Теймур Байрамов
Визит
ВИЗИТ
Петергоф. Улица Коминтерна. Дом десять. Квартира тридцать. Мне – два звонка.
Иду к дверям. Открываю.
– Ба-а, Шурка! Каким ветром? Заходи…
Из соседней комнаты высовывается любопытная морда.
– Цыц!
Морда проваливается в дверную щель.
– Однако, брат…
В просторной комнате с огромным квадратом окна, выходящего на Татьянин пруд, Шурик, стоя у колченогого стола, раскрывает аэрофлотскую синюю сумку, извлекая из неё сначала пышные связки кинзы, и тотчас по комнате густой волной растекается терпкий аромат, а потом, – с самого дна, – бутылку "Кямширин"…
Я срочно намыливаюсь в магазин, оставляя гостя осваиваться.
Возвращаюсь с полной авоськой. Вытаскиваю кильку в томате, батон минской колбасы. И – кирпичик карельского хлеба с тмином. И, ну там – солёные огурчики, квашеная капустка…
Пока я магазинничал, Шурик разложил снедь на газете, развёрнутой поверх потрёпанного ковролина. Он уже успел переодеться с дороги, и теперь щеголяет в футболке и шортах.
Разваливаемся на полу. Бокалы налиты.
– За горы!
Вослед сладкому току теплеет пищевод. Густой аромат кинзы мешается с лёгким духом молодого вина.
Картинка в цвете: Петергоф. апрель одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого. Шурик в гостях у Тимура…
Время за разговорами быстротечно, а назавтра утром у моего гостя поезд, и ещё надо заглянуть по паре адресов в Питере. Одеваемся.
– Момент, Шурик…
Достаю фотографию: ледоруб на фоне далёких заснеженных вершин.
– Подпиши, брат…
И – размашистое:
"Хочу, чтобы мой дорогой друг Тёмка был прекрасным альпинистом. По-настоящему знал и любил горы, это замечательное творение природы". И – подпись…
А потом была электричка, и на балтийском вокзале – распивочная. Запаслись парой жетонов.
– Смотри, сейчас пойдем к автоматам с "Гамзой", и нас будут останавливать, – пророчествует Шурик.
Однако, идём… И правда, только что за локти не хватают:
– Мужики, вы чё, там же "сухарь"!…
О, доброе братство выпивох…
Полчаса пути, и вот мы у цели. Типичный доходный дом. По псевдо-мраморной пологой лестнице в яминах от тысяч и тысяч ног поднимаемся на второй этаж.
Дверь пестрит кнопками звонков: два длинных и три коротких – Ивановы…
Звоним. На пороге миловидная женщина. За спиной – длиннющий коридор васильевостровской коммуналки.
– Привет, Света, – тихо говорит Шурик, – сын дома?
Они проходят внутрь, а я, сославшись на дела, сбегаю по лестничному полотну в уличную ни к чему не причастность.
.................
Утром на Московском вокзале Шурик непривычно молчалив. Подошло время расставания. Мы обнялись…
"РЫБА"
В славные времена моей недолгой службы в проблемной лаборатории технической теплофизики, прикорнувшей на опогоненном плече ленинградского высшего военно-морского инженерного училища, произошло неприметное для посторонних глаз событие. В лабораторию заглянул наш куратор капитан второго ранга. Увидев меня, подозвал:
– Тимур, нужна характеристика в кадры. Набросай рыбу…
Я вытаращил глаза: – Какую рыбу?
Капитан на пальцах разъяснил, что это такой как бы черновик. Ну, что же, рыбу так рыбу.
Через день я протягиваю исписанный листок. Капитан, не глядя, прячет трафарет в карман кителя… Между тем, рыба получилась не совсем простая:
***
"Товарищ Байрамов – умеренных нравов.
Сотрудник научный и младший по рангу,
Трудиться приучен, и к красному флагу
Питает почтенье. Товарищей мненье,
что жадности чужд он,
и что без сомненья
в финансовых нуждах
пойдёт не к врагу он, а в общества кассу…
Рабочему классу
отдаст он свой голос
На выборах общих.
Не ноет, не ропщет.
Женат он и холост,
Детей не имеет.
Увы, не безгрешен: не пашет, не сеет.
Он прост. Он не бросок. Не пыль и не глыба.
А этот набросок – обычная "рыба".
Начальник Проблемной физических жанров,
ваш друг неизменно, кап-два Александров…"
...................
Назавтра меня вызывает Лев Абрамович Вулис. Иду на ковёр.
В профессорском кабинете кроме хозяина – возбуждённый кавторанг. Бегает из угла в угол.
– Тимур, – обращается ко мне Лев Абрамович, – что это? – и протягивает знакомый листок.
– А, это? Это, Лев Абрамович, рыба…
– Какая ещё рыба? Что вы такое говорите?
Объясняю, что поручил мне написать оную рыбу товарищ капитан второго ранга. И я поузнавал о предмете, и вот это… Возвращаю злосчастную рукопись профессору…
– А вы, Лев Абрамович, никогда рыбу не писали?
– Ладно, идите, работайте…
Ещё через день. Я снова в профессорских апартаментах.
– Тимур, коль скоро отметились в жанре, вот вам моё поручение-наказание. На подходе восьмое марта. За вами – выпуск праздничной стенгазеты…
.................
Восьмого дня весеннего месяца марта одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года на стене лаборатории красовался лист ватмана, расписанный персональными поздравлениями. В стихах.
Это чудо провисело один день. А назавтра его скоммуниздили…
СЕГОДНЯ НА СЕМИНАР НЕ ИДУ
Институтская поликлиника. Чистенький светлый кабинет. В центре – зубоврачебное кресло. Молодая женщина в белом халате, застёгнутом далеко не на все пуговицы, предлагает присесть.
Из эмалированной посудины, полной блестящих штуковин, извлекаются пыточные железяки с крючками на концах. Господи, как страшно-то…
– На что жалуетесь?
Жалуюсь на острую боль в коренном. Вырвать бы…
– До завтра не потерпеть? Новокаин закончился…
Во непруха… Рвать? Не рвать? Что же мне, переться на семинар?
– Рвите…
– Откройте рот, – соблазнительная истязательница постукивает по больному зубу.
Боль прокатывается через горло и проваливается куда-то вниз.
– Больно?
– А то…
Ну, поехали…
В руке врачихи, откуда ни возьмись, появляются блестящие каминные щипцы – самое то, чего мне никак не хотелось бы осязать у себя во рту… Боковым зрением засекаю странное движение. Мне показалось или барышня в самом деле перекрестилась?
Щипцы между тем сомкнули беспощадные зубцы свои на несчастной частице меня любимого.
Разливаясь вспышками боли и издавая отвратительные скрипы под немалым весом мучительницы, больной зуб сопротивляется из последних сил.
– Крак! – и сразу полегчало…
– Сё, узе? – прошепелявил я?
– Беда. Зуб обломился. Наташа!
– Бегу, Ирина Владимировна…
В комнату вплывает медсестра.
– Наташа, помогай,.. – и на свет божий явились молоточек и изящное зубильце.
– Это ещё зачем?!
Наташа между тем уже расковыривала язву в десне, прилаживая инструмент.
Старательная Ирина Владимировна взмахнула молотком:
– Не закрывайте глаз!
– Ба-бах!
Господи, помилуй, – я вцепился в пластмассу подлокотников. Что-то щёлкнуло под рукой…
– Не закрывайте глаз! Я должна видеть ваши зрачки, – это она следит, не наступает ли болевой шок… Прелестно, прелестно…
– Бам, бам, бам-барабам!
Во рту смрад, скрип, в глазах – искры. Вот щипцы прихватывают что-то, вытягивают. В плевательнице звякнуло… И тут же снова – бам, бам… Целая вечность кромешной боли.
– Кажется, всё…
Выползаю. Из разомкнувшейся потной ладони на пол выскользнул обломок кресельной рукояти. Докторша дрожащей рукой заполняет справку.
Ура! Сегодня на семинар не иду…
