом: – Тебе сны яркие снятся? В них была кровь? Ты там кого-нибудь кусала?
– Чего? – все еще не понимала я.
Она ощупывала меня взглядом. И пронзительный был этот взгляд! Совсем не похоже на всегда милую старушку. Передо мной словно стоял другой человек.
– Та-а-к, – протянула она. – Ты даже не знаешь? Кто же посмел? Хотя… Кажется, я знаю кто.
И как со мной частенько бывает, разговор прервали на самом интересном месте.
– Мама, ну ты скоро?
У Светланы Рушановны взгляд из пронзительного снова стал привычно добродушным. Еще в нем присутствовала капелька вины, что ли, или страха.
– Ага, – поняла я. И не ошиблась – к нам спешила дочь старухи.
– Ладно, Анечка, – заторопилась та. – Я к тебе зайду сегодня вечером, поговорить нам надо. О многом поговорить.
Она хотела еще что-то добавить, но дочь ее уже была в пределах слышимости.
Светлана Рушановна зашла вечером, как и обещала.
– Ну, рассказывай, – велела она чуть ли не с самого порога.
Милая старушка снова исчезла, уступив место человеку, который привык командовать.
– Что? – пискнула я, оробев.
– Все.
Я рассказала. Про неоперабельную опухоль мозга, предложение врача, свои неожиданно открывшиеся способности.
– Что-то ты не договариваешь… – протянула Светлана Рушановна, переплетая пальцы под подбородком.
– Да нет, все… Хотя… Собака!
– Собака?
– Да! Большая рыжая собака на помойке!
И я, торопясь и давясь словами от торопливости, рассказала, вернее, дорассказала оставшееся.
– Скажи, девочка, – женщина снова задала свой вопрос, – тебе снятся сны? Сны, где ты кого-нибудь кусаешь? Сны с кровью?
– Да собака эта только вчера была, – недоуменно ответила я.
– Ах, ну да, – спохватилась она.
– Что со мной? – задала я тревожащий меня вопрос.
– Ты становишься оборотнем, – пожала та плечами.
Я как-то сразу ей поверила.
– То есть, в полнолуние я буду выть на луну и кусать всех подряд?
– Нет, – покачала головой женщина, – ты станешь послушным солдатом небольшой частной армии, а кусаться – только по приказу.
– Я не хочу!
Я сжала пальцами край столешницы, а потом недоуменно принялась рассматривать оставшийся в руке ее кусок. На нем отчетливо выделялись вмятины от моих пальцев.
Светлана Рушановна не обратила на это никакого внимания, как будто оторванный голой рукой кусок столешницы был привычнейшим для нее делом.
– Никого уже не волнует, чего ты хочешь, а чего нет, – продолжала она. – Ты становишься зверем, и от этого никуда не деться. Скоро начнутся приступы ярости, если уже не начались. Они будут все сильнее и сильнее, потом придут сны, а потом ты попробуешь крови, тогда и произойдет трансформация. Схема для всех одна.
Я вдруг разозлилась. Это была не та счастливая ярость убийства, которую я испытала около пруда в парке, а обычная человеческая злость.
– А что это вы меня осуждаете? Да, я не знала, врач предложил всего лишь экспериментальную методику. Но если б даже знала? Что это меняет, что? Медленная и мучительная смерть против надежды. Как вы думаете, что бы я выбрала?
– Тише, тише, – выставила вперед ладони Светлана Рушановна. – Прости, если была слишком резка. Просто есть шанс все исправить. Вернее, не так. Я не могу повернуть процесс вспять, но могу помочь тебе остаться человеком. Есть методы, я тебя им научу.
Ее тон стал почти просительным.
Неуверенность, ожидание, что откажу… Не нужно обладать звериной чувствительностью, чтобы почувствовать все это.
– Не понимаю, – недоуменно наморщила я лоб. – Вам кажется, что я откажу. Почему?
– Смешная девочка, – от неуверенности женщины не осталось и следа. – Многие отказываются.
– Почему?
Я не понимала.
– Потому что сложно остаться человеком, получив сверхчеловеческие возможности. Тебе кажется, что ты можешь все. И тогда – долой все ограничения. А зверь внутри охотно поможет скинуть остатки морали и воспитания. Он же, в свою очередь, подчинится сильному. Звери любят иерархию. Так ты и станешь солдатом.
– Хотя еще не так давно на это нужно было бы твое твердое согласие, – задумчиво протянула она. – Надо будет кое-что провентилировать…
Светлана Рушановна явно ушла в свои мысли. Меня же волновала я любимая.
